Чем дальше, тем становилось прохладнее. Но вскоре, когда впереди забрезжил свет, опять начало ощутимо теплеть.
Скрипнув, люлька, наконец, покачнулась и остановилась.
Архелия огляделась по сторонам. Это была обычная пещера с широким выходом, у которого громоздились валуны.
Провожатый легко выпрыгнул из вагонетки, швырнул в сторону пылающий факел и, осклабившись, рыкнул:
– Прибыли!
Архелия осторожно спустила ноги и тотчас вскрикнула – в босые ступни больно впились острые камешки.
– Пошли!
Опираясь на руку Бубело, она сделала несколько неуверенных шагов и остановилась.
– Не могу идти…
– А вот она я! – звонко смеясь, в пещеру влетела растрепанная Палаксена. – Дожидаюсь тута уже целый час!
– Ты что здесь делаешь? – спросил ее Калистр, сурово насупив брови. Однако было видно, что он не злится – глаза его смеялись.
– Те че надо, старый черт? – огрызнулась бесовка. – Иди своей дорогой, коли что! А мне к мамзеле надо.
Она подскочила к большому плоскому камню, уселась на него и принялась стаскивать со своих ног босоножки.
Бубело смотрел на нее со снисходительной ухмылкой.
– О твоем прибытии в пекло мне Равза шепнул, – тараторила Палаксена. – Я, конечно, сразу догадалась, что ты будешь без обувки. А босой здеся с непривычки плохо, ой, плохо… И я решила одолжить тебе свои чудесные босоножечки.
– А ты как же? – участливо осведомилась девушка, с благодарностью глядя на свою спасительницу.
– Че со мной сделается? – отмахнулась та. – Я не пропаду! У меня же запасные туфельки имеются, они тама – у входа в пещеру. Старенькие, но еще крепкие и с виду ничего, красивенькие. Сейчас обую и рвану наверх. А ты, мамзеля, когда станешь возвращаться, оставь мои босоножечки здеся под каким хочешь камешком – я отыщу!
Обувшись, молодая ведьма улыбнулась бесовке и потащилась по камням за Калистром и Бубело к выходу.
Когда пещера осталась позади, они остановились у груды камней, за которой, по-видимому, и начиналось пекло.
– Давай сперва отправимся к месту томления раскаявшихся, но не искупивших свою вину самозваных ведем! – предложил провожатый толстяку.
– Зачем это нужно? – не согласился тот. – Нам до самозваных дела нет! Веди прямиком к проштрафившимся посвященным!
– Да она упадет в обморок! – Калистр кивком головы указал на Архелию. – Нельзя вот так сразу, без подготовки…
– Веди, веди! – махнул рукой Бубело. – Она молодая, и сердце у нее крепкое.
– Ну, как знаешь! – вздохнул провожатый и, сбив свою шапку на затылок, вытер ладонью пот со лба.
Слушая их, девушка готова была разрыдаться – ей по-настоящему стало страшно.
Однако панорама, которая открылась за грядой, оказалась вовсе не такой, какой ожидала ее увидеть молодая ведьма. Она с недоумением озиралась по сторонам: и вблизи, и вдали стояли огромные корпуса цехов, вовсю дымили трубы, кругом сновали какие-то люди – кто в робе, кто – полуголый… Неужели так выглядит пекло? Это же какой-то завод, промышленный комбинат!
Архелия дернула демона за рукав мантии.
– Это и есть ад?! Ничего не понимаю…
– Это восьмой горизонт ада! – спокойно уточнил толстяк. – Пристанище грешных душ. Сейчас мы находимся в промзоне. А за ней…
– А эти души что, работают у вас на предприятиях? – оборвала его вопросом девушка.
– У каждого грешника своя мера искупления провинностей и злодеяний, совершенных им при жизни! – вмешался Калистр. – Наименее грешные работают – на плавильных и литейных предприятиях, кожевенных заводах, ткацких и швейных фабриках, на стройках, в каменоломнях… У нас ведь тоже есть потребности!
– Ты говоришь: работают наименее грешные, – тихо молвила Архелия, чувствуя, как в ее душу опять заползает страх. – А те, кто более грешен, как я понимаю, принимают мучения… Верно?
– Именно так! – после недолгого молчания произнес провожатый, искоса поглядывая на девушку.
– Скоро все увидишь сама! – Бубело бесцеремонно отстранил Калистра в сторонку и, взяв свою подопечную под руку, зашагал рядом. – И, я надеюсь, сделаешь правильные выводы из увиденного.
Не успели они пройти и сотни шагов, как дюжина каких-то изможденных людей, подгоняемых молодым чернявым крепышом с длинным хлыстом в руках, подкатили к ним деревянную пролетку.
– Дальше поедем! – сообщил Калистр девушке и толстяку и жестом подозвал к себе увальня с хлыстом.
Тот в мгновение ока подскочил и, остановившись на приличном расстоянии, почтительно опустил голову.
– Лабиб, запрягай самых резвых! – приказал ему провожатый.
– Понял!
Крепыш быстро отобрал пятерых мужчин и что-то отрывисто выкрикнул. Они споро подбежали к пролетке и ухватились руками за дышло.
– Здесь что, вместо лошадей запрягают людей? – грустно спросила Архелия у демона.
– Приходится! – равнодушно бросил тот, взбираясь на пролетку. – Не пешком же ходить! Правда, нередко здесь передвигаются на верблюдах, но это если предстоит неблизкий путь.
– Давай, залетные, давай! – лихо закричал Калистр, умостившись на облучке. – К яме! К ведьмам! Вперед!
Пролетка качнулась и понеслась по гравию, кое-как залитому асфальтобетоном.
Но вскоре мужчины выдохлись, и стали медленно плестись по дороге, время от времени негромко переговариваясь между собой. Ни Калистр, ни Бубело не подгоняли их. Спешить, видимо, было некуда.
Через какое-то время промзона осталась позади, а впереди расстилалась каменистая пустыня, окруженная то покатыми взгорками, то рвущимися ввысь скалами.
– Я даже представить не могла, что ад такой! – прошептала девушка, наклонившись к демону.
– Все гораздо проще, чем ты думала! – хмуро изрек тот. – Но подожди, ты еще не все видела…
Глава двадцать шестая. Ужасные картины
Когда пролетка доползла до ближайшей скалы, чуткое ухо Архелии уловило в застоявшемся знойном воздухе какие-то странные звуки. Сначала она подумала, что это рокочут волны далекого невидимого моря, но совсем скоро гул усилился и совсем перестал походить на шум прибоя. Девушка напрягла слух и вдруг с ужасом поняла: этот дикий рев и вой издают люди…
У подножия скалы Калистр приказал мужчинам остановиться. Они опустили дышло и, как подкошенные, упали на каменистый грунт. По их голым спинам текли ручьи пота, а конечности дрожали от усталости.
– Дальше пойдем пешком! – сообщил провожатый Архелии и, не дожидаясь, пока она и Бубело сойдут с пролетки, не спеша двинулся вперед.
С каждым их шагом душераздирающие вопли, крики, стенания и рыдания становились все сильнее.
Потом вдруг резко пахнуло жутким смрадом, и молодая ведьма, закашлявшись, прикрыла нос рукой. Но это не помогло. Из ее глаз непроизвольно закапали слезы, а в горле запершило так, будто в него всыпали горсть порошка кайенского перца. Увидев мучения своей подопечной, Бубело с кривой ухмылкой протянул ей носовой платочек. Она крепко прижала его к носу, и дышать стало немного легче, хотя слезы продолжали застилать ей глаза.
И вот троица подошла к краю гигантской чаши карьера. Архелия взглянула вниз и почувствовала, как у нее на голове зашевелились волосы. На дне ворочалась, дышала, пенилась и вскипала грязно-серая масса нечистот. В ней копошилось великое множество неистово орущих и стонущих людей.
На каменных уступах, чуть выше поверхности этого смрадного озера, стояли сотни смуглых рослых мужчин, орудующих длинными жердями с раздвоенными концами. Этими рогачами мужчины то и дело выхватывали из бурлящей жижи чьи-то тела и вновь окунали их в нее с головой.
На одном из самых широких уступов, залитом кровью, неровными рядами лежали нагие женщины. Между ними сновали кряжистые палачи в кожаных передниках и сапогах. Они жутко пытали мучениц – хлестали железными цепями, кололи пиками, вырывали щипцами большие куски плоти и швыряли разъяренным псам, которые бегали у самой кромки озера и люто щелкали клыками, не позволяя грешникам выбраться из нечистот на камни.
– За что так мучают этих несчастных? – воскликнула бледная, как полотно, девушка.
– Это ведьмы-самоубийцы! – хмуро пояснил Калистр. – Они прошли обряд посвящения, а потом по разным причинам наложили на себя руки. Теперь их то истязают, то отправляют в яму с испражнениями и червями.
Архелия лихорадочно перенесла взгляд на другой уступ, располагающийся повыше, и вскрикнула от ужаса. Там лежали груды кроваво-красных, распухших, но не мертвых тел. Кожа на многих из них лопнула и свисала клоками, на некоторых она и вовсе отсутствовала. Не меньше сотни мужчин стояли вокруг этих беспрестанно ворочающихся куч и поливали их из брандспойтов какой-то дымящейся жидкостью.
– Мы в шутку называем это головомойкой! – провожатый указал рукой на уступ. – Помимо купания в испражнениях, каждая ведьма, возгордившаяся при земной жизни и переставшая подчиняться своему покровителю, по нескольку раз в день подвергается омовению соленым варом.
Девушка ухватила Калистра за руку и затрясла:
– Скажи, какой во всем этом смысл: обварили кипятком, швырнули в выгребную яму, опять обварили, опять швырнули?!
– О каком смысле ты говоришь? – бесстрастно глядя куда-то в глубины карьера, громко произнес провожатый. – В этом месте не нужно его искать, здесь действуют другие законы бытия! Здесь мучают, истязают и унижают. Таково предназначение пекла! А бездельники-философы, ищущие во всем смысл, обитают на земле. Только они его так и не нашли, и не найдут никогда…
– Но ведь все эти души давно раскаялись, давно искупили свою вину страданиями, почему их не простят, почему не оставят в покое? – испуганная, дрожащая ведьма попыталась отойти от края пропасти, но Бубело, стоявший рядом, не дал ей этого сделать.
– У нас тут все раскаявшиеся и искупившие! – невесело усмехнулся Калистр и, отвернувшись, сурово прибавил: – Но мы не отпускаем грехов, не милуем и не щадим! Это дело Всевышнего, а его здесь нет!
Подержав ослабевшую Архелию у карьера еще немного, демоны повели ее к подножью высокой черной скалы.
– Куда вы меня тащите? – спросила она у вспотевшего толстяка.
– Ты должна еще увидеть, как истязают ведьм и колдунов, проявивших особую дерзость! – ответил он с каким-то непонятным пафосом.
– И что же такого они сделали?
– Они не только перестали подчиняться покровителю, не только открыто дерзили ему, но и всячески поносили самого Денницу, хотя давали обет верно служить ему! – охотно растолковал Бубело, вытирая вспотевший лоб носовиком, который вернула ему девушка.
Идти было совсем недалеко, и через несколько минут они приблизились к скале. Оказалось, что в ней вырублено большое отверстие, возле которого находились два свирепых льва. Один лежал на камнях, положив тяжелую голову с окровавленной пастью себе на лапы. Другой, весь забрызганный кровью, стоял на валуне, гордо выпятив грудь.
Увидев гостей, львы приглушенно рыкнули. Но демоны не обратили на них ни малейшего внимания.
Из пещеры доносились жуткие вопли, крики и стоны.
Войдя внутрь и оказавшись в широком зале, ярко освещенном пламенем факелов, Архелия чуть не упала в обморок. В дальнем углу метались истерзанные нагие люди, а на них со всех сторон наседали полчища огромных серых и черных крыс. Серые вгрызались в животы, ягодицы и гениталии несчастных; острыми, как бритвы, зубами вырывали из них куски плоти. Черные бросались в основном на женщин, коих было во много раз больше, чем мужчин, сразу сбивали с ног и впивались в груди, обгладывали лица, когтями сдирали с голов кожу вместе с волосами. Вокруг истязаемых плотным кольцом стояли заросшие шерстью полуобезьяны с пиками в ручищах и нещадно кололи каждого, кто хотел вырваться в центр пещеры, подальше от свирепых крыс. Кровь заливала каменный пол и ручьями стекала в огромный железный чан, помещенный в углубление ближе ко входу.
Глядя на мучения людей, девушка и сама рыдала, стонала, кричала и скрежетала зубами. Она тряслась, как в лихорадке, ее мутило от тошнотворного, сладковатого запаха крови. А когда в пещеру влетели два льва с горящими, словно угли, глазами и принялись неистово лакать из чана темно-красную, пенящуюся жидкость – молодая ведьма обмочилась и лишилась чувств. Ее подхватил Калистр и вынес на воздух.
Когда она пришла в себя, то обнаружила, что над ней стоит Бубело, а по обе стороны от него сидят львы и щерят красные от крови пасти.
– Осигней! Агронах! Уйдите прочь! – крикнул демон, и звери нехотя подчинились – отошли в сторону.
Он подхватил Архелию под руки, помог подняться. И когда она, опираясь на его плечо, сделала несколько неуверенных шагов, сквозь зубы обронил:
– Хорошо запомни то, что увидела!
А Калистр, задумчиво глядя на девушку, тихо прибавил:
– Ты хорошо отделалась за свое непослушание, попав сюда лишь на смотрины. Леонард проявил к тебе неслыханное снисхождение. Обычно такого не бывает…
Втроем они потащились к карьеру, а потом вышли на дорогу и поспешили к своей пролетке.
Два дня Архелия не выходила из дому и почти не вставала с постели. Ее бросало то в жар, то в озноб, мучили головные боли и кошмарные сновидения, во рту распух язык, покалывало за грудиной и ныло в животе. Когда же, наконец, она почувствовала себя более-менее здоровой и села перед трюмо причесаться, то, увидев свое отражение в зеркале, вскрикнула от изумления: в прядях волос, спадающих на пожелтевший лоб, сверкали многочисленные серебряные нити…
Молодая ведьма с трудом оделась, закутала голову платком и пошла в магазин за краской.
А вечером, сразу после того, как с подворья Гурских ушла Любка Матюк, которая на время болезни хозяйки взяла на себя заботы о ее живности, в окошко робко постучался Микола.
– Не обижайся, Лия, что не навестил тебя раньше, – смущенно пролепетал он, возникнув на пороге. – Дианка, кажется, что-то пронюхала о наших отношениях, и теперь каждый вечер приходит забирать меня со склада. Но сегодня ей не до меня – опять теща прихворала…
– Понимаю, ты – человек семейный! – помрачнела Архелия, пропуская парня в прихожую. – И не должен огорчать жену. Но неужели она действительно что-то заподозрила?
– Точно не знаю! – пожал он плечами и принялся стаскивать сапоги. – Но похоже на то. Ведь раньше Дианка не бегала ко мне на работу.
– А ты не пробовал выведать у супруги, зачем она это делает? – поинтересовалась девушка, помогая Грицаю снять фуфайку.
– Да боюсь спрашивать! – признался он. – Вдруг она скажет, что все о нас знает…
Архелия задумчиво покачала головой:
– Да откуда ей это знать? Разве что кто-то видел, как ты заходил ко мне в дом…
Не успели они войти в гостиную, как во дворе послышались какие-то крики и злобно залаял Рекс.
– Это Дианка! – побледнел Микола.
– Бери сапоги и фуфайку! – шепнула девушка. – И спрячься в веранде за газовым котлом. Кто бы это ни был, я проведу его в гостиную, а ты тем временем выскочишь на улицу.
Перепуганный парень схватил в охапку свою одежду и обувь и пулей метнулся в угол веранды.
К большому изумлению Архелии столь поздним визитером оказался Федька Ткачук.
– Прости, Лия, что беспокою тебя больную да еще вечером! – взволнованно затарахтел он. – Но, кажется, Галка рожает, у нее схватки начались! Помоги с машиной, а то пока «скорая» доедет в Талашковку, потом пока с Талашковки доберется до роддома…
– Не стой у порога, заходи в дом! – перебила девушка. – Сейчас все решим!
– Нет, мне нужно бежать к Галке! – замахал руками Федька. – Как же она без меня?
– Ты сначала к Зине Федоровне заскочи и захвати ее с собой! – посоветовала Архелия. – Пусть она поедет с вами в райцентр, мало ли что может случиться по дороге…
– Ладно! – бросил Ткачук и побежал к калитке.
А фермерша, забыв о Миколе, влетела в прихожую и начала лихорадочно крутить диск телефона.
Костик, как и следовало ожидать, уже был изрядно подшофе, зато Жадан без лишних слов согласился отвезти роженицу в больницу.
– Буду у Ткачуков минут через десять! – пообещал он. – Сейчас только оденусь и заведу «Ниву». Хорошо, что я оставил ее дома, а не отогнал в гараж…
И только положив трубку на рычаг аппарата, Архелия вспомнила о Грицае и выскочила в веранду. Но того уже и след простыл…
На улице пронзительно свистел ветер, с хрустом ломая в саду сухие ветки яблонь и вишен, однако морозом и не пахло – наоборот, с крыши капала вода. Удивительно, ведь обычно на ночь всегда становится холоднее, чем днем, а тут – на тебе! Да, странные зимы теперь на Полтавщине…
Вымыв под душем свое еще слабое тело, девушка решила провести вечер у экрана телевизора. Но прежде зашла на кухню выпить чаю.
Только вознамерилась щелкнуть выключателем, как услышала из угла знакомый чуть шепелявый голосок:
– Подождь, мамзеля, ярко комнату освещать! Тут и так все хорошо видно.
– Палаксена, это ты! – обрадовалась Архелия. – Ну-ка, выйди на свет, дай я на тебя взгляну!
Бесовка быстро подошла к открытой двери и встала, гордо вскинув рыжую голову, увенчанную бантом.
– Я, как всегда, дама на загляденье!
– Вижу, вижу! – засмеялась ведьма.
На Палаксене и в этот раз были те же дерматиновая юбочка, сиреневый топик и босоножки. Но имелась и новая деталь – белые матерчатые перчатки по локоть, которые обычно носят невесты на свадьбах.
– О-о! – только и смогла произнести девушка.
– Шикарно, да! – подняла руки бесовка, приняв этот возглас за своеобразное проявление восхищения и зависти своей подопечной.
– Ты случайно не замуж собралась? За Равзу? – спросила та, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.
– Че, смеешься, да? – обиженно отвернулась Палаксена. – Равза, он совсем дурной, когда что-то не по его выходит! Как с ним жить? Я себе другую партию приглядела…
– И кто же это, если не секрет? – поинтересовалась ведьма, примирительно приобняв бесовку за плечи.
– Да есть один красавчик, – потупилась та. – Но ты его не знаешь… Он раньше у Евдошки служил…
– Уж не Кузьма ли?
Палаксена округлила от удивления глаза:
– Он самый, да… Но как ты догадалась? И откуда Кузьку знаешь?
– Да знаю! – отмахнулась Архелия. – Встречались как-то…
– Так значит, перчаточки мои тебе понравились? – нетерпеливо осведомилась бесовка, переведя разговор на другую, более интересную ей тему.
– Да уж! – весело отозвалась ведьма.
– А знаешь, зачем я их одела? Знаешь? – Палаксена жеманно продемонстрировала правую кисть, на безымянном пальце которой красовалось колечко. – Вот, теперь оно не спадает!
– Оригинальное решение!
– А то! – фыркнула рыжая модница и с достоинством прибавила: – Я же не лыком шитая, я находчивая!
Похлебав чайку, предложенного хозяйкой, она деловито изложила цель своего визита:
– Я к тебе не просто так пожаловала, а по поручению Бубело. Ты должна навести порчу на сына Евдошки, – и, немного помолчав, предостерегающе погрозила пальцем. – Только не отказывайся, смотри! Бубело и так на тебя злой.
Девушка обреченно вздохнула и, встав из-за стола, грустно спросила:
– Что нужно для обряда?
– Для начала возьми шесть огарков заупокойных свечек, из каждой настрогай немного воска, – стала объяснять бесовка. – Потом поставь на пол большую миску, налей в нее воды, и растопи воск в какой-нибудь посудине, но не шибко… А что делать дальше, я позже скажу!
Архелия сходила в веранду, нашла в Евдошкиных вещах огарки свечек, когда-то горевших в церкви за упокой усопших, и вернулась на кухню. Настрогала в алюминиевую кружку немного воска, затем поставила на пол таз и налила в него воды. Палаксена зорко следила за действиями своей подопечной и, когда та управилась, приказала:
– Теперь расставь огарки вокруг миски и зажги их! Воск растопи, чтобы мягкий был, вылепи из него сердечко, громко нареки его – скажи, чье оно, и брось в воду. Только прежде прочитай заклятье и плюнь в миску!
– Но я же не знаю заклятья! – беспомощно развела руками девушка.
– Будешь за мной повторять! – отмахнулась бесовка и, метнувшись в угол кухни, уселась на пол.
Ведьма растопила воск на газовой плите, выплеснула на тарелку и, подождав, пока он немного остыл, кое-как слепила из него что-то похожее на сердце.
– Нормально получилось! – бегло взглянув на поделку, одобрила Палаксена. – А сейчас тебе надо спросить у меня: «Чье сердце держу на ладони?»
– Чье сердце держу на ладони? – покорно повторила Архелия.
– Сквернавца Сергия! – громко ответила бесовка. И стала командовать дальше: – Теперь, мамзеля, комкай воск и говори: «Смотри, Касьян, вот сердце Сергиево! По воле моей да от силы твоей пусть оно станет мертвым! Износится, остудится, кровью не наполниться и остановится! Раздавлю его, окуну его и землею кладбищенской присыплю! Не перечь, Касьян, исполняй, Касьян! Я раба слуги Асмодеева!»
Сделав все так, как велела Палаксена, девушка плюнула в таз и бросила туда шарик из воска. Затем ей пришлось снова сбегать в веранду и принести торбочку с комьями могильной земли и небольшой ржавый ножичек с деревянной колодочкой.
– Брось немного землицы в воду! – распорядилась помощница со своего угла. – Теперя помешивай ножиком и произноси за мной со злобой: «Как вода эта мертва да ржава, так должна и кровь Сергиева быть отравлена да порчена! Как хладна земля, так и сердце Сергиево остыть должно! Век истек его, пробил час его! Отдаю его на заклание! Принимай, Сабнак, тело тленное, угощай червя ненасытного! Я речу тебе повеление!»
Наконец, с обрядом было покончено, и подавленная Архелия, ополоснув руки под краном, присела на табурет.
– Я все правильно сделала? – тихо осведомилась она.
– Да сойдет! – беззаботно бросила Палаксена, перебираясь поближе к столу. – Хотя, правду сказать, нужно было проявить больше усердия…
– Может, Сергей Антонович и не умрет? – в полутьме в глазах ведьмы блеснула и погасла искорка надежды.
– Что ты! – воскликнула бесовка. – Завтра до заката его точно не станет!
Девушка низко опустила голову, сглотнула горький комок, подступивший к горлу, и выдохнула:
– Мне так жалко его…
– Да чего жалеть-то мужика? – искренне удивилась Палаксена. – Он давно проклят за дела матери, и ему прямая дорога – в ад! А Леонард еще и пожалел его – дядька твой уйдет легко, без долгих мучений, не то, что другие! Большинство людей, проклятых за грехи родителей, обречены на тяжкие страдания, а часто – и на смерть наглую от собственной же руки…
Архелия нервно вскочила и забегала по кухне. Задержавшись у окна, резко взмахнула рукой и с сердцем выпалила:
– Нет правды на белом свете! Нет ни у Бога, ни у дьявола, коль детей заставляют отвечать за деяния их родителей!
– Ну, ты такую белиберду сейчас сморозила! – прошепелявила бесовка с укоризной. – Прям расстроила меня своей глупостью! Я тебе вот примерчик один приведу. Для наглядности. Представь себе какого-нибудь лютого разбойника, загубившего много ни в чем не повинных людей, не щадившего ни старого, ни малого. Представила? А теперь скажи, как бы ты отнеслась к его родному сыну – с симпатией, с любовью? Да, твой разум говорил бы тебе: сын разбойника ни в чем не виноват! Но душу-то твою переполняло бы презрение к нему, как бы ты не убеждала себя, что не должна презирать! И кто же прав – разум или душа? Душа, конечно! То, что она чувствует, то и есть истина. Ты мозгами не осознаешь, а душечка твоя знает: на счету того разбойника так много всяких злодеяний, что он один, как бы его не наказали, не в состоянии их искупить. А так как по законам мирозданья за зло всегда воздается сполна, получается, что за разбойника должен ответить сын!
Ошарашенная Архелия слушала с разинутым ртом. Она и подумать не могла, что ее глуповатая, наивная помощница способна произносить такие, пусть и спорные, но, безусловно, не лишенные логики речи! Не так уж она проста внутри, какой кажется снаружи…