Увольнение. Если попытаться залезть в этимологию этого слова, то можно понять, что его корень «воля». Это свобода от обязанностей, от работы, от какого-либо начальства. Как и у всех понятий, у этого есть и свои плюсы, и свои минусы. Уход от привычного места занятости, прощание с коллективом, стабильная зарплата – это всё считается обратной стороной получения «воли». Человек сам решает, что для него важнее. Казалось бы, чаши весов в равновесии, только от желания человека одна или вторая может очутиться наверху или внизу. Но тут следует заметить, что все эти теории и размышления актуальны лишь для добровольного увольнения по своей воле. Ведь какими бы ни были открытые перспективы будущего, быть выгнанным из горящего вагона гораздо хуже, чем самому понять его ужасность и покинуть.

Утро. Светало. Старичок засовывал очередную безделушку в большую картонную коробку. Находясь сейчас в родном кабинете, он проделывал это действие несколько раз с другими предметами, которые признавал своими. Завершая ритуал перемещения бумаг и книг в сумку, пожилой мужчина плевался, проклиная всё, начиная от этого самого кабинета и заканчивая всем белым светом.

При попытке очередной транспортировки рамки с фотографией в коробку та, буквально, выскользнула из рук и очутилась на деревянном полу. С изображения на старика смотрели двое мужчин, в одном без труда узнавался сам владелец, на десяток лет моложе, второй же выглядел доброжелательно по отношению к первому. На фото они обменивались рукопожатиями и улыбались, глядя в объектив. Фоном служило некое подобие сцены, на которой красовалась выложенная большими буквами надпись: «Студенческая весна».

«Как директор Колумбийского университета, я выражаю искреннюю благодарность вам, мистер Ватерлоо, – старичок вновь сплюнул. – Не знаю, что бы мы… я без вас делал».

– Вот теперь узнаешь! – прикрикнул он и начал неистово топтать фотографию, превращая рамку в кашу из осколков и оставляя на самом изображении коричневатые следы.

После небольшой заминки вновь продолжил своё дело. Снаружи послышались шаги. Не отвлекаясь на посторонние звуки, старичок даже не изменил выражения лица и принялся за старое.

«Мистер Ватерлоо, я иду к вам за отчётами, – скорчился мужчина. – Мистер Ватерлоо, не рассчитал силу и разбил стекло, – на лице возникла иная гримаса. – Мистер Ватерлоо, почему вы вечно угрюмый? – глаза устремились вверх, губы сплелись бантиком. – Мистер Ватерлоо, как дела у вашей жены», – пинком стул отправился в другой конец помещения.

Отправившись от небольшой одышки, он усмехнулся и начал закрывать створки коробки. После этого повернулся к выходу. На пороге стоял мужчина в зелёном пиджаке, правая рука была перевязана, глаза впивались во взгляд Ватерлоо.

Возникла тишина, которую трудно было назвать неловкой, поскольку она более походила на затишье перед партией в шахматы, когда оба соперника пытались просчитать друг друга наперёд, предугадать ход другого. Однако на лице гостя появилось слабое подобие улыбки, в то время как глаза попытались выжать максимально сочувствие.

– Разминаетесь? – произнёс Бедфорд, указав на валяющийся в углу стул.

Вместо ответа послышалось некое подобие возмущённого шёпота с проклятиями.

– Мистер Бетворт… – начал старичок. – Убегали от полиции, но не учли, что на каждую лань найдётся охотник поскорее? – Ватерлоо покосился на бинт.

– Вы, как всегда, проницательны, – воскликнул Бедфорд. – Именно поэтому я и явился сюда, – он ступил внутрь кабинета. – Надеялся, что, пока я в бегах, ваше убежище станет и моим, – его лицо вновь приняло серьёзное выражение. – Однако видимо, оно уже не ваше…

Старик оскалился.

– Я был прав на ваш счёт, – он хмыкнул. – Злорадствовать и совершать преступления – вот два ваших любимых дела, – проследовал к выходу, обогнув враждебного гостя. – Единственное, за что я благодарен судьбе в данный момент, так это за то, что больше не придётся ощущать ваше присутствие. Прощайте… – замахнулся ногой, чтобы перешагнуть порог.

– Больно быть уволенным за деяние, которое не совершали, – раздалось вслед, Ватерлоо на секунду застыл. – Не всегда рука правосудия судит верно, – собеседник развернулся.

– Даже это вынюхали? – презрительно высказался старичок. – Даже не удивлён, что такой как вы и в эту щель нашёл лазейку.

– И ведь надо же было взяться этому злосчастному журналисту, ни с того ни с сего. Именно в тот момент, когда университет дорожит своей репутацией, стараясь скрыть произошедшее от средств массовой информации.

– Чёрт бы его побрал! Как и вас!

– Обвинения полетели как ножи, – Бедфорд шагнул вглубь кабинета. – Непонятно с чего обыск в рабочем помещении, и вот, визитные карточки именно этого журналиста обнаруживаются в отчётах за имущество. Видимо, владелец забыл убрать их в карман, – детектив наклонился и подобрал фотографию, отряхивая её от осколков. – Репутация запятнана, теперь лишь один выход – выгнать предателя с работы, который слил имена погибших, имя подозреваемого и все‐все подробности дела.

– Не утруждайте себя, мистер, – сплюнул старичок, поправив на себе пальто. – Если вы пытаетесь устроить цирк на костях, то у вас ничего не получится…

– Но мы-то с вами знаем, что это не ваша вина, – проигнорировал его детектив. – Кто-то подкинул, подбросил, – перебирал он, расхаживая по помещению, – подложил вам эти роковые листы бумаги, а после и натравил мистера Лэйджа.

– Конечно! А как иначе?

– Кто-то, у кого был мотив это сделать, – задумался Бедфорд.

– Ваша логика конкретизировано глупа.

– Кто-то, у кого была возможность это сделать.

– Даже маленький ребёнок это бы понял.

– Кто-то, кто в этот день не целенаправленно столкнулся с уверенным в себе мужчиной, развалив кипу неимоверно важных, – сделал акцент на последних словах Бедфорд, – бумаг.

– Что?! – завопил Ватерлоо.

– Не скажу, что вы как-то рьяно вставали у меня на пути, – детектив нахмурился и посмотрел на закипающего собеседника. – Но я всегда себя ассоциировал не с быстро забывающей всё рыбкой, а со злопамятным слоном.

– Так это вы? – старичок отложил в сторону сумку и, пыхтя, подошёл к Бедфорду.

– Произошедшее в университете благоприятствовало моему незатейливому плану. Преступления, возможный удар по репутации и по престижу – все на нервах. Всенаправленное игнорирование прессы, – мужчина посмотрел в глаза старика. – Если один винтик этого механизма начнёт двигаться в обратном направлении, его сразу же уберут.

В разгоревшийся огонь вновь добавили масла.

– После звонка одному представителю высшего света с просьбой найти подходящего журналиста, я полагал, что придётся подкинуть вам эти визитки, чтобы, когда статьи того самого улыбающегося Майка Лестона появились в New York Times, всё прошло так, как я и планировал. Однако, увидев вас с кипой документов, я понял, что всё гораздо и гораздо легче, – детектив опёрся о край стола и усмехнулся.

– Ах вы… – замахнулся рукой Ватерлоо. – Вы… вы… Ты! К твоей переломанной руке сейчас добавится что-то ещё! – запрыгал на месте старичок.

– Боюсь, это к вашему административному проступку может добавиться ещё и уголовный, – увернулся мужчина.

– Но ведь это не я! Это ты сделал.

– Знаете, – Бедфорд поправил бинт на руке. – Как говорил один мудрейший человек, «справедливость восторжествует, и, возможно, хороший адвокат сделает нужную рокировку», – он направился к выходу. – С наступающим, мистер Ватерлоо. Прощайте!

* * *

«…глаза полные отчаяния, но в то же время надежды смотрели на меня, заставляя каждый фибр души всколыхнуться. И даже нельзя было понять, какое чувство из этих преобладало и вызывало большее сочувствие…» – эти строки аккуратным и мелким почерком красовались на пожелтевшей бумаге, которая сдавленно хрустела под увесистой рукой мужчины.

Днём писать было неудобно из-за мешавшей перевязанной правой руки, которая во время бурного процесса написания предательски ныла в попытках сбить настрой писателя. К счастью, в этот послеобеденный час, казалось, даже шторм бы не смутил мужчину, который всерьёз был намерен завершить свой роман.

Звонок в дверь вырвал Бедфорда из размышлений. Он заранее знал, кто к нему зайдёт в это время. К слову, выбирать было и не из кого, так как даже почтальон не видел детектива около трёх лет. Размеренной походкой писатель подкрался к двери, попутно завязывая махровый халат и надевая тапочки для гостей, которые предварительно нашёл ногами.

– Кто там? – раздался хриплый голос хозяина дома. Вопрос был явно риторическим и больше необходим для вежливости, нежели для получения информации.

– Мистер Бедфорд, – раздался голос с обратной стороны двери, – это я, Клиффорд Мортон.

Замок щёлкнул, писатель проводил гостя в свою комнату, после чего сел в кресло.

– Что ж, – начал Мортон. – Мне стоит извиниться за своё… предвзятое и упёртое недоверие к вашим некоторым версиям. Также я от всего сердца хочу вас поблагодарить за ваш труд, вашу работу и ваш профессионализм, – он улыбнулся.

Детектив перевёл свой взгляд с клиента на окно. На улице деревья прогибались под порывами раннезимнего ветра.

– Как ваша рука?

– Бывало, приходилось переживать и худшие времена, – сухо ответил собеседник.

Мортон остановился на месте.

– Я не забыл, мистер Бедфорд, что вам духовная благодарность не особо важна, – радостно произнёс Клиффорд. – Поэтому материальная также не заставит себя, так сказать, ждать.

Вытащенный из красного портфеля массивный конверт оказался на письменном столе.

– Да, деньги вас мало волнуют, но какому же муравью не захочется отдохнуть после тяжёлой деятельности, а? – он подмигнул. – Помимо денег там также есть купон на стопроцентную скидку в сети моих ресторанов. Отведайте буженины…

На лице Бедфорда заиграла улыбка, но он, молча, не отводил взгляд.

Гость же не придал этому особого значения и зашагал в центр комнаты, осматриваясь по сторонам, словно пытаясь найти деталь интерьера, не виданную ранее. Вдруг из угла комнаты раздался скрип, и послышалось шевеление. Мортон увидел клетку, в ней крыса рывками перемещалась из одного края к другому, гость подошёл ближе к решётчатым стенкам.

– Какой милый зверёк, – Мортон еле заметно поморщился. – Как зовут?

– Чарльз.

Клиффорд обрадовался, что его слова были замечены и наклонился к клетке, разглядывая серого грызуна.

– Даже не мог и представить, что вы способны ухаживать за кем-то вроде этого маленького существа.

– Многие люди умеют ловко разрушать представления о себе, – прохрипел Бедфорд.

– Надо же, – Мортон растянул рот в напряженной улыбке, – вроде крыса, но вызывает лишь умиление.

– Умиление? – усмехнулся детектив. – Умиление… Хотите, расскажу вам забавную историю из его жизни?

– Ох, – воскликнул в удивлении мужчина. – Конечно, мне было бы очень интересно.

– Как известно, крысы весьма любвеобильны, – встал Бедфорд, указав гостю на стул. – Чарльз не стал исключением. Когда ему было совсем немного лет… по молодости, он повстречал симпатичную, до безумия красивую, партнёршу, с которой они вмиг стали, так скажем, парой, – детектив посмотрел на собеседника, слегка прищурившись. – Всё было очень хорошо, у них появилось потомство, счастливый конец, не так ли? Но крысам… – он кашлянул. – Да впрочем, всем, так свойственно выбрасывать грязную куклу, когда есть перспектива получить новенькую, – зловещий смешок вновь был прикрыт кашлем. – В общем, грызун оставил хрупкую крысу, не заботясь о её дальнейшей судьбе, не переживая за её… за своё потомство. Судьба собственных детей не интересовала Чарльза. – Детектив прислонился к стене и посмотрел на Клиффорда.

– Да… – слегка смутился, но после залился смехом тот. – Действительно, забавная история.

– Скажите, мистер Мортон, – Бедфорд достал из кармана портсигар и ловким движением вынул одну, закурил. – Теперь вам кажется это существо милым?

– Вполне, – гость вновь подошёл к клетке. – Не думаю, что вам стоит быть столь критичным к вашему питомцу. Я не биолог, но уверен, что грызунам не дано любить и быть привязанным к кому-то. Они пусты внутри, – перевёл взгляд на детектива и вновь улыбнулся. – Но поступок, конечно, отвратный, здесь не спорю. Трудно понять его, ведь у крыс нет души.

Бедфорд закрыл глаза и вновь сдержал улыбку, оставляя лишь серьёзное выражение лица.

– Мистер Мортон, известно ли вам, что такое нома?

– Честно говоря, не сталкивался.

– Водяной рак, гангренозный стоматит, – бас детектива отталкивался от стен. – Проще говоря, распространяющиеся быстрее, чем горит спичка, язвы по всему лицу. Поражают не только челюсть, но и мягкие ткани, уродуя до неузнаваемости лик. С вероятностью девяносто процентов – исход летальный, с вероятностью сто – смерть будет долгой и мучительной, – с нескрываемым интересом наблюдал детектив за собеседником. – Именно эта болезнь входит в десять ужаснейших заболеваний. И именно этим заболела двадцатидвухлетняя Одри Рассел, что и привело к её смерти.

Клиффорд враз вскочил со стула и поражённо посмотрел на писателя.

– Мистер Бедфорд, – слабо произнёс он. – О чём это вы?

– Я не полицейский, чтобы напоминать вам про утаивание от человека, ведущего дело. Но ваш поступок с ложью мне сильно изменило представление о вас.

– Поймите…

– Однако в попытках утопить своё грязное бельё, вы лишь предоставили его свободному плаванию, что повлекло за собой неминуемые последствия. И полагаю, моя репутация меньшее, что вас могло бы волновать, но в случае обмана могли пострадать в первую очередь и ваши дочери. Выйти на вашего сына было бы куда проще.

– Он мне не сын! – завопил Мортон. – Мистер Бедфорд, я глубоко сожалею о том, что не сказал вам всё сразу, но и вы поймите меня. Некоторые моменты прошлого не стоит вспоминать.

– Прошлое – это ветер, несущий нас из настоящего в будущее. Каким бы вы не были влиятельным сейчас, от него нельзя просто взять и загородиться соломенной стеной лжи.

– Понимаю…

– Я не закончил, – Бедфорд выкинул остаток сигары в пепельницу. – Ваш поступок по отношению к вашей первой жене – ужасен. Бросить семью в нищете… погибать, – детектив тяжело задышал. – Оставить своего ребёнка без малейшего зазрения совести…

– Послушайте, – начал Мортон, делая одышку после каждого слова. – Я любил Одри. Она была невообразимой девушкой и простой приятной особой. Тогда я был готов сворачивать горы ради неё, мы были отличной парой… Но у меня не было тогда другого выхода. Либо идти вместе ко дну, либо попытаться спастись хотя бы самому.

Повисла тишина.

– Думаю, мне пора домой, – суетливо засобирался Клиффорд.

Бедфорд подошёл к гостю.

– Вам никогда не понять чувства детей, брошенных родителями на произвол судьбы, – проговорил он, смотря собеседнику в глаза. – Хотя, может, мне не стоит быть столь категоричным к вам. У крыс, – Бедфорд приподнял уголок рта, – нет души.

– При всём уважении…

– Не стоит проявлять уважение к тем, кто не отвечает вам взаимностью, – сухо процедил детектив.

– Ну, знаете ли… – ошарашенный мужчина наспех застегнул пальто и выбежал из каморки, демонстративно хлопнув дверью.

Мистер Бедфорд остался стоять посреди комнаты, в которой остались лишь отзвуки недавнего гостя, поглядывая на своего домашнего питомца.

* * *

Вечер. Тишина и пустота – идеальные атрибуты для плавного и безмятежного сна. Однако детектив отдавал предпочтение заливать своё настроение кофе с коньяком.

«Ничего не произошло. Старт сроднился с финишем, сделав маршрут бессмысленным? Жизнь циклична, все события лишь носятся по кругам, которые образуют спираль. Кажется, она ведёт вниз».

В дверь в очередной раз позвонили. На пороге стоял русоволосый парень.

– Мистер Бедфорд, – слабо начал он. – Можно мне войти?

– Не вижу в этом необходимости, – тихо, но отчётливо ответил мужчина.

– Я хотел сказать вам «спасибо», – вздохнул фотограф. – Без вас бы я пропал.

Пытаясь сохранять беззаботное выражение лица, он всё равно выглядел очень потерянным.

– Всё?

– Не совсем, – замялся парень. – Я хотел бы с вами поговорить. Позволите пройти?

Дверь потихоньку начала закрываться.

– Подождите, – засуетился Брайан. – Я был в участке, разговаривал с Томом…

– Полагаю, ты ждёшь от меня заинтересованности о прошедшем дружеском воссоединении?

– Не знаю, как сказать, – Брукс вновь вздохнул. – Мистер Бедфорд, это был… не он. Несколько лет я общался с другим человеком. Мои розовые очки разбили и растоптали.

Звуку от закрывающейся двери помешала вставленная в щель нога фотографа.

– Мистер Бедфорд, позвольте мне войти, мне сейчас необходимо с кем-то поговорить. Я, честно, не знаю, к кому обратиться. Разочаровываться в людях, – дверь захлопнулась, не дав договорить юноше; послышался звук защёлкивания замка, – очень больно. – Он вздохнул.

Брайан развернулся, почесал голову и спустился с лестницы, вяло перебирая ногами.

После механического копошения дверь открылась. Брукс моментально развернулся.

– Кажется, тебе был нужен мой автограф, – едва усмехнулся Бедфорд, пробасив. – Обычно я не занимаюсь подобной ерундой, но нужно хоть раз в год тренировать свою подпись, каждому навыку свойственно ухудшаться, – он прошёл вглубь каморки.

* * *

Ночь рано взяла бразды правления природой в свои руки. Заручившись силой зимы, она уже с семи часов после полудня выгоняло солнце с горизонта, сменяя его загадочной луной.

Заварив свежего кофе, детектив разлил его в две чашки, одну предложил Брайану Брукса, а вторую поставил перед собой и налил туда коньяка из слегка запыленного графина.

Фотограф почти сразу почувствовал себя как дома в серой квартире писателя. Его устраивал смог, что завис под потолком, валяющиеся на полу бумаги, пыльные полки и скрип клетки, где Чарльз грыз прутики дверцы. Парень расслабился в кресле, закинул ногу на ногу, с превеликим удовольствием принял чашку горячего кофе из рук мужчины и с известной полуулыбкой оглядел интерьер.

– Мистер Бедфорд, – Брайан сморщился и отодвинул от себя кружку, – как вы можете пить этот напиток?

– Любовь к некоторым вещам приходит с возрастом, – мужчина сделал большой глоток и отложил чашку на письменный стол.

– Странно слышать от вас это слово, мистер Бедфорд, – подавил смешок парень. – Насколько вы честны в своих книгах, если в них утверждается, что вам чуждо это чувство?

– Брайан Брукс, – прохрипел писатель. – Мы оба не верим в любовь. Но если я нигилист и просто живу с этой истинной, то ты доказываешь это каждый день своими поступками.

Парень закусил губу, отведя взгляд от собеседника.

– Это не то, чтобы… – начал он.

– Выдумка слабовольных людей, которые не могут объяснить свою симпатию, перетекающую в привязанность к какому-то человеку, почему-то стала зваться чувством, – Бедфорд сделал акцент на последнее слово.

– А как же может существовать столько счастливых пар, которые жили, живут и будут жить долго и счастливо?

– Пока не поймут, что вместо желаемого они получили действительное. Люди сходятся по совершенно обычным, земным, причинам, которые ничего не имеют общего с высокопарным понятием. Личная выгода, жадность, жалость… – писатель вновь отхлебнул свой напиток, тихо икнув.

– Мистер Бедфорд, а можно вопрос? – неуверенно спросил фотограф.

– Тебя никто не вправе остановить от такого желания, другое дело сочту ли я нужным отвечать на него.

– Вы когда-нибудь испытывали жалость по отношению к кому-то?

– К братьям нашим меньшим? – усмехнулся Бедфорд. – Это низшее чувство, от которого необходимо избавляться.

– Складывается впечатление, что вы, простите, робот, который просчитывает всё и вся и не может дать сбой.

– Это не так, – усмехнулся Бедфорд, встав со стула и долив из полупустого графина коричневатую жидкость себе в кружку. – Однажды мне приходилось разговаривать с одной особой, которая следовала туда, куда ей явно было нельзя. Не потому что запрещал весь свет или кто-то ещё, просто, как бы это ни было банально, так было лучше для неё самой. Да и мне не нужна была лишняя палка… ветвь под ногами, – писатель вздохнул. – Необходимо было внушить ей, что она идёт по верному пути, подменив указатели так, чтобы юный разум не заметил. Сказать, что задача была мне по силу – значит нагло соврать, – очередная кружка залпом была опрокинута. – Именно тут в хладнокровии появилась некая искра… Неизвестная переменная, спутавшая все карты и сбившая расчёты. Это и привело зайца прямиком к охотнику.

Взгляд детектива метнулся в сторону молодого фотографа.

Брукс внимал истории мужчины.

– Впрочем, это неважно, – вновь уселся на стул. – Это было очень давно…

Повисла тишина, изредка прерываемая понимающим вздохом парня.

– Мистер Бедфорд, – встал Брукс.

Мужчина поднял слабо державшуюся на плечах голову и посмотрел на фотографа.

– Вы с детства были моим кумиром. Прошло около десяти лет, и ничего не изменилось. Раньше вы спасали меня он скуки, а теперь спасли меня от тюрьмы. Я… – он замялся, – я хочу стать вашим помощником.

В смутном взгляде детектива внезапно появилась суровая серьёзность. Детектив мигом вскочил.

– Только подумайте, как будет…

– Брайан Брукс, проследуй к выходу, – сухо пробасил Бедфорд.

– Но, мистер Бедфорд… – удивился парень и подошёл к письменному столу.

– На выход! – подойдя вплотную к собеседнику, повторил мужчина.

Тому ничего не оставалось сделать, как повиноваться, поэтому фотограф нелепо потерся около стола и прошёл в коридор, оставаясь в полнейшем непонимании.

Тишина.

Мужчина закрыл дверь на все замки и взглянул на письменный стол, на котором стоял коньяк и чашка Брукса, в которой простыл даже запах кофе. Залив остаток коньяка в себя прямо из пыльного графина, он обнаружил на краю стола треугольный конверт, на котором были изображены две серебряные стрелы с тернистым венком, в углу красовалась бурая печать.

Выкинув на пол стеклянный резервуар да так, что по всему полу разлетелось великое множество осколков, не стал терять ни секунды и разорвал. Внутри оказался пергаментный листок, на котором алыми чернилами было выведено всего два предложения:

Мы с тобой очень похожи.

Мы оба смотрели в бездну…

С.А.