Все, что у меня есть, чтобы сделать вас счастливее

С тех пор и началась великая карьера путешественника, военного разведчика, писателя и просто удивительного, на мой взгляд, человека, Владимира Клавдьевича Арсеньева. Исполнение его мечты – взглянуть на Дальний Восток, которое впоследствии, превратившись в исследование, стало делом всей его жизни, началось с того, что ему пришлось долгое время просить начальство перевести его в Восточную часть России. На это ушло два года и, наконец, Владимир Арсеньев получил звание поручика и долгожданный перевод на Дальний Восток. Владимир Арсеньев – это уникальный человек и плоды его путешествий бесценны. Он никогда не считал свои неудачи и говорил: “Ничего не делается сразу, ко всему надо приспособиться и присмотреться.” В честь Владимира Клавдьевича и его заслуг перед

отечественной наукой был назван город Арсеньев. Существует легенда о том, что во время одной из своих экспедиций он стоял на вершине сопки Увальной и, глядя на раскинувшееся перед ним село, сказал о том, что когда-нибудь здесь появится город. Так и произошло. Владимир Арсеньев открыл людям Уссурийский край и написал книгу об этом, которую так и назвал “По Уссурийскому краю”. Его произведения – отчеты о его

путешествиях, целые дневники, где он повествует о своих эмоциях и Оды, обращенные к Дальнему Востоку. Несмотря на то, что выражение его лица слишком быстро приняло строгий вид, Владимир Арсеньев не утратил своего светлого взгляда, взгляда созерцающего и открытого. Именно это больше всего поразило меня: его необыкновенное видение природы, видение простых и обыденных вещей по-особенному, как бывает часто у детей, которые впервые заметят что-то и не потеряют возможности дофантазировать увиденную картину. “В этой игре света и тени лес имел эффектно-сказочный вид. Так и казалось, что вот-вот откуда-нибудь из-за пня выглянет маленький эльф в красном колпаке с седой

бородой и с киркой в руках.” Это цитата, взятая из книги Владимира Арсеньева “Сквозь тайгу” отражает то тонкое отличие описания природы путешественника от описания природы любого другого человека. Я говорю сейчас о путешествии не как о профессиональном долге, а как о способе познания мира и изысканном удовольствии. Даже чайки в представлении Владимира Арсеньева – это не просто птицы, это “кокетливые” существа со “стройными ножками” и “равнодушными” взглядами. Он стремился отправиться на Дальний Восток еще с самого юношества. Только представьте себе: если бы не его упорство и непреклонность, вызванные огромной любовью к этим краям, сколько бы мы не увидели, сколько бы мы не услышали и сколько бы мы не почувствовали…

ЛОШАДЬ С ГОРБОМ

На рассвете Федя Окунев радовался солнцу, днем – траве, а ночью любовался звездным небом. Таких людей редко встретишь особенно потому, что для счастья они просят совсем немного. По обычаю своему, он сидел и писал сказку, вообще он любил сочинять сказки. На столе стояла большая свеча в графитовом подсвечнике и старая чернильница, как будто переданная Окуневу кем-то, а этому "кем-то" – целым поколением.

Семья Паратынских, больше известная из-за матери, которая всем в деревне вязала на зиму варежки и носки, недавно переехала в новый дом.

И вот однажды их сын Мишка подошел к отцу и говорит:

– Папа, папа. Вот здесь прочитай. Я хочу себе такую же лошадку… Нет! – отрезал он сразу после своего же высказывания.

– Хочу не просто лошадку, хочу себе такого друга, чтоб он мне во всем помогал и мне было не грустно одному, папа! – продолжал Мишка. Ребенок положил книгу папе в руки, не отрывая от страницы свой маленький пальчик в том месте, где было описание той самой лошадки, о которой мечтал мальчик.

– Чушь! Я не буду это читать! Начитаешься сказок, а потом этим бредишь…Как Окунев мог подражать такому низкопробному жанру?! – отрезал отец.

– Папа, но ведь это разве имеет значение? Мне казалось, что лошадка и мальчик в сказке – это пример настоящей дружбы. Разве это не так? –

Мишка внимательно посмотрел на отца снизу вверх.

Паратынский молчал и со своей "взрослой крутостью" и надменность отводил взгляд, когда сын разговаривал с ним. Мишка давно хотел себе друга. Сказка показала ему, что все в этой жизни прекрасно, когда рядо есть верный друг и товарищ. Мишка заплакал, как заплакал бы любой другой человек, если бы его надежды рухнули. Он жаловался самому себе ходил по комнате один и представлял своего друга рядом с собой. Миша даже выходил на улицу и спрашивал у прохожих:

– Вы не видели моего друга?

А затем показывал им изображение лошадки, которое он нарисовал по ее описанию из сказки. Люди проходили мимо, не обращали внимания на мальчика, но он мечтал и ни капли не сомневался в том, что найдет своего друга.

– Я тебе обещаю, лошадка, что мы с тобой обязательно встретимся! – говорил он, смотря на звездное небо.

Была уже ночь. Окунев все еще писал. Писал до тех пор, пока к нему не заявился его друг Ивановский. Он зашел к нему без стука, без приветствия, как бывает только тогда, когда заходишь к своему родному человеку. Наступило минутное молчание и совсем не неловкое, а скорее нужное, как отдых перед разговором, от которого они оба устанут.

– Я не представляю себе, друг мой, – начал Окунев. – Мои рассказы перестали читать, они никому неинтересны. Тишина после "Бабкиной шапки". Тишина после "Летних ночей". Все, что я писал после "Лошадь с горбом", людям не приносит плоды. Их не читает никто и нигде их не хотят печатать, – закончил свою речь Окунев жалобным голосом с продолжительным вздохом.

– Я, кажется, тебе уже говорил, – начал Ивановский. – Не нужно было подражать вычурным стилям вроде Клоповского. Ты оторвался от своей почвы, от народа, который дал твоему творчеству такие могучие соки. Ты писал изумительно-тонкий детский фольклор, ты совершил ошибку и не стал разрабатывать этот стиль, а пытался подражать модному, чуждому людям стилю…

– Детский фольклор? – удивился Окунев. – Я писал вовсе не для детей, с чего ты это взял?

– Понимаешь, мышлению детей свойственна образность, в каждой твоей строчке есть материал для художника, а каждый ребенок – художник. Как ты не понимаешь, Окунев, взрослые такого не ценят, их мир настолько отсырел, что, увидев красочное описание гривы лошади, они тотчас же швыряют эту книжонку своему дитя. Они не понимают, что все мы – это и есть те добрые и злые волшебники, все мы – золотые рыбки и говорящие щуки, Иваны-дураки и Емели.

– Может ты и прав, это слишком вычурно по сравнению с рассказом "Лошадь с горбом". Я оторвался от народных