Кузьмич

ПОСЛЕСЛОВИЕ 3.

Назавтра директор мне сказал, чтобы я уделял больше внимания строящемуся заводу и не ввязывался в интриги, а то некоторые говорят … «Кто говорит?» – взвился я, но мне дипломатично намекнули, что политика не мой профиль, и думать я должен сам. Мысленно послав всех в цех, я пошёл в кабинет, позвонил Борису и через два дня, вооружившись фляжкой, ждал его у входа в Нескучный сад рядом с его домом на Ленинском проспекте. Всё было чётко, только Шорин тоже взял фляжку, а Кузьмич, радуясь нашей бестолковости, натягивал поводок и рвался в пампасы. Войдя по дорожке в парк и вдохнув осенний аромат опавших листьев, мы расслабились, отпустили пса в свободное плаванье и, потихоньку спускаясь в сторону реки, нашли себе местечко и посидеть, и поговорить. «Небось, не знал, что я хитрый», – улыбнулся Шорин, доставая два стаканчика и пакет бутербродов. «Наверное, Нелли заставила», – строго аргументировал я, в душе радуясь и погоде, и встрече, и тому, как всё хорошо складывается. Кузьмич подбежал, сел и разглядывал нас, одобрительно поворачивая голову то к одному, то к другому. «Вот так и нас с тобой разглядывают. Вообще-то это нормальная практика после зарубежной командировки, а учитывая, что мы с тобой засветились, тем более. Ты моё замечание мимо ушей пропусти, к тебе интерес только у Самсонова старшего, и то о причине можно только догадываться. Так вот. После твоего отъезда шеф мне вдалбливал, чтобы я не обращал на Дядю пристального внимания, не сверлил его взглядом и вообще при встрече переходил бы на другую сторону улицы. Дядя перемещается между Союзом, Германией и Австрией, регулярно посещает наши торгпредство и посольство, но общается только с послом и торгпредом. Может быть и с Костиным, но у меня таких данных нет. По информации моих коллег в Москве он пользуется непонятной поддержкой, и никто с ним связываться не хочет. В настоящее время его интерес – свернуть проект, но так, чтобы к Самсонову как к зачинщику не было претензий, запустить производство, а в том, что касается сложных станков, подписать с другой стороной контракта соглашение о сотрудничестве в области разработки программного обеспечения, и таким образом получить обоснование для выплаты гарантийной суммы. А потом пробивать средства для закупки обрабатывающих центров под конкретные программы. Вот здесь-то и выплывают большие деньги, которыми Дядя поделится со своим тайным обществом. И в Австрии, и в Германии у него имеется соответствующая высокая поддержка. Он понял, что мы догадались о его комбинации, и из поля зрения нас не выпустит, так как цели – далеко идущие и затрагивают интересы лиц, занимающих высокие посты и имеющих отношение к тайному обществу, о котором мало что известно даже в моей организации. Поэтому советуйся, если что!»

При этих словах Кузьмич высунул язык и насупился. Наверное, в течение нескольких веков человечество мечтало поговорить со своими младшими друзьями и наладить сознательные отношения. Однако Бог мудро ограничил общение человека с собакой, разрешив его в рамках взаимной симпатии и внезапной и часто непонятной агрессии. Не редкость, когда собака, которую считают членом семьи, кусает своего хозяина из каких-то для неё высших соображений. И как бы не рассуждали потом люди, они могут только предполагать, что произошло с собакой, и если животное простили, это совсем не значит, что меньший брат о чём-то сожалеет и такой поступок не повторится.

От таких глубоких раздумий я пришёл в себя, когда Борис протянул мне в очередной раз стаканчик: «Так ты понял? Принимай всё как есть, это наша жизнь, никто посторонний не имеет права в неё вмешиваться. Дяди всякие! – плюнул он. – Ещё сниться начнут со своими циркулями!»

«Сноу вышел из клиники и какое-то время работал у Штельце. Мы с ним пару раз ездили в Кёльн и встречались с Францем. Хороший парень, логичный и порядочный. Он, может быть, приедет в Москву, когда будем принимать документацию. Если приедет, сможешь с ним пообщаться, это интересная тема. Самсонов с Рощиным тоже в Кёльн ездили, но проектировщики уже работу закончили, так что напрасно съездили.

Лётчика вспоминаю. Он добротно скроенный мужчина, логичный, мне нравится,– Шорин прищурился. – Что же, один кусок жизни сжевали. Пойдём дальше». Мне почудилась лёгкая грусть в его словах.

ПОСЛЕСЛОВИЕ 4.

Работы на заводе прибавлялось. Мы тоже начали выпускать станочное оборудование с числовым программным управлением, но это были так называемые классические станки на заказ. Наше производство не было приспособлено для изготовления сложных обрабатывающих центров. Но мы с директором усилили технический отдел несколькими профессионалами – электронщиками и строили планы работы на такие предприятия, где требовались станки специального профиля повышенной сложности.

Проект был завершён. Офис в Вене перестал функционировать, все сотрудники вернулись в Союз на свои рабочие места. Рощин работает на новом заводе в качестве главного инженера. Мы с ним иногда перезваниваемся, встречаемся, когда он бывает в Москве. По его рассказам завод принят в эксплуатацию, гарантийная сумма выплачена. В соответствии с заключённым соглашением он выезжал несколько раз в Вену и Кёльн на обучение, но сложные специальные программы нам никто передавать не собирался. «В» в кубе» изредка получал из Минмаша информацию о финансировании закупок за рубежом специальных станков, но это не афишировалось.

Шорин работает в центральном аппарате, как он говорит, чиновником. Особой карьеры не сделал, хотя и пользуется уважением коллег за несгибаемый характер. Мы с ним часто проводим время в кругу наших семей, а также не забываем рыбалку. Несколько раз выезжали на машине на Нижнюю Волгу на остров в районе села Никольское, известное своим пятиглавым собором. Мы его посещали всякий раз, когда проезжали мимо на паром через Волгу. В то время собор был бедноват, обрастал паствой и постройками, да и мы были не особенно зажиточными. Но владели лодкой «Прогресс» с мотором, чешской двухкомнатной палаткой и всеми причиндалами для рыбной ловли. Познакомившись с местным ментом на пенсии, живущем в селе, мы в процессе общения узнали уловистые места и здорово прореживали стаи судаков, щук и жерехов. Повзрослевший Женя, серьёзно относящийся к рыбалке на самой-самой реке, выглядел весьма убедительно, даже мог пнуть в лодке борт, если чуть-чуть проигрывал. Михалыч, как звали аборигена, приезжал пить водку и закусывать, а потом увозил кучу рыбы. Так зарождалась дружба, базирующаяся на предположении, что если у местных будут претензии, то он сам вмешается и всё уладит.

Рыбы было столько, что кроме Михалыча мы одаривали ею весь берег, и ещё надо было постараться, чтобы рыбу взяли. За советом приходили гости, но Борис дал приказ тайн не раскрывать, потому что считал, что они у нас есть.

За два дня до отъезда Михалыч забрал у нас голову судака и заморозил. Мы в день отъезда её забрали и в Москве отдали, чтобы умелец сделал чучело. Теперь голова красуется у Шорина дома на стене. Себя мы тоже не забывали: уха из окуней и судаков, они же горячего копчения, они же жареные. А гарнир – лук с астраханскими помидорами. Михалыч тоже проявлял дружелюбие: фаршированные перцы и баранина разнообразили нашу рыбную диету.

Много было рыбацких моментов и на озёрах недалеко от Москвы, но получая глубинное, идущее от предков удовольствие, мы не забывали вязкое, наносящее душевное беспокойство, присутствие тёмной власти, против которой на нашем уровне бесполезно бороться. Но жизнь, несмотря на многие невзгоды и мучения, обладает и светлой, радостной стороной, поэтому мы в минуты откровения вспоминали Дядю уже как героя триллера и даже посмеивались.

Кузьмич посолиднел, в его рысце появились неспешность и стать. Собачье общество его признало и выражало свой респект вежливым лаем. Наш пёс выдержал испытание славой, гордо шествовал по дорожкам Нескучного сада, но фамильярности никому не позволял, да никто и не осмеливался.

Надо констатировать, что единственный наш союзник, который с честью вынес все неурядицы и нигде не послабил, это Кузьмич. Возможно, в Вене и её окрестностях были собаки и солидней, и породистей, но нам это неизвестно, поэтому будем считать, что их вовсе нет. Он был с нами наравне, реагировал по обстановке, внимательно нас слушал и, если перебивал необидным лаем, ему это можно было простить: он же нас понимал, а мы его – не всегда. Понимать – не значит одобрять, и он не просто возражал иногда, он давал это понять, но делал это снисходительно. И теперь в Нескучном саду он заслуженно почивал на лаврах, а я с нетерпением ждал новой встречи с ним, заранее физически ощущая его тёплую доверчивую тяжесть, которую я чувствовал, сидя за столом у Шориных. Это нас сближало. Было нашей маленькой тайной.