Клад на словах

– Но, господин Хоум, перевод не передаст и сотой доли оригинала.

– Если оригинал достойный, то и сотой доли будет достаточно.

– Вы шутите.

– Это вы здесь шутите или точнее строите из себя шута. Вы пришли впечатлить меня – не лгите. Так сделайте это. Переведите какую – нибудь поэму, только, пожалуйста, не самую худшую, приходите через два дня, а я как – нибудь сформирую свое мнение относительно гения гэльской поэзии.

По тяжелому взгляду Хоума Джеймс понял, что мнение будет формироваться не только относительно гения гэльской поэзии, но и ее переводчика.

Джеймс два дня не отходил от письменного стола, и в назначенный срок презентовал Джону Хоуму стихи, дрожа, как кролик перед удавом.

Там же был и куда более тепло расположенный доктор Блэр, друг Хоума и известный литературный критик. Его называли литературным тираном Шотландии, и Джеймс удивился, когда перед ним предстал приятный и даже несколько робкий тридцатипятилетний мужчина.

– Джон, ведь это же шедеврально! – воскликнул доктор Блэр после прочтения и ободряюще улыбнулся Макферсону, который начал потихоньку оттаивать.

– Да, да, очень недурно, – признал Хоум. – Лучше, чем я думал. Что ж, нам есть чем гордиться! За это надо выпить.

Они чокнулись. Джеймс пытался не показывать своей радости, и в итоге восхищения Блэра он принимал с почти высокомерным выражением лица.

– Но на мой взгляд как-то не закончено, – сказал Хоум.

– Действительно, это выглядит как часть большой поэмы, – согласился Блэр.

– А что-то еще у вас есть? – спросил Хоум, обращаясь к Джеймсу. Он прочитал вторую поэму, над переводом которой закончил работу всего несколько часов назад.

– Великолепно, – сказал Хоум. – Да тут целый эпос вырисовывается. О войнах Фингала. Говорите, их Вы слышали в вашей деревне?

– И в близлежащих.

– Что же можно найти во всей Шотландии? – Хоум посмотрел на Блэра.

– Думаешь, можно что-то собрать? – спросил тот задумчиво.

– Не все, но что-то. Легенды, предания, они как-никак наше национальное достояние. Нельзя позволить им просто испариться. Особенно когда они так и просятся к нам в руки. Мы литераторы, мы сумеем обработать их, связать. Легенды о Фингале! Вот это было бы фурор. Им же полторы тысячи лет. Макферсон, Вы готовы поехать со мной по местам Вашей юности, столь недавней?

– Это Вы должны быть готовы поехать со мной, – ощетинился Джеймс и понял, что попался.

– Отлично! Значит, отправляемся этим же летом.

– Но, Джон, послушай, ведь где гарантии, что там вообще что – то есть? Не стоит ли сперва все проверить? – засомневался Блэр.

– А мы это и сделаем. Или у тебя есть на примете кто – то, кто сделает это за нас?

– Рискованное предприятия, – покачал головой Блэр.

– Но если мы добьемся в нем успеха, мы красным впишем свое имя в историю литературы, – сказал Джеймс тихо, но уверенно.

– Прекрасно сказано, Макферсон! – воскликнул Хоум. – Хотя я тешил себя надеждой, что уже вписал туда свое имя. Но в моем возрасте не лишним было бы напомнить им о себе. Так сказать, обвести свое имя жирным цветом, чтобы точно не стерли. А вы, Блэр?

– Боюсь, моя комплекция не позволяет, – улыбнулся Блэр. – Но я готов участвовать иначе, и, если вы правда готовы, я организую сбор средств. Но где пройдет Ваша экспедиция? Не только же на малой родине господина Макферсона?

– Я предлагаю объехать все Высокогорье, раз уж на то пошло! В чем смысл ограничиваться парой деревень? Ведь мы не знаем, где искать, а по закону подлости именно в том месте, которое мы пропустим, и будет храниться весь шотландский эпос с тех пор, когда Адрианов Вал еще не был построен.

– Многие уверены, что на островах сохранились документы, которые в больших городах были бы давно потеряны, – добавил Джеймс.

– Значит решено. Мы с Вами объедем все Высокогорье, включая острова, соберем необходимые материалы и предоставим миру легенду, которую считали потерянной тысячу с половиной лет. К осени мы войдем в историю.

2 глава

Хоум оставался с ним около трех недель, а потом заявил, что устал и хочет вернуться в цивилизацию. Джеймсу даже не было дано возможности протестовать. Хоум оставил ему достаточную сумму, чтобы с комфортом продолжить поиски, а на прощание напомнил, какую важность все в Эдинбурге предают этому делу и с каким нетерпением все будут ждать его возвращения.

Джеймс честно проехал половину пути прежде, чем смирился с бессмысленностью этого занятия. И вот он остановился в ближайшем крупном городе и принялся за работу. Когда Джеймс вернулся в Эдинбург, половина поэмы уже была написана, а половина лежала в черновиках. История получилась настолько цельной, элементы, которые он успел найти, сходились вместе столь естественно, что не было смысла говорить, будто все это только разрозненные куски. Тогда Джеймс написал Блэру и сказал, что обнаружил невероятное. В его руках находились рукописи поэмы Оссиана, сына Фингала, который воспевал ратные подвиги своего великого отца.

После того как он решился на первый обман, каждый следующий казался все легче и легче.

В каком-то смысле он стал другим человеком. Джеймс почувствовал это, когда ленивым и спокойным жестом показывал свои рукописи Блэру.

– Это же настоящий Оссиан! – восхищенно говорил Блэр. – Это чудо, Джеймс!

– Вы мне льстите.

– Нет, я абсолютно серьезен. Я знаю людей в Лондоне, которые были бы счастливы опубликовать Ваше произведение. Я свяжусь с ними немедленно…

Так он и сделал, как только помог Джеймсу закончить литературную обработку перевода и скомпоновать все части. Через несколько месяцев Джеймс Макферсон стал любимцем литературной богемы. Его обсуждали, его приглашали всюду, об аутентичности его произведений спорили, но он умело отбивал все нападки с наглостью, которую в себе и не подозревал. Должно быть, письма профессоров и литераторов, полные неподдельного интереса и нескрываемой зависти, привили ему это свойство.

Казалось, вся образованная Британия слышала об этих поэмах. Ирландия возмутилась тем, что шотландцы присвоил их народных героев. Его стиль признавали непревзойденным, хотя находились и те, кому не хватило исторической достоверности в легендарной поэме. Джеймс фыркал на них. Началась бурная литературная полемика. Волна дошла и до континента, и слава Оссиана прошла через всю Европу и донеслась до восточных границ Пруссии. Джеймс получал признательные письма со всей Европы.