Сценарии, пьесы, сценарии. В трёх книгах. Книга 2

Пригорин. Обижаете – разве я похож на романиста!

Аркаева (Соркину). Да и русский ты всего наполовину.

Соркин. Ну, если коротко… Работал в торгпредстве в Рио… в Рио-де-Жанейро. В то время много чего по машиностроению шло из Союза. Потом перестройка. Туда-сюда… Подходит ко мне один старый знакомый – бразильский фирмач, не из крупных, и предлагает организовать на двоих компанию по импорту из России металлорежущего инструмента: мои – контакты и связи с российскими заводами, его – небольшой начальный капитал и сбыт в Бразилии. И как-то быстро раскрутились! Тогда это ещё было возможно. Инструмента в России было навалом, и продавали его за гроши. Но скоро не стало в России никакого инструмента, потом и самих заводов. А надо было товар подешевле – пришлось мне в Китае закупать, сколько раз там был! Потом болезнь, обострения, в тропиках нельзя, перелёты нельзя – вот и осел тут, на исторической родине. А бразилец переводит мне кое-какие деньги, но всё меньше и меньше – говорит, плохи стали дела, поди проверь… Кстати, Вы не поверите, но зовут его Педро, хотя в Бразилии это имя не так уж популярно.

Пригорин. А ведь Ваша, Пётр Николаевич, история и в самом деле могла бы стать основой… не романа, конечно, а симпатичного сценария. Надо только обязательно добавить любовную линию. Но о Ваше амурной жизни бразильского периода я Вас порасспрошу в другой раз – поподробнее и не при дамах.

Маша. Почему же? Дамам тоже интересно.

Аркаева. Это они заботятся о нашей нравственности.

Соркин. Уж и не знаю, Борис Алексеевич, всерьёз вы говорите или шутите, но кое-что об этой «линии» я бы мог Вам рассказать. Тем более в Бразилии такого рада отношения… так скажем, имеют определенную специфику.

Доренко. Да! Пожил ты, Пётр, себе на радость, нам на зависть! Пока я тут воевал с людскими болячками, ты там с мулатками на Копакабане упражнялся…

Соркин (мечтательно). Нет…

Доренко. Не с мулатками?

Соркин. Да нет же – Копакабана слишком большая и шумная, я больше любил Ипанему, она и к дому была ближе (запел босса-нову «Гаррота де Ипанема»)

 
Olha que coisa mais linda
Mais cheia de graca
E ela menina
Que vem e que passa
Num doce balanсo
Caminho do mar.
 
 
Ah, porque estou tão sozinho
Ah, porque tudo e tão triste
Ah, a beleza que existe
A beleza que não é só minha
Que também passa sozinha…
 

Все аплодируют. Возгласы «браво», «бис», «круто».

Доренко. Вот и имей дело с таким пациентом!

Соркин. Да… были когда-то и мы…

Доренко (с журналом и карандашом в руках). Коллеги, вы не забыли, что мы разгадываем сканворд? Осталось последнее слово. «От великого до смешного один шаг», кто-нибудь знает автора этой истины?

Медведев. Пишите «Наполеон» – железно!

Маша. Хм-м, надо же.

Аркаева. И я бы никогда не подумала.

Доренко (проверяет и вписывает). Однако, подходит. Всё! В который раз человеческий гений победил! Слава Конобееву!

Соркин. Это кто такой?

Доренко. Так… приятель Ирины Николаевны.

Аркаева. Никак, Евгений Сергеевич, не пойму – вы язвительный или ехидный?

Доренко. Простите, иногда шучу и неудачно.

Входит Шамранин, за ним Полина Андреевна.

Шамранин. Привет ЧестнОй компании! (Аркаевой, кивнув на жену) Вот, Полина говорит,

Вы с ней собираетесь в Троицкий монастырь. Верно?

Аркаева. Да, хочу помолиться за Костика.

Шамранин. Отлично! А каким образом? На какой машине?

Соркин. Что значит, «образом»? Как ты привёз гостей из Москвы, так и в Троицкий отвезёшь – на моей машине. Даю тебе такое задание.

Шамранин. Отлично! Только машина на ремонте.

Соркин. Как на ремонте? Что с ней?

Шамранин. Да ведь вы знаете – кондиционер барахлит. То ли главный клапан, то ли муфта не в порядке. Ну, я и снял его – посмотреть.

Соркин. То ли ты… глухой, то ли меня ни в грош не ставишь! Я же сказал тебе – ничего не трогать, пока Ирина Николаевна гостит! Вдруг куда съездить захочет. Вот и захотела.

Шамранин. Разве можно Ирину Николаевну без кондиционера возить! Я и подумал…

Соркин. Господи, Боже мой! Он подумал! А я сказал – что собачка тявкнула? Ну, ладно… Снял кондиционер… Но без него-то можно ездить на машине, так?

Шамранин (чуть-чуть виновато). Чтоб его снять, там полмотора разобрать надо было… Николай Петрович, за пару дней всё закончу!

Соркин. Ну не вредитель?! А фреоном как заправлять будешь?

Шамранин. Хладагент… Это на сервис надо ехать.

Соркин. Ну и чего ты сэкономил – всё равно на сервис надо! Да ведь и не починишь ты ничего – сколько случаев было.

Шамранин. Были случаи, что и чинил… И вообще, машине восемь лет уже. Давно пора поменять. Говорил вам, говорил… А теперь претензии… Ирина Николаевна, чисто из уважения к Вам получилось! Хотел, как лучше.

Аркаева. Я что-то не пойму – я никуда не еду?

Шамранин. Ирина Николаевна, для Вас же хотел как лучше… А то давайте я Вас на своей?

Аркаева. На ржавой «копейке», в которой возят цемент и грязные мешки?

Соркин. Ирочка, можно вызвать такси из Поняева.

Аркаева. Ха! Проезжала через этот мегаполис. Видела и такси поняевские – эти зачуханные раздолбанные «четвёрки». Нет уж – увольте!

Шамранин. Ирина Николаевна, да что же Вы не войдёте в положение!

Аркаева. Я… я же вижу отношение к себе… Сначала этот навоз под окнами, теперь эта история с машиной! Пётр, вызови, вызови таки! Только я на нём уеду – в Москву!

Соркин. Ну, Шамраев!

Шамранин. Вот вы как!? Тогда ищите себе другого дурака работать тут за гроши! Ухожу! Увольняюсь!

Шамраев быстро уходит. Полина Андреевна кидается за ним.

Полина Андреевна. Илья! Илья!

Полина Андреевна убегает.

Аркаева. Как ни приеду сюда… в последние годы – всегда… всегда такого типа история. Нет, всё – это было в последний раз! На-до-е-ло! Борис, ты слышал – мы уезжаем!

Аркаева быстро уходит в сторону дома. Пригорин следом за ней.

Пригорин (на ходу). Ира, подожди! Ну зачем же так!

Соркин (кричит вслед Аркаевой). Ира! А как же Костик!?

Доренко. Ого! Я вижу, в этом доме иногда бушуют нешуточные страсти.

Маша. Отец и в семье такой – всё делает по-своему и наперекор.

Медведев. Как-то просил меня помочь поправить ворота. Прихожу – заметьте, пять километров в один конец. А он в город уехал! Главное, сам же просил – я урок перенёс.

Нина. Разве можно так с Ириной Николаевной. Как я её понимаю!

Доренко. Вот ведь совпало – и моя «Волга» не на ходу. Отвёз бы её – какие проблемы.

Соркин. Надо будет пойти к ней извиниться (оглядывает всех) … Мне что ли? Как хозяину всего этого безобразия?

Маша. Просто ей уже хочется в Москву. Надоела наша убогость.

Медведев. Я вообще удивляюсь, как она долго погостила.

Доренко. Из-за Кости, понятно. Лучше мне с ней поговорить. Скажу, что Косте будет легче, если она будет рядом. Тем более, что так оно и должно быть. Эх-х… Похоже, шашлык отменяется.

Доренко встаёт и идёт вслед Аркаевой и Пригорину.

Доренко (обернувшись). Семён, будь добр, отвези Петра Николаевича – до спальни. И чтобы сразу лечь – Пётр, без фокусов!

Доренко уходит. Медведев встаёт и подходит к Соркину.

Медведев. Пётр Николаевич, Вам помочь?

Соркин. Спасибо, Сёма, я сам.

Маша (встаёт и потягивается). Пойду к себе.

Медведев (Маше). Я приду через пять минут.

Маша уходит в направлении от дома. Соркин не без труда усаживается в кресло, и Медведев везёт его домой.

Соркин. Семён, остановись. (обернувшись к Нине) Ниночка, а ты? Побудешь ещё у нас?

Нина. Да. Хочу проводить… попрощаться с Ириной Николаевной.

Соркин. Ну, всего тебе доброго. До свидания. Завтра приезжай.

Нина. До свидания, Пётр Николаевич. Я постараюсь.

Соркин. Поехали, Сёма.

Медведев увозит Соркина. Нина остаётся в беседке одна. Она встаёт, поворачивается к озеру и через некоторое время произносит:

 
Нина.
Great, wide, beautiful, wonderful world,
With the wonderful water round you curled.
 
 
Откуда-то раздаётся голос Кости.
 

Костя.

Жук ел траву, жука клевала птица,

Хорек пил мозг из птичьей головы,

И страхом перекошенные лица

Двух буратин глядели из травы.

Услышав голос Кости, Нина резко оборачивается. Появляется Костя – с забинтованной головой. В руке он держит за крыло мёртвую чайку. Он останавливается в нескольких шагах от беседки.

Нина. Убил?

Костя. Сама сдохла. Валялась на берегу.

Нина. Куда ты её?

Костя. Брошу в мусор.

Нина. Привет.

Костя. Тому, кого нет.

Нина. Болит?

Костя. На перевязках.

Нина. Ты специально?

Костя. Специально что?

Нина. Криво стрелял.

Костя. А как было надо?

Нина. Было не надо.

Костя. Да?

Нина. Да.

Костя. Ты права… Все правы. Кроме меня.

Нина. Мы разговариваем, как ненормальные.

Костя. Я думал, мы оба ненормальны, теперь вижу, что я один.

Нина. Ты из-за меня или из-за спек… из-за мюзикла?

Костя. А ты переменилась. Как они приехали, так ты и переменилась.

Нина. У меня мозги встали на место. Со щелчком.

Костя. Знаешь, что я тебя люблю?

Нина. Да.

Костя. И что?

Нина. А что?

Костя. Но ты же была другой!

Нина. Лучше? Хуже?

Костя. Ты была моей Ниной.

Нина. Я не хочу быть чьей.

Костя. Если подойду?

Нина. Не хочу.

Костя. А чего хочешь?

Нина. Серьёзно?

Костя. Ну, например.

Нина. Ну, например, стать, как твоя мама.

Костя. И родить меня?

Нина. Такого, как ты?

Костя. Она несчастный человек.

Нина. А у меня всё сбудется.

Костя. Она не поможет тебе. Ни капли.

Нина. На неё я не надеюсь.

Костя. Надо же. А на кого?

Нина. На себя.

Костя. Круто.

Нина. Только так.

Костя. А где моя Нина?

Нина. Скончалась. Вон (кивает на чайку в руке Кости), как твоя чайка.

Костя. Мне никогда… Я не полюблю другую.

Нина. Так не бывает.

Костя. Так есть.

Нина. Может быть, мы просто стали взрослыми.

Костя. Ты хочешь уйти из моей жизни.

Нина. Жаль, что мы не остались друзьями. Такого друга у меня уже никогда не будет.

Костя. Мы заболтались.

Нина. У тебя всё будет хорошо.

Костя. Без тебя?

Нина. Да.

Костя. А у тебя?

Нина. И у меня.

Костя. Я пойду.

Нина. К себе?

Костя. Я всегда у себя. Приходи. Я буду всё время ждать.

Нина. Нет.

Костя. Да.

Нина отрицательно кивает головой. Костя резко поворачивается и быстро уходит.

Оставшись одна, Нина выбирает номер телефона, звонит и через несколько секунд даёт отбой. Затем достаёт из кармана зеркальце и помаду и слегка подкрашивает губы.

Быстрыми шагами к беседке подходит Пригорин. Он подходит к Нине и берёт её за руки.

Пригорин. Ну, наконец-то! Я так волновался.

Нина. Тут был Костик.

Пригорин. Как он?

Нина. Почти в порядке. А что Ирина Николаевна?

Пригорин. Успокоилась, уезжать раздумала, легла немного позагорать у фонтана.

Нина. Вы её любите? Ведь её нельзя не любить?

Пригорин. Разве мы не перешли на «ты»?

Нина. И всё же?

Пригорин. Разве ты не чувствуешь моего отношения к тебе? И разве это совместимо с любовью к другой женщине?

Нина. Я ведь Вас… тебя совсем не знаю. Только, что Вы… ты известный драматург и писатель.

Пригорин (грустно усмехнувшись). …Я мог бы изображать перед тобой… их обоих… раз для тебя это… важно… Но я… я увидел тебя, и понял, сейчас или никогда… с тобой или никогда. Наверное, этот разговор – самый важный в моей жизни, и он… то, что я сейчас скажу, удивит тебя. Но прошу, выслушай, не перебивая. Это будет как на духу, как исповедь… Ужасно скачут и путаются мысли… Нина, я как увидел тебя, понял – это она… которую я искал всю жизнь. Я почувствовал… словно перст Божий подтолкнул к тебе мою душу. Я уверен – я люблю тебя, Нина. И как раз поэтому я хочу понравиться тебе таким, какой я есть на самом деле – настоящим, а не афишным Пригориным. Морочить тебе голову, чтобы потом ты во мне разочаровалась – нет, только не это!

Нина. Этого никогда не случится!

Пригорин. …Присядем…

Пригорин и Нина садятся на скамью.

Пригорин. Надо, чтобы ты знала обо мне всё, абсолютно, только правду… Никак не приходят верные слова… Нина, я хочу начать новую жизнь. «Известный драматург и писатель»… «Известный» – пожалуй, в какой-то мере.. А драматургом и писателем я себя уже давно не считаю. Пьес я больше вообще не пишу. Это занятие вообще – сплошное разочарование. У литераторов средних способностей, вроде меня, лишь немногие пьесы принимаются театрами. Критерии отбора мутны и расплывчаты… Нет, пьес я не пишу. Да и жить на это невозможно. То же и сценарии. Кинорежиссёр – он ведь тоже человек, поставит сценарий, написанный женой, отцом, другом или, на худой конец, напишет его сам – и ничего, хоть и не Бог, об горшки не обожжётся. А я… я не до такой степени свой в киномире, чтобы быть в нём успешным. Единственный фильм за пятнадцать лет… Быть писателем в обычном смысле… писать роман – это и несовременно, и непрактично, и… по-настоящему трудно… Впрочем, пишу… уже лет пять, и конца не видно. И опять-таки, на романах не проживёшь… А писать макулатуру, опускаться до уровня «мастериц»… морально способных настрочить два-три десятка страниц «в смену» – это мне просто омерзительно. И вот этот злополучный соавтор трёх неярких спектаклей, серенького фильма и незаконченного романа сидит, Нина рядом, с тобой… Такой вот драматург и писатель… И однако же, да – «известный»… Писать юмор я начал случайно, я и не думал, что могу. Да по мне и не скажешь, что остроумный и весёлый человек, ведь так? Впрочем, до Иванецкого мне как до Луны… Монологи, скетчи, интермедии… Для кого, Нина, только не писал… Но всё это тоже чёрный и чёрствый хлеб… Зритель тебя не знает, всё исполнителю… И вот оно, моё «счастье» – однажды предложили мне выступить в концерте самому… История типа «солистка заболела»… Вышел – вышел на мёртвых ногах, читал по бумажке, ушёл со сцены в беспамятстве, но под аплодисменты. Всё, говорят, так и держи образ – изображай обаятельного дуролома. И пошло… И вот уже и телевидение и кое-какая известность. Когда выходишь, представляют как писателя… Ужас… И уже работать необязательно. То в одном жюри, то в другом… Плохонько поют – сижу, кривенько пляшут – сижу, песенки угадывают – сижу. И ведь не понимают люди, что знать всю эту попсу – это же просто стыдно! Но я-то ведь понимаю – и всё равно сижу! Нина, я уже на пределе – ведь нельзя же так жить!

Нина. Как называется твой роман?

Пригорин. «Апостериориум».

Нина. «Априори» наоборот? После прожитого?

Пригорин. Умница – именно так.

Нина. Это роман о несчастной любви?

Пригорин. Да.

Нина. Ты обязательно его закончишь, и он будет великолепен! Это будет твоя книга о Понтии Пилате. Ты будешь много работать и закончишь его.

Пригорин. Ты уверена, что я «мастер»?

Нина. Ты им станешь… в тот день, когда закончишь роман. Это должно быть одновременно.

Пригорин. И ты станешь моей Маргаритой.

Нина. Она мне не нравится. Я просто буду с тобой… Ты ведь этого хочешь?

Пригорин. Как ничего другого.

Нина. Мне кажется, я за десять минут повзрослела вдвое.

Пригорин. А Ирина… она меня просто приручила. Как-то само собой мы сошлись, и очень просто, обыденно… Без громких фраз.

Нина. Она может очаровать кого угодно.

Пригорин. Может… Пружина совести моей сжата до предела… Я живу во лжи… по уши. И в профессии, и в жизни… Тоже самое Ирина… Нельзя жить с нелюбимой женщиной и изображать любовь. Она, конечно, шикарная женщина и нравилась мне раньше – на сцене, на экране. Но… Господи, как я устал! Работа – только ради денег, личная жизнь – только ради… непонятно чего. Привык – и живу. И вдруг – ты! Как глоток воды в пустыне, как первый вздох еле вынырнувшего человека!

Нина. Но ты же ничего обо мне не знаешь.

Пригорин. О тебе – почти ничего. Зато я знаю тебя. Знаю всё – с первого взгляда.

Нина. …Трудно будет расстаться?

Пригорин. Да… В смысле… это тяжёлый разговор.

Нина. Как удивительно – оказывается, выбирая между мной и Аркаевой, можно выбрать меня.

Пригорин. Для меня это выбор между родниковой водой и лимонадом.

Нина. Многие выберут лимонад.

Пригорин. Но не я. Я его уже обпился. До тошноты.

Нина. И когда?

Пригорин. Надо поговорить сегодня же.

Нина. Помни, теперь я всегда с тобой. Я уже сделала свой шаг. Ты тоже?

Пригорин. Я? Да… Да, конечно.

Нина. Голова кругом… Неужели это происходит со мной… Всё в один день… Поцелуй меня!

Пригорин охватывает голову Нины руками и целует её в губы.

Пригорин. Нина, я вдвое старше тебя, но чувствую то же самое. Понимаешь, в молодости я был очень стеснительным парнем, можно сказать, рохлей. Да и сейчас… Разве что в последние годы чуть переменился… Что мы всё обо мне! Нина, тебе же нужно учиться – будешь поступать, например, в театральный? В этом году уже не получится, через год?

Нина. Как ты скажешь, я буду тебя слушаться, хорошо?

Пригорин. Но ты же хочешь стать актрисой, так?

Нина. Борис… не нужно сейчас об этом, это сейчас не главное.

Из-за кулис негромко раздаётся музыка и голос Аркаевой.

Аркаева. Боря! (потом ближе и громче) Бори-ис, ты где-е?!

Нина. Мне остаться?

Пригорин (торопливо). Да! То есть, нет. Лучше я один.

Нина. Тогда убегаю.

Нина делает пару шагов в сторону от Аркаевой, возвращается, целует Пригорина в губы и быстро уходит.

Появляется Аркаева – с полотенцем на плече и включённым миниатюрным радиоприёмником в руке, настроенным на радиостанцию «Русский шансон»

Аркаева (Вглядываясь вслед ушедшей Нине). Так… птичка упорхнула. Потянуло на малолеток?

Пригорин. Ира, зачем же в таком тоне.

Аркаева (усаживается рядом с Пригориным, кладёт полотенце и радиоприёмник на лавку рядом с собой). Впрочем, не важно – Боря, пойдём собираться, я всё же решила уехать сегодня.

Пригорин. А я бы ещё остался на недельку. Отдохнул бы, порыбачил.

Аркаева. Интересно, в каком качестве ты останешься – ведь это я тебя привезла.

Пригорин. В качестве гостя Петра Николаевича – надеюсь, он не будет против.

Аркаева. То есть ты хочешь, чтобы я уехала одна?

Пригорин. Ну… в общем да, раз тебе надо.

Аркаева (резким движением выключает радиоприёмник). Ну и мерзавка! (грозит вслед Нине кулаком) Пригрелась! …Боря, это же просто смешно! Ты и это ничтожество – что у может быть общего?!

Пригорин (укоризненно). Ирина!?

Аркаева. Ты хочешь остаться с ней? Не юли.

Пригорин. Ира… я уже давно пришёл к мысли, что нам нужно расстаться. Так будет лучше для нас обоих. Мы уже не те, уже давно нет той свежести чувств. Осталась только привычка.

Аркаева. Борис! Что я слышу?! Опомнись! Она же дешёвка, нуль! Да, рожица смазливая, но таких – десяток в любом вагоне метро.

Пригорин. Ира, не говорю о ней, я говорю о нас!

Аркаева. Нет, не о нас, а только о себе! Это ведь ты хочешь уйти. Да даже, в сущности, и не хочешь – ты просто запутался в своих ощущениях! Поверь, я знаю тебя лучше, чем ты сам!

Пригорин. Как жена бедняги Хоботова?

Аркаева. Как тебе не стыдно?! Разве я так к тебе отношусь? Я же во всём ставлю тебя выше себя! Ты же знаешь это! Тем более подумай, кто она, и кто ты. О тебе знает вся страна!

Пригорин. Как я подворовываю шутки на интернетовских форумах…

Аркаева. Не юродствуй.

Пригорин. Я люблю её!

Аркаева. Мираж! Самообман! Уже через неделю сам удивишься, что смог сказать такое.

Пригорин. Ира… Ирочка… Ты же роскошная женщина, красавица. Ну что тебе во мне? На моё место тут же найдётся сотня охотников, куда более достойных. Освободи меня, Ира, умоляю!

Аркаева. Господи, как ты близорук! Да разгляди же во мне любящую тебя женщину! Готовую ради тебя на всё! Зачем мне эти сотни, если я люблю только тебя?!

Пригорин. Но мне, мне-то что делать? Я больше не могу томиться в этой тюрьме, в золотой клетке. Освободи меня! Открой клетку! Если ты меня действительно любишь.

Аркаева (более спокойно). Любовь не лишает меня разума. И она подсказывает мне совсем иное.

Пригорин опускается перед Аркаевой на колени.

Пригорин. Ну как, как мне тебя убедить?!

Аркаева (холодно). Никак. Ты свободен. Делай, что хочешь. Но знай, что я покончу с собой.

Пригорин. Ира, что ты говоришь!!!

Аркаева. Мой сын решился на это по куда меньшей причине. Смогу и я… Бедный Костик, как я тебя понимаю…

Пригорин. Боже мой! Ну причём тут Костя!

Аркаева. Он мой сын, а я – его мать.

Пригорин. Но мы же все хором говорили, что его поступок не имеет оправдания! И ты тоже!

Аркаева. Его – нет. А я – это же всё по-другому. (задумчиво) Может быть, такая решимость у нас в крови…

Пригорин. Что же ты со мной делаешь?! Твои слова режут меня на части!

Аркаева тоже опускается на колени лицом к Пригорину, обнимает и часто-часто целует его.

Аркаева. Милый мой! Единственный, незабвенный, солнышко, радость моя! Никто не полюбит тебя так, как я! Видишь – ради нашей любви, нашего будущего я готова на всё, не пожалею и жизни!

Пригорин тихо плачет.

Аркаева. Ведь ты веришь мне, да! Ты ведь не убьёшь меня, правда? (прикрывает ладонью рот Пригорину) Молчи, умоляю! О! Как ты будешь вознаграждён! Ты никогда, никогда не пожалеешь об этом!

Всхлипывая, Пригорин опускает голову на плечо Аркаевой, которая гладит его по волосам.

Аркаева. Мир, Боренька? Мир?

Пригорин безвольно и обречённо кивает утвердительно головой.

Аркаева. Сейчас мы пойдём в нашу комнату. Ты полежишь, успокоишься и отдохнёшь. А я потихонечку начну собираться. Прочь, прочь из этого гнилого болота! Москва тебя быстро освежит. Ты вернёшься к любимой работе, к своим зрителям. Или мы слетаем на пару недель в Бразилию – Петя сколько раз советовал. Сейчас там как раз зима, нежарко. Хочешь в Бразилию? Всё будет только так, как ты захочешь. Всегда-всегда! Ты ведь уже не плачешь, Боренька?

Не поднимая глаз, Пригорин отрицательно качает головой.

Аркаева. Умница. Ты смог. Ты пересилил. Я горжусь тобой.

Пригорин тяжело встаёт, вытирает пальцами под глазами слёзы. Через несколько секунд он отряхивает пыль с колен.

Пригорин. У тебя есть платок?

Аркаева. В сумке у фонтана.

Пригорин. Мне нужно побыть одному.

Аркаева. Конечно, милый. Я тебя понимаю. Так мы уезжаем сегодня? Как ты хочешь?

Пригорин. Уже поздно. Завтра с утра.

Аркаева. Хорошо. Пусть будет по-твоему.

Пригорин медленно уходит в сторону дома. Проводив его взглядом, Аркаева поворачивается к озеру и некоторое время молча смотрит на него, воздев руки и сладко потянувшись

Аркаева (воздев руки и сладко потянувшись). И всё-таки…!

Несколько раз покачав головой вправо-влево, Аркаева массирует себе шею пальцами, затем делает несколько полных круговых движений головой вправо и влево. Потом включает радиоприёмник (раздаётся мажорная мелодия) и уже под музыку начинает тщательно делать гимнастическое упражнение: взяв полотенце за концы, она поднимает руки, отставляя ногу назад и делая глубокий вдох, затем опускает руки с полотенцем до колен, приставляя ногу и делая акцентированный выдох.

Со стороны дома слышится голос Соркина.

Соркин (кричит). Ира!!! Где она?! Полина, где Ира?!

Аркаева (про себя, не переставая делать гимнастическое упражнение). Да что они все сегодня с ума посходили. (кричит в сторону Соркина) Петя! Я в беседке! (продолжает делать упражнение)

Быстрым неровным шагом появляется Соркин. Он задыхается и крайне возбуждён.

Аркаева. Ну что ты ревёшь как раненый пароход.

Соркин. Ты!!! … Ты! Как ты могла?! Только не говори, что это не ты!

Аркаева (спокойно продолжая свою гимнастику). Да что стряслось-то?

Соркин. И она ещё спрашивает! На всех сайтах новость – самоубийство сына звезды сериалов Аркаевой! Нет, ну как только ты додумалась?!

Аркаева. Перестань кричать, тебе вредно.

Соркин смахивает со скамьи радиоприёмник – ударившись о землю, приёмник замолкает. Аркаева спокойно садится на скамью.

Соркин. Господи, ведь это же твой сын!

Аркаева. Это мой сын, и по крайней мере сегодня с ним не случилось ничего плохого.

Соркин. Как?! А эти сообщения?! Ты же ославила его на всю Россию!

Аркаева. Пётр, его репутация ничуть не пострадала.

Соркин. Если только в глазах таких, как ты сама! А ты подумала, как это воспримет сам Костик?! Бедный мой мальчик…

Аркаева. Не твой, а мой. И сейчас (к сожалению, конечно) он в таком состоянии… что вряд ли его интересуют какие-либо публикации.

Соркин (менее эмоционально). Ты ведь не круглая дура. А значит, у тебя просто нет сердца! Тебе годится любой способ привлечь к себе внимание. Абсолютно любой. А тут возможность такой рекламы! Ты даже через чур умна – сказано, не попытка самоубийства, а самоубийство. Специально, чтобы через пару дней был повод дать уточнение. Будет и третья новость – сын Аркаевой вне опасности. Не по-ни-ма-ю! Спекулировать самым святым!

Аркаева. Боже мой! Сколько пафоса! На самом деле ты просто плохо знаешь Костю – он же всего-навсего посмеётся над всем этим, и всё. Ты понимаешь – всё!

Соркин (снова возбуждаясь). Нет! Это ты пойми! Он же уже решился на это! Уже! Счастье, что этого не случилось! А ты его снова подталкиваешь к этой мысли! Ты, его мать! Ведь накликаешь беду!

Аркаева. Какие там клики… Это на клавиатуре. Пётр, ну помысли трезво и рационально – ведь ничего же не случилось! Подумаешь, какое-то сообщение, да ещё и недостоверное. А ты раздул из мухи… тираннозавра какого-то.

Соркин. Как об стену… Доводы сердца тебе абсолютно непонятны… Но ты хотя бы понимаешь, что нагадила Доренке? Он оказывал медпомощь при огнестрельном ранении и не сообщил об этом в органы. Между прочим, ради нас, ради Костика! И он же просил нас всех помалкивать!

Аркаева. Вот видишь – если бы всё было по закону, информация всё равно ушла бы из семьи! А ты набросился на меня аки тать в нощи. А оказывается, так должно было случится по закону!

Соркин. Да ведь просил же Доренко!

Аркаева (отмахивается). Евгений Сергеевич – милейший человек. Я с ним поговорю и всё улажу. Да и какие строгости могут быть тут, в деревне.

Соркин (негромко). …Какая же ты дрянь.

Аркаева. Жалкий склеротик! Лох! Тупица!

Соркин. …Бедный Костик. Он же…

Соркин откидывается на спинку сиденья и начинает с него медленно сползать.

Аркаева (тревожно). Петя, что с тобой? Приступ?

Соркин отмахивается вялым, неопределённым жестом.

Аркаева (кричит в сторону дома). Боря! Илья! Костя! Доктора!!!

Аркаева бросается в сторону дома, но с трёх-четырёх шагов возвращается, забирает полотенце и окончательно убегает.

Вечер того же дня.

Голос Кости – ещё из-за кулис.

Костя. Эта беседка – моё любимое место.

Появляются Костя и Аркаева.

Костя. Сегодня с утра тут было столпотворение. А когда гостей нет, в неё никто, кроме меня, и не заходит. Я даже Интернет сюда провёл. Особенно хорошо вечером. Тихо… и экран не бликует.

Аркаева. А комары?

Костя. А, ерунда – намазался, и всё! Другое дело мошки, мотыльки – приходится сдувать. Когда темно, и экран в ночи, как-то всё по-особенному. Вы поженитесь с писателем?

Аркаева (после небольшой паузы, неуверенно). Да.

Костя. А в чём проблема?

Аркаева. Проблемы нет… Просто… мы же с Борисом Алексеевичем публичные люди. Понимаешь, для нас помолвка, свадьба – это мощный пиар. А такого рода ресурсы нужно тратить рационально, в оптимальный момент, а кое-что и на чёрный день приберечь, понимаешь?

Костя. Свадьба на чёрный день? Мир сошёл с ума. Точнее, та его часть, в которой ты живёшь.

Аркаева. Увы, таков путь к успеху.

Костя. В жизни?

Аркаева. … Скорее, в профессии.

Костя. Значит, не в жизни… А тогда зачем успех?

Аркаева. Ты хочешь расстроить меня!

Костя. Что ты, мамочка! Я так тебя люблю! Я просто хочу, чтобы ты была счастливая.

Аркаева (обнимает и целует Костю). Милый мой! Кровиночка моя! Золотой ты мой! Ну, почему, почему мы так далеки друг от друга, почему мы не живём вместе!

Костя. Почему, мама?

Аркаева (отстраняется). Как же трудно с тобой разговаривать. Твоя прямота…

Костя. А разве с мамой надо говорить по-другому?

Аркаева. Нет, но… Иногда чувствуешь, что сколько не объясняй, тебя не поймут… Ты влюблен в Нину?

Костя. … Если честно и коротко, то да.

Аркаева. Она мне не нравится.

Костя. Я ей тоже. Особенно после вашего приезда. Или моей попытки с мюзиклом. Или чего-то ещё.

Аркаева. Мюзикл… Костик, ты даже не понимаешь, что это такое. Знаешь, что в мюзикле самое главное?

Костя. Современные технологии?

Аркаева. Нет.

Костя. Синтез разных искусств?

Аркаева. Нет – бюджет в миллионы долларов, десятки миллионов! Пойми, не может быть мюзикла в дачном театре – принципиально!

Костя. Значит, гениальные стихи не могут быть написаны на плохой бумаге – что-то не верится.

Аркаева. Причём тут стихи. Я ведь тебе говорю конкретно. Напрасно ты всё это затеял.

Костя. Да.

Аркаева. Вот видишь – ты со мной уже согласен. Молодец. Я понимаю, в твои годы переживания так остры – и безуспешная любовь, и эта неудача. Но уверяю тебя всем своим и чужим опытом – ты даже удивишься, как скоро схлынет твоя печаль. Особенно, если постараться отвлечься и не расковыривать болячки.

Костя. Нет, это другой случай. Мне не удастся забыть Нину. Никогда.

Аркаева. Значит, всё-таки из-за неё ты сделал эту глу… извини, не глупость, конечно… я же понимаю.

Костя. Мама, не мучайся в поисках слов. Не из-за неё. Из-за себя. Из-за своей слабости и бесталанности.

Аркаева. Ты слишком строг к себе. Твой спектакль был очень мил. Жаль, что мы его не досмотрели.

Костя. Мил?!

Аркаева. А нельзя его повторить? Сцена всё ещё стоит.

Костя. Нет, он умер. И я уничтожил всю память о нем – и тексты, и музыку. Все файлы.

Аркаева. Ну, и правильно! Пора тебе начинать жить серьёзно. И кстати, хотела поговорить с тобой о твоём обучении… Разумеется, ты будешь учиться в том университете – экзамены сданы, и всё такое… И вдруг на ровном месте проблема – оказывается, Пётр не хочет за тебя платить!

Костя. Нет у него.

Аркаева. Да откуда ты-то знаешь?!

Костя. От него. Знаю я его расклады.

Аркаева. Ну, знаешь или не знаешь, а только он в вызывающей ультимативной форме потребовал, чтобы за всё платила я! Обучение, проживание, транспорт и вообще все расходы, ты понимаешь, все!

Костя. Так ведь это же ты моя мама.

Аркаева. Но он мог бы учесть, какой у меня сейчас сложный финансовый период! Я сижу без гроша, можно сказать, на шее у Бориса.

Костя. Дядя отдал тебе все деньги за нашу квартиру. Всего пару месяцев назад.

Аркаева. Во-первых, не отдал, а дал взаймы. Но вы все об этих деньгах забудьте – они целиком вбухнуты в антрепризу! Вы же знаете, какой пойдёт крупный проект. Денег не хватает катастрофически!

Костя. И какой вывод?

Аркаева. С выводом подожди! Я хочу, чтобы ты меня понял. Так вот… Снимаюсь я не часто и по мелочам. В театре – сам понимаешь. То есть с деньгами – плохо. Но ведь нельзя же опуститься, иначе окончательно выпадешь из обоймы! Надо изо всех сил поддерживать реноме, ты понимаешь? В конце концов, нужно же просто достойно, респектабельно выглядеть! Как же это, Костя, непросто и недёшево! На одни шмотки уходят сумасшедшие деньги! И другие расходы… Да что говорить – денег не остаётся практически ни на что!

Костя. В том числе и на меня?

Аркаева. Но разве трудно понять – в этом же нет моей вины!? Это же обстоятельства!

Костя. А теперь какой вывод?

Аркаева. Ну что ты заладил – вывод и вывод. Вывод такой – будет ещё один тяжеленный разговор с твоим великодушным дядюшкой.

Костя. Ну зачем ты его обижаешь?