Цикличность

12. Исан

«Восточнее Лимфиса, высоко в горах, спрятался город под название Коготта. Достоверно известно, что его основали выходцы из Металлической долины. Давным-давно бароны Лимфиса обратились к Деандиру VI дабы тот отрядил разведывательную экспедицию в горы, что растянулись от Оберна и практически до самого Лимфиса. Люди Деандира охотно отправились на разведку за щедрую награду. Рекой Глубокой они добрались из долины до Оберна, потом прошли Граничным морем на запад вдоль горной цепи и нашли на скалистом берегу Граничного моря удобную бухту. Они основали там город под названием Армэ, где базировались первые годы. Затем они углубились в горы и там организовали большой перевалочный пункт, который со временем стал носить имя брехливой собаки, принадлежащей главе разведывательной партии – Каготта. Со временем Армэ захирел и сейчас лишь мореплавателями, которым надо переждать непогоду, используется его гавань. А Каготта пережил настоящую рудную лихорадку, ибо обнаружились подле него богатые золотые жилы. С истощением этих жил город покинули многие рудокопы, но по сей день там живут тысячи детей рудокопов. Женщины Коготты славятся своим твердым нравом, а мужчины свирепы и жестоки, видеть их в своей дружине рад любой из баронов Лимфиса.»

Гаррет Гозмо «Города Граничного моря».

862 год со дня Возрождения. Митарр.

Командир гарнизона был краток:

– У вас два дня на сборы. Приятного пути.

После чего он просто дал мне по зубам со всей силы. Он сделал это от всей своей широкой души. Выбил несколько зубов и сильно разворотил губы. Он не мог не знать, что меня быстро подлатают местные чудотворцы, но, видимо, не мог отказать себе в этом удовольствии. И я могу его понять. Ведь благодаря мне он и его люди сполна хлебнули вина Копецки.

Пожалуй, даже, надо отдать должное самообладанию командира. Ведь он вполне мог заковать меня в кандалы и отдать судьям. Да он даже мог бы меня убить или объявить изменником и четвертовать. Братство скорбело бы об этой утрате, но вряд ли бы кто-то кинулся из Столицы в Митарр, чтобы нести правосудие. Чудотворцы нередко погибали на севере. Я бы стал лишь еще одной цифрой в статистике. И то, что я отделался парой зубов, говорило о том, что командир зол, но вполне признает, что злого умысла у меня не наблюдает.

Смерть Веллеса внесла смуту в размеренную жизнь Митарра. Стража выбивалась из сил, ликвидируя последствия той ночи. Кошмар был так близко, что даже в Харресе почувствовали, что что-то не так и срочно выслали дружину. Чудотворцы Харреса так переполошились, что лично прибыли в Митарр. Но и здесь, собственно, никто не понимал что происходит.

Я, безусловно, погорячился, когда думал, что мои защитные чудеса спасли Митарр. В городе весь следующий день после смерти старика тушили пожары и ловили тех, кто не выдержал давления Кошмара. Местные жители тщетно пытались успокоить животных, которые без разбора нападали на все что движется. По поводу изменений касающихся моего внешнего вида, я решил обрить голову, это вызывало скорее насмешки, нежели вопросы, чего я и добивался. Но, по всему городу творился такой бедлам, что всем было глубоко плевать на мою прическу. Даже мои наемники особых перемен не заметили.

Началось скоротечное расследование. Местные чудотворцы при помощи коллег из Харреса попытались что-то выведать из тела старика при помощи чудес. Но их талантов хватило только на то чтобы признать, что старик мертв. Ждать от них большего было глупо, Цитадель отправляла служить за перевал тех, кто был несколько искуснее клирика, но при этом едва-едва справлялся с другими практиками.

Джесс, конечно, был убит горем. Парень пришел в дом Веллеса уже утром, уже после того как с телом чудотворца поработали «белые», и теперь женщины готовили останки старика к погребению. Я же все это время был подле тела, для уверенности. И, если я скажу, что для парня это был удар, то сильно преуменьшу. Джесс едва не потерял сознание при виде мертвого учителя.

Такое я видел впервые. Всем, кто имеет что-то общее с чудесами, чужды родственные связи. Нас слишком рано отнимают у матерей и слишком сурово тренируют, чтобы мы могли привязаться к кому-то. Таков наш рок.

Джесс же прожил обычной жизнью слишком долго и познал родственную привязанность. Он часто что-то рассказывал о своей сестре, которую Велллес отправил работать подмастерьем в Терриале. Рассказывал о семье, об отце, обо всех тех, кого он потерял во время восстаний. Он всегда относился с излишним почтением к Веллесу. Так относятся скорее к учителю в гимназии, а не к наставнику-чудотворцу. Джесс полюбил своего учителя, он видел в нем человека.

Мои же воспоминания включали в себя лишь размытый силуэт матери, да образ ее могилы, помеченной красной лентой. Моим наставником стал член Братства. Он был стар и невыразимо строг. После того как мое обучение было завершено, мы больше не встречались. О его смерти я узнал лишь спустя пару лет. Моих эмоций в тот момент хватило лишь на то, чтобы в горле образовался неприятный комок, который я тут же проглотил. У нас в руках невероятная сила и глупо не понимать, почему чудотворцев лишают человечности.

Очевидно, в этой странной привязанности был виноват и сам Веллес. Он вытащил парня с самого дна Терриала, в самое мрачное время сразу после восстаний. Видимо старик проявил к парню элементарную жалость. Потом эта жалость переросла в некоторое подобие отеческих чувств. Джесс же, уже знавший, что такое отец и мать, со временем сроднился со стариком, восстановив привычную для себя картину мира.

А теперь Джесс был сломлен, он был не готов к этому. Видя то, как ему плохо, я ясно понимал первых людей, что надели белые накидки. Привязанность к человеку дает некий душевный покой. Но теряя этого человека, ты вместе с ним теряешь не только покой, но и ясность мыслей. Чудотворец всегда ответственен за то, что делает. Привязанность приводит к ошибкам.

В тот момент, когда с Джессом случилась истерика, я мысленно поблагодарил себя за то, что убил старика своими собственными руками. Как бы жестоко эта похвала не звучала. Если бы Веллес просто высох, то, скорее всего, подле него был бы только Джесс. И могла бы случиться беда. Парень мог сотворить какую угодно глупость. Например, потащил бы высохшего учителя к клирикам. Или, в своем безутешном горе, лично попытался бы вернуть душу учителя назад. Наверно нехорошо так думать, но ни сами ли Веллес и Джесс виноваты в той трагедии, что я сейчас наблюдал?

Веллеса похоронили в тот же день после обеда. Тихо, без помпы. Обычно «белые» удостаиваются шикарных похорон. И, если бы Веллес не прикоснулся к Кошмару, то его ждала бы именно такая церемония. Процессия, штандарты, куча высокопоставленных «белых», пытающихся изобразить интерес, может даже плакальщицы. Но, не повезло.

Останки чудотворца были упокоены в скале, что была основой Митарра. Именно там, в темном подземелье, где эхо искажало удары молотов каменотесов, при свете всего двух факелов, Веллес нашел свой покой.

Я держал факел как можно выше над головой и смотрел, как крепкие подмастерья каменотеса прилаживают на место тяжелую плиту. Тело Веллеса, укрытое белым саваном, навсегда скрылось за массивной глыбой, на которой было выгравировано лишь имя старика. Я попросил не оставлять никаких отметок о том кем был Веллес. Я знал, что на севере не любят тех, кто может творить чудеса. Поэтому пусть это будет просто могила мужчины из Столицы, что умер здесь в разгар холодов. Так его вечный покой точно не потревожат.

После похорон Джесс укрылся ото всех, спрятался в том доме, где провел последние дни его учитель. Он даже не пришел на «прощание» со стариком. Я начал беспокоится, что Джесс может что-то выкинуть. У парня еще оставались вещи Веллеса и он мог кому-нибудь навредить. Я просто не знал, что делать в таких ситуациях, успокаивать людей, переживших тяжкую утрату, не в моей компетенции.

Однако, самый благоприятный выход из ситуации организовался будто бы сам собой. На второй день после похорон, весь в заботах о предстоящем отъезде, я шел по городу в поисках хорошей харчевни, и тут ко мне неожиданно подошла дочь купца. Она, стараясь не подходить ко мне близко, и не смотреть мне в глаза, лишь растерянно поинтересовалась, где же собственно ее жених.

Я опешил. И внимательно присмотревшись к девушке, увидел, что под теплой шубой, накинутой на плечи, на ней надето красивое бежевое платье с вставками из зеленых и голубых лент. Одеяние невесты. Простолюдинки севера при помощи этого платья оповещают жениха о том, что готовы принять его предложение. После того как жених официально попросит руки девушки у ее отца и сделает ей официальное предложение, она вынимает из платья все зеленые ленты. А в день свадьбы из платья достают все синие ленты. Последнюю синюю ленту, которая будет повязана на голове невесты, должен снять жених во время брачной ночи.

Традиция эта была очень крепкой. Она беспрекословно соблюдалась на севере и в некоторых западных уездах. Но, возможно, только в Братстве сохранились сведения об изначальном ее смысле. Благородный Скип, культ которого главенствовал на севере, согласно легендам был великим воином и защитником севера. Однажды ему не повезло, в огне сгорела его плащаница. В ней был оберег Скипа от темных сил. Без нее Скип быстро начал чахнуть. Наконец, одна невеста, что готовилась пойти под венец, отрезала от своего подвенечного платья маленький зеленый лоскуток и отдала ее Скипу. Ее примеру последовали все невесты севера. Их искреннее желание помочь наделило материю чудодейственной силой, и вскоре у Скипа была новая плащаница, в которой он вновь встал на защиту севера. Понятно, что легенда невероятно приукрашала заурядные реальные события, и никто не помнит, что на самом деле произошло в те далекие дни.

А вот у синих ленточек история была куда более мирской. Не так давно на севере имело широкое хождение право первой ночи, когда вельможа имел право первым возлечь с любой невестой. Сначала это было правом, но со временем дошло до того, что это стало официальной обязанностью вельмож. И те были вовсе не в восторге, что им приходится обхаживать всех местных невест, какими бы те не были.

Так было до тех пор, пока однажды один господин вместо этого попросил у невесты синюю ленту. Скорее всего, он просто попросил то, что первое попалось ему на глаза в комнате, где они с девушкой уединились. Оттуда и пошел этот обряд. Уже не осталось ни права первой ночи, ни властных вельмож, да и Король Севера теперь был лишь вассалом Столицы, где правили «белые». Но традиция осталась в том виде, в котором существовала сотни лет.

Но, это все лирика. Сам факт того, что Джесс успел настолько охмурить девушку, что та уже готова пойти с ним под венец, поначалу очень сильно меня озадачил. А ведь если она надела платье, и Джесс не сделает предложение, то на девушку падет позор. Ох, и наворотил Джесс дров. Точнее наворотил то я, если быть честным, но Джессу надо что-то делать с этим платьем. Точнее с девушкой, мозг которой я повредил в благих целях.

И тут меня осенило. Вот же оно – решение проблемы! Джессу стоит вернуться в мир. Он долго прожил среди обычных людей. И, верное дело, ему милее ссоры с суженой по поводу новой сковородки, чем странствия не пойми где, непонятно зачем.

На самом деле чудотворец не может вернуться к мирской рутине. Чудотворцы, члены Братства и судьи служат клятве до самой смерти. Но что если Джесс «погиб» во время беспорядков в Митарре. Что если он, скажем, не выдержал потери учителя и в ту судную ночь бросился в ущелье со стены, или был заколот сбрендившим от кошмара конюхом. Это очень легко провести по бумагам. Никто не хватиться подмастерья. Лишь толстый архивный том пополнится короткой записью: «Джесс, подмастерье. 842г. Терриал – 862г. Митарр». Эта короткая надпись будет там следующей за трехстраничным словоблудием озаглавленным: «Веллес Мировски, Великий мастер-чудотворец. 810г. Столица – 862г. Митарр».

Джесс – мирянин. Он испытывает тягу к обычным радостям. Даже то, что он так легко поддался своим чувствам к девушке, говорит о том, что он вовсе и не расстался с обычной жизнью.

Что ж, так тому и быть! Пускай займется тут чем-нибудь полезным. Например, станет помогать клирикам. Кто-то ведь должен носить горшки и стирать бинты. Или, например, наймется охранять местных купцов, он парень крепкий, сдюжит. Так или иначе, мне в моем дальнейшем странствии он был не нужен. Свое обещание Веллесу я выполнил сполна.

Я, наконец, вышел из раздумий и внимательно посмотрел на девушку. Все серьезно. Отец невесты, конечно, сначала будет против. Северянин скорее отдаст свою дочь за выгребную яму, чем за чудотворца. Но платье уже надето, отсчет пошел. Со временем мозг девушки восстановится, «любовь» пройдет, и эта семья возможно распадется. Такое бывает сплошь и рядом без какого-либо участия чудес. Хотя, может, лет через двадцать я приеду в Митарр по делам, и меня встретят три Джесса-младших, наследники крупного купеческого дома, глава которого в юности «баловался» чудесами.

Так тому и быть. Я любезно сообщил дочери торговца о том, где прячется Джесс. В подробностях сообщил, что произошло и как сейчас тяжело ее любимому. Пока я все это рассказывал, то нанес ей дополнительное повреждение мозга, для более точного результата. А потом выдал грандиозный и горестный поэтический этюд о тяжелой жизни Джесса, который заставил рыжеволосую девушку со слезами на глазах отправиться туда, где не ждал ее Джесс. Она бежала на крыльях любви, рыдая и подметая снег подвенечным платьем.

Для всех нас – это самый лучший вариант развития событий. Джесс не входит в мои планы, не входит в планы братства. Возможно, он и сам сейчас не хотел бы входить в чьи либо планы. Но есть та, что готова его утешить. Подарить столь необходимое ему милосердие.

13. Роккар

«Я считаю, что человек, как вид, может существовать лишь до тех пор, пока он движется, преодолевая трудности на своем пути. Неважно движется ли он в верном направлении или усилия прикладываемые им абсолютно бесплотны. Главное – сам факт движения, стремления и достижения. Как только мы остановимся, как только мы сядем в кресло и удовлетворенно скажем, что мы всем удовлетворены – это будет смертью человечества. В ту секунду начнется наш путь в забвение. Мы будем деградировать до тех пор, пока в какой-то момент уже обретенные нами знания перестанут восприниматься следующими поколениями лишь как плацдарм. Ту секунду, когда люди перестанут искать новую истину, а согласятся с существующей можно считать моментом смерти человечества. Я вижу, что мы медленно к этому идем. Люди больше не хотят прорываться на запад, прорубаясь сквозь дремучие леса. Больше не осталось безумцев что, отплывая из Оберна, берут курс строго на юг, веря в мечту и полагаясь лишь на надежду. С этой точки зрения Хворь на востоке и Великий неурожай на западе – это дар. Эти напасти породили поколение смельчаков, которые готовы найти себе истину, за которую они хотели бы умереть. Но, мою точку зрения поддерживают далеко не все. Орден Чудотворцев благоденствует слишком долго. Все чаще я слышу мнения о том, что не стоит воплощать в жизнь план по экспансии на юг. Многие чудотворцы закостенели и считают, что нынешние границы Страны надо стремиться сохранить, а не расширить. Мое мнение не популярно, и, скорее всего, мое упорство и станет причиной моей смерти. Я уже замечаю признаки того, что мой конец близок. И я спокойно приму смерть с надеждой на то, что где-то в мире еще остались люди, которые продолжат попытки пробить незыблемые стены».

Ульф Петерсон. Глава Ордена Чудотворцев 847-858. Личный дневник.

859 год со дня Возрождения. Северные земли. Окресности Утейла.

Кобыла упиралась, как могла. Кит, покрытый с ног до головы грязью, что есть мочи хлестал кнутом бедное животное. Но, ничего не выходило, телега намертво села в грязи. Я с удовольствием почесался, слушая как Кит проклинает дальнюю родню нашей клячи. Все тело зудит от укусов. На севере всегда так. Весной, вместе с теплой и мокрой погодой ты получаешь множество замечательных подарков природы в виде кусачих тварей. Ничего, это наименьшая из всех проблем, с которыми мы теперь столкнулись.

С тех пор как мы перехватили обоз, прошел почти целый год. В тот день мы перебили всех адептов, что сопровождали обоз. Затем переоделись в одежду адептов, посадили детей в повозку и просто отправились наудачу по дороге, ведущей к Утейла. Братство нередко прибегает к сомнительным методам во имя достижения своих целей. Но, даже по нашим меркам, это было крайне авантюрное предприятие.

Для маскировки, мне пришлось побриться налысо и отпустить щетину, чтобы скрыть следы использования чудес на моем теле. Благо я в своей жизни не очень-то полагаюсь на чудеса, и они оставили не слишком заметные следы на теле и лице, а воспаление глаз вполне можно было списать на рецидив давней болезни века. Моим же людям для маскировки было достаточно переодеться. Правда, лица наемников были куда шире, чем у голодающих адептов, но это скорее детали.

Нам несказанно повезло уже в самом начале пути. Уже на второй день мы набрели на маленький лагерь адептов. Накануне вечером его разорили и подожгли солдаты столичной армии. Ночью мы видели зарево этого пожара, и решили поутру подойти к лагерю, попробовать прибиться к уцелевшим.

Лагерь сгорел до основания. Но выжило около тридцати человек, что во время атаки успели спрятаться в лесу. Что ж, довольно многим повезло в минувшую ночь. И в этом чувствовалась рука Столицы. Ибо солдаты Утейла внимательно прочесывали окрестности и от них уйти никому не удавалось. Столичные же солдаты точно выполняли приказ, не более. На лагерь напали? Напали. Сожгли? Сожги. Молодцы, поехали домой.

Выжившие были очень напуганы. Среди уцелевших не было ни командира, ни старосты. Поэтому они без обиняков обрадовались нам и сопроводили в свое убежище. Мы рассказали им полную нестыковок историю о том, что мы потерялись в пути. Сказали им, что на нас в дороге напали войска из Столицы, командира и его подручных убили. А мы, прихватив груз, потихоньку сумели выйти сюда, но плутаем, ибо только командир знал куда надлежит доставить груз.

Они охотно проглотили историю о том, что от боевого отряда, сопровождавшего груз, остались только мы – простоватые ребята, которые даже не понимают, что им теперь делать. Они даже прониклись нашей «бедой». Мы, можно сказать, сдружились на почве общей трагедии. Адепты накормили нас горячей пищей, а мои люди подыграли им, вызвавшись добровольцами на посты у дороги.

И только когда мы попросили больше еды для того чтобы накормить тех, кого мы везем, адепты, наконец, соизволили залезть в повозку. Как только они увидели детишек, то меня, как временно исполняющего обязанности вожака отвели в сторонку.

– Это очень важные люди! – зачем-то сказал мне на ухо седой мужчина с бельмом вместо одного глаза.

– Я понимаю. Я не знаю, что мне теперь делать.

– Тише. Я тоже этого не знаю. – Он высморкался и утер руку о штаны.

– А кто знает?

– Иди вон на пепелище поспрошай! Тьфу… Знал только, что детей везти будут по дороге этой. Для большого дела, значит. Слух такой давно ходил, что все эти нападения на солдат как раз для того чтобы этот груз провести. Староста велел языками не молоть, а то отрубит. Когда он так говорит… значит, что слух правдив.

– А куда везти-то их надо?

– Да, пес с тобой! Если ты не знаешь, то почем мне знать?

– И что делать?

– Пердеть, да бегать! – старик рассмеялся от невероятной мощи собственного юмора. – Делаем так. Сейчас все пожрут, потом поспят. Утром дадим вам пару людей, поедете к «главным». Пускай они там разбираются.

– Может пару дней нам здесь переждать?

– О, хитрый какой, а кормить вас всех чем? У нас корешки, да кое-какие припасы. А вас вон сколько. Идите к «главным», пусть они с важным грузом занимаются.

Наутро нам дали пять человек охраны, во главе с огромным лысым детиной, и благословили в дорогу. От этой пятерки очень хотелось избавиться, и как можно скорее, но это было бы моей грубой ошибкой. Думаю, если наша чудесная сказка о счастливом спасении груза, с кучей пробелов и белых пятен, и могла убедить простых людей в лагере. То если пять человек просто «пропадут» в дороге, то тут уже возникнут вопросы. К тому же я полагал, что кто-то из тех адептов, что присоединился к нам в лагере, должен будет вернуться назад и доложить, что все в порядке. Что и произошло. На четвертый день пути двое бесследно исчезли. Я картинно забеспокоился, но лысый мужик сказал, что все в порядке, мол, все идет по плану.

Очевидно, этот здоровяк почувствовал благовидную возможность продвинуться наверх в иерархии адептов. Видно метил в командиры пепелища, ибо отстроить лагерь на том же месте у них получиться еще очень не скоро. Как бы то ни было, детина сходу показал, как в его понимании выглядит дисциплина, и кто здесь главный. Он начал наводить «железный порядок» в отряде, по крайнее мере стало очевидно, что именно так ему представляется строгая субординация. От его тумаков не увернулся никто, мы с Китом в том числе.

Мне было все равно, меня с самого детства учили не заострять на таких вещах внимание. А вот самолюбие Кита страдало, он то и дело срывал злобу на неодушевленных предметах, но пока сдерживался.

Кит был очень высокого происхождения, ему вообще не пристало преклоняться перед кем-то. Его дед был великим полководцем, он удержал Лимфис в руках чудотворцев во время мятежа Баронов. А его отец был прирожденным управленцем, слыли легенды, что любое его начинание по сей день приносило ему деньги, как бы безрассудно оно не выглядело со стороны. Но, одновременно с этим, Киту не повезло стать шестым сыном своего высокородного отца, и, кроме воинской карьеры или службы в Церкви Перерождения, ему ничего не светило. Он выбрал армию, а затем, против воли отца, нанялся на службу чудотворцам. Он был единственным членом отряда, с которым я разговаривал на «ты». Он был сильно помешан на долге и упрям как осел, но если бы я хотел с кем-то встреть смерть в бою бок о бок, то пускай это будет Кит.

До того как наняться на службу чудотворцам, он успел набраться боевого опыта в регулярной армии и заработал немало боевых шрамов. Во время Хвори его забросили на восток, и он служил сначала на границе, стоя в гарнизоне Бархуза, а потом подавлял народные волнения из-за эпидемии в Хадилхате. Его отряд отправили в Терриал, но на запад они не успели пройти, им предстояло принять участие в сражение с северянами, что подходили к Столице в Кроваваом походе. На поле боя он оказался подле чудотворцев, что применяли чудеса и являлись первоочередной целью для атак северян. Именно там Кит лишился двух пальцев на левой руке и заработал шрам через весь подбородок. В том бою он сполна окропил себя боевой славой, но, выйдя из Госпиталя, Кит подал рапорт об увольнении из армии и нанялся наемником на службу чудотворцам.

Уж не знаю, что такого увидел Кит в том бою, и, если честно, мне это было не так уж интересно. Его отец был в гневе, но Кита не смутило даже лишение наследства. «Этому миру нужен порядок, а порядок – это чудотворцы» – так, коротко, он говорил о своем решении. За время службы Кит привык к тяготам и лишениям, но вот подчинятся кому-то – это уже было для него слишком. Лысый даже не подозревал, как близко он был к смерти каждый раз, когда делал Киту выговор на пустом месте подкреплённый тумаками.

А, тем временем, мы все же куда-то двигались. Постоянно получая по загривку, отряд медленно шел по тракту в сторону Утейла. Все изменилось на третий день с того момента как часть адептов оставила нас и вернулась восвояси. В какой-то, казалось бы случайный момент, детина скомандовал нам свернуть с дороги в лес, и с этой минуты две недели, подгоняемые ударами и ругательствами лысого, мы пробирались по болотам и чащам к какой-то мифической точке, известной только лысому. Лысый знал и примечал какие-то ориентиры на нашем пути. После того, как он замечал очередную вешку, знакомую только ему, он становился добрым и до конца дня никто из нас не был бит.

Я почти сразу потерял ориентацию в незнакомом лесу. И мог лишь держать направление по сторонам света. Кит, более искушенный в этом ремесле, потерял ориентир где-то на второй неделе. Ясно одно, мы точно шли в сторону Утейла, но забирали немного севернее.

Я был уверен, что в столь труднодоступном месте просто не может существовать нечто большее, чем стихийный лагерь беженцев, который будет до отказа заполнен бабами, детьми и расползающейся заразой.

Посему, когда я увидел то место, куда мы столь тяжело добирались, то, забыв о конспирации, выругался, невольно поставив наше предприятие под удар. Хотя многие наемники из нашего отряда не выдержали и выразили свое удивление. Лысый был глуповат, он почел это за почтенный трепет и с торжествующей улыбкой отвесил нам напутственный пендель, чтобы быстрее шли.

Оказалось, что у адептов прямо посреди леса, не очень-то далеко от Утейла, выстроен целый город. Да-да, полноценный, хорошо укрепленный город, без каких-либо скидок. Никто и не подозревал, что у поклонников старых богов вообще есть полноценные города. Более того, город был действительно хорошо и грамотно выстроен. На первый взгляд, он вполне мог выдержать долгую осаду.

Город был окружен полноценным оборонительным рвом. За рвом был насыпан высокий земляной вал, а на нем стоял частокол, сбитый из крепких еловых стволов. Местами я заметил части деревянной конструкции, которая являлась каркасом земляного вала, что исключало возможность его подкопа и разрушения от непогоды. К стене примыкали восемь деревянных башен, где непрерывно несли службу вооруженные адепты. Сооружение было воздвигнуто из тех материалов, что нашлись в ближайшем лесу, но сделано все с большим знанием военного искусства.

Внутри город был разделен на две части еще одной стеной. Она ограждала выстроенный на естественном холме внутренний город. Здесь стена была попроще, но наступающие на пути к ней вынуждены будут по дороге форсировать ледяной ручей, а затем ползком преодолевать высокий подъем.

Во внешнем городе, расположенном между двумя стенами, все постройки выглядели весьма неказистыми, но при этом никак не походили на убогие временные сооружения, что встречались нам у адептов ранее.

Я чувствовал себя обманутым. Меня терзала обида. Адепты ловко убедили нас в том, что у них нет ничего большего, чем грязные пристанища для оборванцев, ведь все те лагеря и поселки, что я встречал на севере до этого момента, были кое-как наскоро сбиты из того, что валялось под ногами. А тут полноценный, укреплённый город. Я с досадой думал о том, сколько еще хорошо скрытых городов можно найти в этой глуши. Не зря адепты выбрали ближний север. Ведь здесь мало людей, мало дорог, и, главное, судьи и «белые» в эти места почти не заглядывают.

Поклонники старых богов намеренно отдавали нам на съедение периферийные лагеря. А мы, довольные собой, не смели думать, что у адептов есть что-то серьезнее. Солдаты Утейла прочищали округу, столичные войска контролировали дорогу, а в это время глубоко в лесах за болотами росли большие города. Нас щелкнули по носу. Очень больно. Только вот кроме нашего отряда никто об этом еще не знал…

Нас расквартировали в нескольких домах, расположенных прямо у внешней стены. Точнее, их можно было скорее назвать пристройками к стене. Крепостная стена и стена напротив входной двери были одним и тем же объектом. А прямо по крышам наших домов постоянно ходили дозорные, они непрерывно несли караул, тщательно вглядываясь в дремучий лес вокруг города. Конечно, очень неприятно было слышать мерный стук каблуков прямо над головой, когда пытаешься уснуть. Но мы к этому довольно быстро привыкли. Меня, Кита и еще двадцать моих людей лысый начальник поселил в один дом с детьми и велел приглядывать за ними. Остальных расселили по соседству и сразу назначили на разные работы. Сам «лидер» чинно отправился доложиться руководству, расположенному, очевидно, на холме.

Тогда я рассчитывал, что мы вскоре покинем город, потом избавимся от сопровождающих адептов и сможем сообщить людям Утейла о том, что у них прямо под носом выросла крепость. Надо было срочно доложить об увиденном судьям, Братству, армии. Словом, всем! Я надеялся, что мы только немного передохнем здесь, пополним запасы и отправимся в дальнейший путь. Согласитесь, сидеть за пазухой у врага крайне неприятно, и что уж греха таить, боязно.

Но, как назло, уже через пару дней ударил жгучий мороз. Ночью выпал первый снег. А лужи утром впервые покрылись коркой льда. Днем все это, так же внезапно, растаяло и землю под ногами окончательно развезло. Теперь уже было очевидно, что нам придется провести в городе всю зиму. Точнее, нам предстоит пробыть здесь ровно столько, сколько нам позволят адепты.

Ситуация вышла из под контроля, и мои люди заметно нервничали. Многие из них рассчитывали на зиму вернутся в знакомые края. Да и неприятно осознавать, что придется провести всю зиму бок о бок с врагом, а не на теплой печи с дочкой кожевника. Люди ждали отдыха, а вместо этого каждую ночь боялись заснуть, чтобы их не убили во сне. Многих такие лишения сильно изматывали. В доме даже было введено попеременное дежурство. Смысла в нем, конечно, не было, но ложный покой давал людям возможность спокойно поспать, это главное.

Шли дни, чем ближе я знакомился с городом, тем яснее понимал – сбежать из города практически невозможно. Я изучил все его улочки в поисках пути к спасению, но тщетно. Стражи тут достаточно много, ворота строго контролируют, а маршруты патрулей включают в себя все потаенные уголки. И, даже если удастся вырваться, то куда бежать? Я не знаю ориентиров, а без этого нам ни за что не выбраться из окружающих болот живыми.

Никто нам ничего не говорил. Да и не должен был. Мы младшее звено в иерархии поклонников культа. Но что-то мне подсказывало, что время основного действа еще не пришло. Уверен, детей не просто так везли с запада. Зачем их везти в этот город? Чтобы просто поселить в этой крепости? Нет, тут явно проглядывает некий глубокий умысел.

Спустя пару недель, с момента прибытия, во внутреннем городе начались какие-то приготовления. А следующим утром в город, несмотря на сильную метель, пришел обоз. Почти все кони, что тянули повозки, сгинули, так и не придя в себя. Все прибывшие люди были сильно простужены и крайне истощены.

Мне показалось, что я видел белую накидку на ком-то из прибывших. Я увидел это, когда вышел набрать воды из колодца. Первой моей реакцией был страх. Я ни секунды не сомневался в своих глазах. Но кто это был? Самоучка? Дезертир? Не важно, он мог почувствовать меня. Той ночью никто не сомкнул глаз, ожидая, что в дом сейчас ворвутся адепты и убьют нас. Однако, к счастью, на нас это событие отразилось лишь сменой командира и никак иначе.