Кузьмич

Вот натянулась, рвётся пуповина,

Так на войну мать провожает сына,

Так рвётся тонкий альпинистский трос.

Ностальгия – это дискомфортное состояние, беспокойство, необъяснимая тоска по чему-то уже ушедшему, светлому, мягкому, ласковому и ощущение, что этого уже не будет никогда. Да и настоящее ощущается как граница, предел, за которым останутся обжитые места, привычки, друзья, родители, может быть любимые люди, которые вблизи и не были такими любимыми. Ни лёгкая грусть, ни неудовлетворённость чем-то конкретным не могут, как я убедился позднее, сравниться с ностальгией, которая острее, горче, безнадёжней. Против неё нет лекарств. Она может настигнуть тебя где угодно, и ты вдруг становишься, как больной, который знает о своей приближающейся кончине и смотрит на всех как бы со стороны, из небытия, становится огромным, аморфным, всё понимающим и всё прощающим. Потом это состояние проходит, но рубец на сердце остаётся и, возможно, он когда-нибудь сыграет свою роковую роль. Ностальгию не сравнить с одиночеством. Одиночества некоторые люди в определённом периоде жизни жаждут, а оказавшись одни, быстро вылечиваются тем же одиночеством и, облегчённо вздохнув, начинают снова активно общаться и получать от этого удовольствие. Ностальгия есть или её нет, и никаких положительных эмоций она не вызывает. Она настигала меня в машине, когда я спешил на встречу с венским человеком, утром, когда, проснувшись, мне казалось, что всё кончено, ещё не начавшись, за дружеским обедом, когда, в общем-то, приятные и даже близкие люди вдруг превращались в статистов, отдалялись, а я оставался за стеклянной непроницаемой стеной, продолжая говорить, смеяться, есть. Некоторые ещё называют ностальгию «чернухой». Я не знаю, есть ли у ностальгии разновидность. Скорее всего, «чернуха» – это крутая кратковременная тоска, когда человек отпускает тормоза, пьёт по-чёрному, и для него всё вокруг покрыто тёмным покрывалом: люди, природа, окружающие предметы. Логика, доводы остаются за пределами его сознания. Его можно куда угодно увести, сломать уничтожить. Бутылки для него в это время ассоциируются только с одним действием – наливать и пить. В чём выражается его пожирающая тоска, о чём он вспоминает и думает, покрыто тайной, так как понять нить его рассуждений смог бы, наверно, только такой же «чернушечный» брат. Не хотелось бы ссылаться на «неизведанную русскую душу», но что-то магическое здесь есть, а первопричина скрыта во мраке неизвестности и в первобытном одиночестве человека в обществе. Поистине каждый умирает в одиночку.

Стоя в проходе мчащегося в ночь поезда и внимательно всматриваясь в темноту, я пытался поймать за хвост какую-нибудь созидательную мысль, но безуспешно, поэтому, чуть ли не махнув рукой, вернулся в купе, залез на полку и улёгся напротив сопящего во сне сына.

Следующим утром все просыпались по очереди, первыми – нижние. Мужское население смотрело на них сверху, бессовестно пользуясь своей недоступностью. Но голод оказался сильнее пофигизма, да и в постель еду никто нам подавать не собирался – ну, вроде бы нас вообще нет, даже обидно. Слезли с полотенцами и, недовольно буркнув, пошли умываться. С просветлёнными физиономиями вернулись и вели себя хорошо, поэтому нас покормили традиционной курицей, бутербродами и чаем, который принесла хмурая проводница. За завтраком поговорили и поняли, что предметного разговора не получается, так как фактически точной информации не было. Дети не очень интересовались бытом, полагаясь на взрослых, поэтому дочка забралась на моё место с книжкой, а сын последовал за ней на своё и уставился в окно. Люда, незаинтересованно задав пару вопросов, убрала остатки еды в пакет и тоже стала провожать взглядом уплывающие в прошлое пейзажи, думая о своём. В голове чётко билась фраза: «Встретят, отвезут, расскажут». И всё, больше ничего не складывалось, состояние было сонное. Места «в амфитеатре» были заняты, сидеть не хотелось, значит, опять в коридор. Там обстановка была поживее. Иногда, проходя, кто-нибудь прижимал к окну. Думать всё равно не хотелось, но вроде бы был при деле. Пейзаж за окном был никакой, печальный и задрипанный, и в этом виновата была не только глубокая осень с голыми стволами деревьев, хмурым небом и грязного цвета полями. Портила настроение неустроенность вдоль железной дороги. Пришла проводница и забрала наши паспорта для прохождения границы. Дети устали и улеглись на верхние полки. Сын вертелся, свешивался, спрашивал жену, снова ложился, смотрел в окно, потом затих, видимо, задремал. Дочь читала. Настроение было невыспавшееся, мысли извивались, пульсировали, делились по темам, одни утрамбовывались, другие всплывали и требовали обсуждения. Подспудно беспокоила наша договорённость с Шориным о совместной работе. Мне импонировали некий авантюризм и секретность наших будущих действий. Стремление к взаимовыручке и дружбе тоже грели, но хотелось и взаимности, в чём я ещё не был до конца уверен. После посещения вагона – ресторана стало стремительно темнеть, пришлось зажечь свет и поиграть с детьми в слова. До Бреста было ещё далеко, и все дремали. Проснулся я от стука в дверь. Это пришли наши пограничники, которые нас пересчитали, проштемпелевали и вернули паспорта. Поезд маневрировал, потом надолго встал – меняли колёсные пары под европейский стандарт. Пока меняли, удалось уснуть и проснуться уже тогда, когда поезд, набирая ход, мчался к цели нашего путешествия – в Вену. Союз остался далеко, что практически никак не ощущалось, только порядка вдоль дороги было побольше, а пустырей поменьше. Последние часы вагонной жизни пролетели незаметно, почти не разговаривали, даже дети, чувствуя наше внутреннее волнение, молчали и с вопросами не приставали. Все пассажиры прилипли к окнам, обменивались отдельными фразами, исчезали на короткое время и появлялись вновь – видимо, хотели ничего не пропустить ни слева, ни справа. Польшу и Чехию промчались «на ура», ничего не запомнилось, даже на какой стороне Дуная пришли австрийские пограничники. Но переезд через великую реку остался в памяти, сразу пришла на ум рыбалка. «Будем рыбачить»,– мысленно улыбнулся я сам себе, осознавая двусмысленность. В действительности так и происходит. Женщины плетут сети на приглянувшихся им мужчин, мужчины подбирают наживку для симпатичных дам. Да, пожалуй, всё в мире так организовано, все участвуют в большой рыбалке: и дети, и животные. А если подумать, то и рыбы, а мы этим пытаемся воспользоваться. «Порыбачим»,– повторил я, имея в виду прямой смысл этого слова, глядя на величаво текущий Дунай. Пришло в голову, что название реки напрямую связано с Веной, ведь по-словенски Вена ранее звалась Дунай. А далее можно фантазировать, так как в нескольких языках этот город зовётся Бец по стоявшей здесь когда-то аварской крепости. При этом протекающая через столицу река по-словенски звучит как Данова. В большинстве же стран для столицы Австрии существуют очень схожие названия.

ПРИЕХАЛИ. КУЗЬМИЧ – ЭТО СЕРЬЁЗНО.

После пересечения Дуная суета в вагоне увеличилась. Через несколько часов наш поезд медленно, как-то торжественно вплыл на Южный вокзал. Оказалось, что до окончательной остановки было ещё далеко, и наш верный транспорт медленно и печально двигался к своему перрону, полязгивая буксами. И когда все уже привыкли к тихому однообразному движению, поезд вдруг как-то потерянно вздрогнул и остановился. Пассажиры, не обременённые багажом, быстро потекли из купе на выход. Расталкивая их и извиняясь, против толпы двигался Шорин, деловито помахивая рукой. Дойдя до нас, он одновременно потряс руки детям и жене и, обняв меня за плечи, проговорил: «Привет, давно не виделись. Здоровы? Устали? Стоять, не суетиться. Сейчас придут помощники, будем грузиться. Да вот и они. Вопросов не задавать, всё под контролем». (unter der Kontrolle –расхожее выражение, перенятое некоторыми русскими с целью скрыть бардак и не отвечать на вопросы, ответы на которые они не знают). Но, как показало ближайшее будущее, у Бориса действительно был план, и его выполнение он контролировал. Два крепких товарища, как оказалось, сотрудники Торгпредства из технического персонала, оглядели багаж и, уже имея опыт, полезли на верхнюю багажную полку за коробками. Мы с Борисом принимали коробки внизу. В это время Люда с детьми, взяв несколько пакетов и сумку с документами, вышли на перрон. Тележки заполнялись быстро, росла и куча вещей на перроне. Всё имеет свой конец, купе освободили, попрощались с проводниками и проверили документы. Потом возили вещи, укладывали в машины. Борис отвёл меня в сторону. «Ничего никому не давай, всё урегулировано, потом подружишься, поставишь пивка, в общем, разберёшься. А сейчас едем в общежитие, разгрузимся и ко мне». Уселись, завелись и через 5 минут были у входа в торгпредский дом на Техникерштрассе. Жить в нём было не очень комфортно, зато дёшево и безопасно. Дежурная, милая полная женщина, выдала мне ключ и вежливо поздоровалась с Шориным. Тут же появились наши помощники с коробками. К счастью, у нас оказался первый этаж, куда мы всей гурьбой и направились. Этаж был цокольный, поэтому окна были труднодоступными снаружи, что не могло не радовать. «Ну, что же,– сказал, входя, Шорин,-две комнаты и кухонька, жить можно. Считайте коробки, стелите постели и поехали, там Нелли стол уже накрыла. Там и поговорим обо всём». Усталые дети приободрились, в глазах зажглось любопытство. Люда не знала, остались ли у неё какие-либо желания и, достав постельное бельё, постелила в одной комнате две кровати. Кинув на оставшуюся комплект, потерянно проговорила: «Всё, бери водку, черняшку и поехали». Втиснувшись впятером в новенький «Опель» Шорина, мы поняли, что началась наша австрийская жизнь. Слева мелькнул Бельведер, утёк под колёсами кусок автобана, и мы, промчавшись по одному из мостов над Дунаем, повернули налево. Город как-то потерял в росте, значительно позеленело, стало тише. Походило на пригород, но это, как я узнал позже, было престижное «Задунайство», где проживали дипломаты, чиновники и пенсионеры. Здание, где жил Борис, представляло собой симпатичный четырёхэтажный дом, окружённый парком. «Вот, есть, где с собакой погулять»,– сказал Шорин, выходя из машины. Лифт присутствовал, но мы все гурьбой поднялись на второй этаж и ввалились за Борисом в открытую дверь. Поздоровавшись с Нелли и отдав ей скромные гостинцы, помыл руки и сел за стол. Сразу на ноги мне упало что- то тёплое и тяжёлое. Это был Кузьмич. Полежав минутку, он побежал здороваться с остальными пришедшими. Дети общались с дочкой Шорина, которая увлечённо и с видимым удовольствием им что-то объясняла. Жёны колдовали около стола, им тоже было о чём поговорить. Борис, ласково проверив рукой температуру бутылки, налил нам по рюмке и, подняв голову, обвёл взглядом потолок и стены. «Наверняка устал. Давай махнём, поедим, а потом с собакой погуляем. Дела двигаются, всё постепенно обсудим. Главное сейчас бытовые вопросы, дети, школа, но всё быстро. Устаканится, иначе и быть не может». Наконец все собрались за столом, Кузьмич опять улёгся мне на ноги. Нелли угощала. Особенно хороши были отбивные и салаты. Наташа, дочь Шориных, рассказывала о школе. Оказывается, школа общая для всей русской колонии, но дети дипломатов ездят на уроки в отдельном автобусе, к ним подсоединяются дети международников, а остальные на другом, отъезжающем от торгпредства, которое располагается недалеко от нашего дома, в пяти минутах ходьбы. Сама школа была на северо-западе Вены на холме, на краю Венского леса. Все, кроме мужчин, принимали активное участие в разговоре. У Люды и детей глаза были тревожно-внимательные, как будто они слушали сказку с неизвестным концом. Меня удивляло, что Бориса нисколько не смущало, что ему ещё нас везти обратно, а он не очень-то ограничивал себя в выпивке. Объяснения были неубедительные, но чёткие: «Во-первых, по закону можно в пределах дозволенного, а оно для каждого своё, а мы тренированные. Во-вторых, они вовсю пользуются нашими энергоносителями, за что с уважением (значит, снисходительно) к нам относятся». «Ну что, Кузьмич, пойдём перед чаем, погуляем»,– обратился Борис к члену своей семьи, а подмигнул почему-то мне. Младшенький увязался за нами, и пока мы шествовали к ближайшему скоплению деревьев, носился по дорожкам, с любопытством всё оглядывая и задавая Борису многочисленные вопросы. У них установились сразу доверительные отношения, и в прохладном вечернем воздухе весело слышалось «дядя Боря» и «Жека». Мы понимающе переглядывались с Кузьмичом, и мне казалось, что на солидной морде ротвейлера блуждала довольная улыбка. Так как Бориса в семье окружали одни женщины (жена и две дочери), общение с Женькой доставляло ему удовольствие. Между тем мы дошли до рощицы, где гуляли несколько австрийских собачников. Один из них, чопорного вида мужчина в возрасте, удерживал на поводке здорового пса. Он начал выговаривать Борису, чтобы он поостерёгся и надел на Кузьмича поводок, а то он сейчас спустит своего пса, а тот очень сильная и непредсказуемая собака. Я кое-как перевёл, так как произношение и диалект затрудняли понимание. Борис усмехнулся, лицо стало чуть жёстче, глаза сузились. Всё случилось в считанные секунды. Освободившись от поводка, австрийский пёс большими прыжками преодолел расстояние между своим хозяином и нашей группой и попытался грудью сбить Кузьмича. Тот удивлённо посмотрел на суетящегося противника, поднял одну лапу, размахнулся и влепил невежливой собаке увесистый тумак боковым ударом сверху – сбоку – вниз, прижал её голову к земле и лениво прикусил за загривок. Его хозяин мчался к нам, неразборчиво что-то выкрикивая. Ухватив своего пса поперёк, он тащил его на себя, но тщетно – хватка была что надо. Борис тихо, чётко и как-то назидательно проговорил: «Кузьмич, брось ты эту тряпку!» Тот спокойно, но с сожалением разжал челюсти и мотнул головой. «Сладкая» парочка униженно удалилась, а я полюбил Кузьмича на всю его оставшуюся жизнь.

«Группа захвата» возвращалась к десерту, весело обсуждая баталию. Жека, захлёбываясь от восторга, описывал женщинам поэтапно схватку с «этими австрияками». Но как говорится, чтобы понять в полной мере, надо самому увидеть, поэтому, выслушав мужскую сторону, Нелли вместо восторга всплеснула руками и тихо сказала: «Ну, вы даёте!» Кузьмич, сразу поняв расстановку сил, снова мягко упал мне на ноги под столом. Я незаметно для присутствующих ласково погладил его щиколоткой. Пёс, почувствовав одобрение, расслабился и довольно рыкнул. Потом мы ехали по вечерней Вене, и она была совершенно другая, загадочная и чужая. «Так нам и не удалось поговорить, – прощаясь, заметил Шорин. – Завтра в 11 за тобой зайду и на работу. Проблем полно, отдыхать не придётся, шучу, конечно. Тореадор, смелее в бой!» – пропел он и исчез. Из последних сил уложив детей и упав на диван, мы поняли, что не заснём и…заснули моментально.

НАЧАЛО 2. ПРОДОЛЖЕНИЕ.

И тут же наступило завтра. Будильник, как всегда, зазвонил не вовремя. Спотыкаясь о коробки, мы подняли детей, позавтракали. Ребята занялись своими вещами, сортировали их и раскладывали по шкафам. Я побрился и привёл себя в офисный вид. Приехал Шорин, подтянутый и деловой. Сообщил план: «Все грузимся в машину, там ждёт Нелли. Женщин и детей везём в Торгпредство. Они там всё узнают и запишут. А мы – в офис, отметимся и тоже в Торгпредство. Документы не забудьте». Живописной толпой мы вывалились на Техникерштрассе напротив французского посольства – хороший ориентир для поиска своего дома тёмными вечерами. Путь в Торгпредство и затем до офиса занял четверть часа, и вот мы уже входим в солидную дверь, сбоку от которой висит табличка, на которой на русском и немецком языках начертано: «Представительство фирмы Руссманнмашиненбау Австрия (Russmannmaschienenbau Austria)». Внутри почти у входа застеклённое до потолка помещение, вероятно, для секретаря, где пока никого не было. Дальше по коридору двери в кабинеты. Из одной, улыбаясь фирменной улыбкой, показался Илья Самсонов собственной персоной: «Ну вот, хоть одна рабочая лошадка появилась, даже конь, а то одни начальники, работать некому»– весело балагурил он, пожимая мне руку. Правда, веселья у него в глазах не было. «Ну, вот и твой кабинет, надеюсь, будешь сидеть один, для Рощина с приёмщиками есть помещение. Но пути Господни неисповедимы, могут кого-нибудь ещё прислать. Это вполне возможно, так как Минфин бумаги подписал, скоро деньги начнут переводить, значит, внимание к нам увеличится. Пойдёмте, проведём первое совещание, чего откладывать, да и обед скоро». Кабинет Самсонова был небольшой, под стать замначальника представительства. «Думаю, аперитив не помешает, – сказал Илья, доставая из холодильника бутылку шнапса, – да и с приездом надо». Казалось, что такое поведение Самсонова утомляло Шорина. Он слегка хмурился и, наконец, проворчал: «Ты не суетись так. Всё идёт нормально. Рощин и остальные через две недели приезжают, время есть. Обсудим и план набросаем, но завтра, а сегодня – быт, быт, быт». Тем не менее, он уселся, пригласил меня располагаться, подождал, пока Илья наполнит рюмки и, подвинув к себе блюдечко с орешками, произнёс задумчиво: «Удачи нам, друзья!» Выйдя из офиса, мы решили идти в Торгпредство пешком, так как ходу там было пять минут, а машина была очень удачно припаркована. Наших женщин и детей нашли во внутреннем дворе Торгпредства, они беседовали с элегантно одетой женщиной и выглядели вполне довольными. «Девочки,– ласково проворковал Шорин, вы наверняка ещё не всё обсудили, а нам в бухгалтерию надо, а то деньги кончатся». Познакомился с главным бухгалтером, который оказался полноватым мужчиной, очень похожим на финансового работника. Обменяв своё командировочное удостоверение на пачку австрийских шиллингов, я почувствовал себя более уверенно, но о независимости пока не могло быть и речи. «Значит так,– снова взял инициативу на себя Шорин, – опять всех забираем, едем на рынок, там женщины всё покупают, Нелли поможет». Мы пошли к офису, сели в машину и поехали на рынок, который назывался «Нашмаркт» (Nashmarkt). C трудом найдя место для парковки, мы отправили женщин и детей за провизией, а сами уединились в одной из многочисленных кафешек. «Расклад такой: завтра я утром занят в посольстве, а ты отправляйся в офис. Самсонов тебе в деталях обрисует ситуацию, и вы набросайте план действий по проекту. Задавай ему вопросы по существу, никаких «левых» разговоров не поддерживай, но и не задирайся. Пусть у него дядя и амбиции, постепенно во всём разберёмся. Наше бюро – детище трёх родителей: Минмаша России, австрийской фирмы Машиненбау унд Техник, (со Шлиттером ты уже в Москве познакомился), и немецкой фирмы Тиссен Крупп Маннекс. Всю подноготную, историю, борьбу и т. д. тебе осветит Самсонов, а я подъеду и включусь в разговор. А сейчас по кружке бочкового прохладного австрийского пива! Не волнуйся, ещё успеешь меня наугощать». «Заводиться» не стали, утолили жажду, забрали затоваренных женщин и детей и, поблагодарив Шориных, занялись устройством своего быта. Вещи находили свои места, еда готовилась, коробки компактно складывались и прятались за шкаф. Дочь Оля раскладывала учебники и одновременно читала. Женя пошёл во внутренний двор в надежде познакомиться с какими-нибудь, как он проговорил, местными. Через час обед был готов, и тут мы заметили отсутствие младшего. Пришлось идти во двор и звать его. Несмотря на то, что он был голоден, Евгений проявил вредность характера (ничего не поделаешь, сыновья часто похожи на мать) и заявил, что я помешал ему наподдавать новому приятелю. Тем не менее обед прошёл в тёплой обстановке и обмене мнениями. Жена с детьми должна была на следующий день ехать в школу, для чего им в 8 утра надо было быть в Торгпредстве, откуда отходил школьный автобус. Школа располагалась на севере Вены в зелёной зоне в получасе езды от Торгпредства. Собрав портфели и сменную обувь, решили прогуляться рядом с домом. К вечеру похолодало, поэтому прошлись только до памятника советским воинам, который был установлен на площади Шварценбергплац весной 1945 года. Он представляет собой фигуру солдата со щитом и знаменем Победы в руках. Постояв немного у памятника и почитав имена солдат и офицеров, высеченных в граните, мы вернулись к своему пристанищу. Усталость сделала своё дело, и через полчаса дети спали. Хорошо быть маленьким, когда за тебя всё решают. В детстве кажется, что так будет всегда, поэтому взрослеешь совершенно неожиданно. Первый рабочий день начался со звона будильника. Все вскочили и какое-то время не понимали, где находятся. Потом позавтракали, собрались, и десант, состоящий их Люды, Оли и Жени, в боевой раскраске и экипировке, рванул в Торгпредство. При полном параде, бритый и с мытой шеей я вышел на волю. Было без пяти девять. Идти до офиса было 5 минут. Окинув хозяйским взглядом вывеску, я нажал на звонок. Почти тотчас же дверь распахнулась, и я оказался лицом к лицу с молодой женщиной. Мы поздоровались, но она не сдвинулась с места и смотрела так, как будто не собиралась меня пригласить войти. Длилось это несколько секунд, затем она повернулась и, освещая дорогу пунцовыми ушами, двинулась по коридору, на стенах которого красовались миниатюры с русскими и австрийскими сюжетами. «Вы ведь Зернов Виктор Викторович? – проговорила она с сомнением в голосе и, получив подтверждение, указала мне на дверь.– А это ваш кабинет». « А вы, значит…»– мягко прошелестел я, оценив миловидность и стройность незнакомки. «Я Анна Николаевна Самсонова, временно на хозяйстве, пока все не собрались. Вы пока осваивайтесь, муж сейчас придёт, он меня предупредил. А я вас кофе напою»,– сказала она не особенно настойчиво, глядя куда-то мимо моей головы. «За кофе спасибо, он у вас, наверное, вкусный, но мы его с Ильёй вместе выпьем, а сейчас хочется кабинет посмотреть и подумать». На улыбку мне ответили и оставили в покое. Кабинет был метров 10, в нём было всё необходимое, поэтому я не стал сильно задумываться о преобразованиях. Позже, когда приедет Рощин, он этим и займётся. Единственное, чего захотелось, это проверить кресло. Испытание быстро закончилось, потому что зашёл Илья, и история с кофе повторилась. Пока нам готовили кофе в настоящей кофемашине, он достал две уже известные рюмки, известную бутылку и, не спрашивая, налил «по маленькой». « Ага, – подумал я,– вот жизнь здесь другая, а приёмчики очень похожи». Ждать не стали, и пока Анна несла кофе, рюмки снова были наполнены. Мы сидели друг напротив друга за приставным столиком, пили горячий напиток, и мне было необычайно спокойно. Илья вышел за бутербродами, вернулся и, лукаво посмотрев на меня, хмыкнул: «Анна вообще сначала тебя не за того приняла, думала, что ты артист, которого где-то видела. Женская фантазия! Ладно, теперь к делу. Года три назад немецкая компания Тиссен Крупп Маннекс получила предложение войти в состав станкостроительного кластера, который находится в Магнитогорске. В этой новой структуре хотели бы участвовать и другие регионы, включая Центр. В настоящее время отечественные предприятия способны обеспечить только около десяти процентов потребности Советского Союза в станках, поэтому оборудование, выпускаемое предприятиями, входящими в кластер, будет очень популярно на нашем рынке. В этот кластер войдут кроме машиностроительных заводов какой-нибудь литейный комплекс, а также предприятия электротехнической и химической промышленности. Химия и металлургия будут за нами, а вот машиностроение, включая электронику, планируется позаимствовать у немцев. В этом суперпроекте заинтересованы не только отдельные регионы, но и банки, научные общества и даже Росатом, который, наряду с государством, может явиться инвестором. Росатом вместе с руководством Челябинской области пытались подмять ситуацию под себя, но тут нашлись внимательные люди, и постепенно вектор стал поворачиваться в сторону государственных интересов. Правительство, понимая важность развития машиностроительного комплекса, что влечёт за собой грандиозные изменения во всей промышленности, решило вмешаться и, с учётом интересов всех ведомств, желающих принять участие в этом, подписало (Минмаш и Тяжмашспецмонтаж) с фирмой ТКМ (ТиссенКруппМаннекс) долгосрочный договор. Ты его теперь наизусть выучишь. Его завизировала куча организаций, включая Министерство Внешней Торговли, мой проектный институт и твой завод. Все тонкости проекта изложены в различных приложениях. Они касаются финансирования, проектирования, строительства, монтажа и т.д. Конечно, многое в процессе согласования проекта может измениться и даже точно изменится, поэтому нужно быть к этому готовыми. Я надеюсь, что не изменится то, что современный и использующий новейшие технологии комбинат будет построен в центральном районе, около Коломны, на базе предприятия, фундамент которого и коробка уже готовы. В существующие объёмы надо будет вписать закупаемое оборудование. Группа наших проектантов находится сейчас в Германии в Кёльне. Они уже приступили к заключительной стадии проектирования. Я курирую эту группу, и все вопросы, связанные с проектированием и размещением оборудования, будут проходить через меня. Вся работа по станкам, увязка их с проектом, контроль производства, приёмка, отправка и связанные с этой работой процедуры ложатся на Шорина и тебя. В любом случае ты – головная фигура по техническим вопросам, так как на нас с Борисом вся финансовая и организационная деятельность, и пока она не войдёт в рабочее русло, ничего не будет двигаться. Да, кстати, так как в производстве ряда деталей будут использоваться советские станки, к нам в команду возьмём Николая Николаевича Субботина, который в Торгпредстве представляет Внешнеторговое объединение «Станкоимпорт». Он с нашей помощью будет выполнять план, а мы использовать его австрийские и немецкие связи и старенькую машину «Симка», которая не такая уж старая и с нетерпением тебя ждёт. Права, надеюсь, не забыл? Ну вот, сначала поездишь с нашими международными, потом получишь местные и, даст Бог, новую машину. Она тебе понадобится больше всех. Во-первых, встретить всех приезжающих, во-вторых, на рыбалку здесь не ходят пешком и, в- третьих, ездить на заводы в Австрии и Германии для контроля и приёмки, семью возить в горы на лыжах и т.д. Ну а первую зарплату, когда финансирование откроют, пойдём обмывать пешком, тем более до этого момента недолго осталось: Москва сказала, что письмо из Минмаша уже в пути. Да и Рощин с приёмщиками плюс девушка-красавица вовсю собираются, сообщение о дате приезда будет на днях – поедешь, встретишь, разместишь». «Ну, запугал человека своими страшилками!» – послышался насмешливый басок – говорок Шорина, который стоял, улыбаясь, на пороге. За его спиной виднелась Анна с тарелкой бутербродов. «Всё, что Акимыч сказал, это обязаловка, без этого мы не проживём, а вот рыбалка – это святое. За это выпить надо. Аня, присоединяйся, мы немного, потом документы посмотрим и на обед, а часа в два к Субботину пойдём знакомиться и машину экспроприировать». Так как моё вынужденное молчание затянулось, я, подняв рюмку с абрикосовкой, весело сообщил, что благодарен за внимание, что рыбалка – это действительно святое, что постепенно разберусь со всем, и, видя, что Борису не терпится махнуть с устатку, чокнулся с ним с первым, а потом и с остальными. Потом мы смотрели с Шориным документы. Оригиналы основного контракта были в Минмаше и головном офисе фирмы ТКМ, они были ими и подписаны. Там были изложены все юридические и финансовые условия, взаимные обязательства, объёмы, сроки и гарантии. Конкретика, спецификации, проектная часть – всё это было вынесено в многочисленные приложения, которые были запараграфированы организациями, имеющими к этому прямое отношение. Над некоторыми приложениями ещё продолжалась работа, и они находились на согласовании у наших, немецких и австрийских специалистов. «Тебе сейчас нужны основной контракт и поставочные спецификации, которые необходимо проштудировать и составить план приёмки станочного оборудования. Мы его потом согласуем с австрийцами и немцами и пошлём в Москву на согласование. В Минмаше уже начала работать координационная группа, а в Коломне образована временная дирекция стройки и монтажа оборудования, вот там всё и будет сходиться. Так что после обеда садись и набрасывай план, потом его уточнишь с рощинской командой, посмотрим вместе, передадим австриякам, а они уже со своей стороны внесут уточнения, согласовав с австрийскими и немецкими заводами. Ты должен понять, что основная организационная работа будет осуществляться в Вене, здесь и жизнь попроще, и вопросы многие решаются легче. Всё-таки нейтральная страна. А русская школа, лицензии на рыбалку, отдых детей и взрослых многое значат, я это начал понимать. Сейчас на обед, потом приходи сюда, и вместе штурмуем Торгпредство. Получим машину, отгоним на Техникер, может, потренируемся парковаться». На улице прохладно – конец ноября – и как-то промозгло. Жена с детьми были уже дома, вроде бы не разочарованы, настроены по-деловому. Школа понравилась, учителя внешне тоже, учебники получили, задания переписали. Младший рассказывал в лицах об отношениях в классе и с соседом по парте. Дочь что-то писала в тетради. Мне дали слово и получили порцию информации. Услышав про «Симку», сын стал навязываться в компанию по походу в Торгпредство, но был на взлёте успокоен обещанием при первом удобном случае прокатить. В общем, все под аккомпанемент разговоров занимались своими делами, а я поел и поспешил в офис. Дверь была заперта, и на звонок никто не ответил, но тут же подъехал «Пассат» Самсонова, и Анна, выпорхнув из машины, вручила мне ключ, извинившись, что забыла его мне отдать. «Потому и ели мы в спешке, за всё платить надо»,– полушутя – полусерьёзно сказала она. «Пустяки, дело житейское», – притворился я Карлсоном и пошёл смотреть бумаги. Вскоре подъехал Шорин, с трудом нашёл парковку, и мы отправились на Аргентиниерштрассе пешком. Субботин оказался сухощавым мужчиной за 50 , серьёзным, но каким-то неубедительным. Казалось, что он не очень хочет сделать нам приятное, но Борис похлопал его по плечу и изрёк что-то вроде: «Ну, мы машину арендуем не просто так, а на паритетных началах, то есть возим вас, если форс-мажор, обслуживаем её и оформляем контракты на советские станки по спецификациям, которые Виктор Викторович вам скоро представит. Вы поговорите, а я скоро вернусь». Оказалось, что Субботин знал и мой завод, и директора, поэтому явно помягчел, вручил мне визитную карточку для связи, ключи, документы на машину и талоны на бензин. Мне талоны ни о чём не говорили, но я решил не нарушать создавшуюся тёплую атмосферу своими вопросами. «Я практически всегда здесь, но лучше позвоните, когда соберётесь, да и живу я на Техникер», – любезно попрощался он, когда вечно спешащий Шорин поволок меня знакомиться с зам торгпреда. «Он тоже рыбак, вообще свой парень, в случае чего к нему по любому вопросу, он решит». Иван Иннокентьевич Костин внимательно на меня посмотрел, пожал руку и тихо, как на рыбалке, проговорил: «Мне о вас Борис рассказал. Будем вместе работать, двигать проект – он на виду, да и рыбачить тоже». При слове «рыбачить» его глаза затуманились, но он взял себя в руки. «Да, визитки закажите. С ездой пока поосторожнее. Если надо будет что-то, а никто не в состоянии помочь или не хочет, то ко мне». «Симка» стояла во дворе Торгпредства. Я запустил движок, смахнул пыль с ветрового стекла найденной в салоне тряпкой и сел за руль. Борис пристроился рядом. Надо сказать, что задним ходом у меня получалось не очень, но из ворот Торгпредства мы выехали лихо. Шорин смотрел на меня со смешанным чувством одобрения и сомнения. «Давай налево, здесь одностороннее, и два раза налево, и прямо до Техникер, будем парковаться. Побалуемся и снова в офис». Полчаса пролетели незаметно, мы кружили по соседним с бюро улицам и использовали любую возможность припарковаться в любое свободное место у тротуаров, дворов и ворот. Обстановка кардинально отличалась от московской, автомашина «Симка», несмотря на небольшую длину, часто не сразу умещалась в намеченное пространство, и приходилось повторять маневр еще и ещё раз под бодрые советы Шорина. «Выкручивай колёса, не стесняйся, ещё раз туда-сюда крути, смотри за левым задним углом бампера впереди стоящей машины и тихонько назад до характерного стука». Стало получаться, и, припарковавшись на соседней с домом улице, не заходя к семье, отправились с Борисом в офис. По дороге он говорил только о рыбалке, на ходу о деле говорить непривычно, а о рыбной ловле – всегда пожалуйста. «На открытой воде сейчас мирная рыба не клюёт, будем пробовать щуку ловить, спиннинги и блёсны тебе и сыну я дам, а позднее, когда зарплату получишь, купишь всё необходимое. Места я тебе покажу. Ну вот, уже пришли». Надо сказать, что полностью ни основной контракт, ни имеющиеся приложения я сразу не понял. Спецификация оборудования была большой и увязанной с планом завода. В списке были и станки советского производства. Их я выписал вместе с указанием производителя, его адреса, телефона и номера, соответствующего номеру на плане. Я подумал, что с этим списком можно уже начинать работать с Субботиным, конечно в предварительном порядке, а потом впряжётся Рощин с его командой. Многие станки мне были известны, а некоторые представляли собой сложные обрабатывающие центры, о которых я только слышал. Все они имели электронное управление, и для них должны были быть разработаны сложные программы. В графе «производитель» стояла фирма ТКМ. Разработчики программного обеспечения не были указаны, и в строчках, где были прописаны такие центры, стояли звёздочки. В сноске написано: «Будет уточнено в процессе разработки». Сначала я пошёл к Шорину, и мы вместе зашли к Самсонову, который сообщил, что уже связывался с временной дирекцией, и они на днях пришлют свой план, где будут конкретно указаны станки, центры со сроками их поставки на место монтажа. С этим планом мы посетим фирму и утрясём сроки, тем более мне надо с её директором и секретариатом познакомиться. Потом вошла Анна с телексом, где сообщалось, что Рощин с двумя приёмщиками послезавтра приезжают. Их надо встретить и устроить. «Звони Костину, пусть даст указание завхозу. Всё уже давно известно, но уточнить надо, чтобы не было накладок. И вот ещё что, так как ты будешь всё время перемещаться, перепиши все нужные номера телефонов к себе в записную книжку, их постепенно много наберётся»,– скомандовал Шорин. Костин снял трубку сразу, всё понял, по внутренней связи пригласил завхоза и дал ему трубку. Договорились, что встретимся вечером на Техникер. До вечера мы втроём повстречались с директором фирмы Машиненбау унд Техник (МuТ) Вальтером Штельце. Штельце по-австрийски – жареная свиная ножка. Как оказалось позже, характер у него был «нордический», и он с трудом шёл на компромисс. Ну не мог и всё! Потому что не был хозяином. С хозяином мы потом встречались несколько раз, чтобы отметить успешные этапы развития проекта. Штельце сообщил, что тоже получил из Москвы информацию о положительной резолюции Минфина на документе о финансировании, а это значило, что после поступления соответствующего письма в Торгпредство можно будет садиться за составление финансовых расчётов. За последующие два дня встретил Рощина с товарищами, разместил их в две однушки с перспективой переселения в мою квартиру, когда моя семья переедет в город, на что я очень надеялся. Самсонов начал с ними работать, а мы с Шориным съездили к нему домой и отобрали из кучи рыболовных принадлежностей два спиннинга с катушками, блёснами и другими мелочами. Поездку использовали, чтобы поговорить. Борис много рассказывал о фирме Крупп, о её истории, мощи, традиционных связях с Россией, в том числе о военных разработках, особенно о спецметаллах и сплавах, применяемых в немецком вооружении. Я поддерживал разговор, так как много читал в специальной литературе на заводе о знаменитых крупповских танках и других разработках военной техники фирмами Крупп и Тиссен. «Ты будешь ездить в Германию, там со всеми перезнакомишься, может, и подберёмся к интересным вещам. Надо попытаться,– говорил Борис. – С моей стороны рассчитывай на полную поддержку, финансовые расходы, представительские, да и с квартирой в ближайшее время решим. Тебе в любом случае со знанием немецкого языка легче с ними дружить. Вот и дружи, а там сориентируемся. Рощинских ребят контролируй, с ними на заводы поезди, там ведь прямые контакты с инженерами.