Шторм изнутри

– Да. – Наконец, произнес он. Очень тихо, словно для себя. – Встретились. Здравствуй. Не в лучшее время, как по мне.

Кай не знал, что ответить. Похоже, Сантино возлагал на него определенные надежды, которые Кай не оправдал. Пока что, не совсем понимая, как себя вести, он попробовал с другой стороны:

– Мое изгнание окончено. Теперь я вернулся. Подземелье больше не ждет меня!

Бармен вновь остановился перед ними, поставив перед Каем широкий стакан. Черные кубики льда зазвенели по стеклянным стенкам, облитые темно-коричневой жидкостью они стали выглядеть гладкими и искрящимися. Дверь бара открылась, впуская внутрь новую девушку в длинном изысканном платье с высоким разрезом сбоку вдоль юбки, обнажающим стройность ног. Она, не останавливаясь, прошла мимо сидящих за стойкой людей прямо к двум девушкам в дальнем конце зала.

Сантино молчал, то ли, не желая говорить вообще, то ли, не желая говорить при бармене, но, когда бармен ушел, разговор не возобновился. Молчание становилось все тяжелее, наполняясь табачным дымом дешевых сигарет. Сделав глоток, Кай вновь обратился к Сантино:

– Прошло много времени с нашей последней встречи. Я понимаю, многие вещи изменились, нам стоило бы их обсудить… – У Кая появилось ощущение, что его принцип общения похож на манеру разговаривать с ребенком, и что ему, пожалуй, стоит продолжать в том же ключе. – Но я спешу к тебе, как к брату, за помощью.

Кай остановился на полуслове, повернувшись к Сантино и глядя ему в лицо, но тот никак не реагировал, сверля взглядом свой бокал. Сигарета в его руке уже догорела до фильтра, большой шмат серого пепла, достигнув его пальца, упал прямо на стойку. Не обращая никакого внимания, Сантино положил манжет серого блейзера прямо в рассыпавшийся пепел, сминая окурок в пепельнице, и достал новую сигарету.

Всем своим видом он давал понять Каю, что ему нет никакого дела до него и он не желает общаться.

Не находя больше какой-либо еще возможности обратить на себя внимание Сантино, Кай вздохнул, взял стакан и развернулся на одноногом стуле, облокотившись спиной на стойку и закинув на нее локти. Отчаявшись разговорить друга, он молча стал осматривать зал. За столиком поблизости сидел другой одинокий посетитель, так же, как и Сантино, наблюдавший за искрами в своем стакане. Его лицо было исчерчено глубокими морщинами и мелкими шрамами и создавало впечатление лица военного человека, а в цветастой пляжной рубашке он выглядел так, словно не знал, как одеваться без униформы. У окна сидела парочка из торговой касты, они в пол голоса обменивались какими-то романтическими фразами, окрашивая их интимной улыбкой, на соседнем с ними диване сидела еще одна дама в не менее пикантном, чем у девушек за стойкой, наряде с кофейной чашкой и читала какую-то книгу. Многие курили, но сигаретный дым быстро вытягивался прочь, тихая музыка убаюкивала и, не смотря на свежий воздух, придавала атмосферу камерности и какой-то тесноты. Внутри это место, оправдывая название, ощущалось, как убежище, полутемное укрытие, где тебя могут не заметить, даже если заглянут внутрь.

Внутри Кая, в ответ на это уныние, начало зарождаться раздражение. Возможно, все эти люди хотели спрятаться здесь от чего-то, отгородиться, как и Сантино, но это блюзовое настроение, какие-то отголоски всеобщей грусти, стали вызывать в Кае злость, какую может вызвать ноющий человек в момент решительных действий. На секунду Каю показалось, что его закрыли в тесном помещении, наполненном спертым воздухом, а вокруг сидят измученные люди, которые тянут в мольбах к нему свои руки. Раздражение разрасталось, ему вдруг захотелось накричать на всех посетителей, пинками заставить двигаться, расшевелить их, напомнив, что бездействие приведет их к тщетному разложению.

Кай резко развернулся обратно к Сантино, бросив ему в лицо:

– Это что, бар разбитых сердец? – От неожиданности Сантино вскинул на него удивленный взгляд. – Изо дня в день здесь прячутся люди, заливая свою память?

– Что тебе нужно, Кай? – Не отворачиваясь, заговорил, наконец, Сантино. – Зачем ты пришел?

– Мое Изгнание закончилось, и я пришел поделиться этим! Я пришел, наконец, поздороваться, поприветствовать тебя и твоего брата! Я пришел увидеть своих близких людей!

Сантино поморщился и отвернулся обратно к стакану, но молчать теперь не стал:

– А что же раньше? Говори, как есть – ты пришел потому, что, когда вернулся из Изгнания, столкнулся с чем-то, чего не ожидал. И теперь ты вдруг решил, что должен вмешаться, что это твоя обязанность, потому что зависит напрямую от тебя. Ты пришел, потому что явилась Она!

– О, да, брат. Я пришел именно поэтому, будь то совпадением, стечением обстоятельств, или будь то предначертано судьбой. – Сантино хмыкнул, едва услышав рассуждения Кая про судьбу. – Быть может, я повременил бы со своим приветствием, не будь над городом угрозы. Быть может, я постарался бы поприветствовать тебя не в столь заброшенном виде, а дождался бы твоего возрождения, когда бы ты блистал, как в день нашей встречи. Быть может, кто знает? Но сейчас Она стоит над городом, желая сжечь все и всех без разбора, и, скажи мне, кто же дугой, нежели я, сможет Ей противостоять? Быть может, это забота людей этого города? Людей этой страны? Правительства, синдикатов? Быть может, Сорок Четвертые Спасатели во главе с братьями Шевалье будут Ей противостоять?

– Да что ты можешь знать? – Процедил сквозь зубы Сантино. – Что ты вообще можешь знать про Сорок Четвертый Расчет? Не стоит тебе упоминать их когда-либо… – Он набрал в грудь воздуха. – И тебя не было, когда люди этого города убивали друг друга за деньги и власть, тебя не было, когда люди этого города убивали друг друга за место в этом же городе, когда люди стали убивать друг друга за идею, а потом, когда вновь принялись убивать за деньги и власть!

Кай застыл в недоумении, абсолютно не находя слов. За кого Сантино его принимал?! Кай проглотил обиду и попробовал еще раз:

– Как бы там ни было, сейчас людей будет убивать Она. Всех. И теперь нет никого, кроме меня, кто смог бы Ее остановить. Теперь это исключительно моя… обязанность. И мне не обойтись без вашей помощи. Поэтому я и прошу, чтоб ты присоединился ко мне, Сантино.

– Ты такой же как Она! На самом деле, как и Ей, тебе нет дела до людей! Где ты был, когда этот город нуждался в тебе? Тебя не было, когда Вавилон раскалывался напополам от беспорядков, и улицы были завалены трупами. Ты не видел, что творили синдикаты, когда доказывали сенату свою власть. И не надо говорить, что скован цепями, ты обращаешь внимание только на то, что касается тебя. Люди, их страдания и их катастрофы тебя не волнуют, ты пришел, только когда в этом появилась твоя личная выгода. Быть может, ты хочешь не Ее остановить, а хочешь вернуться к началу? Получить свое могущество? Вернуться к Ней? Вернуть Ее? А? Быть может? Ты ведь готов говорить все что угодно, чтобы люди следовали за тобой, не отрицай, я убедился в этом, когда караван шел на запад. И кто знает, что за твоими словами на самом деле?

Кай не ответил. Он отвернулся от Сантино и сделал глоток из своего бокала. Напиток обжег рот, наполняя глотку чрезмерно терпким вкусом, а мысли погружая в видения и сумбур. Он не ожидал услышать те слова, что сказал ему при встрече Бальтазар, но удивление от речи Сантино не шло с ними ни в какое сравнение. Он мог ждать чего-то подобного от Сета… как же тогда будет проходить разговор с Сетом, если уже та́к настроен Сантино? Но… кажется, он прав. Теперь все размыто, черное и белое стало серым, и непонятно, какие из действий были неверными, а какие необходимыми. Со своей стороны, Сантино воспринимает все в правильном свете. Только он не видит другой стороны… как и Кай.

– Если я буду пытаться переубедить тебя – это лишь укрепит тебя в собственном недоверии. – Не поворачиваясь к Сантино, произнес Кай. – Думаю, нет смысла говорить об Изгнании, и какие события стали его причиной. Но ты прав, я не видел, что происходило с Вавилоном, пока я прозябал в Подземелье. Наверное, какие-то из моих поступков за это время были неверными, и, наверное, я должен был посоветоваться с кем-то, прежде, чем что-то совершить или не совершать. И теперь я хочу обратиться к вам. Хочу, чтобы вы все помогли мне, чтобы и ты лично помог мне поступить правильно. Еще ведь не поздно, наконец, посоветоваться о своих решениях. Ты теперь мудрее меня, ведь я просидел под землей все это время и не видел город, не видел людей, не видел жизнь. Возможно, я теперь ошибаюсь в своих оценках действительности. Так присоединяйся ко мне, иди за мной и покажи, как я должен поступить. Вернитесь все и направляйте меня!

Сантино молчал. За спиной прибавилось голосов, похоже люди продолжали приходить, и бар наполнялся, но ни Кай ни Сантино не обращали на это никакого внимания. Закурив следующую сигарету, младший Шевалье повернулся к Каю и угрюмо заговорил:

– Вот видишь, ты делаешь все, чтобы я следовал за тобой. Почему же я должен доверять тебе? Ведь раньше я верил тебе, я верил в тебя, а тебе не было никакого дела. Ты скрывался за вуалью Изгнания, избавляя себя от любой ответственности этой причиной. Сколько раз ты поднимался из Подземелья? Сколько раз тебя видели на улицах этого города? Но ты не явился, когда мы с братом звали тебя! – Последние слова Сантино буквально прорычал: – Даже когда я́ взывал к тебе!

Кай вздохнул, ему не очень хотелось произносить что-то подобное, особенно после всего, чему он научился в Подземелье, но Сантино, похоже, требовалось буквальное разъяснение:

– Послушай, не нужно считать меня высшей силой правосудия, которая является по зову просящих. С людьми случается множество катастроф, большинство из которых порождают они сами. Ты ведь понимаешь, что мое предназначение вовсе не казнить неверных. Я не должен вытаскивать этот или любой другой народ из каждой лужи, в которую он готов залезть. Мое наказание в Изгнании, а не в служении, и теперь оно, как видишь, закончилось.

Ты все еще путаешь мою сущность с чем-то другим, что привыкли желать люди, но попробуй осознать это – так же, как и ты, я просто есть. И, все же, Изгнание повлияло на меня, оно изменило меня – ведь именно в этом и было его предназначение – теперь я вижу многое иначе, с разных сторон, с разных точек зрения. И я ощущаю определенную ответственность за некоторые события, и ощущаю ответственность вмешаться в них. Эта катастрофа пришла не от людей, и людям не по силам с ней совладать. Ты можешь называть это как-то по-другому, но суть не изменится, сейчас именно тот момент, когда я должен вмешаться, или мир изменится до неузнаваемости.

Внутри Сантино злился, ему не нравилось, что Кай доказывал неправоту его взгляда на жизнь, его мировоззрения, и он даже не пытался принять это, как другую, еще одну точку зрения. Кай видел, как тяжело он дышит от ударивший в голову ярости. Похоже, он готов был полезть в драку, но тут осознал, чем это может для него закончится и, не отрывая от Кая глаз, он одним глотком осушил стакан, стукнув им о стойку, и глубоко затянулся, сразу почти докурив тлевшую сигарету Grim Reaper’а. Опьянение, похоже, немного расслабило его.

– Хочешь понять, что делал неправильно? – Морщась, бросил Сантино. – А может хочешь ощутить себя человеком среди беспорядков Вавилона? Ведь видел когда-нибудь гражданскую войну? И почему же ты все еще считаешь, что в подобное не стоит вмешаться и остановить?

Знаешь, как все начиналось? Конечно, не знаешь, ты был занят своим Изгнанием. Мы с братом открыли свое дело, потому что знали на что способны и не пытались спрятаться от тех возможностей, которые дала нам новая Энергия. Мы знали, что, если будем делать то, что нам теперь доступно, и то, что задумали – люди осознают, как до́лжно поступать, чтобы процветать, а не погрязнуть в войнах.

Это грязный город, мегаполис, здесь всегда найдется место для злости и гнева, для мошенников, убийц, психопатов. В таком городе, как Вавилон, всегда будут появляться темные мысли и порождать темные поступки. Их нельзя вымыть из такого города, высокие здания на узких улочках отбрасывают тень, и, у тех, кто вынужден в ней жить, всегда будут зарождаться новые тени в голове. Мы с братом не пытались избавиться от них, мы хотели показать другим, тем у кого нет этих теней в сознании, как они должны поступать.

Ты можешь услышать все что угодно о той организации, которую мы пытались создать. Каких только домыслов не сочиняли о ней, каждый пытается оценить ее по своему взгляду. Армия спасения, гражданские дружинники, наивные идеалисты, как нас только не называли. Я, скажем, слышал даже такую глупость, что она была началом одного из синдикатов, но он не смог развиться, поскольку не придерживался соответствующей политики и корпоративного духа, и другие синдикаты его просто задавили. Что за маразм! На самом деле, то, что мы создали, даже нельзя описывать словом «организация», но по-другому эти начинания просто нельзя было зарегистрировать юридически в этом городе. Мы открыли агентство, не предписывающее никаких границ с практической стороны. Мы могли позволить себе быть и спасателем, и охотником, и пожарником, и это не выглядело, как если бы мы занимались не своим делом.

На самом деле мы пытались быть справедливостью этого города. Хочешь, называй нас спасателями, мы хотели вмешиваться в дела города так, чтобы виноватые оставались виноватыми, а правые превозносились, как герои, и не боялись удара исподтишка. Как бы смешно это не звучало, но, да, мы старались сделать этот город лучше, честнее, чтобы в нем не страдали люди просто так из-за случая или из-за чьего-то мерзкого характера. Конечно же, мы не занимались тем, что вытаскивали кошек из-под колес. Но куда мы только не вмешивались. Кажется, некоторые тайные союзы до сих пор считают нас заклятыми врагами, думаю Манна до сих пор начинает трясти при упоминании о нас с братом. Наркокартели, продажные чиновники, одержимые и маньяки. А с другой стороны ураганы, пожары, даже землетрясения! Эх, славное было время.

Запомни, мы не глупцы – нельзя искоренить зло, оно построено на злости и злобе обычных людей, мы это прекрасно понимали. Всегда будут случаться беды и преступления, нельзя избавиться от этого. Мы не пытались построить щит для слабых и обездоленных и спасать всех и каждого. Идея была в другом. Мы надеялись, что людям понравится замысел нашего сообщества, мы хотели, чтобы люди обращали внимание на наши действия, рассказывали о них, передавали другим, и, рано или поздно, кто-то прислушался бы к нашим поступкам и последовал бы за нами. Пусть их было бы немного, но люди могли бы создать подобные предприятия, организации, а, быть может, в юридическом взгляде Вавилона появилась бы новая ниша и для подобного рода деятельности. Город изменился бы, и процветал, основываясь на справедливости и правоте своих поступков, а не уживался бы в страхе перед законом и слепым наказанием.

И людям понравилось! Тебе наверняка уже кто-нибудь рассказывал. Журналисты всегда голодны до ярких свежих новостей, они с радостью хватают любую кость, которую им преподносят и немедленно несут ее своему хозяину в издательстве. Про нас быстро начали появляться заметки в газетах, поскольку мы охотно рассказывали о своих достижениях журналистам. Людям было любопытно их читать, и газетчики все больше интересовались нашими делами. Про нас стали писать в журналах, брали интервью, мы попадали в телевизионные новости, нас приглашали в различные шоу. Мы стали людям интересны как личности, и тогда мы могли проповедовать свои взгляды, доносить до людей то, что хотели им привить…

Но, похоже, мы недооценили человечество. Кажется, люди настолько ленивы, настолько самовлюблены, что они не хотят посвящать себя ничему, кроме своих собственных потребностей. Ничто не менялось в головах у людей, никто не пытался следовать по нашим стопам. Люди только комментировали, обсуждали и выражали свое мнение, наблюдая, как мы бросаем себя под пули, в огонь или в бурю. Слава переросла наши возможности, нас стали считать кем-то вроде чудесных персонажей кино, с которыми ничего не может случится, и у которых нет чувств, кроме долга. Все что мы делали, принималось как данность, наше присутствие расценивалось, как обязанность, и, если мы не могли присутствовать где-то или предотвратить что-то, люди расценивали это, как наш просчет, проступок или даже злой умысел. И журналисты всегда будут подстраиваться под публику и пытаться устроить шоу. Они стали поливать нас грязью, когда это обещало стать сенсацией, они стали судить нас, стараясь найти темную сторону наших поступков, они старались задавать те вопросы, ответ на которые всегда выставит нас в неудачном свете.

Что ж, я звал тебя, в надежде, что ты сможешь помочь нам, покажешь нам, как поступать. Но тщетно. И с этим пришло осознание того, что никому нет никакого дела. Можно хоть надорваться, пытаясь создать нечто, но, если это призывает к какому-то действию, а не сулит наслаждения, то никто не разделит твою ношу. Тогда я осознал, что даже если убить по ошибке невинного никто не заметит этого или слишком быстро забудет, люди безразличны настолько, что даже муки собственной совести не будут долго терзать. Я осознал, что все те, кому мы пытались принести что-то светлое, те, кого спасали, их родные и близкие, а также все те, кому мы помогали в их работе, и даже те, кого мы наказывали, все они забывали о произошедшем в мгновение ока, едва события миновали. Они словно проходили мимо, то, что случалось с ними, ничему не учило их, ничего не меняло, ничто не оседало в их безразличии. Никому нет никакого дела!

Сантино смотрел прямо на Кая, рассказывая все это, теперь он не отворачивался и не прятал слова в стакане. От него исходил тяжелый запах перегара, он явно пил уже давно и не считал сколько выпито. Младший из братьев должен был быть мертвецки пьян, но его глаза выглядели чистыми и разумными, он был серьезен и сконцентрирован. Он полностью отдавал себе отчет в том, что говорит, а не нес пьяный вздор.

– А потом начались беспорядки, – продолжал Шевалье, – когда люди оставили последние надежды и, словно дикие звери, хлынули на улицы города, разрушая все на своем пути. Нет, тогда меня уже ничего не трогало. Я даже не знаю за что сам сражался, похоже, я тоже поддался всеобщему бешенству и, как и все прочие, тоже уничтожал все, что меня не устраивало. А не нравилось мне многое, и больше всего, знаешь, люди, все эти люди, которые даже не пытались прислушаться к тому, что мы с братом твердили им на протяжении многих лет. И вот к чему это привело. Но внутри я не переставал звать тебя. Возможно эта надежда не дала сойти мне с ума, до последнего я ждал, что ты внезапно явишься и сотворишь нечто, что остановит этот кошмар.

Вот теперь Сантино отвернулся, пряча глаза. Какое-то время он молчал, доставая очередную сигарету. Могло показаться, что он просто перебрал, но руки его едва заметно тряслись совсем не от этого. Он продолжил, уже не глядя на Кая:

– Не хочу этого вспоминать. Все же это закончилось, хотя казалось, что закончить это можно, только стерев город с лица земли. Что ж, после уже ничего нельзя было вернуть, ничего нельзя было восстановить. Спасать людей? – Сантино усмехнулся. – Ну, мы хотя бы попытались. Не знаю уж, беспорядки были тому причиной, или то что люди видели отражение своего безразличия в наших глазах, но они стали бояться нас. Похоже образ изъяна действует куда сильнее, нежели образ справедливости, вот только он пугает, но ничему не учит. И все те, кому мы пытались помочь, теперь пришли нас прогнать. Люди устраивали акции протеста, они превратили наше здание в обитель скверны. Спасатели, с которыми мы работали, когда только пришли в этот город, эти люди знали нас, как родных, они явились поливать нас грязью, изгонять нас, словно демонов. Журналисты… ха, журналисты как следует умеют окунуть головой в дерьмо, кто-кто, а эти в дерьме знают толк.

И, знаешь, даже тогда я вспоминал о тебе. Но уже без надежды. Знаешь, это было сродни глупой детской фантазии, что ты можешь явиться и чем-то помочь. Но сильнее я думал о том, что даже в этот момент ты не явишься, даже, чтобы просто посмотреть на наше падение, взглянуть, как нас тоже изгоняют. Я думал о том, что тебе тоже нет дела, как и всем вокруг. Тебя тоже заботят только свои собственные потребности…

Что ж, все что нам оставалось – это скрыться, заблудиться в Вавилоне, потеряться в нем и схорониться подальше от досужих взоров. Кажется, в этом-то мы добились успеха! Оглянись, люди не хотели видеть в нас что-либо светлое, не верили, что так может быть, и низвергли нас, и мы отдались пороку, окружив себя теперь уже другим обществом. Теперь я отдаюсь тому, чему противостоял, и, как не парадоксально, никто не обвиняет меня в этом, наоборот, люди идут за мной. Хочешь скажу, какой отменный навык я нашел в этой Энергии, которая нам досталась? Можно пить без меры! Сколько влезет! Я теперь просто самый настоящий сатир! Нет, даже бог вина!

И здесь я нашел свое убежище! Теперь я нахожусь там, где меня устраивает окружение, где меня принимают, и я не хочу ничего менять. И, знаешь, честно говоря, мне и вправду теперь нет дела до всех этих людей, до всего этого города… до всего этого мира.

На этом Сантино остановился. Его взгляд словно вернулся из путешествия во времени, он взглянул на тлеющую в пальцах сигарету так, будто первый раз увидел ее и не понимал, откуда она взялась. Он поморщился, осознав наконец, что́ держит, и смял папиросу в пепельнице.

Кай понял, что говорить Шевалье больше не собирается, и тоже отвернулся к своему стакану. Повествование словно оглушило его, он не осознавал, что происходит вокруг, погрузившись в собственные мысли, не чувствовал вкуса напитка в стакане, музыка и голоса в баре невнятно бормотали на периферии сознания. Кай погрузился в густую жидкость раздумий.

Когда мысли переплелись в единый поток, с которым начало зарождаться какое-то просветление, и начали зарождаться верные слова, в них бездушным монотонным течением устремился голос диктора с новостного канала, включенного перед ними телевизора.

«…температуры не предвидится. Более того, температура обещает еще возрасти на несколько градусов. Синоптики не готовы назвать, как долго продлится эта аномальная жара, но с уверенностью можно сказать, что ближайшую неделю погода не изменится.

Подобного температурного режима в наших широтах не наблюдалось еще никогда, и в ближайшие недели наш город готовится установить рекорд по высоте столбика термометра не только в это время года, но и за все время ведения погодной статистики!

Именно с высокой температурой и неизменной погодой с отсутствием ветра связывают сегодняшние случаи возгорания столичных зданий. Как пояснили нам представители пожарных бригад – сами материалы уже настолько могут быть иссушены, что любая неосмотрительность или случайность грозит стать причиной пожара. Напоминаем, что сегодня в городе произошли несколько внезапных возгораний в разных дистриктах столицы, причины установлены лишь в двух случаях из четырех. Эти случаи никак не связываются службами безопасности между собой, а также с предыдущими эпизодами, которые произошли несколькими днями ранее, как напоминают наши коллеги. Сегодняшние возгорания объявлены последствиями погодных условий, а также объясняются халатностью и рассеянностью, возникающими под влиянием все той же жары. Хотим напомнить, что здания сгорели дотла и полностью уничтожены, без возможности восстановления, в некоторых случаях пострадали и примыкающие постройки, увы, не обошлось и без жертв.

Возвращаясь к теме погоды. В связи с аномальной жарой, административные службы безопасности города ввели строгие квоты на разведение костров, использование открытого огня, а также проведение высокотемпературных работ, на многие из которых теперь понадобятся специальные согласования и разрешение. Кроме того, пресс-служба сената официально обратилась к представителям синдикатов с просьбой ограничить использование воспламеняющихся веществ, взрывной техники и пиротехники, а также ограничить применение огнестрельного оружия.

Кроме того, в связи с тяжелой погодной обстановкой, власти опасаются чрезвычайного приближения областных лесных пожаров к черте города, в связи с чем мобилизованы все областные службы для борьбы с огнем и, недавно появилось срочное сообщение о том, что уже утром несколько городских расчетов отправятся на помощь областным спасателям, не дожидаясь официального запроса.

Тем не менее, сенатор авторитетно заявляет, что нет причин для беспокойства, и нет никаких доводов в пользу того, что огонь смог бы подобраться к столице. Мобилизация городских отрядов является лишь мерой, направленной облегчить работу областных служб. Жителей нашего города просят соблюдать спокойствие и порядок. И все же, от себя хотим обратить ваше внимание, что в одном из интервью представитель городских спасательных служб заявил, что в случае, если погода станет ветреной, ситуация с областными пожарами может ухудшиться, что грозит городу задымлением. Он также отметил, что горожанам стоит запастись средствами защиты органов дыхания, такими как респираторы или хотя бы марлевые повязки, а также наборами для оказания первой помощи…»

Неожиданно между Каем и Сантино облокотился на стойку какой-то человек. Как-то боком он затесался, одной рукой слегка приобняв Сантино за плечи, отгораживая Кая плечом и спиной.

– Мой дорогой друг, – обратился он к Шевалье-младшему, – не пора ли нам с тобой вместе выпить?

Поворачиваясь, чтоб ответить, Сантино поймал разгневанный взгляд Кая и постарался избавится от внезапного собутыльника:

– Еще не время. Обожди меня, вскоре я к вам присоединюсь.

За то время, что Сантино с Каем беседовали, не обращая внимания на посетителей, оказалось, что зал порядком наполнился. Столики теперь были заняты все, посетители понемногу заполняли место у стойки, некоторые компании расположились сразу на пару столов, а кто-то переходил от одного столика к другому, здороваясь и чокаясь наполненными стаканами. Помещение заполнил гул разговоров и смеха. Приятель Сантино все не унимался:

– Ну же, не трать вечер впустую! Давай наполним наши бокалы!

Сантино слегка покрутил головой в знак отрицания, одновременно пытаясь отстранить своего знакомого рукой, но тот поддавался неохотно, настойчиво желая увести Шевалье с собой и не обращая никакого внимания на Кая.

– Не прогоняй меня, – улыбаясь, продолжал человек, – я лишь хочу развлечь тебя, давай же выпьем вместе! – Он потрепал Сантино за плечо.

Кай хлопнул ладонью по стойке, отчего его стакан подпрыгнул, слегка звякнув. Это заставило назойливого парня обернуться, и, едва он поймал взгляд Кая, лицо его сделалось испуганным.

– Не стоит докучать ему сейчас. – Произнес Кай. А затем выкрикнул: – Бармен, налей двойную этому человеку за мой счет.

Человек, не отрывая взгляда от Кая, сделал шаг назад, едва заметно поклонился головой и тут же ушел в самый конец стойки.

– Ты говоришь о безразличии. – Обратился Кай к Шевалье, он говорил довольно резко, словно выбрасывая фразы в собеседника. – Что ж, ты прав. За все времена, наблюдая за различными событиями, изучая их, и понимая их суть, в конце концов, ты приходишь к тому, что безразличие – это единственное решение. Теперь ты́ должен прийти к этому. Получив свои новые способности и возможности, свою «Энергию», или как бы вы ее там между собой не называли, ты придешь к этому, возможно не сразу, возможно через страдания, но в конце безразличие станет для тебя открытием. Безразличие – это неотъемлемая часть бессмертия, иначе бесконечная жизнь превратиться в бесконечную боль, бесконечную муку, в твою личную бездну.

Кай сделал маленький глоток и продолжил:

– Но если ты станешь безразличен абсолютно, то будешь таким же, как Она или Манн… как я когда-то, а потом совершишь нечто, за что будешь обречен на изгнание или нечто более скверное… – Кай задумался на секунду. – Но ведь ты не такой, верно? Ты чувствуешь, что суть в балансе. Суть всего в балансе. Это то, что подарило мне Изгнание, то, чему оно меня научило – всегда нужно сохранять баланс между безразличием и человечностью. Это то, чему меня научило Подземелье – видеть других, понимать окружающих, входить в их положение, уметь посмотреть на события с их стороны. Нас окружает множество людей, каждый из них по-своему особенный, безусловно, большинство из них похожи друг на друга, но каждого из них что-нибудь отличает, каждый – исключительный. И если пытаться угодить всем, пытаться устроить общество, которое подошло бы всем, то ты обречен на провал, и тебя ждет лишь страдание от собственной беспомощности, все что ты можешь – это смириться с невозможностью этой идеи, сохранять хладнокровие, игнорировать ее, и принять это безразличие. Но, если ты забудешь, что люди уникальны, то для тебя они превратятся в саранчу, в столпотворение и массу, ты не будешь отличать их от любой другой материи и тебе не будет дела до их существования. А это погубит либо их, либо тебя, либо всех сразу, поскольку нельзя существовать в мире без идей, цели и смысла, нельзя существовать в пустоте.

Кай вновь промочил горло, теперь уже совершенно не обращая никакого внимания на видения, которые приносил за собой каждый новый глоток – они стали размытыми, неуловимыми, и их легко было игнорировать. Он продолжил каким-то недобрым полушепотом:

– Ты можешь сколько угодно говорить мне о том, что люди отрицали твои идеи и осквернили смысл твоего существования, но, похоже, в этот раз ты просчитался и потерпел поражение. – Он шипяще засмеялся сквозь зубы, словно старик. – Ты попытался сделать нечто подобное тому, что делает сейчас Она, и считал, что если твои действия противоположны уничтожению, то этого достаточно, чтобы люди приняли твои идеи. Только ты тоже забыл об их уникальности, что не каждый из них готов разделить с тобой взгляды. – Кай опять сухо засмеялся, будто насмехаясь над Сантино, лишь глаза его сделались печальными. – С таким подходом, ты можешь присоединиться к Ней, думаю, она поймет тебя. Я не смогу показать тебе, где ты ошибался, пока ты не взглянешь на себя с другой стороны. До тех пор – ты тоже прав. Да, именно так, этого нельзя отрицать, пока ты не видишь другую сторону, в своих идеях ты прав, так же, как и Она. Думаешь, Она без причины стоит там на небоскребе, желая уничтожить каждое проявление жизни на планете? Просто потому что внутри Ее наполняет зло? Все эти люди, что низвергли тебя, видели в тебе опасность и потому заставили вас с братом уйти.