ВАЛЕНТИНА
Лёнька шёл по улице, когда его обогнал бортовой «зилок» с ярко-синей кабиной и зеленоватыми бортами. Грузовик проехал метров пятьдесят и остановился возле дома с мезонином. «Мойдодыров приехал!» – подумал Лёнька и во все лопатки бросился к машине.
Но из кабины вылезла незнакомая Лёньке старуха, сухая как жердь и одетая во всё тёмное. Голова у старухи тоже была обмотана чёрной косынкой, из-под которой выбивались полуседые жидкие пряди. В руках она держала какой-то узел. Не успел Лёнька ничего сообразить, как к старухе метнулся рыжий кот и заорал так, словно его тянули за хвост.
– Вася, Вася! – сказала старуха и наклонилась погладить рыжего.
– Бабка Долетова!.. – ахнул Лёнька.
– Какая я тебе бабка? – резко выпрямилась старуха. – Ты сам-то кто такой, больно умный?
– Я Лёнька, – смутился мальчик, понимая, что получилось невежливо. – Лёнька Данилкин.
– Сама теперь вижу, что Данилкин, – буркнула Долетова и крикнула в кабину «зилка»:
– Валентина, ты вылезешь или нет?
Из кабины показалась детская нога, поразившая Лёньку своей худобой, а затем и вся Валентина – девочка лет шести, подстриженная под мальчика и одетая как мальчик – в жёлтую рубашку и полосатые шорты. Валентина спрыгнула с подножки и замерла, увидев незнакомого мальчика.
– Здрасьте, – растерянно сказал Лёнька.
– Здрасьте, – пискнула девочка.
– Вот тебе, Валентина, готовый кавалер, – сказала Долетова и махнула шофёру грузовика.
Тот захлопнул дверцу, и машина, заурчав, покатила по улице.
– Идём, – сказала старуха, но девочка не тронулась с места, продолжая смотреть на Лёньку.
– Ладно, погуляй, – разрешила Долетова. – Есть захочешь – придёшь.
– Это твоя бабушка? – сочувственно спросил Лёнька, когда старуха пошла к дому.
– Да.
– Тебя Валентиной зовут?
– Меня Валей зовут, – сказала девочка. – Это только бабушка меня Валентиной называет…
– Она очень злая? – не удержался Лёнька.
– Нет, что ты, просто строгая…
– А ты откуда приехала? – спросил Лёнька.
– Из Синего Бора. Бабушка там в больнице лежала, а потом решила взять меня с собой…
– Здорово! – сказал Лёнька.
Он уже успел немного привыкнуть к этой маленькой и тоненькой как тростинка девочке и даже почувствовать к ней симпатию. У Валентины было очень выразительное лицо, оно ни секунды не оставалось спокойным, а в тёмно-серых глазах отражалась каждая мысль. Девочка была курноса, и это делало её похожей на какого-то маленького, очень симпатичного зверька – бельчонка или лисёнка…
– Так ты часто сюда приезжаешь? – спросил Лёнька у Валентины.
– Нет. Когда мне было шесть лет, приезжала. А в прошлое лето я к морю ездила…
– А сколько тебе лет? – спросил мальчик, сбитый с толку внешностью Валентины.
– Восемь, – ответила она. – Я уже в школе учусь. А ты к бабушке Тоне приехал? Давно?
– Давно. Уже две недели.
– Твоя бабушка добрая, она меня пирожками угощала, – вспомнила Валентина. – А что ты здесь делаешь?
– Что я здесь делаю? – не понял Лёнька.
– Ну, что ты здесь, в деревне, один делаешь?
– А я не один, у меня Акимыч есть, знаешь его? И ещё…
– Что ещё?
– А ты никому… ты бабушке своей не скажешь? – спросил Лёнька, опасливо покосившись на дом Долетовой.
– Никому не скажу, честное слово! – Валентина сжала маленькие кулачки. – Что у тебя есть?
– У меня есть домовые!..
– Кто-о? – у неё даже заострился нос.
– Я тебе правду говорю, домовые!.. И никакая это не сказка… В вашей избе тоже живёт один…
Лёнька боялся, что Валентина ему не поверит, ведь он тоже не сразу поверил Акимычу, но девочка вдруг сказала:
– А я знаю. Я его слышала…
– Слышала? Когда?
– Два года назад, когда у бабушки гостила. Один раз я проснулась ночью и услышала, как кто-то ходит… Я бабушку позвала, а она спит… Я заплакала. Тогда он меня погладил по голове и говорит: «Не бойся, я тебя люблю…» А я ещё сильнее стала плакать… Тут он мне дунул в лицо, я и уснула. А утром просыпаюсь – у меня в руке леденец.
– Это он, конечно, это он!.. – засмеялся Лёнька.
– А я подумала, что это бабушка, – нахмурилась Валентина. – Я ей всё рассказала, а она говорит: «Это к тебе чёрт приходил, потому что ты меня не слушаешься» – и выбросила леденец…
– Врёт она всё, твоя бабушка! – с негодованием воскликнул Лёнька. – Это Кадило был, ваш домовой!..
– Кадила? – видимо, этого слова девочка не знала. – Его так зовут? А что это значит?
Лёнька уже хотел рассказать, как озорной домовой заслужил это имя, но вовремя прикусил язык: всё-таки Долетова – Валентинина бабушка, а вдруг девочке будет неприятно?
– Да ничего особенного это не значит, – ответил он. – А вот нашего домового Хлопотуном зовут…
– Ну, это понятно, – протянула Валентина. – Значит, ты выдал мне свою тайну?
– Да, – ответил Лёнька, – хотя в Песках эту тайну уже все знают, кроме твоей бабушки. Ей не надо говорить.
– Правильно, ей не надо, – подумав немного, сказала Валентина. – А знаешь, у меня тоже есть тайна. Но её вообще никто не знает.
– Ну да!.. – Лёнька даже почувствовал лёгкую зависть. – А тайна-то хоть стоящая?
С минуту в тёмно-серых глазах Валентины отражалась какая-то внутренняя борьба.
– А хочешь, я тебе её открою, а ты сам скажешь, стоящая или нестоящая?
– Хочу. А почему ты никому больше её не открывала? – спросил Лёнька. От того, что Валентина доверит ему свою тайну, у мальчика по спине пробежали мурашки.
Валентина подошла к нему совсем близко, встала на цыпочки и, обдавая Лёньку мятным леденцовым дыханием, сказала:
– Я умею летать.
Лёнька так резко отстранился от неё, что едва не упал, а лицо Валентины дрогнуло и застыло словно маска.
– А ты ещё спрашиваешь, почему никому не открывала! – проговорила она и, развернувшись, быстро зашагала к бабушкиному дому.
– Подожди! – крикнул Лёнька, бросаясь следом. – Ну, стой же!.. Валентина! Валя!..
Он схватил девочку за руку и сильно дернул. Валентина поморщилась от боли.
– Не сердись, ну, пожалуйста, – сказал Лёнька. – Ты думаешь, я решил, что ты врёшь? Просто… я никогда не слышал, чтобы люди летали. Ты мне расскажешь?
Валентина подняла глаза.
– Расскажу…
– Знаешь что, давай пойдём отсюда куда-нибудь, – предложил Лёнька. – Давай пойдём к речке, и ты будешь рассказывать, а я буду слушать.
– Пойдём! – обрадовалась Валентина. – Я возле речки никогда не была. Меня бабушка не отпускала, говорила, утоплюсь.
Лёнька не поверил своим ушам:
– Как же ты тут жила?! Может, ты и в лес не ходила?
– Не ходила… Я всё время дома была… или во дворе…
Лёнька почувствовал такую острую жалость к маленькой курносой Валентине, что остановился и топнул ногой:
– Больше ты не будешь сидеть во дворе! Мы пойдём с тобой в лес, пойдём на озеро!.. Ты сама увидишь, как здесь красиво! И пусть только твоя бабушка попробует нам запретить!
Валентина смотрела на Лёньку снизу вверх с выражением какого-то удивлённого восхищения.
– Расскажи, как ты летаешь, – попросил мальчик.
– Когда я ездила к морю, я заболела, – начала Валентина. – И мне так плохо было, что мама вызвала «скорую помощь». А она всё не ехала и не ехала… А мама сидела возле меня и ждала её, и плакала. А я хотела её успокоить, но не могла… А потом я закрыла глаза и вдруг взлетела!.. Так высоко, что сразу оказалась в небе… И я увидела море, и наш пляж, и лодки… И мне стало так хорошо, что у меня ничего не болит… И я полетела…
– Ты что, летела как птица?
– Нет, птицы машут крыльями, а я даже как будто и не двигалась… Я просто хотела лететь… и летела… Вдруг я вспомнила Синий Бор и смотрю: какой-то город… Я опустилась пониже, вижу – знакомая площадка: веранда, качели, цветы… А это, оказывается, был мой детский сад… И тут мне показалось, что меня кто-то зовёт… И я опять очутилась над пляжем, над домом, где мы комнату снимали… а потом сразу в своей кровати.
– Тебя твоя мама звала? – спросил Лёнька.
– Нет, меня доктор звал. А мама очень сильно плакала, она думала, что я умерла… Доктор сделал мне укол, а потом стал спрашивать, как я себя чувствую. Я ему стала рассказывать, как я летала, и тогда он отослал маму в кухню, а мне говорит: девочка, никогда никому про это не рассказывай. Я спросила, почему? А он сказал: потому что это был сон. Я спросила: а почему тогда нельзя рассказывать свой сон? А он рассердился и сказал: можешь рассказывать, но всегда говори, что это сон.
– А может, это и правда был сон? – спросил Лёнька.
Валентина метнула в него укоризненный взгляд:
– Нет. Мне даже показалось, доктор тоже знал, что нет…
– А ты больше не летала?
Валентина улыбнулась.
– В том и дело, что летала. Я же знала, что это всё по-настоящему… И мне очень хотелось ещё полетать. Я всё время пыталась… И вот однажды ночью у меня получилось. Я вылетела на улицу, а улица такая странная…
– А какая?
– Ну, как будто резиновая… Дома то сжимаются, то разжимаются… И ещё когда смотришь кругом, то кажется, что ты смотришь в воду и она всё время колышется…
– И ты не испугалась? – спросил Лёнька.
– Немножко испугалась. Но мне так интересно было, что я сразу перестала бояться. Я вдруг захотела увидеть папу.
– А где он был?
– В командировке, во Владимирово. И как только я про это подумала, так сразу увидела город – большой, не то что наш Синий Бор… Я как заскольжу куда-то вниз – и оказалась в тёмной комнате. Смотрю, мой папа спит и во сне ворочается, а на другой койке другой дядя спит. Это была гостиница. Я папу тихонько поцеловала, и он перестал ворочаться. А сама дальше полетела.
– А куда?
– Понимаешь, я подумала: раз Владимирово такой большой город, то какая же тогда Москва? И оказалась в Москве. Я её сразу узнала.
– Слушай, а ты не пробовала в какую-нибудь другую страну?..
– Конечно, пробовала. Только уже в другой раз. Я же почти каждую ночь летаю… Я и на Луне была, и на других планетах…
У Лёньки захватило дух:
– Вот это здорово! А ты инопланетян видела?
– Нет, инопланетян не видела. Там только такие, как я…
– Такие, как ты?
– А я тебе разве не сказала? Я же не одна умею летать. Таких людей много. А есть ещё такие… ну, в общем, существа… Есть добрые, есть злые…
– А что это за существа? – Лёнька прямо сгорал от любопытства.
Валентина некоторое время думала, как лучше ответить.
– Некоторые на зверей похожи. А некоторые на чудовищ. А ещё некоторые всё время меняются…
– А откуда ты знаешь, добрые они или злые? Злые очень страшные?
– Ну, в общем, да… Но там и так понятно, кто какой.
– Как это понятно? – выспрашивал Лёнька.
– Ну, как только ты кого-нибудь увидел, ты уже знаешь, какой он.
– А если злой?
– Если злой, тоже сразу ясно, чего от него ждать. Многим до тебя и дела нет…
– Ну а если ему есть до тебя дело? – не отставал Лёнька.
– Тогда я убегаю, – сказала Валентина и тихо засмеялась.
– Куда?
– Обратно в себя. И всё…
Лёньке стало совсем непонятно.
– Понимаешь, там летаю не я… – начала было Валентина.
– Как не ты? Ты что, всё придумала?! – Лёньку прямо в жар бросило. – А я тебе поверил!..
– Там летаю не я, – терпеливо повторила Валентина, – ну, не та я, которую ты видишь. Та, которую ты видишь, остаётся в кровати…
– А кто?.. – спросил Лёнька, чувствуя себя последним дураком.
– Понимаешь, я когда первый раз увидела себя сверху, я так испугалась!.. Я почему-то подумала, что я умерла. И от страха сразу вернулась в себя… обратно. А потом я поняла, что меня… ну, как бы две. Одна спит, а другая летает… Понимаешь теперь?
– Нет, – сказал Лёнька. – Та, вторая, которая летает, она какая?
– Да такая же, как первая!..
– Ты что, как матрёшка?
На этот раз Валентина звонко рассмеялась:
– Ну да!.. Мы все как матрешки. И ты тоже!..
– Я?! Откуда ты знаешь?
– Мне одна тётенька рассказала. Она живёт в Синем Боре и тоже летает. Мы с ней там однажды встретились, она такая добрая!.. И она столько всего знает!.. Мы теперь часто вместе летаем… А в жизни я её только один раз встретила.
– Почему? – спросил Лёнька.
– Ой, это очень интересно. Я её часто спрашивала, кто она такая и откуда столько знает. А она мне говорит: меня зовут Инна Владимировна, а знаю много из книжек. Только это не те книжки, которые в магазинах продают, другие. И ещё, говорит, если ты меня днём где-нибудь в городе встретишь, то сделай вид, что меня не знаешь. А мне так хотелось её днём увидеть и узнать, кто она такая. Ну вот, однажды я иду, смотрю: она!.. А рядом с ней какой-то дяденька. Я спряталась за дерево и стою. Тут она в автобус зашла, а дяденька остался. Я не удержалась, подбежала к нему и говорю: дяденька, а кто это с вами сейчас был? Он сначала удивился, а потом говорит: это Инна Владимировна Пожарова, главный инженер нашего завода. Представляешь?
– Представляю, – сказал Лёнька и вздохнул. – А тогда почему я не умею так, как ты?..
– У меня это случайно вышло, – ответила Валентина. – А другие специально учатся. А ты что, тоже хочешь летать?
– Ещё спрашиваешь!
Девочка задумалась.
– Знаешь, я попробую тебя научить, – наконец проговорила она.
– Честно?! А да-давай прямо сейчас! – Лёнька даже заикаться начал от волнения.
– Нет, не сейчас. Сейчас не получится.
– Почему? А когда?
Валентина пожала острыми плечами:
– Ну, может быть, завтра. Или послезавтра… Когда ты успокоишься. Ой, смотри, мы пришли!..
Лёнька даже не заметил, как они очутились возле Голубинки, – он был целиком захвачен разговором с Валентиной.
– Ну да, это наша речка, – рассеянно произнес он, продолжая думать над последними словами девочки.
Валентина села на бережок и долго глядела в воду, казавшуюся неподвижной. Затем она сорвала травинку и, как когда-то Лёнька, бросила её в реку.
– Течёт… – сказала Валентина, провожая травинку взглядом.
Она подняла голову и посмотрела на другой берег Голубинки, а потом огляделась по сторонам.
– Как здесь хорошо, а я даже не знала!.. – произнесла Валентина и с благодарностью взглянула на Лёньку. – Я даже не знала, что может быть так красиво…
– Ну да! Ты же по всему миру летаешь!.. Ты же на другие планеты летаешь!..
– Ну и что? Это ведь совсем ничего не значит, – с какой-то особенной, недетской интонацией проговорила Валентина. – Мир это одно, а здесь – совсем другое…
– Да, здесь совсем другое, – согласился Лёнька.
ПЕРЕД РАЗЛУКОЙ
Вечером Лёнька снова пришёл к дому бабки Долетовой: а вдруг ему удастся ещё раз увидеть Валентину? Мальчик простоял под домом, наверное, целый час – пока на крыльцо не вышла сама Долетова.
– Что, долго ещё будешь стену подпирать? – противным надтреснутым голосом крикнула она. – Спит Валентина!.. И ты иди… ухажёр!..
Лёнька покраснел так, что даже в темноте, наверное, было видно, и почти бегом покинул бабкин двор.
– Баба Яга – костяная нога!.. – сквозь зубы пробормотал он, выскочив в улицу. – Мало тебя Кадило пугал…
По дороге домой мальчик увидел Акимыча, который запирал курятник, и подошёл пожелать ему спокойной ночи.
– Что, Лёнька, новый дружок у тебя? – спросил дед Фёдор.
Мальчик почувствовал, что снова краснеет.
– Какой дружок? Она же девочка…
– Девочки, брат, косы носят. И в платьях ходят, – сказал Акимыч. – Или нынче всё наоборот?
– Какая разница, в чём они ходят? – насупился Лёнька.
– А, нету разницы? – старик попытался рассмотреть Лёнькино лицо. – Ну, ладно, хорошая девчушка-то?
– Хорошая, – напряжённым голосом ответил Лёнька. – А ты разве её не знаешь? Она же сюда приезжала…
– А что с того, что приезжала? Просидела у Катьки под юбкой, как мышонок под веником.
– Её Долетова никуда не отпускала, – заступился за Валентину Лёнька. – Она же маленькая была!.. А ты чего её с собой в лес ни разу не взял?
– Эка!.. – удивился Акимыч. – А ты чего это с меня допрос снимаешь?
Лёнька упрямо молчал. Дед Фёдор почесал бороду.
– А чёрт его знает, – сказал он. – Я от Катерины-то подальше держусь, а девчонка… кто её знает, что за девчонка… Опять же, чего мне в их дела нос совать?
Акимыч помолчал и, не дождавшись ответа, заговорил снова:
– Я, Лёнька, признаться, целый день про другое думаю. Сон наш с тобой один на двоих вспоминаю. Не идут у меня из головы эти терема, хоть ты что!.. Это какие же мастера нужны, чтоб такие дворцы выстроить!..
– А ты разве не мог бы?
– Хе! Про это и думаю, уже голова трещит.
– Ну и что?
– Кажись, смог бы. Ну, ладно, беги домой, вишь, темень нынче какая…
…Лёжа в своей постели, Лёнька думал о том, что Валентина сейчас наверняка летает и видит разные диковинные страны, о которых Лёнька не имеет даже представления… Ему вдруг стало так жалко себя, что зачесались глаза. Потом Лёнька представил, как Валентина летит к далёкой планете – крошечная и хрупкая – в чёрной необозримости космоса, и чуть не заплакал – на этот раз от пронзительной жалости к ней…
Затем Лёнька вспомнил, что Валентина обещала научить летать и его. Он тут же представил, как они поднимаются над Песками и, взявшись за руки, плывут в тёплом небе, подобно облакам, а внизу медленно течёт земля… Мальчик так размечтался, что не заметил, как в комнате появился Хлопотун.
– Лёня, – негромко позвал домовой.
– А?.. Что? Кто это? – Лёнька протёр глаза, как человек, внезапно разбуженный после крепкого сна. – Что случилось?
– Ничего, – ответил Хлопотун. – Нам с тобой пора на посиделки.
– Посиделки?..
Лёнька не знал, что ответить, в эту ночь он впервые предпочёл бы одиночество компании домовых…
– Я всё понимаю, – глуше обычного проговорил Хлопотун. – Но тебе нужно пойти, Лёня.
Не говоря ни слова, мальчик выскользнул из постели и быстро оделся.
…В доме Егора Сеничева Лёнька увидел, кроме прочих, Пилу и Соловушку.
– Здравствуйте… то есть… доброй ночи, – сказал им Лёнька. – Как поживаете?
– Благодарствуй, хорошо поживаем, – ответила Соловушка. – Федосья нас не трогает, а больше нам ничего и не нужно.
– А чего больше-то? – подхватил Пила.
Лёньке показалось, что оба они, тем не менее, чем-то озабочены или взволнованы. Мальчик перевёл взгляд на Толмача.
– Садись, Лёня, – сказал старый домовой. – Мы тебя нынче потревожили, ну да уж не взыщи.
– Ничего, – ответил Лёнька, присаживаясь на лавку. – Я думал, случилось что-нибудь…
– И то, – сказал Толмач. – У нас каждый день что-нибудь да случается. Вот Пила женился, Выжитень домой к себе вернулся…
– Я, я тоже теперь в доме живу!.. – крикнул нетерпеливый Панамка.
Этого Лёнька не знал:
– Ты – в доме?.. У Мойдодырова? А если он…
– Нет, он согласен.
– Откуда ты знаешь?
– Ха! – сказал Панамка. – Я все его мысли про нас читал… с тех пор, как он в город приехал. Сперва он хотел дачу продать. Затем подумал, что, если кто купит дом с нечистой силой, то потом ему, Мойдодырову, не поздоровится. Он тогда в библотеку пошёл…
– В библиотеку, – подсказал Лёнька.
– Ну да, где книжки… И говорит: дайте мне такую умную книжку, в которой было бы про домовых написано. Вот дали ему такую книжку, он и прочитал, какие мы хорошие и как нас в дом нужно зазывать. В эти выходные приедет… меня зазывать, а я уже в его доме живу!..
– Здорово! – воскликнул Лёнька. – Я его тогда в лес свожу, а то обещал…
Домовые переглянулись, и опять мальчику показалось, что они знают что-то такое, что неизвестно Лёньке, но почему-то молчат…
– Вот видишь, Лёня, – снова заговорил Толмач, – как много всего произошло с того дня, как ты приехал в Пески… Помнишь, как ты в первый раз зашёл в этот дом?
– Помню, – ответил Лёнька, томимый какою-то неясною тревогой.
– И как я сомневался в тебе? Но твой Хлопотун оказался мудрее меня. То, что должно было случиться, случилось…
«Нет, не хочу!.. – взмолился Лёнька, чувствуя, как что-то неотвратимое надвигается на него. – Я ничего не хочу!.. Пусть всё останется по-прежнему!..»
Кто-то из домовых прерывисто вздохнул. Рядом с Лёнькой часто-часто засопел Панамка.
– Ну, тогда расскажи нам свой сон в ночь на Ивана Купала, – попросил Толмач, и в его голосе больше не было пугающих ноток.
– Конечно! – с облегчением выдохнул Лёнька. – Я видел наши Пески!.. Какими они станут в будущем. Дома такие, как в сказке… Есть совсем новые, ещё стружкой пахнут… Усадьбы большие, больше, чем у бабушки, наверное, раз в десять. В каждой усадьбе – сад.
Панамка потеребил Лёньку за рукав:
– А домовые там были?
– Домовые, наверное, спали… Был день…
– Ну а людей-то ты видел? – спросил Выжитень.
– И людей не видел…
Тогда, во сне, это не показалось Лёньке странным, но сейчас он задумался: кто-то ведь жил в этих расписных теремах, кто-то обрабатывал поля за деревней, иначе весь Лёнькин сон – просто фантазия, мираж в пустыне забвения… И вдруг его память озарила короткая и яркая вспышка.
– Вспомнил! – закричал он и даже вскочил с лавки. – Я видел детей!.. Дети!.. Они играли в саду, и их было много!.. Как я мог про это забыть?!
– Ну, если ты видел детей, значит, всё в порядке, – довольно проговорил Толмач, а все прочие домовые радостно загудели.
– А другие деревни? – осторожно спросил Пила. – Ты видел другие деревни? Может быть, ты видел Харино?
– Нет, – чувствуя неловкость, ответил Лёнька.
– Да не бойся ты! – подмигнул Пиле Кадило. – Переселишься обратно в Пески, делов-то!..
– Я думаю, что переселяться никому не придётся, – заговорил Толмач. – Когда над полем идёт дождь, он поит каждый колосок, когда светит солнце – оно каждый колосок освещает. Жизнь вернётся во все деревни…
– А когда она вернётся, ты часом не узнал? – спросил у Леньки Кадило.
– Я и так знаю, – ответил мальчик с такой уверенностью, что все домовые мгновенно повернулись к нему да так и застыли.
– Это будет, когда я вырасту. Вам осталось подождать не так уж много. Вот сколько лет живут домовые?
– Это смотря как живут, – Толмач посмотрел на Панамку и тут же опустил глаза. – Раньше жили долго, теперь…
– Вам нужно продержаться, – убеждённо сказал Лёнька. – Я обязательно вернусь сюда и помогу вам всем. Я знаю, как!..
– Что же ты сделаешь… один? – спросил Толмач.
– Я не один! Не может быть, чтобы я был один!.. Я даже знаю ещё одного человека, который приедет сюда жить!..
– Кто же это?
– Валентина, – ответил мальчик.
Он и сам не знал, как вырвалось это слово, но в следующую секунду Лёнька уже не сомневался, что так и будет.
– Валентина? Это ведь Кадилина будущая хозяйка? – уточнил Толмач. – Ну, Кадило, что ты нам скажешь насчёт Валентины Долетовой?
– Да никакая она не Долетова, а Журавлёва!.. И вообще на бабку свою не похожа. Только ведь старуха моя любит всех под себя подминать!..
– А ты на что? – строго спросил Толмач. – Это должно быть сейчас твоё главное дело – не дать ей сломать Валентину.
– Да её никто никогда не сломает! – с гордостью сказал Лёнька. – Тем более какая-то Долетова…
– Мой Мойдодыров тоже, может быть, здесь жить будет!.. – вставил Панамка.
– Очень нам нужен твой Мойдодыров!.. – незамедлительно отозвался Кадило. – Пускай в городе сидит… вместе со своей пианисткой…
– А вот тут ты не прав, – перебил его Толмач. – Деревне нужны и писатели, и музыканты… И художники нужны…
– Тоже мне писатель! – упорствовал Кадило. – Что он про деревню знает?..
– А как же он узнает, если будет в городе сидеть? – повысив голос, спросил Толмач. – Конечно, здесь для него всё новое, непонятное… А наше дело – помочь ему понять, а не пугать и гнать из деревни… А поймёт он – и привяжется к Пескам, и полюбит… Ты хоть знаешь, сколько великих книг было написано в русской деревне?
– Откуда ему, он же в библотеку не ходил!.. – ввернул Панамка, скорчив уморительную гримасу.
– Это ты… про меня? – зловеще спросил Кадило. – Это значит, ты за коробку конфет продался и теперь вот как заговорил…
– Ничего я не продался! – вспылил Панамка. – Мойдодыров хороший человек, он уже много понял… и ещё больше поймёт!.. А я о нём заботиться буду.
– Молодец, Панамка, – похвалил домовёнка Толмач. – Мы тебе все поможем. А если у писателя на самом деле талант, представляете, как однажды он прославит наши Пески?
Кадило проворчал что-то нечленораздельное, из чего можно было разобрать только «прославит» и «кикимора-бражница». Лёнька понял, что Кадило остался при своём мнении, но сам он в который раз подивился мудрости Толмача.
– Писатель должен жить бок о бок с крестьянином, – говорил старый домовой. – И хорошо, что Мойдодыров пишет для детей. Ну кто им скажет, что самый важный и самый красивый на свете труд – это труд земледельца? Вот ты, Лёня, кем раньше хотел стать?
– Космонавтом, – ответил Лёнька, отчего-то застыдившись. – У нас в классе все мальчики хотят быть космонавтами… Но это давно было, теперь я хочу работать здесь.
– Это потому что ты узнал и полюбил деревню, – сказал Толмач. – А если её полюбит писатель, представляете, скольким детям он передаст эту любовь?
– Мы с ним вместе будем сказки сочинять, – пообещал Панамка. – Мы ещё про такого домового сочиним, что все ахнут!..
– Лёня!.. – неожиданно громко сказал Толмач, и Лёнька вздрогнул – звук собственного имени показался ему чужим. – Мы хотим сделать тебе маленький подарок…
– А разве сегодня праздник? – спросил Лёнька, вспомнив свадьбу домовых и деревянную свистульку в виде птички.
– К сожалению, нет, – с грустью, как показалось Лёньке, ответил Толмач. – И подарок мы сделаем тебе на будущее…
– Спасибо. А какой?
В лапах у Толмача было пусто, и в горнице Лёнька не видел ничего, хотя бы отдалённо напоминающего волшебный короб с подарками…
– Когда ты уедешь из Песков, – начал доможил, и его слова кольнули Лёньку в самое сердце. – Ну, рано или поздно ты ведь уедешь домой?.. Так вот, оставаясь в Москве, ты сможешь видеться с нами, когда этого захочешь…
– Правда?! А как?
– Мы можем приходить в твои сны. Все вместе или поодиночке… Тебе стоит только пожелать – и мы появимся.
– Нет, правда?! Вот это да! А… я же буду спать… Это же будет простой сон!..
– Совсем не простой, – возразил Толмач. – Сон – это тоже жизнь, только иная… И не верь никому, кто скажет, что сны – это чепуха и выдумки. А для тебя это ещё дверь, через которую мы можем проникнуть к тебе. Если, конечно, ты этого захочешь…
– Конечно, я захочу!.. Ещё как!
– Ну так что, принимаешь подарок? – спросил Пила, совсем как несколько дней назад, и домовые засмеялись, но как-то не очень весело.
– Принимаю, принимаю, я вам не дам скучать!
– Вот и хорошо, – Толмач вдруг поднялся из-за стола, и все домовые тоже встали. – Тебе пора, Лёня.
– Пора? Куда?
– Спать. Тебе нужно хорошо выспаться.
– Зачем?..
– Пойдём, – Хлопотун взял Лёньку за руку. – Прощайся и пошли.
Мальчик послушно поднялся:
– Долгой ночи!..
– Долгой ночи!.. – нестройно ответили домовые.
– Какие-то они все не такие, – сказал Лёнька Хлопотуну по дороге домой.
– Почему не такие? Обычные… – голос у Хлопотуна был «осенний» – похожий на шум ветра в сухой листве…
– Нет, не обычные. Ты тоже не обычный. Почему ты всё время молчал?
– А хочешь, я расскажу тебе сказку перед сном?
– Хочу!
– …Жил-был мальчик, – сказал Хлопотун, когда Лёнька шмыгнул в свою постель и свернулся клубочком. – Он жил в большом городе и вот однажды приехал в деревню…
– Это про меня?
– Почему про тебя? Вообще про мальчика, – Хлопотун опустил мягкую лапу на стриженный Лёнькин затылок.
– А когда я был маленький, мне мама рассказывала сказки про меня, – пробормотал Лёнька, зевая. – Ну и что дальше?
– А деревня, куда он приехал, была заколдованная. Её заколдовал один волшебник, он сделал так, что земля возле деревни стала родить только серые камни…
– Как тот валун? – Лёнька поднял голову. – Значит, это были Пески?..
– Не обязательно, ложись, – Хлопотун укрыл Лёньку разноцветным одеялом. – И тогда все люди ушли из деревни…
– Куда? В город?
– В город… и в другие деревни… Осталась только одна старушка, очень древняя, которая не ушла вместе со всеми. Эта старушка сама была волшебницей, доброй волшебницей. Но она не могла расколдовать деревню… И вот мальчик пришёл к ней и спросил: чем можно помочь этой несчастной земле? «Про это знает только тот, кто её заколдовал», – ответила старушка и рассказала мальчику, как найти злого волшебника.
И мальчик пошёл к нему. Он нашёл волшебника в чаще густого леса…
– Волшебник был страшный?
– Представь себе, нет. Волшебник был грустный. «Зачем ты заколдовал деревню? – спросил его мальчик. – Теперь в ней никто не живёт, и она совсем мёртвая…»
«Она уже давно мёртвая, – ответил волшебник. – Она умерла, когда люди разучились любить землю, на которой они живут… Я наколдовал эти камни, надеясь, что в людях проснётся сочувствие к ней, а затем воскреснет любовь… Но я ошибся, в их сердцах милосердия не больше, чем в серых камнях. Ни один из людей не попытался спасти родную землю…»
«Но неужели этой деревне нельзя помочь? – воскликнул мальчик. – Я сделал бы всё на свете, чтобы она ожила!»
«В самом деле? – спросил волшебник. – Ну что ж, тебе стоит только убрать камни с полей – и она оживёт».
Вернувшись в деревню, мальчик рассказал доброй старушке, какое условие поставил перед ним волшебник.
«Я помогу тебе, – сказала старушка. – На самом деле, чтобы избавить поля от камней, тебе нужно найти один-единственный камень – мать всех этих валунов – и закопать обратно в землю. Тогда её дети последуют за ней, и поля освободятся».
«А как же я найду мать серых валунов? – спросил мальчик. – Может быть, она самая большая из всех?..»
«В том-то и дело, что отличить её от остальных камней невозможно, – ответила старушка. – Но я дам тебе волшебный напиток. Ты выпьешь его и начнёшь понимать язык серых камней. Так ты сумеешь найти их мать…»
«Так, значит, эти камни живые?» – удивился мальчик.
«Конечно, живые, и скоро ты в этом убедишься. Но запомни, что ошибаться тебе нельзя. Ты должен угадать нужный камень с первого раза».
И мальчик, выпив волшебный напиток, отправился в поле, где сразу услышал множество голосов.
«А ну подвинься, болван, ты меня раздавишь!..» – кричал один камень другому.
«И не подумаю! Двигайся сам, а мне и здесь хорошо!..»
«Замолчите вы оба, не то я покажу, как мешать мне спать!» – пригрозил третий.
«Ага, понятно, вы братья, – подумал мальчик. – А ну, поищем вашу матушку».
Однако сколько он ни ходил по полям, засеянным серыми камнями, он слышал только споры и препирательства.
Но вот, когда солнце уже клонилось к закату, мальчик услыхал чей-то плач.
«Что с тобой? Отчего ты плачешь?» – спрашивал один камень у другого.
«Я плачу оттого, что хочу лежать на берегу быстрой реки и слушать, как поёт вода… А вместо этого я целыми днями слушаю, как ругаются мои братья…»
«Бедное моё дитя! – сказал лежащий рядом невзрачный камень. – Как бы я хотела помочь тебе, но, увы, я тоже должна оставаться на этом поле…»
«А, так это ты мать всех этих камней! – закричал мальчик. – Сейчас я закопаю тебя и освобожу поля от твоих гадких детей!..»
И он уже вонзил в землю свою лопату, когда мать серых камней сказала: «Прошу тебя, не принуждай моих деток уйти в сырую землю!.. Отнеси меня на берег быстрой реки, где мы найдём покой и счастье!..»