Цикличность

38. Строккур

«Подсудимый, под пытками, признал свое участие в древнем культе. Из чего можно было бы сделать выводы о распространении культа в самой Столице, прямо у стен Цитадели. Но мне выпала честь провести дополнительное расследование данного случая. Подсудимый, из-за жестоких лишений и истязаний, утратил контроль над своим разумом, и последние его показания буквально пропитаны безумием. Посему, я обратился к свидетелям, актовым записям в церковных книгах и привлек к следствию Братство. Сопоставив все воедино, я уразумел, насколько грубую ошибку совершили мои коллеги и, непосредственные исполнители следственных действий с подсудимым – слуги хартии. Я сумел установить, что данный человек, согласно актам, был трижды женат. При этом он не был ни разу разведен. Записей о смерти его жен я так же не обнаружил. Зато, члены Братства обнаружили два захоронения с костьми в подвале данного мужчины. Из чего можно сделать вывод, что мужчина либо имел ментальное расстройство, либо жены его имели недостаточно кроткий нрав. За излишнюю скрытность его заподозрили в идолопоклонничестве. Допросу он сопротивлялся, только лишь для того чтобы не выдать свои преступления. А, когда допрос зашел слишком далеко, мужчина согласился даже с тем, что он адепт. Предписываю назначить судье, ведущему данное следствие строгое наказание. А слуг хартии, допустивших халатность, казнить»

Судья Бернхайм «Случаи халатности в работе Секретариата»

863 год со дня Возрождения. Митарр.

Факел трещал и плевался. В его неровном свете почти ни черта не было видно. С тех пор как ворота опустили, сквозь город потянулась вереница путников. Они молча проходили город насквозь, практически никуда не заглядывая. Иногда кто-то случайно встречал взглядом своих родичей и откалывался от толпы. Люди, встретив родных, обнимались и долго держались друг за друга, не издавая при этом ни звука. Лишь изредка я слышал, как женщины всхлипывали.

Знаете на что это похоже? На похороны. Только хоронят не простого крестьянина, и не видного вельможу, пропади они пропадом, а целый город.

Командир, и тот сиганул в пропасть. Говорят, в последние дни наш шеф совсем помешался. Да, а кто бы не кукарекнулся? Его семья поколениями служила городу. Еще с той поры, когда «белых» и в помине не было. А тут бах, и родной город сгорел, и Столица, которой он верой правдой всю жизнь служил, уничтожена. Кстати, насчет Столицы – страшное это дело. Не верил я поначалу. Да, весточка, которую принес голубь, была скреплена особым символом «белых». Такое не подделать. Но, понимаете, в Столице живет едва ли меньше людей, чем на всем севере. И какой-то взрыв ее уничтожил? Бред!

А потом, чрез неделю где-то, прискакал тут какой-то мужик с шальными глазами в форме столичной гвардии. Харкал кровью, сказал, что Столица правда, мол, взорвалась. Теперь на ее месте большое озеро, над которым зеленый туман стоит. Чихотный тем же вечером дух испустил, еще и подзаряжал своей заразой народ вокруг. Пришлось его, от греха подальше, в пропасть скинуть вместе с другими заболевшими. После такого и я уж поверил в то, что Столица ухнулась.

Да бог с ней, со Столицей. Мне от ее существования ни холодно, ни жарко. А вот Митарр правда в беде. Моя Иррес совсем плоха, и все только хуже ей становиться. Стыдно признаться, но уже боюсь вечером домой возвращаться. Боюсь, теща скажет, что умерла моя супруга. Настолько боюсь, что все чаще ночами остаюсь на работах. Так вот, подло, и сегодня поступил. Все думают, что я герой, городу не покладая рук помогаю. Знали бы они, почему на самом деле ночами работаю, то наверно и здороваться бы перестали.

Те, кто проходил сквозь весь город никого не встретив, собирались у южных ворот. Кто-то останавливался там лишь пожрать да выпить, а потом уходили на перевал. Но многие оставались у костров надолго, из-за чего пространство у южных ворот очень напоминало полевой лагерь после проигранной битвы. Да, люди у костров постепенно сменялись, кто-то, потеряв родных, уходил на юг в поисках новой жизни, кто-то от безысходности возвращался на север, ну а кто-то присоединялся к нам, помогая разбирать завалы. А людской поток вовсе не мельчал. Люди все шли и шли. Все новые лица вставали у костров погреться.

За эти дни мы с Лессви отлично сработались. Да, этот парень любит сопли о форму вытирать, но честный и работящий малый. Сколько мы с ним народу повытаскивали из-под завалов и не сосчитать.

Сейчас у нас передых. Он пошел перекусить где-нибудь достать. Из жратвы в городе только хлеб из сорняков, в позапрошлом году прогоркший эль, да соленья какие-то по запасам иногда устается выудить. Когда ворота только опустили, какое-то время с обозов подкармливались. Да мало там еды-то, с юга она должна была идти по большей части. А никто сюда через перевал не рвется, все, наоборот, туда уходят. Скоро голод в Митарр придет, будто мало нам былых напастей

И, грустно, конечно, признавать, но времени с момента землетрясения больно много прошло. Все больше мертвых под завалами, все меньше живых. Очень тяжко целый день разгребать обломки и находить лишь мертвецов. Стоишь и думаешь, а ведь на соседней улице могли еще живых найти. А завтра, когда будем там разбирать завал, тех уже не будет на белом свете. Гадство! На севере, как назло, всегда строят дурацкие дома, у которых только первый этаж каменный, а остальные деревянные. При землетрясении все эти дома рассыпались в груду камней и досок, и, чтобы разгрести один завал, уходит невероятное количество времени.

Лессви не заставил себя долго ждать. Этого добродушного борова было видно за версту, благодаря огромной фигуре и манере ходить как обгадившийся медведь. Он тащил в руке какую-то крынку, а подмышкой нес бумажный пакет, что был покрыт жирными пятнами.

– Эля полкрынки, да пару копченых рыбешек. Коптили явно уже после того, как она завоняла. Не густо сегодня. – Лессви стал разворачивать свой скромный улов в неверном свете факела.

– Перебиться хватит. Пока работаешь жрать особо-то и не хочется.

– Твоя правда, но еды в городе все меньше. Обозы уже пустые. А то, что выбрасывали по обочинам у ущелья, уже настолько попортилось, что никак не употребишь. Скоро начнем друг дружкой завтракать.

– Типун тебе на язык! Только этого-то нам и не хватало.

– А что делать-то? Даже нам уже никто ничего не дает, все лавки свои позакрывали. День, когда грабить и убивать начнут за две гнилых морковки уже очень близок, помяни мое слово.

– Заткнись!

– Что?

– Тихо, твою мать!

Лессви осекся и прислушался. Толпа мерно шла через город. Люди шаркали сбитыми сапогами о мостовую, усеянную мусором и обломками. Те, кто стоял по обочинам улицы и чего-то ждал, иногда перешептывались. Все эти звуки сливались в мерный гул, из которого изредка выбивались окрики, рыдания, да громкие причитания. Но только что что-то выбилось из привычного ритма. Звук был будто писк раздавленного котенка, что по собственной дурости угодил под колеса телеги. Мы стояли не двигаясь, и тщательно вслушивались в мерный гул мертвого города.

И тут вдруг опять! Какой-то слабый писк со стороны завалов.

– Я слышал! – заорал Лессви.

Он выронил все, что у него было в руках на мостовую. Крынка упала, из нее пролились остатки прокисшего эля.

– Строк, я за людьми, а ты найди место, откуда звук идет!

Лессви полез на гору обломков в надежде призвать хоть кого-то на помощь. Это почти бесполезно. Ребята за день кирками так намахались, что сейчас вповалку спят прямо в куче обломков. Пока он их раскачает, да приведет, может уже и поздно быть. Надо самому браться за дело.

Я медленно шел по завалу, пока вновь не услышал слабый писк прямо под ногами. Я ни секунды не думал, сразу упал на колени и стал сбитыми руками откидывать куски камней и дерева. Так мне удалось открыть небольшой лаз, что вел вниз. Между несущей балкой и горой мелких обломков получилась полость, по которой вполне можно пролезть вглубь завала.

Очень узко, я с большим трудом сюда пролезу. Да и не совсем ясно большая ли полость. В этот момент прямо из темной пустоты до меня донесся слабый всхлип.

– Эй! Есть кто живой?

Тишина.

– Ау!

– Мам! Мама!

Слабенький детский голосок было практически не слышно. Не ясно, каким чудом я вообще услышал его сквозь завал. Ребенок, очевидно, много плакал и долгое время провел без воды, отчего его надломленный голосок едва колебал воздух.

Я встал на ноги. Лессви нигде не было видно. Да и тьфу на вас на всех! Уж если помирать, то как герой, а не как трус, что боится быть подле своей больной жены. Я скинул с себя всю одежду, кроме исподнего. Поставил факел прямо над лазом и зажег от него лучину. Так, надо взять флягу, ребенка надо будет сразу напоить. Все больше особо ничего я с собой унести не смогу.

«Строккур – ты отсталый идиот». Так говорил мой брат. Видимо он прав. Я глубоко вздохнул и тут же нырнул в узкий лаз, чтобы разум не успел мне воспротивиться.

Очень узко. Очень страшно. Мелкие камни, словно стекло. За пару метров, что я прополз на первом порыве, я разорвал на себе все белье и весь расцарапался.

Глубже в завале балка была надломлена, и лаз становился еще уже. Но я, как дурак, полз все дальше, уже даже не имея возможности нормально вздохнуть.

– Эй, малыш, слышишь меня?

В ответ я услышал, как кто-то пошевелился. И сразу за этим где-то рядом заплакал ребенок. Бедному малышу было очень страшно. Я с удвоенной силой начал протискиваться в лаз, пока не уперся в какое-то препятствие. В тусклом свете лучины я понял, что дальше лаз перекрывает какой-то шкаф, внутри засыпанный досками и вещами.

Я рвался вперед так сильно, как мог. Я старался пропихивать в пройденный мною лаз, между своим телом, балкой и насыпью то, что когда то были полками шкафа. А вещи, когда-то лежавшие в шкафу, старался утрамбовывать по сторонам. В конце концов, я смог пролезть сквозь шкаф. Я чувствовал, что какой-то гвоздь разрезал мне грудину, но не стал даже смотреть на последствия, лишь сильнее подался вперед. Дальше несущая балка в труху раздавлена завалом, но из-за шкафа и еще каких-то деревяшек слева образовалась небольшая пустота. Кое-как я протиснулся туда и свет лучины, наконец, выхватил из темноты маленькую головку.

Маленький мальчик, ему еще нет и пяти. Он был одет ко сну и сжимал в руках маленькую куклу, сшитую из обрезков ткани. Он лежал на боку, лицом от меня, а его ножки были прижаты к полу двумя камнями. Камни не были большими, скорее всего они когда-то были частью дымохода. Но, естественно, ребенок, да еще и с неудобной позиции их поднять не мог.

– Мама! – малыш говорил скорее губами.

– Нет, малыш, я дядя Строккур, я пришел тебя вытащить. Давай так? Я сейчас подниму эти камни, ты вытащишь ножки, а потом развернешься лицом ко мне. Договорились?

Ребенок не ответил, он лишь обреченно захныкал.

– Эй, дружище, как тебя зовут?

– Берк.

– Слушай, Берк. Если ты не вытащишь ноги из под камней, то я не смогу дать тебе попить. Ты ведь хочешь пить?

– Да.

– У меня есть вода, но сначала надо вытащить твои ноги. Хорошо?

– Да.

Я расперся ногами между балкой и насыпью. После чего, что есть сил, рванул камни вверх. Малыш, при помощи рук, сумел вытащить свои ножки из под камней. После чего медленно и неловко развернулся лицом ко мне. Мне на секунду показалось что под моей ногой, что упиралась в балку, поддалось основание. Надеюсь, что мне только показалось.

– Держи водичку. Пей, но не очень много, а то вырвет.

Я протиснул флягу малышу, и уже передавая ее, заметил, что она вся в крови. Видимо, грудь разрезана куда сильнее, чем я предполагал. Малыш не обратил на это внимания, как и на то, что я просил его не пить сразу много. Он жадно присосался к фляге и сразу же закашлялся из-за спазма в горле.

Тут, вдруг, завал задрожал. Я лишь успел понять, что мне вовсе не показалось, балка под ногой действительно поддалась. Уже через секунду полость, по которой я сюда залез, завалило. А та самая балка грохнулась мне на ноги.

В глазах потемнело. Боль была такая сильная, что не передать словами. Дышать стало тяжело из-за того что от обрушения поднялась пыль. Мальчик рванулся ко мне и обнял за голову, как родного отца.

– Дядя Строккур! Дядя Строккур! Не умирай! Не умирай!

Я был бы и рад что-то ответить, но все силы уходили на то, чтобы не потерять сознание.

39. Джесс

«Самый вкусный эль в Столице подают в таверне у Блумквиста. Это вам скажет любой горожанин, как забулдыга, так и самый что ни на есть дворянин. Естественно эта информация ложна. Сам Блумквист, когда открыл заведение, то тут же едва не разорился. Он рассчитывал, что уютная таверна недалеко от северного замка, где расположились военные, будет популярна у солдат. Но солдаты любят не только выпивку, но и женщин. А женщин так близко к родной казарме и родному командиру никто не поведет. Да те и сами не очень-то пойдут. Посему рядовые вояки радостно напивались в самых грязных кабаках у внешних стен, а их командиры пили дорогую водку в шикарных заведениях. В итоге Блумквиста навещали только тараканы. Тогда он, в отчаянии, стал пускать к себе в заведение сомнительных господ и поить их бесплатно, а взамен те должны были разносить молву о «самом вкусном эле». Дела таверны постепенно выправились. И Блумквист понял, как работает молва. Он стал устраивать званые вечера, на которые приглашал командиров с их супругами. Он внушил им идею о том, что его эль – самый вкусный. А затем внушил сильно пьяному командиру гарнизона идею о введении запрета на посещение рядовыми военными борделей в бедном районе. Так его эль и стал самым лучшим. Справедливости ради скажу, что в столицу эль завозят всего три предприятия. И эль Блумквиста на самом деле такой же, как примерно в трети других столичных заведений».

Микола Лемме «Эль и культура его потребления»

863 год со дня Возрождения. Митарр.

Лоррис постоянно ругался. Старик смотрел на завалы по обеим сторонам улицы и громко причитал. Он постепенно расширял ореол людей и явлений, что был охвачен его проклятьями. Начал он с человека одетого в форму стражника, что мирно спал, присев прямо на лестнице, ведущей на городскую стену. Я вообще сомневался, что это действительно солдат. Ибо форма была парню велика чуть ли не вдвое, и никакого оружия при нем я не заметил. Либо парень стал солдатом по принципу «Эй, парень, подойди на минутку, нужна твоя помощь». Либо вообще снял эту форму с трупа.

Потом проклятья настигли командира гарнизона, чудотворцев и местных купцов. Все они записали на свой счет еще некоторое количество самых разнообразных титулов. И тут вдруг Лоррис ополчился на кого-то из северных королей.

– А он-то тут причем? – удивился я.

– Этот тщедушный обломок человека не знал уже как людей обобрать, и стрельнуло его за хитрый налог придумать. Налог на дома.

– Так везде его платят! Ты что говоришь-то, старый?

– Кхе, да чтобы все так просто было!? Помимо обычной подати, придумал он брать налог на каменные дома, что выше одного этажа. Мол, если твоя хата каменная и двухэтажная – плати вдвое.

– И?

– А ты думаешь народ у нас на севере совсем глупый? Начали строить первый этаж каменный, а второй этаж и кровлю из дерева. И все довольны были. Кроме короля, которому дополнительный налог больше в казну не капал.

– Так и что плохого то?

– А погляди, малец? – Лоррис широким жестом обвел рукой то, что осталось от Митарра. – Каменные дома устояли бы. А деревянные – не дали бы столько обломков. Представляешь, сколько людей там в этих грудах камня раздавило. А самое страшное – это если выжил кто до сих пор, и теперь медленно задыхается придавленный всей этой тяжестью. А все из-за жадности венценосца! Тьфу на него.

В этот момент процессия людей, медленно бредущая сквозь город, неожиданно шарахнулась в сторону, как бы огибая препятствие. Оказывается, какой-то человек выбежал на дорогу и что-то кричал, размахивая при этом факелом. Когда мы, медленно плывущие в русле потерявших цель людей, подошли ближе, то я разглядел толстого лоснившегося от пота мужика в грязной форме стражника.

Он старался громко кричать, но его сорванный голос тонул в мерном гуле толпы. Иногда кто-то из толпы подходил к нему, и он направлял их куда-то в сторону завалов, откуда доносился стук многочисленных молотов и кирок. Людей, идущих на завал, были единицы, но они были.

– Пошли, поможем! – сказал Лоррис, дернув себя за бороду.

– А что там?

– А тебе не все равно? Спешишь куда-то, чудотворец?

– Пошли.

Мы подошли к толстому мужику. Тот, несмотря на ночную прохладу, заливался потом и вообще выглядел так, что сейчас грохнется в обморок от усталости.

– Что там, братец? – сказал Лоррис.

– Там в завале ребенка нашли. Один из наших полез за ним, да обоих в итоге завалило. Ребята и так целый день кирками махали, сил не осталось, еле работают. Подмените, если можете?

– Не вопрос.

– Спасибо! В долгу не останусь. Меня Лессви звать. Найдемся!

На завале я сменил усталого пожилого мужчину с густыми седыми усами. Высокий и при этом невероятно тощий мужчина уже просто не мог толком поднять молот над головой. Но уходить домой он не захотел, и его отправили накидывать веревки на большие камни, которые потом при помощи блока вытаскивали из завала.

Я взялся за работу со всей прытью. Но уже через час заметно подустал. Лоррис, ставший рядом со мной, не упустил благодатной возможности поиздеваться надо мной. Сообщил, что без чудес я не очень-то многого стою. И надо, мол, было вместо книг любовную науку постигать, чтобы стимул был молотом махать.

Интенсивная работа продолжалось еще где-то полчаса. И, когда Лоррис уже объяснял мне, что его этот Скип чудес не знает, а вот молотом точно сможет махать до утра. Кто-то закричал.

– Вижу их.

Все побросали инструменты и рванули на голос. Толпа была совершенно ни к чему, но, естественно, все хотели поучаствовать в том, зачем собственно собрались. Тот самый толстый мужик, что зазывал на дороге людей, торчал из под завала только по плечи. Кто-то снизу подал ему ребенка, завернутого в простыню. Он нежно принял увесистый комок своими полными руками и очень аккуратно подал человеку, уже ждавшему наверху.

Все обступили сверток, в нем был мальчишка. Маленький мальчик в пижамке смотрел на обступившую его толпу дикими глазами. Он был весь в песке, постоянно кашлял и кого-то звал. Мальчику быстро поднесли воды, завернули в теплое одеяло, и отдали на руки дородной бабе у которой, судя по виду, своих детей было штук двадцать. Она быстро понесла малыша прочь от того что некогда было его домом. А толпа с умилением смотрела вслед малышу, который продолжал кого-то звать.

– Мужики, тут вообще все плохо. – Прервал возникшую благоговейную тишину толстый стражник из ямы.

– Ему балкой ноги передавило. – Сказал, после паузы толстяк, утерев сопли рукавом.

Я присел возле ямы и увидел точащее из под завала облепленное грязью и пылью лицо. И оно показалось мне удивительно знакомым.

– Я уже помер? – сказало лицо.

– Рано еще. – Ответил толстяк.

– Ты что тоже его видишь? – сказало лицо из ямы, кивая в мою сторону.

– Ну да. – Удивленно посмотрел на меня зазывала.

– Тогда привет, Джесс.

– Строккур! – наконец, узнал я и вскочил на ноги.

– Вот только скакать там не надо! – предостерегающе поднял обе руки вверх Лессви.

– Что делать-то? – сказал какой-то мужик из-за моей спины.

– Освобождаем балку, потом вытащим. Поехали! Время не терпит!

Лессви цепляясь за протянутые ему руки, с большим трудом, выбрался наверх. На поверхности он сразу схватил меня за руку и отвел в сторону.

– У нас пара часов до рассвета, если до этого момента балка не поддастся, то придется ноги резать. Мы с тобой ему друзья, как я разумею? И лучше уж это мы с тобой сделаем, чем кто-то чужой, лады?

– Думаешь, не вытащим?

– Не вытащим. Я таких завалов штук сто уже повидал за последнее время, гиблое дело. Если только чудо не случится.

– Я… Я – чудотворец. «Красный». Если есть у вас предметы, на которые чудеса накладывали, то может смогу что-то сделать.

– А, так это ты хороший табак из столицы привез? Строккур о тебе рассказывал. Правда, он думал, что ты давно уже помер на этом своем леднике. Эх, было бы хорошо, если бы ты смог помочь. Вот только сами «белые» в землетрясение погибли. А дом, где они жили, в такую же груду камней превратился. Так что сегодня без чудес, увы.

– Ясно.

– Парень, Столицы больше нет, не знаю, слышал ли ты об этом. Так что видать чудеса в этом мире скоро умерут вместе с «белыми». Посему особо не болтай что ты чудотворец, понимаешь? Лучшее, что ты можешь для Строккура теперь сделать – это взять молот и махать им пока силы есть.

– Я понял.

– Добро, когда придет момент, я позову, просто будь готов. – Лессви тронул меня за плечо.