Сверхновые

Если бы не подозрение, что Беляевский обманул её, Кимико всё равно не использовала бы Уриэци – пока не видела необходимости.

– Госпожа, к вам гость, – прошептала Бун за дверью.

– Пусть войдёт.

Дверь чуть слышно шаркнула по пазам.

Парень шлёпнул тапочками – раз и два. Кимико почувствовала его опаску, недоумение, интерес и лёгкое возбуждение. Ещё бы – три хорошенькие девушки в традиционной одежде пристали с расспросами и затащили в особняк за высоченным забором, про который ходили слухи, что он заброшен и облюбован демонами.

– Хорошего дня, госпожа Сакаи, – сказал парень, стоя в отдалении. Богатство дома и три служанки приуменьшили его в росте. Он представился: – Я – Кэзуки Мацуда.

Кимико напряглась.

Стоит ли надеяться, что так совпало? Или пора принять к пониманию, что гниющие руки Андрея потому до сих пор не тронули холодом её шею, потому что было не время? Он хотел, чтобы она подумала сейчас, что это время наступает? Он хотел сейчас запугать её! Смутить, как себ Дуата, и заставить отказаться от участия в этом деле.

Кимико краем глаза поймала Мацуду за фирменную зелёную куртку. Почтовый курьер, значит. Он стоял в почтительной позе. Если он согласился потратить рабочее время на левое приключение, наверняка он уже доставил посылки, и лисы пообещали ему хорошие деньги.

– Мацуда-кун, проходите.

Он остановился в двух метрах и спросил:

– Что мне нужно сделать?

– Назовите число от 1 до 19.

– 15, – с замешательством ответил Мацуда.

– Почему 15?

– Я родился 15 марта.

Кимико отсчитала пятнадцатый Уриэци, достала его – он потянул её ладонь вниз. Из левого ансени она вытащила средним пальцем стандартное кольцо встройки и поднялась.

Мацуда смотрел на её руки.

Она сжала кольцо двумя пальцами, и оно чуть щёлкнуло, расправляясь, пока она подходила. Подняв кольцо перед собой, Кимико вставила в него Уриэци – тот ожил белым инеем по краю, – и резким движением вбила в грудь курьеру, и отшагнула, давая ему рухнуть.

Кимико Сакаи жива.

Убитый ребёнок

– Рон, идёшь?

Карандаш полетел у Рональда из пальцев. Он глянул поверх коробок с бумагами и увидел Джо, растёкшегося по косяку. Джо Манн, новый помощник Дайаны – парень с безумными глазами, рыжий, тонкий и хваткий, как хорёк, – скалил острые зубы.

Часы над дверью показывали скорый полдень.

– Куда? – напрягся Рональд, который до ланча собирался разгребать документы по новому делу.

Джо закрутил себя в талии, заглядывая на часы у себя над головой.

– Да они же стоят, – сказал он, подняв мизинец.

Безобразие.

Рональд двинул мышкой, и проснувшийся ноутбук подтвердил, что близится два. Надо бы поторопиться в кафе, если он не хочет пропустить ланч. Вот только он не понял, с чего вдруг Джо позвал его, к тому же с таким видом, будто это обычно. Они работали вместе в адвокатской фирме «Раскингс и Трэвор» не больше месяца, и самый долгий их разговор произошёл в лифте на тему дрянного кофе.

За спиной Манна прошли трое в чёрных костюмах, и Рональд проводил их взглядом по стеклянной стенке кабинета. Он их не знал.

– Спасибо, Джо, не дал умереть голодной смертью, – пошутил он и вцепился в край стола, осматривая бумаги. Было немного жаль оставлять всё сейчас, когда мозг работает на полную.

Кстати…

– Идёшь?

– Да-да, сейчас, – Рональд выловил карандаш и зацарапал им по краю исписанного листа. – Секунду…

– А ты работяга, Рон.

Джо просочился в кабинет, судя по тому, что зазвучал громче:

– Говорят, шпаришь, как проклятый, второй месяц подряд. Не ешь, не спишь. Э? – Что-то скрипнуло, и он засмеялся с присвистом: – С-с-с…

Рональд поднял глаза и почувствовал, что закипает.

Джо Манн торчал перед столом раскисшим телом в синем костюме и небрежно наброшенном бело-сером плаще, словно пьяный, но его рука твёрдо держала за верх рамку с фотографией Вивиан. Рону было неприятно и это, и поскрипывание ногтей Джо по стеклу.

Ещё тогда, в лифте, Рон обратил внимание, что они у Джо довольно длинные и ухоженные.

– Поставь, – Рон завертел карандаш в пальцах.

– Ага, – Манн чесанул себя за ухом. – Это ради неё?

– Что?

– То, как ты рвёшь задницу?

– Я познакомился с целеустремлённостью гораздо раньше, чем с ней, – ответил Рональд шутливым тоном. Имени Джо никогда не появится в списке его гостей.

– Я повидал много дерьма, и некоторое дерьмо неизменно: баба старается для себя, мужик старается ради бабы. Не, – Джо прочистил горло, – не так выразился. Мужик старается ради того, что связано с конкретной бабой или вообще с бабами.

Рональд был не согласен. Он подвигал бумажки на столе и молча покатил под собой кресло на колёсиках.

– Я бы, – Джо театрально развернулся, и подхватил фоторамку другой рукой, как Гамлет – череп, – познакомившись с такой девушкой, захотел бы ей сказать: «Эй, малыш, я успешный юрист, и через пару лет я стану партнёром в фирме, так что скорее выходи за меня замуж, пока не нашла кого получше». У меня было бы уже куплено какое-нибудь пошлое кольцо с синей, как её глаза, бирюлькой, – и подмигнул.

Рональда покоробило. Манн, оказывается, чертовски проницателен. Или всё настолько очевидно? Ну и чёрт с ним.

Он встал и обошёл стол.

– Я бы совершил ошибку, – сказал Джо, убирая руку за спину.

– Заканчивай, Джо. Пошли уже, – Рональд застегнул пиджак и застыл с облившимся жаром сердцем, держась за пуговицу. Он увидел Вивиан.

Он говорил ей, где работает, но не ожидал увидеть её здесь.

Она стояла на пороге с бледным растерянным лицом, распахнув блестящие глаза, с белой коробкой в руках. Ей безумно шла эта мужская фетровая шляпа, кокетливо присевшая ей на левое ухо, этот голубой шарф-хомут, и эта короткая, до бедра, лёгкая чёрная куртка. Расстёгнутая, она приоткрывала что-то в тонкую полоску. Ножки в белых джинсах в обтяжку спускались в грубоватые ботинки на каблуках. Левое колено трогала, покачиваясь, маленькая сумка, свисающая с локтя на цепочке.

И Рональд, вернувшись любоваться лицом Вивиан, тут же проводил её странный взгляд в сторону Джо Манна, и укол ревности вывел его из ступора. Джо опередил его:

– Я вас оставлю, – и пошёл, унося фоторамку.

– Эй, Джо!

Вивиан посторонилась, и тот, прижав руку к груди, деланно поклонился и махнул мимо. Только хлопнули полы плаща. Рон повёл челюстью, но, посмотрев на входящую девушку, предпочёл потом поиграть с Джо в догонялки. Вивиан выглядела так, будто сейчас заплачет.

– Привет, Рон.

– Привет, – и он понял, что до сих пор не сказал ей ни слова. У неё должна быть серьёзная причина прийти к нему на работу, и без звонка, а он так холоден. – Проходи, проходи… – и, потерев руки, показал ей на офисный диванчик у окна, – располагайся. Как дела?

– Н-неплохо, – неуверенно ответила Вивиан. Она не стала садиться, а протянула ему коробку, перевязанную голубым шнурком. – Это тебе. Я попробовала их сегодня в кондитерской, и решила угостить тебя.

Рон принял, попутно отметив логотип с вишнями.

– Спасибо. А что это?

– Французские пирожные «Шу». Очень вкусные. – Она закинула цепочку на плечо. – Извини, что отвлекла. Ты говорил, что у тебя ланч в два, и я подумала, что у тебя сейчас может выдаться свободная минутка…

Рональд услышал неправду. К тому же он задержался, и, если бы он ушёл пару минут назад, Вивиан пришла бы в пустой кабинет. Она не хотела его застать? И принесла это?

– Ты себя нормально чувствуешь? – спросил он, сделав шаг к столу. – Что-то ты бледная.

– Да, Рон, всё отлично. Я не хочу тебя задерживать… Я пойду.

– Нет! Подожди…

Он перерезал канцелярским ножом шнурок и открыл коробку. Девять круглых пирожных, похожих на банки с кремом для лица, с приткнутыми под крышечки ягодами и листиками мяты. Под крышкой коробки – сложенный листок бумаги на скотче.

Рональд оторвал его, раскрыл и прочитал: «Дорогой Рон! Ты один из немногих, с кем мне было приятно пообщаться в Чикаго. Спасибо за то, что ты спокойно понял, что я ничего не хочу. Ты хороший человек. Пусть твоя жизнь будет красивой и полной удовольствия, как эти пирожные. Я улетела в Бостон. Ещё увидимся. Вива».

В виски стукнула боль. Внутри стало пусто.

Рон посмотрел на Вивиан – та отвернулась.

– Сядь. Я очень тебя прошу.

– Тут не о чем говорить. Просто… спасибо, – как-то заморожено у неё получилось, и она, подхватив сумочку, сделала движение к выходу.

– Вивиан! Нет, объясни! Что случилось? – глаза Рональда полезли на лоб – он вспомнил Молли Арад, которая билась об заклад, что у него с Вивиан ничего не получится. – Что не так? Что я не так сделал?!

Ведь он так аккуратно и ненавязчиво ухаживал за ней! Сначала – сделав выводы из разговора с Молли, затем – лучше узнав саму Вивиан. Естественно, что она не хотела каждому встречному объяснять про сплошь неудачный опыт отношений, всё больше замыкалась, отказываясь уже не только от присутствия мужчины рядом, но и от женской компании. Рональд занял место в пустующей френд-зоне, видя, что это единственно верный и надёжный старт. О соперниках он не беспокоился. Последнего, про которого вспоминала Молли, Вивиан отшила ещё летом.

Он настроился, что Вивиан – только его.

– Пожалуйста, скажи! – умоляюще сказал он. – Не уходи так.

Вивиан не сделала шаг, и Рональд, подскочив, оттеснил её на диванчик, куда и усадил почти насильно. Присев, взяв её за руки – за её маленькие, горячие, сливочные ручки – он умилился и разозлился.

– Рональд, без четырёх два. Не успеешь.

Бросает его и говорит про ланч!

Рональд чувствовал, что горит.

– В половине пятого у меня будет, где перехватиться, – Рональд отмахнул это головой. – Так что случилось?

– Это… трудно объяснить. У тебя всё равно нет времени. Лучше пойди и перекуси нормально.

– Вивиан!

– Рон… – изогнутые брови Вивиан поползли к переносице.

Он замял крепкое словцо.

– Не надо так держать.

– Прости, – он глянул на её руки в своих и отпустил.

– Я не хочу ничего объяснять, Рональд. Ты всё равно скажешь, что это глупо, и этого не может быть. Давай просто попрощаемся, хорошо? – она топила его в своих морях перед бурей.

Эти глаза были первым, что он увидел – глаза цвета вод, гор и неба в рекламе отдыха на острове Санторини. Лазурные и пронизанные солнцем, невинные, мечтательные, они раз и навсегда выбили из его головы задницу Дайаны Трэвис. И когда Рональд опомнился до того, чтобы разглядеть всё остальное, он воспарил над землёй. Он понял, что Создатель наспех обстругал кусок дерева и назвал его Рональдом Бросом, а для Вивиан Смоуэл взял молочную карамель и придал ей форму совершенства. К тому же Создатель наделил Вивиан характером кошечки, не дал её никому, и свёл два одиночества в одном коридоре, в одном здании, в одном городе, в одной стране и на одной планете.

Это была судьба.

Рональд встретил её в центре реабилитации для бездомных, где она помогала как волонтёр, и узнал, что Вивиан приехала в январе. Она выиграла в конкурсе фотоисторий крупного благотворительного фонда в Чикаго и приняла приглашение поработать фотографом в специальных проектах фонда и в галерее его основательницы. Шарлиз-Мон Паунд приходилась племянницей Генри Уорингтону, тот финансировал центр реабилитации «Дом для всех», и там Вивиан оставляла своё свободное время, а иногда и ночевала. Туда отвезли женщину, которую Рональд искал потому, что Трэвис поделилась с ним важным клиентом.

Он думал, что ему нравятся блондинки. Он ошибался.

Его заводили ягодицы. Больше нет. В Вивиан его звало всё.

Дайана Трэвис перестала быть наглядным примером женщины, нужной мужчине с умом и большими планами в жизни. Не имея и половины её деловых качеств, Вивиан Смоуэл стала самой нужной.

Рональд считал, что всё равно сделал разумный выбор, потому что она оказалась первой девушкой в его жизни, с которой он смог представить себя в любых обстоятельствах. И даже с обмазанным кашей младенцем. Он не сомневался. Он так сильно её захотел, и так забоялся её упустить, что закопался в работу – чтобы голова не шла кругом.

Невозможно, чтобы она бросила его.

Он может простить ей всё, кроме измены и ухода.

– Я тебя понимаю, – сказал Рональд то, что часто ей говорил, и решаясь на большее. – На самом деле, лучше, чем ты думаешь. Со мной тоже происходили такие вещи, о которых я никому никогда не рассказывал, потому что мне никто не поверил бы…

Вивиан сидела неподвижно. Ротик у неё был прелестный – маленький, с капризно сложенными губами, с приподнятыми уголками. Рон тяжело глядел на них. Сейчас он бы зацеловал её, и съел бы.

Она нервно вздохнула.

– Ну, может ты поверишь, – продолжил Рональд, надеясь, что его откровенность сможет изменить настрой Вивиан. – Так или иначе, ты для меня тот человек, от которого у меня нет секретов. Это случилось, когда я закончил третий класс, в начале летних каникул. Дома никого не было, и я решил поиграть с набором игрушечных катеров моего младшего брата.

Вивиан явно прислушалась.

– Я был уже большой, и мне было стыдно брать у мелкого… Но катера были такие классные… И, когда я был один, я набрал полную ванну и запустил катера. Помню, как поскользнулся, как край ванны давил мне на живот, я искал, за что ухватиться, и не мог найти… Вивиан? – он вдохнул накрывший его аромат волос и мягкого голубого шарфа, и закрыл глаза, полетев в обвивших его шею руках.

Диван скрипнул под ним.

– Рональд! – она уже отпустила его, и смотрела очень тепло. – Рональд! Как я рада, что ты жив и у тебя всё хорошо сложилось!

– Ну… Да… Но я не спасся – меня спасли. Что-то меня спасло. Я ощутил холод, рывок, и потом меня вырвало водой. Потом опять, и опять. Я сидел на полу в луже, – про штаны, мокрые не только от воды, Рон, конечно, умолчал. – Я был один дома. Дверь ванной была закрыта на щеколду. Но кто-то пришёл и спас меня. Ты можешь поверить?

– Я верю, – сказала Вивиан. – Честное слово.

– Я тоже поверю тебе.

Она задумалась, сняла и отложила шляпу.

Рональд не показал, как рад этому.

– Хорошо. Тебе можно, – она чуть улыбнулась. – Вот что… Сегодня ночью я вспомнила, что в детстве тайно ходила в гости к одной девочке… – и зажмурилась, словно от боли.

– Она тебя обидела?

– Нет. Мы общались, играли. Сегодня, вспомнив её, я кое-что поняла… При всех моих скудных познаниях в медицине, вспомнив её, я осознала, что этого не могло быть… того, чтобы она разговаривала со мной и касалась меня. У неё была свёрнута шея, – она повела рукой у шарфа.

– Ты этого не замечала, когда была ребёнком?

– Я не понимала. Она не отвечала, и я играла с ней как с куклой, придумывая её слова и действия. Она была уже в таком… скорее в мумифицированном состоянии. Ужас. И я даже не могу быть уверена, что это была «она». Маленькой я решила, что это девочка, потому что видела длинные волосы с лентами. Её одежду вполне мог носить и мальчик.

Как это связано с решением всё бросить и уехать в Бостон, Рональд не улавливал. Ей стоило обратиться к психотерапевту и искать поддержку у близких. У него. Он осторожно начал:

– Это… шокирующе, Вивиан. Но, это в прошлом… – он хотел добавить, что надо идти дальше, но Вивиан горько усмехнулась:

– Боюсь, что нет. К тому же прошлое – это ведь не то, чего больше нет. Это то, что всё равно есть. Пусть мы и не помним о нём… А про мёртвых каких только верований нет. Они могут что-то показывать, просить помощи, мстить… Не знаю. Я думаю, что у меня в детстве возникла духовная связь с тем, что осталось от того существа. Я знаю, что у неё… или у него были старшие братья и сёстры. Один брат был с ней очень груб.

– Ты не могла и это придумать, когда играла?

– Хорошо бы, – она посмотрела на него глазами, полными слёз, – только он существует. Я видела его в Чикаго. Что, если ему надоела больная сестра, и он убил её? Что ему может понадобиться от меня?

– Вивиан… – вздохнул Рональд.

– Я догадываюсь, что. Через ту связь я получила способности, каких не может быть у обычного человека.

Рональд думал, какого бы психотерапевта её посоветовать.

– Я не выдумываю, Рон! Есть доказательства… В этом здании есть камеры снаружи и на этажах?

– Конечно.

– Если ты посмотришь записи, ты увидишь, что я не входила. Я вышла из туалета на этом этаже с этой коробкой, – она показала на пирожные на столе и поникла. – Я не знаю, как теперь с этим жить… Чего ждать… У меня предчувствие, что случится что-то плохое…

Рональд осторожно обнял её.

– У меня есть родные, знакомые… Ты… – она положила ему голову на плечо. – Они могут заставить меня делать страшные вещи… Я могу воровать, перемещать контрабанду, взрывчатку… – и она заплакала.

– Тише, тише, – Рональд оглянулся на дверь, ощутив взгляд.

Было бы некстати, если бы кто-то увидел, что он решает личные проблемы на рабочем месте. Но этот «кто-то» с белыми волосами был не из сотрудников фирмы.

– Что? – спросила Вивиан, всхлипнув.

– Ничего, – прошептал Рон, внутренне раздуваясь.

Но она повернула голову и стала отталкивать его.

– Шу? Это… ты? – удивлённо заговорила она, глядя на стену за его рабочим столом, и начала вставать. – Ты… жива? Где ты была всё это время? – встав, она протянула руки, и сотряслась всем телом, закричав.

Рональд только чуть взбрыкнул.

Над правой ключицей жгла раскалённая игла. Теряя сознание, он видел, что Вивиан, захрипев, вытянулась в струну и обмякла в руках того человека. Он успел заметить полное ухо крови. Эта краснота потекла, залила ему глаза, и затем наступила чернота.

Области согласия

Очищенная от посторонних подземная парковка в здании, где располагалась контора «Раскингс и Трэвор», и отключённые камеры позволили группе мужчин без свидетелей посадить в лимузин бесчувственную девушку с лицом в крови.

Лимузин позволил Гельмуту побыть с ней наедине.

Дверцу за ним закрыли, машина тронулась, и он, сидя с Вивиан на длинном боковом сиденье, снял с неё напитавшийся кровью шарф и аккуратно уложил её набок на подготовленную подушку с медицинскими полотенцами. Взял пачку влажных салфеток из запаса. Салфетки падали одна за другой, а Гельмут, приглядываясь, то ловил капли, то убирал кровь там, где успело натечь. Она не дышала, лицо застывало воском. Он знал, как это случится – множественные кровоизлияния в мозг, поражение нервной системы; знал, что так нужно, знал, что станции требуется время распознать носитель для ану, – и всё же беспокойство нарастало. Она должна как можно скорее вдохнуть и снова жить.

Немного качнуло, и Гельмут склонился ещё ближе. Это сыграли полоски на её блузке или… Конвульсия дала по телу Вивиан, выгнула её назад. Лёгкие потянули воздух со свистом, как кузнечные меха.

Вивиан отпустило, и Гельмут опять устроил её на подушку, убрав верхнее полотенце с пятнами. Укрыл пледом.

Взял за руку – теплеет!

И он улыбнулся.

Время пришло в 2 часа и 4 минуты в этом часовом поясе. Во столько же Джейк Эванс обнаружил себя ответственным за новое проявление княгини Сопдет. У Фридриха был десятый час вечера, и он в данный момент шёл из столовой в библиотеку. В Пике Сияния – за три часа ночи следующего дня, 3 декабря. Маяк загорелся синим пламенем, тысячи гостей ударились праздновать. У госпожи Сакаи раннее утро. Она вряд ли спала.

Кимико звонила ему уже дважды. Первый раз с тем, чтобы сообщить, что успешно проверила по его поручению один из Уриэци.

– Я вам этого не поручал, – сказал Гельмут, сидя в машине перед домом, где Вивиан снимала ящик для рассады, и глядя на освещённое окно с открытой форточкой. Он послушал озадаченную тишину.

– Но вы звонили мне, господин Мардук-Хет, чтобы…

«Господин Мардук-Хет»!

Лизать задницу надо так, чтобы заднице было приятно. Просить, чтобы она обходилась без «господин Мардук-Хет» было бесполезно, и в ненужной настойчивости Кимико Гельмут усматривал хождение по ноющим мозолям. Он такой же Мардук-Хет, как Кейенарнен – Мардук: неполноценное и деградировавшее создание, грязь на куске грязи, и ему только предстоит стать снова господином Мардук-Хетом.

Гельмут Леген сказал:

– Я вам не звонил. Какое у меня может быть дело к вам сегодня?

Он не выходил с ней на связь, и мог доказать это, отправив ей данные центра соединений модуля «Инергалат» за какое угодно время.

– У вас есть золотой корабль.

– Не припомню.

– У меня есть тихая гавань, – сахарок из её голоса пропал.

Гельмут посмеивался.

Всё было понятно. Самонадеянная Кимико, живущая так, словно она в центре мира, и мир крутится вокруг неё, размечталась, как ей доставляют новое проявление Сопдет, и считала выгоды. «Тихая гавань»? Конечно, она не скажет вслух настоящие причины, но, если бы она была тверда в своих намерениях, она бы заранее решила вопрос с Уриэци Беляевского.

– Вы в своём уме? – смеялся Гельмут.

Она ахнула.

До неё дошло, что разыгран очередной подготовительный акт – с её участием. Для неё – второй. А для Гельмута – третий. В июне Фридрих нашёл в книге фотографию Вивиан, которую туда никто не подкладывал, и забегал. Хватило картинки. Десятки красивых и доступных девушек ничего не шевелили у Фридриха, кроме языка, а лицо Вивиан не дало ему спать. Дурак рассудил по-своему – и Гельмут ничего не сказал. У Клары Ригель были тёмные волосы, стриженные в такое же, как у Вивиан, удлинённое каре, и Фридрих, который наедине всегда торчал у окна, словно старуха, устроил весёлое представление.

Будь по нему, Фридрих никогда не знал бы о ней. Однако его встреча с Вивиан была предрешена, и Гельмут ничего не мог с этим поделать.

– Почему вы не попросили о зеркале? – спросил он у Кимико.

– Это не в ваших правилах, господин Мардук-Хет.

Что ж, верно. И этим воспользовался кто-то хорошо осведомлённый, кто знал его манеры, и знал, когда и на чём ловить Кимико. Кроме того, этот кто-то имел продвинутое техническое оснащение, скопировавшее сигнал модуля «Инергалат». О фильтрах ансени Кимико наверняка позаботился Андрей.

– Когда вам звонили?

– Минут 20 назад.

Значит, она только что ввела Уриэци донору. Однако на-ри нужно несколько суток, чтобы прийти в себя.

– Неужели возрождённый уже очнулся?

– Ещё нет, господин Мардук-Хет. Слишком рано.

– Тогда о какой успешной проверке вы говорите?

Она медлила с ответом, но для Гельмута она была как на ладони. Кимико не доверяла содержанию Уриэци, которые получила от наместника Беляевского, и то, что устройство сработало, как полагается, не навредив ей, определённо было успехом. Для неё. Только сейчас она думает, какие ещё могут быть последствия.

– Я делаю вывод, что наместник Беляевский не желал, чтобы у вас был шанс стать опекуном проявления ану Сопдет. Даже если бы я рассматривал это вероятным, после случившегося я бы передумал. Вас обманом заставили сразу после исчезновения Джейкоба Эванса активировать подозрительное устройство, полученное вами от преступника. Сомневаюсь, что кто-то так постарался ради того, чтобы на улицы Киото вышел никому не нужный мастер копья из глубочайшей древности.

– Я понимаю, господин Мардук-Хет.

– Поздно понимаете. Попробуйте отследить поступивший сигнал.

– Как вам будет угодно, – ответила она со всей покорностью.

Она наверняка побила своих служанок.

Во второй раз она позвонила около пяти часов назад с просьбой приехать к ней, как только у него появится время. Он подключил зеркало, и увидел заплаканное лицо. «Для консультации, – сказала Кимико. – Я буду разговаривать только лично. Прошу вас!».

«Хорошо».

Гельмут не знал, когда теперь у него будет на это время.

Щёки и губы Вивиан розовели. Она как будто безмятежно спала.

Сидеть на краю было неудобно, и он отсел назад, к двери, не спуская глаз с тела под пледом. В это время система Апофеоза должна восстанавливать повреждённые ткани носителя, попутно преобразуя их, однако в случае Вивиан всё по-другому. Она вливается в Эйенешентар.

В этом теле соединялись два самых важных для него существа. Цель и средство достижения цели.

Так выглядели его радость и вдохновение.

Несмотря ни на что, всё шло правильно, всё – своим чередом. Ему пришлось много сомневаться и попусту тратиться на гнев, и потому, что он был плохим учеником. Госпожа Сога твердила, что мардуку полагается лучше всего уметь ждать, а он принимал течение времени с тягостью, как несущее всё не то. Его предшественник Мушррас Мардук-Хет перед своим последним вылетом на Лимэден предупреждал, что идёт большая игра от начала времён, и никто от неё не свободен. Они – Мушррас, Атамил Мардук, главы Шеос и Аман – не вернулись, и Тиамат вошёл в игру около 14 тысяч лет назад, когда главными фигурами в мире были четыре ану. Тиамат заблуждался, расценивая их действия как верные или неверные, особенно в том, что касалось Кейенарнена. Трое ану топтались на месте, действовала только Эйенешентар Руджива Сопдет. Каким бы ни был тернистым её путь, он у неё был, был ей открыт, и она прошла по нему до конца.

Как удобно, и как неслучайно, что накопилось достаточно поводов для того, чтобы Мардук-Хет стал заботиться о готовящемся для Сопдет носителе. Не вызывали вопросов и умения Вивиан. Андрей Беляевский имел выход в следующий за слоем Асбара слой Менра. Его мотивы защитить проявление Сопдет хорошо ложились в мягкие, как каша, умы, верящие в любовь мужчины и трусость женщины.

И Гельмут спокойно оберегал Шу.

Он так и не услышал от Вивиан её настоящего имени. Если это Амансашера, «шу» – слог, указывающий на угасание. Это могло быть сокращённое слово или сокращённое имя, в которых присутствовало «шу», или прозвище. Всё вызывало вопросы, тем более, что Шу «тяжело болела», и тем более, что она не могла быть больна физически. Была ли она слаба так, как бывают слабы обещавшие холод мардуки? Или страдала от порока других частей своего существа?

Скоро он узнает ответы.

Система Разбитого Апофеоза заберёт всю память Вивиан в свой архив и отопрёт для неё все её закрытые сундуки.

К лицу Вивиан вернулся цвет и тепло парного молока, и тень проползла по нему. Это прядь волос скользнула с уха и протянулась к подбородку, который был смягчённой и уменьшенной копией его.

Госпожа Сога правильно говорила, что у него нет чутья. Он получил данные о геноме новорождённой Вивиан и остановился на этом. Не он, а эдволат Оскар Клементс, назначенный хранителем Вивиан, обнаружил, что в первый месяц её жизни некоторые её гены стали странно себя вести. И что сделал Гельмут Леген? Велел наблюдать.

Были шулерские повадки Беляевского, и был случай Фридриха.

А Вивиан постепенно переставала быть дочерью своих родителей. К шестому месяцу её жизни Клементс собрал более сотни образцов её биоматериала, подтверждающих перестройку генома, и предъявил новое открытие. Начались изменения в составе клеток.

Гельмут тогда только задумался как следует.

Происходящее с Вивиан походило на вялотекущее проявление ану, набирающее силу по мере роста организма. Он ранее не сталкивался с подобным. Сам занявшись исследованиями, он нашёл Заагин.

Заагин!

Самая редкая приставка в Амансашере сопровождала всего четыре слова из известных Тиамату Мушррасу Мардук-Хету. Заагин – Лазурь – то обозначение глубокого синего цвета, которое относилось исключительно к генетической особенности тел мардуков. Презаагин – растения в Храме синих вод. И также был Заами, мифический корабль, и были заамийцы.

С Заами все мардуки-дети начинали знакомство со своей историей. Так было и у него – он сидел и слушал госпожу Согу. Она в красках описывала, как в мир жара, камня и кишащих червями луж с небес упал Заами, как миллионы лет спустя Мардук нашёл повреждённый корабль и взял себе нетленные тела погибших. Всего – пять. Крупнейшая часть Мардука вошла в самое крупное тело, большие четыре части взяли четыре оставшихся тела, и на их основе Мардук создал нужное количество сейфов для прочих фрагментов. Так Мардук стал мардуками и спасся от настигающего его распада. Это стало возможным, как говорила госпожа Сога, благодаря Лазури у пилотов – фиксатору, препятствующему нарушению строения и связей на генном уровне. Она сравнивала тела заамийцев с ладонью бога, уместившей пустыню и не проронившей ни песчинки.

Вскоре госпожа Сога дала Тиамату и другим трём наследникам определить, что их тела – растущие дубли тел с Заами – принадлежат потомкам одного отца с Лазурью, и разных матерей без неё.

Это знание вело их ещё дальше. Перед ними начал приоткрываться мир, населённый самостоятельным видом развитых человекоподобных существ и подвидом гибридов, носящих Лазурь. С новым инструментом Тиамат смог увидеть в собственном геноме, что вклад матери, который должен составлять до половины, реально занижен до сотых процента. Госпожа Сога объяснила, что фиксатор превращался в агрессора, когда оказывался только в части генома, захватывал и перерабатывал его. По мере того, как рос охват, активность Лазури снижалась, и в конце концов она принимала и сохраняла часть генов от матери. Они назывались «областями согласия». Каждый такой ребёнок, которого не могло быть у двух настолько разных родителей, формировался и жил Лазурью, и каждый являлся способом множиться и давать какое-то подобие развития подвиду.

В детстве Тиамат, не задумавшись об очевидной ему сейчас жестокости родного мира заамийцев, получил ещё один урок жизни оттуда.

Тиамату вдруг запретили каждый день приходить на утреннюю трапезу в Храм синих вод, и на 39 день он впервые в жизни почувствовал недомогание. На следующий день он начал слепнуть, его ноги стали неметь. Он успел рассмотреть в лазурной линзе редеющую синеву в своих тканях, и потом вышел из мрака в Храме, при госпоже Соге, лёжа в воде с Презаагин. Расслоившиеся трубки синих листов, посеребрённые пузырьками воздуха, были вторым, что мардуки взяли с Заами. Так гласил миф.

Госпожа Согашеарун сидела на коленях в центре площадки, окольцованной жёлобом с водой, застелив пятачок своими одеждами и распущенными волосами, и с мечтательной улыбкой расчёсывала их.

– Чем выше ценность, тем выше цена обладания. Платил заамиец, теперь будешь платить ты. Понял? – спросила она, думая о чём-то другом.

– Понял, госпожа Сога, – сказал Тиамат.

– До тех пор, пока ты не заплетёшь волосы, это будет единственный раз, когда я закрыла для тебя Храм синих вод. Помни, что со мной не надо ссориться, чтобы это не вошло в опасную для тебя привычку.

– Я запомню, госпожа Сога.

В новое время, 65 тысяч лет назад, ану Кейенарнен Мардук впервые пришёл в мир, вознамерился вернуть исчезнувших мардуков и начать новую эпоху. Нужен был источник Лазури, Презаагин, Мардук и 4006 нерушимых тел. Однако Кейенарнен не был тем, кто имеет право владеть всем необходимым и определять время.

Через 65 тысяч лет он оставался ни с чем.

С появлением Фридриха Гельмут получил доказательство, что неофициальное распоряжение госпожи Соги о назначении Эйенешентар своей преемницей имело действительную силу. Надо было только подождать. Он понял, что наместник Сопдет Андрей Беляевский нашёл и открыл источник Лазури, а с ним – источник знаний. Он дал Фридриху Легену идеальное залазуренное тело, не ошибившись в том, что оно принадлежало не брату четырёх заамийцев, а дальнему предку их отца. К телу бонусом шёл браслет с лазурным минералом, замедляющим испарение Лазури.