Цикличность

Я начал медленно пятиться, чтобы оказаться как можно дальше от края ущелья. Попробую в лесу спрятаться. И вдруг я услышал, как кто-то закричал: «Хватай чудотворца!». В тот момент чья-то сильная рука схватила меня за шкирку и потащила сквозь толпу.

34. Исан

«Свернхорн – резиденция Короля Севера и идеальное место для покупки земли и отдыха. Когда-то давно короли восседали в «городе на скале» – Митарре. Затем, боясь нападений со стороны перевала и страдая от ужасной погоды, королевская чета перебралась в Харрес. Правда, в Харресе они задержались лишь на сорок лет. Затем Хвиртьеф Второй распорядился основать новый город, где он и его потомки будут восседать во веки вечные. Свернхорн расположился на берегу одноименного озера к востоку от тракта соединяющего Харрес и Митарр. Город, что очень удобно, примерно равноудален от обоих крупных городов севера . Воды озера Свернхорн кристально чисты, а горная цепь, ограждающая город с севера, надежно уберегает жителей королевской резиденции от ветров. Когда-то здесь кипела жизнь, люди тысячами стекались сюда в поисках королевской аудиенции. Но теперь, когда север утратил независимость, в городе постоянно живут лишь король и его обслуга. На берегу озера стоят многочисленные здравницы и постоялые дворы, которые принадлежат лично королю и составляют основу его нынешнего благосостояния. Свернхорн – отличное, спокойное и умиротворенное место. Покупка летнего дома здесь будет крайне полезным вложением».

Томас Линдберг «Земли севера, как выгодное вложение»

863 год со дня Возрождения. Территория в ведомстве Харесского лесничества. Не именована.

Я, с большим трудом, сел на столе. Сегодня удалось сделать это с первого раза – большой успех. Над головой все так же висели связки давно высохших трав. В тот день, когда я завалился сюда, то и не почувствовал какой приятный от них исходит аромат. Я, в целом, уже мало что чувствовал в тот момент.

С того дня, когда я лежал здесь и готовился к смерти, простой стол, на котором когда-то разделывали дичь, преобразился в некое подобие медицинского ложа. Простая, грубая простыня, наволочка набитая соломой, старое лоскутное одеяло. Ума не приложу, как все это оказалось здесь, в такой глуши. У изголовья стоит большая бадья чистой воды. Я дотянулся до бадьи, зачерпнул кружкой прохладную воду и, с большим удовольствием, выпил ее одним глотком. Трудно словами передать, насколько бывает приятно просто выпить стакан воды. Обычной, прохладной воды из родника. Особенно остро это чувство проявляется после того как умираешь, ну, точнее, соглашаешься с этой мыслью.

Я выпил еще одну кружку, и мурашки, начиная со спины, пробежали по всему телу. Да, я уже могу самостоятельно пройти пару шагов по комнате, но до сих пор жажда и голод нещадно мучают меня. В горле всегда сухо, а в животе постоянно урчит. Такова цена выздоровления. Жар и лихорадка уничтожили все мои силы. Я очень далек от того чтобы помочь себе чудесами клириков. К тому же привычный посох, неожиданно стал невероятно тяжелым. Он выпадал им моих рук, я просто не мог твердо держать его в руке.

Ладно, хватит себя жалеть! Надо ходить, разрабатывать свое одеревеневшее и ослабленное тело. Через муку, через боль. Ведь именно так я и протискивался сквозь всю ту чехарду, что люди зовут жизнью. Нынешняя немощь лишь еще один этап борьбы за чужое место под солнцем.

Так, настрой правильный. Приступаем. Я осторожно спустился со стола, встав на ослабевшие ноги. Я выпрямился и попытался поймать точку равновесия. Первой не выдержала та нога, где была свежая рана. Я невольно качнулся в сторону больной ноги, а затем подогнулась и другая нога, и я, уже падая, прошел пару шагов, пока не оперся руками о стену избы. Так, ногам явно предстоит пройти более долгий путь, чем голове. Но силы вернутся ко мне. Обязательно. Неделю назад я и сесть то не мог, не то, что идти куда-то.

Я, неловко опираясь на стену, двинулся к входной двери, что была открыта настежь. Сейчас, сквозь проем, в комнату дул легкий утренний ветерок, доносящий запах костра. Оба бедра практически не работали. У меня складывалось ощущение, что вместо ног у меня два полена. Шаркая, я греб сено, которым был устлан весь пол.

Сено на полу – хорошее решение. Я до сих пор, по ночам, впадал в беспамятство и меня рвало куда попало. Да и вообще, рвотой мог сопровождаться любой прием пищи. Организм просто еще не готов был переваривать столько, сколько сам же требовал съесть. Хорошо хоть что меня перестало выворачивать от воды.

Кое-как я, наконец, дошаркал до двери, и, перенеся свой вес на дверной косяк, выглянул на улицу. Не так давно, когда ко мне вернулось сознание, я с удивлением обнаружил, что охотничий домик стоит на большой, ровной поляне у опушки леса. Видно, что когда-то поле даже пытались возделывать, но слишком уж далеко оно от большой дороги, посему его забросили. На память о тех временах крестьяне оставили прямо на поле все, что не смогли унести. Сохранились какие-то покошенные оградки и вешки. Старый плуг, с которого сняли колеса, так и остался вечно ждать своего часа прямо посреди поляны. А, неподалёку от домика и вовсе валялся скелет лошади, очищенный добела временем и ветрами.

Правда, одно орудие труда и его назначение было мне неизвестно. На поляне, ближе к лесу, ржавел остов неведомого механизма. Погнутый металлический остов, выкрашенный когда-то в синий цвет, напоминал скорее кареты, на которых ездят вельможи в Столице. Но, при этом, он был очень низким, ниже человеческого роста. Спереди и сзади два длинных багажных отсека. Странно тут то, что у повозки не было места, где бы мог примоститься кучер. Да и вообще не было никаких признаков того, что под это устройство можно как-либо приспособить лошадей.

Возможно это и не повозка вовсе. Но зачем спрашивается тогда этой махине четыре колеса. Точнее самих-то колес уже давно не было, но места, куда их необходимо крепить были четко видны. Да и спереди у повозки имелось что-то вроде двух фонарей, расположенных по бокам от ржавой металлической решетки. А зачем фонари недвижимому объекту?

Самая правдоподобная мысль в том, что кучер прятался в переднем багажнике и смотрел на дорогу сквозь решетку между фонарями. Тогда сразу ясно, что это какой-то странный прототип боевой повозки. Может быть горе изобретатели испытывали его здесь, да бросили сразу после первой пробы.

В любом случае, в книгах я не встречал описания подобной боевой единицы. Помню, в книге брата Кловера «О рукотворных боевых машинах и устройствах», было что-то про бронированные повозки, которые изобрели северяне. Все они повязли в болотах, да сгнили многие века назад. Кто знает, может это единственный сохранившийся образчик данной технологии.

Каждое утро над полем клубился туман, что быстро редел и рассеивался с рассветом. Остов невиданного механизма всегда угрожающе выглядел в этой утренней дымке. Словно какое-то проклятое создание смотрит на тебя из тумана своими пустыми глазницами. Оно казалось древним демоном, что медленно и бесшумно плывет в тумане к беззащитному охотничьему домику. Но солнце поднималось над горизонтом и алчущие крови глаза всегда превращались в фонари повозки, а ее местоположение всегда оставалось неизменным, что бы ни казалось в тумане.

Сейчас уже почти рассвело, и яркий солнечный свет заполнял поляну, потихоньку зараставшую яркими луговыми цветами. Здесь, на севере, солнце редко когда так сильно раскаляется, что становится по-настоящему жарко. Только в середине лета наступает пара недель настоящей жары и то не каждый год. Сейчас, весной, оно лишь приятно согревало после легких порывов холодного северного ветра. В Столице сейчас уже не продохнуть от жары, а на востоке в эту пору уже начинает трескаться земля, и начинают подсыхать неглубокие колодцы.

Что-то в последнее время я часто вспоминаю родину и маму. Бьюсь об заклад, что до тех пор, пока я не отравился, то не смог бы по памяти составить портрет матери, что умерла во время Хвори. А сейчас я помнил ее лицо во всех деталях, помнил наш дом, нашу землю.

Я не хотел забывать все то, что забыл. Меня заставили все это забыть. Помню, как толстый брат Мишель ходил среди рядов молодых братьев и спрашивал: «Как зовут самого дорогого тебе человека?». Правильный ответ: «Никак». Все другие ответы ошибочны. Я в первый раз ответил: «Равия!». И получил десять ударов дубинкой. Потом были «я не знаю», «я не помню» и «не надо, пожалуйста». Да, будущих чудотворцев переламывали, и всегда делали это максимально эффективно и жестоко. Сначала был Мишель с дубиной, потом Кассар с толстым учебником и, наконец, Мисса с учебным мечом. Получая белую накидку, ты должен был бы этим гордиться, но ты уже не знал что такое гордость. Ты просто покорно ждал своего первого задания. После пары-тройки лет, проведенных вне Цитадели, чудотворцы немного отходили от муштры и немного приноравливались к миру, с которым им приходилось контактировать. Но мы навсегда оставались калеками, и самым дорогим для нас было «ничто». Да, некоторых из нас забирало себе Братство, но отличие лишь в том что приходилось пройти через еще одну порцию муштры и боли, а взамен узнать немного больше, чем все остальные.

Черт, что я несу? Если сказать вслух такое рядом с братом, что тебя сопроводят в Секретариат для воспитательной беседы. Те, кто по умнее, и так все это понимают. Но высказываться об этом вслух? Ищи дураков. Что-то излишне сентиментальным я стал с тех пор, как умер.

– Доброе утро. Давно стоишь? – сказала возникшая откуда-то девушка.

– Если так можно назвать попирание дверного косяка, то стою я довольно давно, – сказал я, вытерев рукой еще мокрые от воды усы.

– Как сегодня себя чувствуешь? – девушка уселась у потухшего за ночь костра, устроенного недалеко от домика, и начала раскладывать по кучкам грибы, что принесла из леса в подоле платья.

– Лучше. Намного лучше. Сегодня я смог сесть с первого раза.

– Скоро совсем поправишься. – Она приноровила к костру котелок с водой.

– Только благодаря тебе, Равия.

– Пожалуйста! – она шутливо поклонилась.

– Слушай, а когда ты скажешь мне свое настоящее имя? – каждое утро я задавал этот вопрос, и каждое утро она придумывала новую отговорку.

– А если у меня его нет? – девушка улыбнулась и посмотрела на меня своими карими глазами.

– Ну как хочешь. Я ничего не имею против того чтобы называть тебя так же, как мою маму. Ведь ты, как и она подарила мне жизнь.

– Исан, да ты поэт! – девушка перебрала грибы, закинула некоторые из них в воду и начала править костер.

– А что еще я рассказывал в ту пору, пока был в бреду?

– В основном ты стонал и тебя рвало. Так что большую часть времени ты говорил что-то про «сдохну» и «ай-яй-яй». – Она рассмеялась, отряхивая руки о свое простенькое крестьянское платье.

– Ясно. Ты мне так и не расскажешь, что такая милая девушка делает в такой глуши, причем одна?

– Только после того как ты скажешь мне, что в этой глуши делает чудотворец со стрелой в ноге, который при этом еще и умудрился отравиться трупным ядом.

– Достойный ответ.

– Исан, ты опять пытался творить чудеса? – девушка запустила пятерню в свои русые остриженные чуть ниже плеч волосы.

– Откуда ты знаешь? Громко посох уронил?

– Я это чувствую.

– Чувствуешь, значит? Да, было дело, хотел попробовать.

– Ты хочешь уйти отсюда? – сказала она и посмотрела на меня так, будто нас венчали.

– Нет, дело не в этом. Мне особо и идти-то некуда. Бр.. Место где я раньше служил… В общем, мне лучше вообще людям на глаза не показываться.

– Оставайся здесь, со мной. – Она помешала похлебку в котелке.

– Если честно, то у меня и вариантов то особо нет. Сейчас безопасней всего оставаться в этом лесу, и вести себя очень тихо, чтобы никто не нашел. Но есть условие. Я останусь, только если ты мне скажешь, как тебя зовут.

– Обязательно скажу, но не сейчас. – Она надула губки и еще раз помешала свое варево.

– Ты таинственная, словно королева или богиня. А сама, небось, просто из под венца сбежала!?

– А ты слишком уж прост для чудотворца! – хмыкнула она, изобразив досаду.

– Эх, а я-то думал, угадал.

– Мне нравится наш утренний моцион. Каждое утро ты пытаешься меня подловить, и каждое утро ты все дальше и дальше от правды.

– Мои мозги не в лучшем состоянии, тут уж ничего не попишешь. Болезнь меня подкосила, болезнь и стрела в ноге. Даже не так, болезнь, стрела в ноге и ты. Красивая женщина, что заняла у ростовщика много денег без залога в Харресе и внезапно исчезла. Да?

– С каждым разом ты все дальше. Но мне нравится, что ты называешь меня красивой женщиной.

– Вообще, я не большой мастак по части комплиментов. Приходится придумывать что-то на ходу.

– Исан, – сказала она после того как от души посмеялась надо мной. – Больше не пытайся творить чудеса.

– Почему?

– Ты больше не можешь этого делать. Я излечила тебя, спасла.

– Что?

Я так удивился, что неожиданно выпрямился во весь рост и отлепился от косяка. Как только я перенес вес на больную ногу, то сразу оступился и повалился прямо на мягкое место. От пережитого изменения расположения тела у меня сразу закружилась голова и затошнило.

Равия, бросила свою стряпню и поспешила ко мне. Она помогла мне ровно сесть, опершись на дверной косяк. Она села подле меня и растирала мои руки.

– Я что стал «красным»?

– Да, насколько я понимаю, вы, чудотворцы, это так называете. Но не переживай, совсем скоро весь мир будет другим.

– Чертовщина какая-то! Кажется, ты просто не хочешь, чтобы я ушел! Но во всей твоей теории есть одна неувязочка. Почему же теряя душу я не высох?

– Да, ты потерял душу в своих страданиях, освободился. Ты не истратил душу на чудеса, ты потерял ее в муках. Но я, почему-то, не смогла тебя отпустить. Ты разговаривал со мной, как с матерью, и мне неожиданно захотелось спасти тебя. Прости.

– Не понимаю. Ты извиняешься, за то, что спасла меня?

– Ты бы уже мог отправиться в Идеальный мир. Но я почему-то решила сохранить тебе жизнь, просто из собственной прихоти. – С этими словами она провела рукой по моей заросшей щеке.

– Ой, знаешь, да мне даже нравятся, когда люди сохраняют мне жизнь из прихоти, а потом еще и извиняются.

– Ты ничего не понимаешь, Исан. И это так мило. Ты всю свою жизнь положил во служение чужим идеалам, взамен получая лишь боль. Но был при этом честен и искренен. Только умирая, ты сумел отринуть идеалы, насильно вбитые в твою голову, и вспомнил то, что было тебе на самом деле дорого. Ты хороший человек, Исан. Правда. Тебе просто не повезло прожить плохую жизнь.– Она нежно смотрела мне в глаза, а я чувствовал, что она видит перед собой всю мою жизнь, словно гравюру на стене.

– Так, Равия, слушай! Я буду называть тебя так, как ты захочешь. Останусь здесь до своей второй или третьей, я уже сбился со счета, смерти. Но, скажи мне, пожалуйста, кто ты?

35. Мисса

«Хворь, без сомнения, имеет неестественную природу. На данный момент чудотворцы умеют бороться с ней лишь превентивными мерами. Если найден один заболевший – обрабатывается весь дом, Хворь поразила квартал – уничтожается весь город. Стыдно признавать, но все наши навыки бессильны против этой напасти. Да, мы умеем эффективно лечить симптомы Хвори, даже спасать отдельных людей. Но соотношение заболевших и клириков в очаге заражения обычно составляет сотню больных на одного целителя, и с каждым часом этот разрыв лишь увеличивается. Я всю жизнь посвятил тому, чтобы найти лекарство от Хвори, и уже не тешу себя надеждами на то, что увижу, как с чьего-то дома просто снимают красные метки, а те, кто там жил, пойдут на поправку. Молю вас лишь об одном – не бросайте эту работу. До тех пор пока в мире существует Хворь, а нашим ответом ей остается огонь – это работа имеет смысл».

Диевед Каллисто «Хворь. Симптомы и проявления»

863 год со дня Возрождения. Столица.

– Не пейте воду!

Я охрип, и уже просто не мог громко кричать. Весь день я бегал по городу и старался убедить людей не пить воду из рек. Но куда там!? Никто не слушал. Когда я выхватил у дородной бабы бурдюк и скинул его в реку, она подозвала стражу. Три стражника внимательно выслушали мои воззвания о том, что вода отравлена, потом они немного помолчали, и старший караульный заявил:

– Достопочтенный Мисса не в себе. Сопроводить в караулку и предоставить кушетку.

– Ребята, родненькие. Да как вы не понимаете? Вода в реке отравлена! – я силился им что-то объяснить.

– Да-к, а кто отравил-то, господин? – Спросил один из стражников.

– Адепты отравили! – я солгал им, каюсь, но без помощи мне никогда не искупить свою вину.

– Таааак! – старший в задумчивости помассировал переносицу. – В таком случае давайте пройдем в Секретариат, они во всем разберутся.

– Будет слишком поздно! Надо что-то делать прямо сейчас.

В этот момент к воде подошла целая вереница девушек. Они тащили увесистые тюки грязного белья и беззаботно перешучивались. Я побежал к воде им наперерез, по пути я достал меч из ножен и пару раз им взмахнул для увесистости произнесенных слов.

– А ну, брысь! По домам, говорю! Живо!

Девушки в ужасе закричали, побросали свои тюки на землю и разбежались кто-куда. Однако, мой жест вовсе не оценили стражники. Двое взяли бердыши наизготовку, старший выхватил меч. Они стали двигаться так, чтобы люди с бердышами, держа меня на безопасном расстоянии, заблокировали с двух сторон. При этом старший встал в нижнюю стойку, подходя так, чтобы он мог в любой момент нанести удар по ногам и при этом не попасть в бердыш коллеге.

Я знал эту тактику. Ведь это я ее придумал. Радует то, что командиры стражи продолжают строго блюсти правила боевой подготовки. Не радует то, что за все это время они так ничего нового и не придумали.

Я перебросил меч в нерабочую руку и, высоко подняв кисть, направил меч острием к земле. Затем повернул корпус и вжал голову в плечи. На поясе за спиной у меня всегда хранился кинжал. Старая привычка, я взял ее с собой с пустынных восточных дорог и, теперь, благодаря ей никогда не выходил из дома безоружным.

Теперь человек с мечом не достанет моих ног. А люди с бердышами не рискнут сильно давить, голова и корпус закрыты, из такой стойки я легко парирую их удары. А атаковать таким длинным оружием ноги слишком опасно, можно переломить древко или неудачно открыться.

Конечно, они могут кинуться гурьбой. Или просто начать давить бердышами с обеих сторон. Но тогда это будет уже не задержание, а ликвидация. На ликвидацию я пока что не заработал. Поэтому, пока они медленно шли на меня, а я отступал. И эта ситуация развивалась мне во благо. Дальше узкая улица, идущая вдоль набережной, соединялась с широкой мощеной дорогой, идущей в восточный замок. Там ребята с бердышами вынуждены будут немного разойтись, чтобы оградить меня от зевак, и в это момент я смогу без труда от них уйти.

– Ребята, я не хочу никому зла. Поверьте мне, вода отравлена. Очень скоро начнут умирать люди. Мы должны что-то сделать. – Мне лишь нужно было потянуть время.

– Господин, успокойтесь. Мы вас даже задерживать не хотим на самом деле. Не хотите в Секретариат – не надо. Поспите у нас в караулке пару часов и все. Можем вам там стол накрыть, опохмелитесь.

В этот момент из узкого бокового переулка на набережную выбежала небольшая фигура. Худенькая женщина несла сверток в дрожащих руках. Она была вся в поту. От лихорадки она не могла нормально идти, при этом она постоянно что-то шептала, стараясь устоять на ногах.

Женщина не заметила нас и врезалась в одного из стражей, что был вооружен бердышом. Она посмотрела на мужчину замыленным взором и промолвила слабым голоском.

– С моим малышом что-то не так. Вы мне не поможете?

С этими словами она потеряла равновесие и упала на гранитную плиту, даже не пытаясь смягчить падение руками. Стражник же рефлекторно выронил бердыш и выхватил из рук женщины сверток.

Старший караула побежал к женщине и перевернул ее на спину. Ее пустые глаза неподвижно смотрели прямо перед собой. Белки глаз пожелтели, а горло распухло так, будто внутри вырос огромный нарыв.

Стражник, что держал на руках сверток, торопливыми движениями развернул его и посмотрел что там внутри. Он ничего не сказал, просто снял свободной рукой шлем с головы, а затем рассеянным движением протер лоб от выступившей испарины, при этом он так и не смог отвести взгляд от содержимого свертка.

– Достопочтенный Мисса, – старший убрал меч в ножны и обратился ко мне. – Скажите, что мы должны делать?

– Ребят, я не буду врать. Столицу уже не спасти.

– Она…

– Да, город неминуемо погибнет.

– И что же делать? – стражник кивнул, а я почувствовал, как перед его глазами проплыли образы всех его домочадцев.

– Мы все еще можем спасти мир от этой заразы.

– Каким образом?

– Мы можем уничтожить Столицу. Можем взорвать город. На его месте образуется глубокая воронка и реки обернуться вспять. Озеро будет хранить этот яд, все в округе вымрет, но при этом выживут другие города. Митарр, Терриал, Утейла, Лимфис, Дернау и многие другие – эти города мы еще можем спасти.

– Моя семья родом из Лимфиса, – сказал, ни к кому особо не обращаясь, стражник со свертком в руках.

– Хорошо, достопочтенный Мисса. – Старший стражник кивнул, видно было, как борется в нем чувство долга и желание стремглав бежать домой к своей семье. – Какой план?

– Под городом есть большой погреб. О нем мало кто знает, кроме чудотворцев. Еще при Старом Короле его выкопали для того чтобы хранить там припасы на время осады. Но, вместо этого, откопали что-то странное, что-то вроде склада. То, что там хранится – это однозначно оружие, и мы можем его использовать.

– Как?

– Я не совсем понимаю, как оно работает. Но если мы обложим его гремучими камнями для горных работ, то оно наверняка взорвется.

– Как же мы попадем в этот самый погреб? – сказал стражник, что все еще держал в руках сверток.

– Единственный известный мне вход расположен в Южном замке. Надо выкрасть или купить взрывчатку и отнести ее туда. И стоит сделать это как можно быстрее, пока зараза не распространилась за пределы города.

Он не выдержал. Старший караула бросил меч на мостовую и побежал. На ходу он скинул с головы шлем и что есть сил припустил к себе домой. Его можно понять. Провести последние минуты жизни со своей семьей, это то благо, которое выпадает далеко не каждому. Еще раз обнять жену, поцеловать сына, это то истинное желание, которое просыпается лишь тогда, когда ты уже лежишь на земле, а горячая кровь, покидая тело, оставляет за собой лишь могильный холод.

Двое подчиненных молча смотрели вслед своему командиру.

– Я готов так-то. Нам-то все равно уже нечего терять. – С этими словами стражник с непокрытой головой опустил сверток на гранитную плиту рядом с телом женщины и поправил его так, чтобы не было видно, что лежит внутри.