Практиковались наказания: переливание воды из проруби в прорубь; перетаскивание бревен из одного места на другое и назад; обливание водой на морозе; выставление на пеньки под комаров.
1928 год в Карелии: заключенных в наказание (не выполнен урок) оставили ночевать в лесу- и 150 человек замерзло насмерть. Это обычный соловецкий прием.
Встретился и такой случай: в феврале 1929 роту заключенных около ста человек за невыполнение нормы загнали на костер- и они сгорели.
26 марта 1928 года Совнарком рассматривал состояние карательной политики в стране и состояние мест заключения. О карательной политике было признано, что она недостаточна. Постановлено было: к классовым врагам и классово-чуждым элементам применять суровые меры репрессии, устрожить лагерный режим. Кроме того: поставить принудработы так, чтобы заключенные не зарабатывали ничего, а государству они были бы хозяйственно- выгодны. И: «считать в дальнейшем необходимым расширение емкости трудовых колоний». То есть попросту предложено было готовить побольше лагерей перед запланированными обильными посадками.
Упразднялась безработица с стране- появился экономический смысл расширения лагерей.
Если в 1923 на Соловках было заключено не более 3 тысяч, то к 1930- уже около 50 тысяч, да еще 30 тысяч в Кеми. Рождались СвирЛаг, КотЛаг, СевДвинЛаг. С 1931 года с центром в Медвежегорске родился БелБалтЛаг, которому предстояло в ближайшие два года прославить Архипелаг во веки веков и на пять материков. Березниковский лагерь начал строительство большого химкомбината. Из Соловков была отправлена экспедиция на реку Чибью по разведке нефти, она оказалась удачной, -и на Ухте образовался лагерь. Освоение столько обширного северного бездорожного края потребовало прокладки железной дороги, это вызвало потребность еще в двух самостоятельных лагерях, уже железнодорожных: СевЖелДорЛаге- на участке от Котласа и до реки Печоры, и ПечорЛаге- на участке от реки Печоры до Воркуты.
Так, руками и киркой, строился Беломорканал, Волгоканал, Комсомольск-на-Амуре, Магадан, Советская Гавань и многие многие еще города, заводы, БАМ. Завозили людей в тайгу, и оставляли. Сперва себе бараки строили, а иногда и на это времени не давали, в палатках, на мерзлой земле жили…Это была бесправная, бесплатная рабочая сила.
1937 год ознаменовался «укреплением» Архипелага: резко умножилось его население. Откуда же взялось это население? В зеков обращались «спецпереселенцы». Это был отжев коллективизации и раскулачивания, те, кто смогли выжить и в тайге и в тундре, разоренные, без крова, без обзавода, без инструмента. По крепости крестьянской породы- еще и этих невымерших оставались миллионы. И вот «спецпоселки» высланных теперь перестали быть такими, их целиком включали в ГУЛАГ. Такие поселки обносились колючей проволокой, если ее еще не было, и стали лагпунктами. И вот это многомиллионное добавление- снова крестьянское!
Говорят, что в феврале-марте 1938 года была спущена по НКВД секретная инструкция: уменьшить количество заключенных! Это была логическая инструкция, потому что не хватало ни житья, ни одежды, ни еды. ГУЛАГ изнемогал.
На Колыме, этом Полюсе холода и жестокости в Архипелаге, тот же перелом прошел с резкостью, достойной Полюса.
На Колыме установился жесточайший режим питания, работы и наказаний. Заключенные голодали так, что на ключе Заросшем съели труп лошади, который пролежал в июле более недели, вонял и весь шевелился от мух и червей. На прииске Утином зеки съели полбочки солидола, привезенного для смазки тачек. На Мылге питались ягелем как олени.– При заносе перевалов выдавали на дальних приисках по ста граммов хлеба в день, никогда не вспоминая за прошлое.– Многочисленных доходяг, не могущих идти, на работу тащили санями другие доходяги, еще не столь оплывшие. Отстающих били палками и догрызали собаками. На работе при 45 градусах мороза запрещали разводить огонь и греться.
Такие наказания практиковались на Колыме: кареты смерти. Поставленный на тракторные сани сруб 5х3х1,8 метра из сырых брусьев, скрепленных строительными скобами. Небольшая дверь, окон нет и внутри ничего, никаких нар. Вечером самых провинившихся, отупевших и уже безразличных, выводили из штрафного изолятора, набивали карету, запирали огромным замком и отвозили трактором на 3-4 км от лагеря, в распадок. Некоторые изнутри кричали, но трактор отцеплялся и на сутки уходил. Через сутки открывался замок, и трупы выбрасывали. Вьюги их заметут.
Иногда невыполнение норм наказывалось проще: начальник шел на прииск с пистолетом- и там каждый день пристреливал 2-3х невыполняющих.
Колымский режим ожесточался: тут отменили (для Пятьдесят Восьмой) последние выходные (их полагалось 3 в месяц, но давали неаккуратно, а замой, когда с нормами плохо, и вовсе не давали), летний рабочий день довели до 14 часов, морозы в 40 и 50 градусов признали годными для работы и «актировать» день разрешили только с 55 градусов. По произволу отдельных начальников выводили и при 60. (Многие колымчане и вообще никакого термометра на своем ОЛПе не вспоминают). На прииске Горном отказчиков привязывали веревками к саням и так волокли в забой.
Но и этого всего казалось мало, еще недостаточно режимно, еще недостаточно уменьшалось количество заключенных. И начались «гаранинские расстрелы», прямые убийства. Многие лагпункты известны расстрелами и массовыми могильниками, но больше других знамениты этим прииск Золотистый и Серпантинка. На Золотистом выводили днем бригады из забоя- и тут же расстреливали кряду. (Это не взамен ночных расстрелов, те- сами собой.) Начальник Юглага Н.А. Агланов, приезжая туда, любил выбирать на разводе какую-нибудь бригаду, в чем-нибудь виновную, приказывал отвести ее в сторонку- и напуганных, скученных людей сам стрелял из пистолета, сопровождая радостными криками. Трупы не хоронили, они в мае разлагались. На Серпантинке расстреливали каждый день 30-50 человек под навесом близ изолятора. Потом трупы оттаскивали на тракторных санях за сопку. Была там и другая техника: подводили к глубокому шурфу с завязанными глазами и стреляли в ухо или затылок. Серпантинку закрыли и изолятор сравняли с землей, и все приметное, связанное с расстрелами, и засыпали те шурфы.
В 1954 году на Серпантинной открыли промышленные запасы золота (раньше не знали его там). И пришлось добывать между человеческими костями: золото дороже.
Расстрелы останавливались временами потому, что план по золоту проваливался, а по Охотскому морю не могли подбросить новой порции заключенных.
Несколько строк В. Шаламова о гаранинских расстрелах:
«Много месяцев день и ночь на утренних и вечерних поверках читались бесчисленные расстрельные приказы. В 50-градусный мороз музыканты из бытовиков играли туш перед чтением и после чтения каждого приказа. Дымные бензиновые факелы разрывали тьму… Папиросная бумага приказа покрывалась инеем, и какой-нибудь начальник, читающий приказ, стряхивал снежинки с листа рукавицей, чтобы разобрать и выкрикнуть очередную фамилию расстрелянного».