Non-stop – Не останавливаться

Катя рухнула обратно в кровать и от стыда закрылась с головой одеялом. «Надо спуститься вниз и испить чашу позора до дна. Лучше сразу умереть, чем жить в мучительном ожидании», – решила она и, спихнув с себя одеяло, резко встала. Надев старенькие джинсы и мужского кроя рубашку, аккуратно приготовленные для нее Натальей, она постаралась привести то безобразие на голове, что называется волосами, хотя бы в относительный порядок. После нескольких попыток к ней пришло осознание тщетности прикладываемых усилий. Успокоив себя тем, что до этого было немногим лучше, она сделала вид, что именно в таком анархистско-демократичном стиле все задумывалось, и вышла из своего убежища.

На кухне витали ароматы свежемолотого кофе и еще чего‑то очень вкусного. Иван колдовал у плиты, и из‑за его спины было не видно, на каком именно этапе находился творческий процесс. Воспользовавшись удобным моментом, а женское любопытство сродни кошачьему, она рассмотрела его внимательнее, даже с определенной долей бесцеремонности. Он не был таким высоким и огромным, как показался ранее, скорее широким, не толстым, а именно широким, громоздким, хотя, возможно, и это впечатление было обманчиво. Большой белый свитер крупной вязки не давал возможности составить окончательное мнение о его телосложении, но поднятые до локтя рукава демонстрировали сильные предплечья и широкие, совсем не аристократические запястья и кисти рук. Иван двигался легко, быстро, и движения его были четкими, уверенными, без лишней суетности. Он прекрасно знал, где что находится и как со всем этим обращаться. Между тем кушать хотелось немилосердно, и разливающиеся ароматы способствовали тому, что желудок почти готов был переварить сам себя. Катя, потеряв интерес к «шеф-повару» и не выдержав пытку голодом, цапнула из хлебницы хрустящую горбушку багета.

– Что я вчера натворила? – поинтересовалась она и, почти не жуя, проглотила хлеб, стараясь по мере сил отвлечься от происходящего у плиты. – Буйствовала?

– Так, сразу поставим все точки над i, – заговорил он, не поворачиваясь и не отвлекаясь от процесса готовки. – Вы не устраивали стриптиз и не танцевали на столе, не приставали ко мне с циничными предложениями, вы не храпели, ну, во всяком случае утром. Перестаньте, пожалуйста, наедаться хлебом. Во-первых, завтрак уже готов, а во‑вторых, так можно испортить желудок.

До этого момента полностью уверенная в своей безнаказанности, она успела, как ей казалось, незаметно стащить еще кусок багета. Вздрогнув от его слов, Катя тут же вернула хлеб на место и, сложив руки на коленях, уставилась в окно, таким образом показывая всю абсурдность его подозрений. Яичница с поджаренными ломтиками бекона, бережно выложенная на огромную тарелку из демидовского фарфора, не только прекрасно выглядела, но и была очень вкусной. Катерина внезапно вспомнила, что последний раз ей завтрак готовила мама, и это было очень-очень давно, кажется, в другой жизни. Кофе был крепким и тоже очень вкусным.

– Я о вас очень много знаю. Наталья с Никитой только о вас и говорят… – намазывая масло на хлеб, начал Иван.

– Не верьте, они лица заинтересованные и поэтому не всегда бывают объективными.

– Не будьте к ним так суровы. Я давно и очень хорошо их знаю, поэтому ценю их мнение. Плохой человек не станет практически членом их семьи.

– Вы таким образом и себе характеристику даете?

– В какой‑то степени да, – произнес Иван, наливая себе кофе. – Но это не реклама, а, если так можно выразиться, информация из первых уст. Мне сорок два, я две недели назад вернулся из Англии, где прожил несколько весьма интересных лет. Был небольшой бизнес, связанный с компьютерной техникой, но бывшая жена при разводе смогла отобрать практически все, поэтому жизнь начинаю с нуля и в принципе этим доволен. Вы еще что‑нибудь хотите?

– Я бы с удовольствием выпила еще чашечку кофе. Кстати, а почему вы решили, что я по утрам не храплю?

– Я сидел с вами в комнате с шести утра… Вы во сне так громко стонали, что едва не перебудили весь дом, но я проснулся первым… Моя комната напротив…

– И что было дальше? – сразу забыв о еде, внутренне напряглась и как бы «между прочим» поинтересовалась Катя.

– Ничего. Я у вас поинтересовался, что случилось. Вы все спрашивали про чье‑то давление, ну, я сказал, что все хорошо. В ответ вы с облегчением вздохнули, перевернулись на другой бок и продолжали спать дальше, ну а я не рискнул вас оставить одну.

– Молодцы. Боялась, что вы без меня умрете голодной смертью, – врываясь на кухню, радостно сообщила им Наталья о своих опасениях. – А меня никто не хочет покормить? Дайте хоть кофе глотнуть.

– Сначала завтрак, а кофе потом, – решительно заявил Иван.

– А иначе желудок испортишь, – Катерина повторила недавние предостережения Ивана, искренне обрадовавшись возвращению подруги и возможности уйти от разговоров о минувшей ночи.

– Вот именно, Катерина, не знаю, как вас по батюшке…

– Аркадьевна, – подсказала Наталья.

– Истину глаголете, Катерина Аркадьевна.

– Высоким штилем излагаете, господин хороший. Пажеский корпус изволили заканчивать?

– Ах, Катерина Аркадьевна, Катерина Аркадьевна, где я только не учился и что я только не заканчивал, но об этом не здесь и не сейчас, – он подхватил ее тон, рассматривая через хитроватый прищур эту взлохмаченную женщину с припухшими от крепкого сна глазами и сохранившимися на щеке следами от подушки. Она сейчас ощущала себя комфортно, и это было для нее главным, все остальное не то чтобы совсем не волновало, но было на втором плане. Ни тебе показательных хороших манер, ни позерства – мол, смотрите, какая я необыкновенная и независимая, но и пассивного равнодушия, граничащего с пофигизмом, тоже не было. Обычная женщина, каких тысячи: ни особенной внешности и фигуры, не глупа, но и ай-кью не зашкаливает, в другое время и при других обстоятельствах, возможно, он бы не обратил на нее внимания. Пожалуй, и она придерживалась того же мнения, и, видимо, просчитав про себя все за и против, решила «не надрываться» в стараниях его очаровать. А может, она со всеми такая? В общем, такая своеобразная дамочка, сделал он про себя вывод, решив, что это заключение далеко не окончательное, и, возможно, когда‑нибудь он к этому еще вернется. Если бы он смог сейчас прочесть ее мысли, то был бы крайне удивлен, узнав, что он «надутый и самовлюбленный пижон».

– О чем это вы? Какие там пажеские корпусы? – не выдержав, вмешалась Наталья и, намазывая на тост паштет, тут же в свойственной для себя манере перескочила на другую тему и рассказала о своих мальчишках, которые утром, нарисовав себе зубной пасты усы, пытались доказать, что они взрослые и никакие садики, тем более детские, им не нужны. После завтрака Иван заторопился по делам, туманно объяснив, что пусть они и не государственной важности, но близки к таковым. Принеся дамам извинения, что оставляет их в разгромленной кухне с кучей грязной посуды, Иван с искрой в глазах выразил уверенность, что они справятся с уборкой и без его помощи, и быстро ретировался.

– Однако мутный тип, – хмуро оценивая взглядом объем работы, произнесла Катерина. – Вроде с тобой разговаривает, а думает о чем‑то другом. Неискренний он, будто с двойным дном…

– Хороший мужик, надежный, просто заметно отсутствие заботливой женской руки, – невозмутимо возразила Наталья, доливая кофе в их чашки. – Ему нужна нежная добрая женщина, которая не даст ему сбиться с истинного пути…

– Нет, это точно не ко мне. Я сейчас злая и независимая. Только хомут с шеи сняла, еще мозоли не зажили, а я должна в новый впрягаться. Ни за что!

– Свято место пусто не бывает, – задумчиво помешивая кофе в миниатюрной чашечке, будто не слыша продолжала Наталья. – Да и была бы шея, а хомут всегда найдется, и твои мозоли никого не интересуют. Так что допивай кофе и давай мыть посуду. И нечего кривиться, нам к этим самым мозолям лишние морщины не нужны.

– Дома убираю, в гостях убираю… – заныла было Катя, но, увидев выражение лица подруги, тут же изобразила состояние полного счастья и что уборка – это именно то, о чем она сейчас мечтала.

– Я не поняла последнего. Это кто сейчас в гостях? – с удивлением осведомилась Наталья. – Но я сделаю вид, что этого не слышала. Поэтому дружно встаем из‑за стола и с энтузиазмом и радостным блеском в глазах беремся за дело.

День прошел в домашних хлопотах и болтовне о том о сем, а заодно в периодических бурчаниях, что переделать все домашние дела – задача из невыполнимых. Между тем в один из перерывов Катя впервые позволила себе рассказать подруге о проблемах на работе. Разговор по этому поводу затянулся и оказался, неожиданно даже для самой Катерины, весьма серьезным. Вечером Никитос, возвращаясь с работы, забрал детей из детского сада, и они дружно орущей компанией заявились домой. Погодки пяти и шести лет, Паша и Саша, увидев крестную, ожидавшую их на застекленной веранде, издали мощный вопль радости, который едва не привел к повышению сейсмологической активности не только в их районе, но и во всей Ленобласти, а заодно и в большей части Суоми.

Дети ринулись к ней, ураганом сметая все, что встречалось на их пути. Оба ширококостные, пошедшие в отцовскую породу, розовощекие крепыши, одетые в осенние, с меховой опушкой яркие комбинезоны и веселой расцветки сапожки, они выдавали такое количество энергии, что могли бы обеспечить потребности небольшого городка. Катя с нескрываемым испугом смотрела, как к ней со скоростью пушечного ядра, выпущенного из мортиры, летят два орущих цветных колобка. «На месте затопчут», – это была ее единственная мысль. Она быстро села на широкую дубовую лавку, стоявшую посередине веранды, и, крепко вцепившись в нее руками, приготовилась достойно принять удар. Мальчишки набросились одновременно и тут же дружно попытались свалить ее на пол. Быстро поняв всю тщетность своих усилий, братцы, с усердием обнимая крестную, вцепились ей в шею так, что едва не задушили. Наталья, увидев, что подруга стала подозрительно синеть, бросилась к ней на помощь, стараясь высвободить из объятий хотя бы одного из них. Кое-как вывернувшись из цепких рук разбушевавшихся мальчишек, Катя тут же пошла в контратаку. Она немилосердно их тискала, щекотала, поочередно целуя куда попало. Те же, отчаянно уворачиваясь, хохотали и вопили во все горло, что «они не девчонки и не надо их целовать». Веранда по раздающимся оттуда звукам стала напоминать отделение для буйнопомешанных. Преимущество в этом массовом дуракавалянии было попеременно то на стороне крестной, то на стороне подрастающего поколения. Наталья, махнув рукой на «все эти безобразия», скрылась в доме, куда за несколько минут до этого, заранее предвидя всю эту катавасию, быстро проскочил Никита, предварительно чмокнув крестную в щеку. На секунду освободившись от ошалевших от радости и чувства полной безнаказанности мальчишек, Катя, вскочив с лавки, что было сил помчалась с веранды, задыхаясь от смеха и взывая о помощи. Она бежала прочь в надежде найти укрытие от лихих братцев где‑нибудь во дворе.

А двор был прекрасен. Казалось, все, что там находилось, создано по мановению волшебной палочки, будто в чудесной сказке. Это было творение настоящего художника, мастера своего дела, дизайнера высокого класса. Небольшой сад с профессионально ухоженными газонами, фигурно постриженные кусты бирючины, искусственно насыпанная горка, укрытая последними, устойчивыми к ночным холодам, поздними осенними цветами, деревья, быстро теряющие красную с золотом листву. Аккуратные песчаные дорожки, ажурный, казавшийся невесомым мостик, переброшенный через искусственно созданный ручей, несущий проточную воду из подземного источника в небольшое озерцо, откуда она снова уходила под землю. Чуть поодаль стояла летняя беседка. Она будто парила в воздухе, окутанная деревянными кружевами и ветвями лозы дикого винограда. За самим домом располагалась вторая веранда, где в ряд стояли несколько удобных шезлонгов и открывался завораживающий вид на сосновый бор, и здесь, чуть дальше, в глубине заднего двора, стояла вторая большая беседка – для пикников. Это был мягкий симбиоз старинного русского терема петровских времен и английской хижины конца девятнадцатого – начала двадцатого века. Беседка была всесезонная и имела раздвижные стеклянные стены, надежную кровлю, пол с подогревом, выстланный брусчаткой, и прекрасную вытяжную систему. Внутри находилось два мангала. Один большой, где при желании можно было зажарить среднего размера барашка, и второй поменьше, для шашлыка и барбекю, где порции были рассчитаны на небольшую компанию. В углу беседки располагался сложенный из грубого камня камин, а чуть поодаль высился массивный деревянный буфет, куда собирали посуду для застолья. Весь центр зала занимал огромный стол и скамьи из рубленых бревен.

Именно туда, неизвестно на что надеясь, со всех ног летела Катерина. Мальчишки, видя, что добыча вот-вот ускользнет из их рук, с криками «держи ее» бросились вдогонку. Пашка, как старший, лидировал и, перевалившись через скамью, бежал первым, Саша (на год младше), с усердием пыхтя «делжи ее», старался не отставать от старшего брата.

Иван, чье появление во дворе никто из вопящей братии не заметил, выйдя из машины, за долю секунды оценил происходящее и в два шага возглавил операцию «догонялки».

– Да здравствует мужская солидарность! Держи ее!!! Ур-р-р-р-ра!!!

– Ур-р-ра!!! – дружно взревели братья.

– Мам-м-м-ма-а-а-а-а!!! – подпрыгнув на бегу, завопила Катя, увидев, насколько теперь превосходят ее «силы противника». Хотя это все была игра, но внезапно возникшее ощущение затравленной жертвы, которую нагоняют хищники, и спасения нет, вызвало у нее ужас и панику. Теперь она бежала молча, петляя, будто заяц, в поисках ближайшего укрытия, и в первый момент даже не поняла, что произошло – ее ноги сами собой оторвались от земли, она взлетела куда‑то вверх и, перевернувшись, оказалась лежащей в очень неловкой позе.

Погоня длилась недолго, и ее результат был предопределен. Настигнув условную «жертву», Иван, издав победный рык, одним неуловимым движением легко подхватил ее и забросил себе на плечо. Даже в «дурашливой» погоне мужчина, как генетически запрограммированный охотник, получает истинное удовольствие в движении и захвате добычи. Иван и малышня не были исключением.

– Что будем делать с добычей, орлы?! – довольный, обратился он к беснующимся братьям.

– Счикотать! – кровожадно кричал Пашка, и ему, радостно подхихикивая и прыгая от нетерпения, поддакивал младший.

Катерина, совершенно не привыкшая передвигаться подобным образом, со всей силы колотила своего «похитителя» по монолитной спине, и судя по отсутствию какой‑либо реакции, эта часть его тела была совершенно бесчувственной. Между тем троица строила в отношении нее планы один кошмарнее другого: кроме щекотания, поступали предложения обмазать ее вареньем (лучше абрикосовым – оно вкуснее), это предложил Иван, за что тут же получил от Катерины очередной тумак по спине.

– Самое вкусное – это моложеное, – с вдохновенной мечтательностью произнес Саша.

– Крестной будет холодно, и она замерзнет, – резонно возразил Павел и тяжело, не скрывая своего сожаления, вздохнул.

Их появление в доме в таком виде произвело настоящий фурор.

– Поставьте крестную на место, – с искренним возмущением потребовала Наталья, безуспешно пытаясь перекричать продолжавших сходить с ума сыновей и оглушительно хохочущего Никиту.

– Быстро поставьте меня на место! – придушенно рявкнула Катя и тут же оказалась стоящей на своих ногах. – У, хулиган! – с устрашающим выражением лица прорычала она, погрозив Ивану пальцем. – Больше так не делайте… – и чуть подумав, добавила: – Пожалуйста…

– Дядя Ваня – хулиган, дядя Ваня – хулиган! – радостно вопили на разные лады мальчишки, продолжая неистово скакать вокруг них.

– Так, Никита, иди переодевай детей, – взяла бразды правления в свои руки Наталья. – Всем мыть руки и через десять минут за стол. Катя, ты со мной на кухню.

– Считай, что я уже на месте, – откликнулась та, вовсю сердито гремя посудой, при этом продолжая недовольно бормотать о том, что «везли в гости, а используют как бесплатную рабсилу».

– Почему бесплатную? – удивилась Наталья, присоединяясь к подруге. – А кормёжка? А крыша над головой? А ласка и внимание? Сабинянка моя…

– Почему сабинянка? – Катерина едва не выронила из рук нож, которым резала хлеб.

– Был такой исторический период, когда в Риме жили одни мужчины. Они похищали женщин у других племен, в том числе у сабинян, – выдал краткую историческую справку Никита и подхватив отчаянно брыкавшихся сыновей, скрылся в глубине дома. За ним с видом незаслуженно оскорбленного в своих лучших порывах проследовал Иван.

– Только потом эти самые сабиняне римлянам хорошо по шее надавали, – процедила сквозь зубы Катя и с силой резанула батон.

– Если быть справедливой до конца, потом на помощь римлянам пришли их боги, и для сабинян все равно все закончилось плохо, а ты сейчас дубовую доску для нарезки чуть пополам не расколола, – заметила Наталья, стараясь снизить накал страстей.

После ужина, уложив юное поколение спать, они еще немного посидели в гостиной у горящего камина. Никита рассказывал о новом заказе в стиле барокко, постепенно переходя к самой истории появления этого стиля и тем знаменитостям, кто его предпочитали. У них с Натальей была небольшая фабрика по производству уникальной мебели из натурального дерева редких пород (иногда даже не встречающихся на просторах России). Обивочные ткани, наполнители для мягкой мебели – все только самого высокого качества. Бывало, что они работали себе в убыток, но хорошая репутация того стоила, и в конце концов это себя оправдывало. Все изделия были ручной работы и шли только под конкретный заказ. Клиент мог запросить мебель в любом стиле, от рококо и ампира, советского неореализма и модерна до хай-тек и ар-деко, вплоть до, если такой существовал, стиля «фэнтези». Если клиент не мог определиться со своими желаниями и вообще не знал, чего ему хочется, то для этого существовал отдел, где активно занимались творчеством несколько талантливых художников и дизайнеров по интерьеру. Фабрика работала по известному в деловых кругах выражению «любой каприз за ваши деньги». Они твердо стояли на ногах, занимая свою нишу в мебельном бизнесе. Заказов было много: и от частных лиц, и от представителей гостиничного бизнеса, и от служителей Мельпомены, и от власть предержащих. Учитывая огромную востребованность и высокий рейтинг на мебельном рынке, Никитоса, как хозяина, как генерального директора, как консультанта по почти любым вопросам, могли выдернуть на работу в любое время. Наталья возглавляла юридический отдел, без нее не заключался ни один договор, ни даже мало-мальский значимый контракт. Был еще Виктор – соратник и товарищ Никитоса, а также его заместитель, надежный партнер и правая рука. Еще он был большой умник, счастливый обладатель замечательной жены Ниночки и трех сыновей от четырех до восьми лет. Их дома с приусадебными участками располагались рядом, разделенные условной оградой, представленной увитым диким виноградом штакетником с постоянно широко открытой арочной калиткой.

Расходились около полуночи, шла рабочая неделя, и надо было рано вставать. Катерина решила, что завтра подольше поваляется в кровати и домой уедет на послеобеденной электричке, не дожидаясь возвращения Наташкиных мужчин. Ночью ей снилось землетрясение, оно все усиливалось и усиливалось, и откуда‑то издалека требовательный женский голос звал ее: «Катя! Катя!!! Да проснись ты наконец!!» Катерина распахнула глаза и как игрушечный ванька-встанька села в кровати, едва не столкнувшись лицом к лицу с Натальей, которая, перестав трясти ее за плечи, едва успела отпрянуть.

– Ну наконец‑то, полчаса пытаюсь тебя разбудить…

– Который час? Что случилось? – ошалев от крепкого сна, вскинулась Катя. – За окном темнотища…

– Кать, ты нужна срочно… Ты пока одевайся, только побыстрее, – Наташа подала ей одежду и, торопясь, скороговоркой продолжила: – Только что звонила Ниночка, ну, ты же ее знаешь, жена Виктора…

– Да помню я, кто такая Нина, давай быстрее, – перебила ее Катерина, уже застегивая джинсы.

– Там что‑то случилось с Петей, это их средний, уже была скорая, сделали укол, вроде стало ничего, а сейчас… Нина сказала, что… это, Петя… умирает…

Катерина летела вниз по лестнице, перескакивая через две-три ступени. В холле с встревоженными лицами стояли и тихо переговаривались Никита и Иван.

– Никита, дети на тебе. Одеть, накормить и отвезти в садик, – Наталья говорила тихим, не терпящим возражения голосом. – Мы с Катей и Иваном – к Володиным.

Они практически бежали. Первый этаж дома соседей был залит желтым тревожным светом, второй и третий уходили в глухую темноту ночи, создавая атмосферу глубокой, какой‑то страшной, прощальной печали. Ниночка, невысокого роста женщина, хрупкая как девочка, больше похожая на школьницу, чем на мать троих детей, стояла черной горестной фигуркой в освещенном дверном проеме.

– Он там, – мертвым голосом произнесла она и махнула рукой куда‑то вглубь дома.

– Температура? – взбегая на крыльцо и не здороваясь, спросила Катерина.

– Сейчас тридцать девять и восемь.

– Стул был? Мочится?

– Нет…

– Давно?

– Я не помню, – захлебнулась она слезами.

В гостиной на большом диване на правом боку, подтянув ножки к животу и закрыв глаза, прерывисто дыша, укрытый огромным клетчатым пледом, лежал мальчик. Кожа на его лице была серовато-зеленой, на висках мелким бисером блестели капли холодного пота, под закрытыми глазами залегли огромные, черные, в пол-лица тени, губы были покрыты сухими корками, личико осунулось от страданий и стало каким‑то очень взрослым. Виктор, его отец, каменной глыбой стоял перед ним на коленях, заслоняя сына своим телом от всех, даже от самой смерти.

– Петенька, солнышко, ты меня слышишь? – осторожно оттесняя Виктора от дивана и занимая его место, мягко произнесла Катя, становясь перед мальчиком на колени. – Петенька, открой глазки, посмотри на меня, это же я, тетя Катя.

Ресницы ребенка дрогнули, с трудом приподнялись тонкие, ставшие полупрозрачными веки, и Катя увидела его покрытые мутной пленкой глаза. Взгляд, ничего не выражая, блуждал, ища того, кто говорил, на минуту задержался на ней и угас. Он не узнал ее.

– Петя, Петенька, покажи мне язык. Пожалуйста, открой ротик и покажи мне язык, – команды до него доходили плохо, но он все же смог высунуть самый кончик. Этого было достаточно, чтобы увидеть – язык сухой и покрыт белым налетом, пульс – за сто ударов в минуту, живот вздут и напряжен. Катя попробовала мягко нажать на переднюю брюшную стенку, и ребенок отозвался болезненным тягучим стоном, и маленькая, будто маслянистая, слеза выкатилась из угла глаза.

– Больно, – еле слышно простонал он. – Мне больно.

– Маленький мой, попробуй подышать животиком, ну хоть попробуй, – головой она понимала – просьба абсолютно бессмысленна, он не сможет, а сердце категорически отказывалось верить в то, что сейчас перед ней разворачивалось. Ответом было молчание и прерывистое поверхностное дыхание. Вся клиническая картина и эта вынужденная поза с подтянутыми ногами – все складывалось так, что ей стало страшно…

– Пить… – тихо простонал малыш. Нина с Виктором, опережая друг друга, рванулись к сыну.

– Не поить! – успела крикнуть Катя, одновременно набирая номер на мобильном, и сама, испугавшись своего голоса, уже тише добавила: – Не поить. Нельзя. Только губы смочите …

Она уже была готова трясти трубку, чтобы хоть как‑нибудь ускорить соединение, когда та наконец ответила.

– Катя, с ума сошла?.. Пять утра… – хриплым со сна голосом ответил ее мобильный.

– Геннадьевна, быстро проснись. У меня ребенок, шесть лет, перитонит, возможно перфоративный аппендицит. Почти терминальная стадия… Мы за городом, по Выборгскому шоссе… Быстро соберись – куда нам его везти? Мы сейчас выезжаем. Твоя задача – звони туда, нас должна ждать развернутая операционная, кладу трубку – перезвони мне. Слышишь, срочно!! Мне! Срочно! Надо знать, куда нам ехать. Еще раз повторяю: мы уже выезжаем.

Когда она обернулась, на нее с ужасом смотрели четыре пары глаз. Терминальная стадия – это было понятно всем.

– Наталья, останься с их мальчиками, – спокойно, будто ничего особенного не происходит, Катерина продолжала говорить, поочередно обращаясь к присутствующим. – Нина, нужны документы Петра: свидетельство о рождении, полис и ваши паспорта, ну, кто с ним будет находиться в больнице. Витя – теплое одеяло для ребенка. Иван, едем на вашей машине, она самая большая, и вы за рулем. И последнее: все делаем без суеты, но быстро, у нас мало времени. – А в голове билось: «У нас уже нет этого чертова времени».

Через десять минут они уже мчались по шоссе в город. Когда стрелка спидометра, нервно подрагивая, замерла в районе ста пятидесяти километров в час, они, не сбрасывая скорости, пролетели пост ГАИ, и от него тут же отделились две машины с проблесковыми маячками, догнав их внедорожник, взяли его в клещи. Одна машина шла перед ними, другая аккуратно пристроилась сзади. Катя, сидя на переднем сидении, обреченно закрыла глаза. Единственное, о чем она могла думать: сколько они потеряют времени на объяснения с гаишниками, когда у них сейчас каждая секунда на счету. Но не было многократно усиленных мегафоном требований немедленно остановиться, и никто не стрелял по колесам. Она открыла сначала один глаз, затем второй. Ситуация не изменилась – гаишники с мигалками впереди и сзади, стрелка спидометра перелетела через цифру сто семьдесят. И вдруг неожиданно прерывистым воем, разрывая предрассветную тишину, ударила сирена.

– Перекресток, – даже не поведя бровью, пояснил Иван. – Они нас сопровождают… У меня друзья в ГАИ…

Зазвонивший у Кати мобильный прервал его объяснения, она успела сказать: «да», «хорошо», «перезвоню».

– Нас ждут на Литовской, в Педиатрической академии. В приемном покое.

– Это недалеко, мы уже на Энгельса, – спокойно произнес Иван и, набрав номер на своем мобильном, не повышая голоса, сказал: – Литовская, Педиатричка.

В ответ гаишники включили сирену, и им везде был дан «зеленый коридор». В клинике все было быстро. Врачам, встретившим их у входа, было достаточно одного взгляда, брошенного на едва виднеющееся из‑под одеяла лицо ребенка, чтобы понять всю критичность ситуации. Выхватив его из рук Виктора и крикнув: «С нами только мать», они бегом скрылись за дверью приемного отделения. Нина, как была, в домашнем халате и тапочках, быстро семеня, побежала за ними, прижимая к груди пластиковый пакет с документами.

– У него живот заболел еще вчера утром, – ровным, без каких‑либо эмоций голосом заговорил Виктор, – но он ел и играл, мы думали, что он просто в садик идти не хочет… А вечером боли стали сильнее, и его вырвало, и вроде стало легче. Мы решили, что отравление, и дали активированный уголь. В час ночи он проснулся и сказал, что снова болит живот, и появилась температура. Невысокая, тридцать семь и пять. Мы вызвали скорую. Те приехали быстро. Их доктор сказал, что это отравление и ничего страшного нет. Сказал: «Давайте побольше пить, если будет плохо, вызывайте», и еще укол сделал, сказал «обезболивающее». Петя поспал. Поспал совсем недолго, а потом ему стало совсем плохо…

Они втроем стояли в холодном коридоре приемного покоя, и то ли от холода, то ли от стресса Катерину начала бить мелкая противная дрожь, которая зародилась где‑то в животе и очень быстро охватила ее всю, от кончиков пальцев на ногах до макушки. Иван снял с себя легкую куртку и, укутав, крепко обеими руками прижал к себе, стараясь согреть. Время тянулось бесконечно долго.

– Кто здесь с Володиным приехал? – громко спросила появившаяся из ниоткуда полная, с тяжелым, отекшим от усталости лицом дама в белом, не первой свежести халате и, не дождавшись ответа, сразу направилась к ним, профессионально вычленив их из массы толкущегося там народа. – Вы же Володины? Мне сказали, что среди вас есть врач…

– Я врач, – выскользнув из рук Ивана, произнесла Катя.

– Я Осипова, дежурный доктор. Ваш мальчик в крайне тяжелом состоянии, – она говорила привычными для нее в таких ситуациях четкими, отрывочными фразами, не отводя от Катиного лица своих красных от постоянного недосыпания глаз. – Его подняли в операционную. Прогноз, скорее всего, неутешительный, но будем надеяться… – и уже другим, прорвавшимся из‑под защитной маски равнодушия тоном человека, так и не привыкшего к детским страданиям, добавила: – Вы же врач, вы должны знать, что чудес на свете не бывает… Но иногда происходит необъяснимое… и вы это тоже знаете…

Повернувшись к ним спиной, неестественно сгорбившись, она быстро затерялась в толпе.

– Нам надо ехать домой, – не оборачиваясь к мужчинам, тихо произнесла Катя. – Сейчас от нас ничего не зависит. Нужно Нине привезти одежду и обувь… и еще телефон, она наверняка его забыла, и еще зарядку к нему. Я видела, она ничего, кроме документов, с собой не взяла. И, Витя, у тебя дома еще двое, и там ты сейчас очень нужен…

– Да… Нужен… Поехали… телефон… конечно, ей нужен телефон, – послушно повторил он за ней.

Обратно они ехали молча, а навстречу им двигался нескончаемый поток машин – начинался рабочий день. Катерина, не выдержав давящей тишины, позвонила Наталье, предупредив, что они возвращаются и что с Петенькой еще ничего неизвестно. В ответ прозвучало, что с детьми все хорошо, напоены, накормлены, старший готов к выезду в школу, а с самым маленьким посидит баба Нюра. Катя понятия не имела, кто такая баба Нюра, но по тому, как кивнул Виктор, эта личность была ему хорошо известна. Дома их ждала встревоженная Наталья, которая, несмотря ни на что, успела приготовить легкий завтрак. Никита уехал пораньше, чтобы успеть отвезти малышню в садик, а старшего сына Виктора – в школу.

– Я не хочу есть, спасибо, – ни к кому не обращаясь, глухо сказал Виктор. – Пойду к себе, надо собрать вещи для Ниночки, потом в больницу и на работу…

– Никита сказал, чтобы ты не приезжал, занимайся своими делами… – попыталась остановить его Наталья.

Виктор неопределенно кивнул и вышел.

– Я тоже пойду, дела, – заторопился Иван.

– А завтрак? – растерялась хозяйка.

– Некогда. В городе перекушу. Все, милые дамы, держитесь. Если что, я на связи, – и, схватив бутерброд с сыром, исчез за дверью.

– Катюш, ну ты‑то… – обратилась Наталья к подруге.

– Извини, обычно на стрессе все сметаю, а сейчас даже думать о еде не могу, вот только кофе или чай… все равно.