– Да, радость моя, Боньян притащил новые ведомости. Он заполняет их так небрежно, что иногда мне искренне жаль, что он не сгинул в Cтолице. – Вслух сказал я.

– Так уволь его.

– Никогда!

– Тогда не жалуйся.

Эх, дорогая моя жена. Милая моя Бита. Дочь разорившегося после гибели всех «белых» купца. Мать двух моих сыновей. Горячая, как солнце в полдень, всегда мной желанная и желающая.

Так вот, знала бы ты, сколько всего может умело «иначе посчитать» и «по-другому записать» в ведомости мой дорогой счетовод Боньян. Да, он очень неразборчиво пишет, но это, скорее, связанно с тем, что в Столице ему пару раз ломали пальцы за излишне неточные расчеты.

Вообще то, что человек умудрился не погибнуть в Столице, а при этом мой дорогой хозяйственник в тот день находился непосредственно в ней, говорит либо об остром уме, либо о хорошей интуиции. Однако этого, естественно, мало для чтобы Луис… Ну то есть Крис Валегард доверил вести свои дела сему пройдохе. В тот день, когда мы с ним познакомились, я как раз ехал осматривать свое новое имение. Погожий денек, легкий южный ветер. Я еду и вижу, как деревенский староста выпарывает сего господина. А выпарывали Боньяна за то, что он умудрился стибрить из умирающей Столицы коллекцию картин одного известного вельможи, и теперь навязчиво ее распродавал. Так навязчиво, что был обвинен в краже этих самых картин. Но я, например, ни секунды не сомневался, что все картины представленной коллекции абстрактного искусства Боньян намалевал сам. Причем, скорее всего этим же утром в хлеву, непосредственно перед продажей.

– Он же хороший художник, милый мой. Людей искусства тяжело понять.

Бита ехидно улыбнулась, а затем наклонилась ко мне и поцеловала в щеку. Прямо в шрам. Она любила целовать меня в это место. Шрам, конечно, был очень уродлив из-за того что рана плохо заживала. Но взамен он делал мое лицо ну очень мужественным.

– Ты очень любишь этот шрам. – Заметил я в тысячный раз.

– Женщины юга ценят мужество. Шрам, что ты получил в хорошей драке – это символ чести. – Она еще раз поцеловала мой шрам и прижалась ко мне всем телом.

Не, ну а что? Я должен был честно рассказать ей все? Про то, что Столица взлетела на воздух из-за меня? Про то, что шрам я получил из-за того, что довольно удачно притворился мертвым, и меня везли лицом по мостовой, а потом выбросили в канаву, где я лицом встретился с разбитым глиняным горшком? Да, а таким большим и кривым он вышел из-за того, что я пришел в себя плавающим в нечистотах, а не слишком брезгливый лекарь нашелся только в сотне верст. Не говорить же моей суженой все это, верно?

– Милый! Я не знаю уже, как и намекнуть. – Бита взяла мою руку и запустила себе под юбку.

Что я там вообще вспоминал?

Бам! В дверь внезапно вломился посетитель.

Сначала я хотел его подстрелить из самострела, закрепленного под столом. Благо, здесь на юге их делают так хорошо, что они все чаще убивают цель, а не стрелявшего. Потом я осознал, что я, в общем-то, нахожусь в своей приемной, и ко мне, собственно, должны приходить люди. В-третьих, я понял, что руку из-под юбки жены то я вытащил, но теперь, хотя бы из вежливости, следует подсесть поближе к столу.

Все это произошло за долю секунды. И посетитель мог что-либо заподозрить только по проступившему румянцу на лице Биты. Кстати, посетителем был парень лет двадцати от роду. Молодо-зелено, люблю таких, они искренне готовы умереть за то, что я даже не понимаю.

Малец напялил на себя подшитую в нескольких местах капитанскую форму. Ясно, капитан без корабля, а форма, небось, отцовская. Одел ее, потому что приличней у него ничего нет. Парень даже помылся и пах одеколоном, а не тиной. Но, естественно одеколон был самым дешевым. Отчего в приемной скоро будет нечем дышать.

Видать смелости парня хватило только на то, чтобы ворваться сюда, сказать ничего он так и не решился. Лишь старался не смотреть на меня лишний раз.

– Дорогой друг, рад встрече, с чем пожаловал? – помог ему я.

– Господин… Сэр Валегард… – Оооо, с этим все ясно.

– Так, все, заканчивай с этим. Обращайся ко мне на «ты», пожалуйста. Бери стул, садись.

Малыш послушно выполнил все мои указания и грохнул на мой стол замызганный кожаный портфель.

– Мистер Валегард я…

– Уфффф – я картинно закатил глаза. Бита засмеялась и, дабы еще больше не смущать парня, ушла в заднюю комнату.

– Я… хотел вам кое-что показать.

– Тебе может пивка? Успокоишься.

Парень испуганно на меня посмотрел.

– Я серьезно.

– Давайте.

Я налил ему большой бокал до краев. Жалко, что на юге все пьют из бокалов. Даже пиво. Кружки тут не пользуют, а зря. Ведь ей гораздо приятней бить по голове, чем бокалом.

А парень тем временем залпом опрокинул бокал. И ведь даже не поморщился. От волнения его почти сразу бросило в хмель. Но не сильно, чего я и хотел.

– Я придумал, как нам уходить по рекам на север. – Выпалил парень.

– Я тоже, можно, например, дождаться весны…

– Нет, я придумал способ, как нам пробиваться сквозь лед.

– Пока не интересно.

– А если я скажу, что мы сможем уходить по реке на север не в конце мая, как сейчас, а с первой оттепелью в середине марта?

– Продолжай.

– Мое изобретение… С его помощью даже можно пройти от Оберна на северо-запад, по тем рекам на плато, где мы и летом не ходим.

– Насколько далеко.

– Можно подобраться к Металлической долине, от реки до Периа в тех местах не более пятидесяти верст. Из-за северян поставки руды срываются, но что они смогут нам сделать, если мы будем вести ее по воде?

– Ты перепил, друг?

– Я все продумал. – Он трясущимися руками достал из портфеля чертежи и развернул их на столе.

Парень придумал надевать на корабли металлические набалдашники особой формы. Они и будут проламывать лед. Еще он понапридумал всяких взрывных трубок, чтобы пробиваться сквозь особо толстый лед, и изобрел какую-то фигню похожую на клевер, которую можно крутить непонятной изогнутой палкой, и если палку эту внутрь корабля поставить, а клевер в воду опустить и начать крутить, то у корабля будет ход.

Я понял, что ничего не понял. Но моя задница чувствовала удвоение капитала, а мозг видел, что парень всю голову сюда вложил и многое из того что говорил – понимал. Дам ему корабль и людей. Утонет, да хрен с ним, с меня не убудет. Вижу, что такой расклад его устраивает. Я всегда уважал людей готовых отдать жизнь за идею, как бы хренова она не была. Ведь я и сам умер во имя великой идеи. Идеи жить в достатке с красавицей женой на берегу Граничного моря.

– Парень, ты у баронов на приеме был?

– Был.

– Они тебе что сказали?

– Смеялись. – Парень смутился и уставился в пол.

– Как тебя зовут?

– Габриэль Николеску.

– Вот что, Габриэль. С сего момента я тебя нанял. Ты – капитан Николеску. Получаешь в свое распоряжение корабль Фрам. Это – посудина, честно предупреждаю. От ведра отличается только размерами. Команды нет. Стоит, разваливается, только место занимает. Денег возьмешь столько сколько надо, построишь что нужно, наймешь всех кого надо. Потом по деньгам отчитаешься перед Боньяном, и да помогут тебе высшие силы. Понял?

– Спасибо! – Парень был готов мне ноги целовать.

– Одно условие. Или ты за два года приплывешь в Металлическую долину или Фрам идет на дно, а ты, по морскому закону, вместе с ним. Идет?

– Идет!

Он крепко пожал мне руку и выбежал из кабинета как ошпаренный. А ведь даже не спросил, дурила, где Фрам пришвартован. Ничего, пусть сегодня напьется, а завтра уже придет все узнавать.

Вот бьюсь об заклад, через два года мой корабль будет у Металлической долины. Я всегда давал понять людям, что их ждут последствия в случае неудачи. Убивать я, конечно, никого не собирался. Я ведь честный вор… Ну, то есть, предприимчивый землевладелец. Но если человек, слыша угрозу, сомневался – то он уходил ни с чем, даже если предлагал что-то логичное. А вот если свято верил в свое дело, то получал от меня помощь и деньги. Еще никто из этих психов не подвел меня, они всегда исполняли все свои замыслы. Как бы бредово они не звучали.

Из задней комнаты выскочила Бита. Она явно пребывала в сильном возбуждении. Лицо ее раскраснелось. Небось, опрокинула там бокальчик другой вина. И теперь была решительно настроена получить свое.

– Быстро за мной!

– Да, госпожа.

Я уже встал из-за стола, как вдруг в дверях появился посыльный.

– Мистер Валегард, вам пакет. Это от капитана Астамура.

Он передал мне пакет.

– У тебя пять минут! – сказала Бита. – А не то развлекусь с посыльным.

У мужика от страха даже пот выступил. И он, уставившись в пол, стал пятится к двери, после чего поспешил исчезнуть. Бита от души посмеялась, подошла ко мне и нежно поцеловала.

– Я знаю, как тебе дороги все твои сумасшедшие. Ты ведь и сам таким был. До того как из Столицы уехал.

– Я уехал, потому что проигрался. Чтобы рассчитаться с долгами пришлось дом продать.

– Ага. А потом абсолютно внезапно купил никому не нужную землю, и поднял ее. Затем построил верфь, которая теперь больше чем городская. Отстроил пороховую мануфактуру, первую в стране. Не вяжутся как-то эти две биографии.

– Повезло.

– Точно так же, как в тот день, когда ты меня увидел?

– Тебя же замуж отдавали на следующий день.

– Я-то помню!

– За старика!

– За старика. Но крепкого старика. Бойкого. И он, вдруг, раз, и исчез.

– Ну да, понял, видать, свою ошибку.

– Я, конечно, в академии не училась, но что-то понимаю. Ты – псих, Крис Валегард. Сумасшедший и невероятно везучий псих. Такие как ты двигают этот мир, когда он должен был бы уже загнуться. – Она обняла меня так крепко, что я не мог чувствовать ничего, кроме аромата жасмина, и не мог смотреть ни на что, кроме выреза на ее платье.

– У тебя все еще пять минут, время пошло. – С этими словами она вышла из приемной, напевая похабную песню, что сочинили про нее рабочие на моей верфи.

Я достал из пакета записку.

«Моему другу и соратнику, Крису Валегарду. Владельцу самой большой верфи в Лимфисе и мужу самой красивой женщины на свете (по мнению Криса Валегарда). От скромного исследователя Астамуса Лария.

Мы сделали это, друг. Прямо сейчас я на вершине горы. Как я и говорил, ее можно покорить. Я и мои люди на вершине мира. Выше этой точки никогда уже не поднимется человек. Ты дал мне два года, я справился, и теперь ты так просто меня не убьешь. К тому же я назвал этот пик в твою честь. Теперь самая высокая вершина хребтов Сиала носит твое имя.

Мы сумели разведать все те места, что я обещал. Как я и думал, в этих землях залегает огромное количество руды. Причем, неожиданно для себя, мы обнаружили здесь немало золота. Чего я не предвидел.

К сожалению, на самой вершине нет ничего, кроме снега, и я никак не могу разделить тобой радость первооткрывателя. Но я прикладываю к посылке небольшой золотой самородок, что мы нашли в предгорьях. Знаю, так тебе будет проще разделить со мной мой успех. Я отправлю эту записку с самой быстрой лошадью, как только мы спустимся с гор. По приезду я передам карты, образцы и заметки. Но все это, естественно, не сможет в полной мере описать того благоговения, что я испытываю сейчас.

Спасибо тебе за все. Твой друг, Аста.

P.S. Достигнув обжитых человеком мест, я увидел картину, которая как мне кажется, вполне может описать то, что мы увидели на вершине. Я потратил последние свои деньги на нее, пускай она хранится у тебя, как память обо мне.

Прибуду в Лимфис в течение ближайших трех месяцев».

Я достал из свертка аккуратненький самородок, завернутый в кусок линялой материи. Вероятно, когда-то это было чьим-то одеялом. Хороший самородок, тянет на небольшой участок земли. Отлично, я как раз собирался расширяться на север, так что все в дело пойдет.

Затем я вынул из свертка небольшую картину. Я смотрел на нее, и слезы заполнили мои глаза. Нет, это не радость. Я был искренне рад за Астамуса, хотя, честно говоря, уже полгода как думал, что тот замерз на своей этой горе. И вовсе не гордость, ибо памятник в Лимфисе мне зачем-то уже установили, теперь каменный я символично смотрел на Граничное море немного нахальным и самодовольным видом. И памятник-то был удачным, красивым. Вот только, смотря на воду, каменный Валегард стоял обращенный ко всему Лимфису задом. Что озадачивало некоторых путников. В общем, не от гордости лились слезы, причиной их появления был искренний, здоровый смех. Я видел знакомую мазню. Ибо только один человек на всем белом свете «рисовал» в таком стиле.

«Снег. Ройс Баллете» – гласила подпись. «Мазня утром в хлеву. Гай Боньян» – на самом деле называлась картина. Надо будет повесить ее напротив канцелярии Боньяна. И подписать, что, мол, это подарок от первооткрывателя Астамуса. Тогда Боньян не сможет ее снять, и будет жутко беситься первые пару месяцев. Точно, именно так и поступлю.

И тут я вспомнил, что у меня вообще-то было всего пять минут свободного времени. Что ж, такие дела не терпят отлагательств.

45. Исан

10 год новой эры. Утейла.

Толстая бабка-повитуха с улыбкой передала мне маленький, копошащийся сверток. На одну секунду с ее лица сползла улыбка, как раз в тот момент, когда она решилась посмотреть в окно. У каждого дома в Утейла есть окно, что выходит на высокую башню в самом центре города. Сейчас стояла глухая ночь, новолуние. Все жители города с тревогой смотрели в окна, и видели, что в самом верхнем окне башни горит свет. Утейла словно притих в ожидании, не зазвонит ли колокол на башне.

Но колокол, пока, молчал. И, после недолгой заминки, бабка снова вернулась к тому, чему посвятила всю свою жизнь, а именно, встречать людей появляющихся на свет. Она снова заулыбалась, обнажая свои редкие желтые зубы. Ее лицо было испещрено глубокими морщинами, верное дело, они появились из-за того что она так часто и широко улыбается. Ее работа, в отличие от моей, почти всегда приносила радость.

А я, наконец, решился взглянуть на содержимое маленького свертка. Я посмотрел вниз, и сердце пронзило, словно стрелой. Оттуда на меня смотрел совсем маленький человек. Обычный ребенок. Девочка, которой отроду было всего-то четыре часа. Вся ее кожа была сморщена, а маленькие глазки бесцельно взирали на пространство вокруг. Я приблизил сверток к своему лицу, и, в неровном свете свечей, увидел, что у моей малышки разные глаза. Один темный – как у меня, а второй цвета янтаря – как у Мирры.

– Поначалу тоже испугалась, что это бельмо или еще гадость какая. Но девчушка просто решила в батька только одним глазом пойти.

– Надеюсь, что только глазом! – усмехнулся я.

И в этот момент ребенок, неожиданно, схватил меня за усы, причем так сильно, что спасаясь от захвата, я оставил в руке малышки солидный клок своих волос.

– Бойкая девчушка. Только молока успела попить и сразу в драку. – Звонко засмеялась старушка.

Для вежливости я тоже улыбнулся. Мне до сих пор немного претили подобные простые радости, ведь меня годами учили, что все это лишь суета недостойная внимания. Но вот уже добрых десять лет мне приходится привыкать к жизни среди людей, проявлять себя в новой роли и нередко маскироваться.

Сверток начал покряхтывать, и я прижал его к себе, легонько покачивая. Теплое чувство, к которому я так и не привык, растеклось по всему телу. А я стоял и вспоминал те времена, когда родилась наша старшая дочь.

С момента разрушения Столицы, северу хватило трех недель, чтобы почувствовать свободу и ринуться хватать ее большими кусками. Люди били и убивали друг друга со страшной силой. Возникали и рушились союзы. У ледников даже появилось самостоятельное государство, вскоре упразднённое путем убиения новоиспеченного монарха. Харрес сгорел через два месяца после Столицы. Перекресток всех дорог был уничтожен как памятник всему, что так не любили на консервативном севере. Все это мы с Миррой узнали немного позже, когда в лесах вокруг нас начали селиться безутешные беженцы.

Почти сразу пришедшие из Харреса люди принялись поднимать поле рядом с «нашим» домой. То самое что когда-то давно забросили их предки. Тогда же они обратили внимание на мой внешний вид. Да, творить чудеса я больше не мог. Но мое тело сохранило на себе следы их использования. Пришлось бежать, покуда кто-то из этих милых людей не нащупал под рукой вилы.

Словно нищие, мы бесцельно бродили по разоряемому северу. Мы знали, что Митарр был уничтожен землетрясениями. Там организовалось какое-то стихийное самоуправление в виде каких-то мужчин в зеленых накидках. Они безвозмездно помогали всем страждущим и старались навести хоть какой-то порядок в городе. Однако, сам Митарр при этом до сих пор лежал в руинах. Эх, если бы Джесс не погиб тогда на дороге, то этот болван вполне мог бы вступить в подобную организацию.

А затем на севере воцарился новый король. И тут нам стало совсем худо. По дорогам стали шастать банды головорезов, которым выдали верительные грамоты и отличительные знаки. Они резали всех, кто хоть немного отклонялся от курса выбранного новым королем. По традиции, в этих бандах состояли в основном те, кто ничего до этого не значил, был всеми нелюбим или вовсе забыт. Те, кого отринуло общество, становились самыми кровожадными убийцами во славу нового короля. И, естественно, первым делом они отрывались на тех, кто когда-то, столь опрометчиво, не обращал на них внимание.

Мы видели все это своими глазами. Ужасающие следы мелочной людской мести. Сгоревшие деревни, люди, развешенные на столбах и толпы беженцев с пустыми глазами. Один раз мы застали мерзавцев, что закалывали грудных младенцев на глазах матерей. Два года назад я прошел бы мимо, так как лично меня это не касалось. Хотя при этом я мог одним движением посоха испепелить их всех дотла.

А теперь я кинулся в драку, хотя врагов было намного больше. Уроки Миссы не прошли даром, я изрубил мерзавцев и спас малышей, пускай и не всех. И вы думаете, что деревня рукоплескала мне? Как-бы не так.

«Что у него на морде?»

«Это же чудотворец».

«Проклятая погань на нашей земле».

«Убирайся мразь!»

Вот что кричали люди, чьих детей я спас. А я… Я просто вставил меч в ножны и молча ушел. Таков народ севера. Точнее, таков любой народ. Из-за наивной глупости им гораздо милее свои палачи, чем чужеземные спасители.

Мирра не одобрила мое участие, хоть я и заметил нежный блеск в ее глазах. И она была права. Ведь из-за этого инцидента за нами началась настоящая охота. Дважды мы обводили погоню вокруг пальца. Но потом Мирре, неожиданно, пришло время разродиться, и она разрешилась от бремени в доме на отшибе захудалой деревни. Принимали роды две женщины. – мать и дочь. Отца семейства убили во время чистки, якобы он восемь лет назад приютил у себя на зимней квартире столичного вельможу. Посему женщины с готовностью помогли таким же отверженным, как они сами.

Но «добрые» люди всегда на страже порядка. О нас донесли. И, когда Мирра еще лежала в послеродовой дреме, в деревню ворвались палачи. Женщины, приютившие нас, отдали нам свою последнюю кобылу, и мы скрылись на ней в лесу. Последнее, что я увидел, обернувшись, было то, что обеих женщин вели к большому дубу, стоявшему поодаль от их дома. При этом какой-то кретин уже подготавливал веревки.

Уйти далеко нам не удалось. Нас нагнали через десяток верст. В богов я уже не верил, ибо одна из них только что родила мне розовощекого младенца, который постоянно громко плакал. Но судьба явно была на нашей стороне. Нам навстречу из чащи леса выскочил вооруженный отряд. Я чудом разминулся с ними, а отряд слету вступил в схватку с палачами и быстро разделался с ними. Я до сих пор не знаю, кто это был. Но, в царившей в то время смуте, это было вполне нормальным явлением. Весьма вероятно, что в той драке одни палачи просто порубили других палачей.

Мы скрылись от этой драки в лесу, и я искренне радовался спасению. Но, как оказалось, преждевременно. Когда я сбил темп лошади, то смог, наконец, взглянуть на Мирру и малышку. Рука Мирры была насквозь пробита стрелой, а оперение стрелы было скрыто в одеяле, которое мы взяли, чтобы согревать малышку.

В ту секунду я едва не обезумел. Соскочил с лошади и принял Мирру, которая была уже практически бездыханной. И только когда я развернул одеяло, то смог спокойно выдохнуть. Ребенку очень повезло. Стрела, лишь рассекла ее маленькое ушко. Да, это не красиво, но не смертельно.

И в тот момент я осознал, что так сильно переживаю за ребенка, которому суждено подарить этому миру то, чем впоследствии этот самый мир себя убьет. Что ж, жизнь вообще весьма ироничная штука.

Мирру выходили беженцы, к которым мы присоединились вечером следующего дня. Вообще в ту пору немало народу шло лесами на восток, в Металлическую долину. Деандир объявил, что не подчиняется новому королю севера и готов принять у себя всех тех, кого преследуют на севере. И потекли с той поры необъятные реки переселенцев в негостеприимные земли долины. В итоге нам удалось укрыться за стенами Утейла. Нас подселили в небольшой дом, где, помимо нас, уже проживали три семьи.

С этих дней началась моя жизнь в роли обычного человека. Человека с темным прошлым, у которого непременно шепчутся за спиной. Благодаря своим боевым навыкам, я нанялся тренировать местную стражу бою на мечах. Мирра ухаживала за садом подле дома и торговала выращенным на рынке. Вскоре, когда волна беженцев схлынула, за мою службу нам выделили собственное жилье – небольшой, покошенный домик на окраине. Было очень странно так жить. Проживать каждый день, как обычный горожанин. Я – бывший «белый», она – богиня. А вместе мы просто добропорядочная семья из Утейла.

Но долго жить нормальной жизнью нам не дали. Спустя пару лет северяне пришли с войной, и, как назло, одновременно с этим в лесах появились огромные толпы сухих. Люди, которые высохли после взрыва в Столице, теперь медленно разбредались по всему свету. Я сразу был повышен до командира и отправлен в дозор, а Мирре пришлось идти работать помощником врачевателя.

Меня нередко отправляли в дальние походы, но, благодаря невероятному везению, я всегда выживал. По службе я не продвигался, меня старались не замечать из-за моего прошлого, но некоторые командиры, что еще совсем недавно служили под моим началом, прислушивались к моему мнению.

Мирра забеременела вторым ребенком как раз тогда, когда впервые забил колокол. В Утейла есть простая и ясная система предупреждения. Если в центральной башне горел огонь – значит, дозорные видели врага. Если звонил колокол – враг у ворот. Безумный король решил лично проверить оборону Утейла. Он не стал осадой подле стен, он сразу же бросился на штурм. И, в итоге, лично получил по носу – тяжело раненного его увезли восвояси.

Но эта победа далась нам нелегко. Деандир лишился ноги и вскоре умер. Помимо него, много славных людей пало в той битве. Утейла с того момента стал медленно угасать. Мы жили в постоянной тревоге. И сегодня на башне снова горел огонь – значит, дозорные видят либо северян, либо большую свору сухих. За те девять месяцев с момента битвы за город огонь в башне ни разу не погас, а в колокол с тех пор ударяли целых пять раз. И пять раз мы оттесняли врагов от наших стен. Каждый раз нас было все меньше, северяне становились все свирепей, а сухих все больше.

Но, пока мы живы. В нынешнем мире – это главное. Столицы больше нет. На севере лютует Безумный король. На западе разрозненные люди обнесли частоколами деревни и укрылись там, основав что-то вроде союза городов. На востоке вроде было спокойно, но, иногда, до нас доходили противоречивые новости о том, что туда вернулась Хворь.

И только на юге пока царило благоденствие. Земли баронов практически не были задеты произошедшими событиями. Так мало этого, там появился наверно самый щедрый меценат за всю историю, некий Крис Валегард – простой столичный кутила, что внезапно сколотил себе огромное состояние и теперь вкладывал деньги во все, что только можно. Он отправлял людей в горы, строил огромные корабли и, говорят, готовится пустить флот через Граничное море. Молва твердит, что через пару лет его люди сумеют пройти к нам по вечно замёрзшим рекам, что на плато. Как бы жалко это не звучало, но фантазия Валегарда – наш единственный шанс на спасение.

Главное чтобы правители юга в своем ревностном стремлении за народной любовью не устроили еще одну гражданскую войну. Увидим, если доживем.

Тем временем младшая сестра той, что погубит этот мир, тихонько заскулила.

– Тише, малышка, пойдем я тебя к матери отнесу.

И тут она сильно заехала мне пяткой в нос, разбив его до крови.

– Вот это да! Может это ты – разрушитель, а не твоя сестра? Твои прекрасные глазки дают тебе два разных взгляда на мир. Кто знает, что получится, когда они соединятся в одном человеке?

Конец.

Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.