Наступает время подготовки к операции, и я понимаю, что мне придется рассказать о болезни маме… Сложно, больно, неприятно, стыдно. Да, именно стыдно. Почему-то стыдно говорить о болезнях, о своей слабости, а тут еще и болезнь такая. Собиралась с мыслями, думала, как сказать, но голос дрожал все равно. И слова «мама, не плачь, все будет хорошо» не помогали. Мама еще долго плакала, храбрилась при мне и прятала слезы, а я все старалась утешать, хотя сама не знала, как все будет.
* * *
Как бы странно ни звучало, но болеть раком не так страшно, как рассказывать об этом. Не поверите, я бы лучше перенесла еще одну операцию, чем призналась кому-то о своем диагнозе. Тема болезней в общем, да и рака в частности, как табу. Опять-таки вернусь к канцерофобии – страх рака настолько большой в обществе, что даже говорить об этом боятся, боятся общаться с больными людьми, как от прокаженных в 19 веке, все прячутся. И я говорю об этом не для того, чтоб обвинить: я сама раньше была такой, в нас говорит незнание вопроса и страх. Для себя я решила скрывать свою болезнь по максимуму, и это мое решение, и, уж простите, не вам меня судить. Моему ребенку всего 4 года, и для нее мама не может быть больной – и точка, ее радужное детство не может быть омрачено такими переживаниями. За год различного лечения, терапий, операций мы дочери ни разу не говорили, что я болею. Придумывали разные истории, что мама уехала в командировку, на работе задержалась, спасали поездки ненадолго к бабушке, говорила, что устала, что не выспалась, после одной операции сказала, что упала и ударила руку. Выкручивались как могли, потому что позволить себе испортить ее детство я не могу.
Так что о моем диагнозе знал очень узкий круг людей, но все же появлялись люди, которые в силу разных обстоятельств узнавали сами. Поверьте, я слышала разное: и слова утешения, и слезы, и жалость, и даже советы, и неуместные комментарии, и боязнь со мной говорить.
Представьте себе: я болею, живу со своими страхами, борюсь с болезнью, переживаю, а потом близкий мне человек говорит: «Да, я узнал, но боялся тебе позвонить, с тобой поговорить». Многие из нас даже просто боятся говорить. Есть те, кто плакал навзрыд у меня на плечах… и я успокаивала, мне самой было плохо, но я успокаивала их, я улыбалась, шутила, только чтоб не расстроить других. Были и те, кто советовал пойти в церковь, к бабке и т. д. Была одна знакомая, которая сказала: «А ты не думаешь, что это тебе за что-то дано». Она, конечно же, добавила «ты меня прости», но это не спасло ситуацию. Как вы думаете, хоть что-то из этого помогло мне, лично мне, человеку, который был действительно в панике от осознания, что у него рак?
Так вот поймите, что любому, абсолютно любому человеку нужно нормальное отношение, не жалость, не сострадание, не советы, не умничания, не молчание, а просто обычное отношение. Я была и есть обычный человек – так дайте мне почувствовать себя обычным человеком.
Отдушиной и силой моей стал муж: он, как преподнесенный подарок с небес, был каменной стеной, обнимал меня, любил и просто говорил, что мы со всем справимся.
Вы знаете, эта ситуация как лакмусовая бумажка проявила людей вокруг меня: были те, кто просто перестал для меня что-то значить, а были те, кто неожиданно дал настоящую поддержку. Были врачи в поликлинике, которые спрашивали: «А она вообще ходячая?», а был онколог, который говорил: «Поздравляю, у вас хорошие шансы». И было много времени наедине со своими мыслями.
Это мои переживания, но думаю, что у других все очень схоже, не надо думать, что онкобольным не нужно общение, обычное, нормальное, дружеское. Нет, мы не всегда будем грузить своими проблемами всех, а иногда даже больше вас поддержим, чем вы нас. Но не вычеркивайте нас из «нормальных», не думайте ярлыками и стереотипами.
Вот так и мне пришлось невольно замкнуться в себе на время лечения. И только благодаря своему начальнику я продолжала ходить на работу и не сошла с ума в четырех стенах.
Странно, ведь человека с язвой желудка мы не станем утешать, жалеть, бояться заговорить с ним на эту тему, а вот рак – это закрытая тема, это стыдно, обидно и не принято. И я сама стесняюсь своей болезни, скрываю все ее проявления. Я в обморок падала, но не показывала свою слабость. И только самые близкие знают, как было и тяжело, и радостно. Я до сих пор с большим смущением даже при докторе снимаю парик. Это как обнажиться перед толпой незнакомцев. Холодным душем окатывает осознание своей наготы и беззащитности. А потом берешь себя в руки, успокаиваешь себя и уговариваешь, что это ненадолго, что все пройдет.
* * *
Этим утром все не заладилось: мы спешили, собирались, ребенок заплакал и попросился на ручки, бабушка пыталась успокоить, но малышка была безутешна. Я успокоила ребенка, собралась с мыслями, и мы поехали в больницу, застряли в ужасной пробке и уже опаздывали на операцию. Я позвонила в клинику, мою операцию поменяли местами с другой пациенткой. Перед операцией я не особо нервничала, скорее даже злилась за то, что такое утро получилось и мы опоздали.
Перед операцией осмотр, анализы, кардиограмма, все еще раз обсуждаем с хирургом и долго ждем. Меня уводят в просторную, светлую операционную, я дрожу от страха, холода и переживаний, там почему-то всегда холодно, но меня укрывают. Я всегда начинаю глупо шутить, когда нервничаю, и тогда опять шутила и улыбалась. Анестезиолог говорит: сейчас будем засыпать…
Просыпаюсь я уже в реанимации, не могу нормально шевелиться, ничего не чувствую, тошнит. Медсестра от одного пациента к другому ходит, заходят по очереди разные врачи, а в голове только мысли побыстрее увидеть мужа.
Меня привозят в палату, а там ждут испуганные и такие родные его глаза. Он нервничает, руки трясутся, но держится, чтоб не показать ни капли слабости, берет меня за руку, и тогда я успокаиваюсь – он рядом, и я могу уснуть.
В тихой, красивой палате я обескураженно плачу, мне сообщили, что, помимо мастэктомии, а проще говоря, полного удаления молочной железы, все же удалили лимфоузлы в подмышечной зоне. В ходе операции был произведен срез сторожевого лимфоузла и лабораторный анализ – он показал, что лимфоузел поражен метастазами.
Я уже ничего не могу поделать, муж успокаивает, а я храбрюсь, что все будет хорошо, но понимаю, что лимфодиссекция показывает осложнение дальнейшего лечения.
Приветливые медсестры делают перевязки, удаляют жидкость из дренажей, хирург приободряюще шутит и настраивает на позитив, реабилитолог рассказывает о правильной гимнастике в послеоперационный период, и только психолог приходит услышать реальную картину моих эмоций. Когда муж уезжает на работу, я рыдаю и рассказываю ей, как мне страшно, что я не понимаю, почему так происходит и за что. И этот извечный вопрос «почему я?».
Пытаешься найти причину или, правильнее сказать, козла отпущения, на которого можно было бы списать все беды. Винишь себя, думаешь, что это сама виновата в испорченном здоровье. Но нет, неправда, это не я виновата и не мои гены, и нет у меня плохих привычек или травм.
Но тут психолог говорит: «Вся онкология 50/50: есть опухоли, которые имеют объективные причины в наследственности, курении, травмах или некоторых видах бактерий, но остальные – это bad luck. Это просто не повезло». И мне действительно стало легче от этих слов, не нужно было больше себя казнить, что ребенка грудью кормила не до полутора лет, а почти до года, что в молодости курила, что недосыпала… Это просто случилось, и ничьей вины в этом нет.