«Искусство и сама жизнь»: Избранные письма

Твой крепко любящий брат Винсент

Мой поклон господину и госпоже Терстех, Хаанебекам, ван Стокумам и всему семейству Роосов и ван Итерсону, а также всем, с кем я знаком, если тебе доведется их встретить.

Твой брат был довольно взволнован, когда стоял у подножия кафедры со склоненной головой и молился: «Авва Отче, пусть имя Твое станет нашим началом».

Я надеюсь, что через восемь дней я буду проповедовать в церкви господина Джонса [на тему] «Господь же ежедневно прилагал спасаемых к Церкви», об Иоанне и Феагене.

Псалом 119: 19: «Странник я на земле; не скрывай от меня заповедей Твоих»^[22].

Это давнее и справедливое убеждение: наша жизнь – это путешествие пилигрима, мы – странники на земле, и да будет так, ведь мы не одиноки, ибо Отец наш с нами. Мы – пилигримы, наша жизнь – это длинный путь: путешествие с земли на небо.

Вот оно, начало этой жизни. Есть такие, кто больше не помнит Ее скорби и радостного томления от того, что на свет родился человек. Она – наша Мать. Наше путешествие закончится в доме Нашего Отца, где много обителей, куда Он отправился до нас, чтобы приготовить нам место. Эта жизнь закончится тем, что мы называем смертью, – в этот час ставшие свидетелем этого произносят такие слова, видят и ощущают такие вещи, которые спрятаны в тайных уголках их сердец; ведь у всех нас в сердце есть нечто подобное или предчувствие этого. Мгновение, когда человек приходит в этот мир, сопровождается скорбью, но также и радостью, глубокой и неописуемой, – такая великая благодарность, что она достигает самых высоких Небес. Да, Ангелы Господни улыбаются, они полны надежд и ликованья, когда человек приходит в этот мир. Печаль сопровождает час смерти, но и тогда присутствует невыразимая радость, если час смерти наступает для того, кто подвигом добрым подвизался. И был Тот, кто сказал: «Я есмь воскресение и жизнь, верующий в Меня, если и умрет, оживет». Один апостол услышал глас с неба: «Блаженны мертвые, умирающие в Господе… они успокоятся от трудов своих, и дела их идут вслед за ними». Радость сопровождает приход человека в этот мир, но еще бóльшая радость настает, когда Душа прошла через великие страдания, когда Ангел рождается на Небесах. Сетование лучше радости – ведь даже при смехе болит сердце, – лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира, потому что при печали лица сердце делается лучше. В нашей природе заложена скорбь, но для тех, кто умеет и учится смотреть на Иисуса Христа, всегда есть причина возрадоваться. Истину сказал святой Петр: «Нас огорчают, а мы всегда радуемся». Для тех, кто верует в Иисуса Христа, нет смерти и нет скорби, которая не была бы смешана с надеждой, нет отчаяния – только постоянное возрождение, постоянный исход от тьмы к свету. Они не скорбят так, как те, у кого нет надежды, – христианская вера делает жизнь неувядаемой.

Мы – странники и пришельцы на Земле: мы приходим издалека и уходим далеко. Наш жизненный путь начинается у ласковой груди нашей Матери на земле и завершается в объятиях нашего Отца на небесах. Все на земле меняется, у нас нет здесь постоянного града, все через это проходят: по Божьей воле мы должны расстаться с тем, чем более всего дорожим на земле, – мы сами во многом меняемся, мы не такие, какими были раньше, и не останемся такими, каковы мы сейчас. Из младенцев мы вырастаем в мальчиков и девочек, в юношей и девушек и, если Господь будет милосерден, в мужей и жен, Отцов и Матерей, в свой черед, и потом медленно, но верно лицо, когда-то бывшее «ранней утренней росой», приобретает морщины, глаза, которые излучали молодость и радость, говорят об искренней, глубокой и нешуточной грусти, хоть они и могут сохранить огонь Веры, Надежды и Милосердия, хоть они и могут лучиться духом Господа. Наши волосы седеют или выпадают – ах, – действительно, мы лишь проходим по земле, мы лишь проходим по жизни, мы – странники и пришельцы на Земле. Мир проходит и великолепие. Пусть дни нашей старости будут ближе к Тебе и потому лучше нынешних.

И все же мы не должны жить как попало – нет, нас ждет борьба и битва. Что же нам делать: мы должны любить Господа всеми силами, всей мощью, всем сердцем, всей душой, мы должны возлюбить своего ближнего, как самого себя. Мы должны соблюдать эти две заповеди, и, если будем им следовать, если будем беззаветно преданы им, мы не будем одиноки, ибо наш Отец Небесный будет с нами, будет помогать и направлять нас, давать нам силы день за днем, час за часом, и мы всё сможем с Иисусом Христом, укрепляющим нас. Мы – странники на Земле, не скрывай от нас заповедей Твоих. Открой очи наши, чтобы мы увидели чудеса закона Твоего. Научи нас исполнять волю Твою и убеди наши сердца, что любовь Христова объемлет нас и что мы вынуждены делать то, что должно, чтобы спастись.

 
Мы в пути с Земли на Небо,
Глаз Твоих с нас не спускай.
Мы слабы, но Ты всесилен?
Длань Свою к нам протяни.
 

Наша жизнь: мы можем сравнить ее с путешествием, мы идем от места, где родились, к далеким небесам. Наши ранние годы можно сравнить с хождением под парусом по реке, но вскоре волны становятся выше, ветер усиливается, мы оказываемся в море, едва осознав это, и тогда от сердца к Господу возносится молитва: «Защити меня, о Господи, ибо мой челн так мал, а Твое море так велико». Сердце человека очень похоже на море, в нем случаются бури, приливы и отливы, и в его глубинах точно так же скрываются жемчужины. Сердце, ищущее Господа и благочестивой жизни, переживает больше бурь, чем любое другое. Давайте посмотрим, как Псалмопевец описывает шторм на море, Он наверняка испытал шторм в своем сердце, раз сумел так его описать. Мы читаем в 107-м псалме^[23]: «Отправляющиеся на кораблях в море, производящие дела на больших водах видят дела Господа и чудеса Его в пучине. Он речет, – и восстанет бурный ветер и высоко поднимает волны его: восходят до небес, нисходят до бездны; душа их истаевает в бедствии; они кружатся и шатаются, как пьяные, и вся мудрость их исчезает. Но воззвали к Господу в скорби своей, и Он вывел их из бедствия их. Он превращает бурю в тишину, и волны умолкают. И веселятся, что они утихли, и Он приводит их к желаемой пристани».

Разве мы не испытываем этого тогда, когда плывем по морю нашей жизни? Не чувствует ли каждый из вас вместе со мной бурь жизни, или их предзнаменований, или воспоминаний о них?

Давайте прочтем в Новом Завете описание иного морского шторма, того, что мы найдем в Евангелии от Иоанна, в шестой части в стихах с 17-го по 21-й: «И ученики, войдя в лодку, отправились на ту сторону моря, в Капернаум. Дул сильный ветер, и море волновалось. Проплыв около двадцати пяти или тридцати стадий, они увидели Иисуса, идущего по морю и приближающегося к лодке, и испугались. Они хотели принять Его в лодку; и тотчас лодка пристала к берегу, куда плыли». Вы, кто испытывал великие бури жизни, вы, кто пережил волны и шторма Господа, разве вы не слышали, когда ваше сердце замирало от страха, любимый, хорошо знакомый голос – в его тоне было то, что напоминало вам голоса, которые очаровывали вас в детстве, – голос Его, чье имя Спаситель и Князь мира, который говорил, будто обращаясь к вам лично, будто это предназначалось лично вам: «Это Я, не бойтесь». Не бойтесь. Да не смутится сердце ваше. Наши жизни были спокойными до настоящего времени, спокойными в сравнении с тем, что испытывали другие, – давайте же не будем бояться штормов жизни, среди высоких волн моря и под серыми тучами в небе мы увидим, как приближается Он – тот, по кому мы так скучали и искали, тот, кто нам так нужен, и мы услышим Его голос: «Это Я, не бойтесь». И если после часа или целых месяцев тесноты или скорби, или великих препятствий, или боли, или сожалений мы слышим, как Он нас спрашивает: «Любишь ли меня?», то давайте скажем: «Господи! Ты все знаешь; Ты знаешь, что я люблю Тебя». И пусть наши сердца будут полны любовью Христовой, и пусть отсюда начнется жизнь, которую любовь Христова объемлет. Господи! Ты все знаешь; Ты знаешь, что я люблю Тебя; когда мы оглядываемся на наше прошлое, мы порой чувствуем, будто мы любили Тебя; как бы мы ни любили, мы любили во имя Твое. Разве не ощущали мы себя часто вдовами или сиротами – и в радости и благоденствии и даже большую скорбь – из-за мысли о Тебе?

Душа моя ожидает Господа более, нежели стражи – утра. К Тебе возводим очи наши, Живущий на небесах! В наши дни тоже может встречаться такая вещь, как поиски Господа.

Что мы просим у Господа? Великую ли вещь? Да, великую: мир в основании нашего сердца, покоя для нашей души, дай нам эту единственную вещь, и больше нам тогда ничего не потребуется, тогда мы сможем обойтись без многих вещей, тогда мы сможем перенести великие страдания во имя Твое. Мы хотим знать, что мы Твои и что Ты наш, мы хотим принадлежать Тебе – быть христианами. Мы нуждаемся в Отце, в Отеческой любви и Отеческом одобрении. Да сделает жизненный опыт наше око чистым и сосредоточит его на Тебе. Пусть станем мы лучше по ходу нашей жизни.

Мы говорили о штормах на жизненном пути, но теперь давайте обсудим покой и радости христианской жизни. И все же, мои дорогие друзья, будем помнить о днях трудностей и работы и сожалений, ибо даже покой может быть обманчив.

В сердцах есть свой шторм и дни плача, но также и дни безмятежности и ликования. Есть время, когда мы вздыхаем и молимся, но также есть время, когда наши молитвы становятся услышанными. Вечером водворяется плач, а наутро радость.

 
И слабое сердце
Способно излиться,
Познавшие это
Дивятся, не ведая,
Что Господа воля
Поток наполняет.
 

«Мир Мой я оставляю вам»: мы видели, что мир есть даже посреди шторма. Возблагодарите Господа, который позволил нам родиться и жить в христианской стране. Разве хоть один из нас забыл золотое время нашего детства, наш дом, даже когда мы покинули этот дом – ибо многие из нас вынуждены были покинуть его и зарабатывать на жизнь, прокладывая свой путь в мире. Разве Он не привел нас сюда, разве нам чего-то недоставало? Веруем, Господи! Помоги нашему неверию. Я все еще испытываю восторг, помню то радостное возбуждение, когда впервые внимательно присмотрелся к жизни моих родителей, когда я инстинктивно почувствовал, насколько они христиане. И я все еще испытываю это чувство вечной молодости и воодушевления, с которым я пришел к Господу, говоря: «Я тоже буду христианином». Являемся ли мы теми, кем мечтали быть? Нет, но все же жизненные страдания, многообразие вещей повседневной жизни и повседневных обязанностей, куда более многочисленных, чем мы ожидали, броски из стороны в сторону в мире возместили это – не умерло это, но спит.

Стародавняя вечная вера и любовь к Христу, может, и спит в нас, но она не умерла, и Бог может оживить ее в нас. Но даже чтобы возродиться для вечной жизни, к жизни в Вере, Надежде и Любви – к неувядаемой жизни, – к жизни христианина и христианского труженика, быть подарком Господним, творением Господа – и одного лишь Господа, – давайте все же возложим наши руки на плуг в поле нашего сердца, закинем наш невод еще раз, – давайте попытаемся еще раз, – Господу известен умысел духа, Господь знает нас лучше, чем мы знаем себя, ибо Он сотворил нас, а не мы сами. Он знает, в чем вы имеете нужду, Он знает, что́ хорошо для нас. Да благословит Он семя слова Его, которое было посеяно в наших сердцах.

С Божьей помощью мы проживем жизнь. С каждым искушением Он даст нам и облегчение.

Отче, мы молим Тебя не о том, чтобы Ты взял нас из мира, мы молим Тебя, чтобы ты сохранил нас от зла. Нищеты и богатства не давай нам, питай нас насущным хлебом. И пусть Твои песни будут нашей усладой в домах нашего паломничества. Бог отцов наших будет нашим Богом: пусть их народ будет нашим народом, их вера – нашей верой. Странники мы на Земле, не скрывай от нас заповедей своих, но пусть любовь Христова объемлет нас. Молим, чтобы не покинули мы Тебя или не отказались следовать за Тобой. Твой народ будет нашим народом, Ты будешь нашим Богом.

Наша жизнь – это путь пилигрима. Однажды я видел прекрасную картину: это был вечерний пейзаж. Вдалеке справа виднелась череда холмов, казавшаяся синей в вечернем тумане. Над холмами – великолепие заката, серые тучи в серебряных, золотых и пурпурных штрихах. Местность представляла собой равнину или степь, покрытую травой и вереском, там и сям виднелись белые стволы берез с желтыми листьями, осень уже наступила. Дорога вела к далекой, далекой горе, на вершине которой стоял город, – заходящее солнце отбрасывало на него лучи своего великолепия. По дороге шел путник с посохом в руке. Он уже проделал долгий путь и очень устал. На его пути стояла облаченная в черное женщина, фигура которой вызывала в памяти слова святого Петра: «Нас огорчают, а мы всегда радуемся». Этот Божий Ангел был помещен туда, чтобы воодушевить паломников и ответить на их вопросы:

И паломник спросил ее: «Идет дорога в гору?»

И ответила она: «До самого конца».

И спросил он снова: «И путь мой будет долог?»

И ее ответ был: «С утра до ночи, да».

И паломник продолжил шагать, огорченный, но всегда радостный: огорченный, потому что ему предстояло пройти еще очень много, путь был таким долгим. Его переполняла надежда, когда он смотрел вверх, на вечный город, сиявший вдалеке в вечерней заре, и думал о двух старых изречениях, которые он слышал давным-давно. Вот одно из них:

 
Так много битв нас ожидает,
Так много горя мы узнаем,
И будем часто мы молиться,
И встретим в мире наш конец.
 

А вот другое:

 
Вода уже у самых губ,
Но выше не дошла.
 

И он сказал: «Я буду все больше уставать, но также приближаться к Тебе». Разве не ведет человек постоянную борьбу на земле? Но в этой жизни есть утешение, данное Богом. Ангел Божий, утешающий людей, – это Ангел Милосердия. Давайте не забывать о Нем. И когда все мы вернемся к повседневным делам и обязанностям, давайте не забывать, что вещи не такие, какими кажутся, что через повседневное Бог учит нас высокому, что наша жизнь – это путь пилигрима, и что мы странники на Земле, но у нас есть Бог и Отец, который хранит пришельцев, и что мы все – братья. Аминь.

А теперь да пребудет благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любовь Бога Отца, и общение Святаго Духа со всеми нами. Аминь.

(Священное Писание, псалом XCI)

 
Гонимый суровыми ветрами, я терял сознание от страха,
Сквозь бурю мягкие и ясные,
Такие нежные тихие звуки касаются моего слуха:
«Это Я, не бойся».
 
 
Это Я, кто отмыл твою душу добела;
Это Я, кто заставил твои слепые глаза прозреть,
Это Я, твой Господь, твоя жизнь, твой свет,
Это Я, не бойся.
 
 
Эти бушующие ветры, это бурлящее море
Потратили свою смертоносную силу на Меня,
Они не принесут ни капли вреда тебе,
Это Я, не бойся.
 
 
Эта горькая чаша, я испил ее первым,
Для тебя глоток из нее не несет проклятья,
Руку, которую протягивает ее тебе, пронзили.
«Это Я, не бойся».
 
 
Когда ступит твоя нога на другую сторону,
Отдохни, тысяча радушных возгласов встретит тебя;
Один знакомый голос поприветствует твое сердце:
«Это Я, не бойся».
 
 
Мои глаза смотрят на твою постель,
Мои руки под твоей головой,
Мое благословение разлито вокруг тебя,
«Это Я, не бойся».
 

Еще раз мысленно жму руку. Вчера вечером я побывал в Тернем-Грин, я должен был провести там службу за мистера Джонса, который приболел. Я шел туда пешком вместе с его старшим сыном, ему 17 лет, но он уже так же высок, как я, и у него растет борода. Когда-нибудь он посвятит себя семейному делу – его отец владеет большим заводом, у юноши честное, доброе, восприимчивое сердце и огромная потребность в религии, его надежды и мечты направлены на то, чтобы правильно поступать с работниками в будущем, я порекомендовал ему «Феликса Холта» Элиот. В парке было красиво: старые вязы освещал лунный свет и трава была покрыта росой. Мне было очень приятно проповедовать в той церквушке, она деревянная. Пока, Тео, пока, мой мальчик, я надеюсь, что я написал все так, чтобы ты смог это прочесть. Держись и поскорей поправляйся.

099 (82). Тео Ван Гогу. Айлворт, суббота, 25 ноября 1876

Айлворт, 25 ноября 1876

Дорогой Тео,

благодарю за твое последнее письмо, которое я получил одновременно с тем, что было послано из Эттена. Значит, ты снова в строю: все, что может рука твоя делать, по силам делай, и твоя работа и молитвы не останутся без благословения. Как бы я хотел по первому снегу отправиться вместе с вами в Хейке и в Спрюндель. Но перед тем как продолжить [свое письмо], я перепишу несколько строф, которые наверняка тебе понравятся:

Жизненный путь^[24]

 
Двое влюбленных у поросшего мхом ручья
Прижались щеками друг к другу,
 
 
Их темные и золотистые волосы перепутались,
А они слушали пение заигрывающих друг с другом дроздов.
О, пора цветения!
О, лучшее время любви!
 
 
Двое обвенчались перед алтарем,
Звучал радостный колокольный перезвон,
Дул мягкий ветерок, словно от трепещущих крыльев,
Пока лепестки покрывали их путь.
О, целомудренная невеста!
О, нежная гордость!
 
 
Две головы склонились над колыбелью,
Две руки переплелись над головкой,
Обняв друг друга, качая ее, Пока двое смотрели на жизнь, ниспосланную любовью.
О, торжественный час!
О, таинственная сила!
 
 
Двое родителей у вечернего очага,
Красные отблески упали на их колени,
Коснулись головок, которые медленно подрастали,
Словно бутоны лилий на стебле.
О, терпеливая жизнь!
О, деликатная борьба!
 
 
Двое неподвижно сидели там же,
Красные отблески освещали их колени,
Но все головки, которые медленно подрастали,
Ушли и оставили в одиночестве эту пару.
О, быстротечное путешествие!
О, безвозвратное прошлое!
 
 
Красные отблески падали на пол
И увеличивали пространство между ними,
Они придвинули свои кресла поближе друг к другу, Их бледные щеки соприкоснулись, и промолвили они: «Еще раз».
 
 
О, воспоминания!
О, прошлое!
 

Три стульчика

 
Они сидели одни у яркого очага,
Седовласая дама и господин в летах,
Грезя об ушедших днях;
Слеза упала на морщинистую щеку,
Их обоих посетили мысли, которые они не могли
 
 
произнести вслух,
 
 
И сердце каждого из них печально вздохнуло.
 
 
Потому что их грустные и наполненные слезами глаза
 
 
смотрели на
 
 
Три стульчика, стоявшие в ряд
У стены в гостиной;
Они стояли там – довольно старомодные,
С сиденьями из парусины и деревянным каркасом
И с такими прямыми и высокими спинками.
 
 
Затем господин покачал своей седой головой
И нежно промолвил дрожащим голосом:
«Мать, эти пустые стулья,
Они будят в нас такие печальные, печальные мысли сегодня
 
 
вечером,
 
 
Мы навеки спрячем их от наших глаз
В маленькой темной комнатке наверху».
 
 
Но она ответила: «Отец, нет, пока нет;
Потому что я смотрю на них и забываю,
 
 
Что дети ушли,
Мальчики вернутся, и наша Мэри тоже,
В своем переднике в голубую клетку,
И будут сидеть здесь каждый день.
 
 
Джонни все еще будет строгать высокие мачты для кораблей,
А Уилли разбрасывать свинцовые пули,
Пока Мэри будет шить что-то из лоскутков;
По вечерам три детские молитвы
Будут возноситься к Богу с этих маленьких стульчиков,
Такие тихие, что никто о них не узнает.
 
 
Джонни вернется из бурлящей пучины,
Уилли воспрянет ото сна на поле брани,
Чтобы пожелать мне спокойной ночи,
Мэри больше не будет женой и матерью,
Но усталым ребенком, чье время игр подошло к концу,
И она придет отдохнуть у меня на коленях.
 
 
Так что оставь их там – даже если они и пусты сейчас,
И каждый раз, в одиночестве преклоняя головы
Перед троном Отца, чтобы помолиться,
Мы будем просить встретить детей на небесах,
В полном покоя и любви доме нашего Спасителя,
Где ни один ребенок не уходит».
 

В своем письме папа среди прочего написал: «Днем мне нужно было отправиться в Хувен, мама заказала экипаж, но он не смог выехать, так как лошадей еще не перековали на зиму. Поэтому я решил пойти пешком, но милый дядя Ян не хотел отпускать меня одного и поэтому решил меня проводить. Предстоял сложный путь, но дядя Ян сказал, что не так страшен черт, как его малюют. Мы целые и невредимые добрались туда и вернулись обратно, хотя разыгрался шторм и все покрылось инеем, так что дороги стали очень скользкими, и вечером было очень приятно сидеть в уютной теплой комнате, отдыхая после работы, и как же хорошо, что Тео тоже был с нами».

Давай еще раз посетим какую-нибудь церковь? Нас огорчают, а мы всегда радуемся вечной радостью в сердце, ибо мы есть нищие в Царстве Небесном, потому что во Христе мы нашли друга на всю жизнь, ближе брата, который привел нас к концу нашего путешествия, будто к двери отчего дома. Будь милостив к нам, Отче, – что Господь делает, то и хорошо.

В прошлое воскресенье вечером я побывал в Петершаме, деревне на берегу Темзы: утром я был в воскресной школе в Тернем-Грин, откуда после заката отправился в Ричмонд, а затем – в Петершам. Вскоре стемнело, и я плохо знал, куда идти, это была на удивление грязная дорога поверх дамбы или возвышенности на склоне, поросшем суковатыми вязами и кустами. В конце концов я увидел у подножия холма свет в домике и начал пробираться туда, и там мне подсказали дорогу. Мой мальчик, это была красивая деревянная церковь, озарявшая приветливым светом конец долгого пути, я читал там Деяния апостолов V: 14–16, XII: 5–17 (Петр в темнице) и XX: 7–37 (проповедь апостола Павла в Македонии), а потом рассказал еще раз историю про Иоанна и Феогена. В церкви играла фисгармония, за которой сидела молодая девушка из пансиона, воспитанники которого присутствовали на проповеди.

Утром, по дороге в Тернем-Грин, было так красиво: каштаны и ясное голубое небо, утреннее солнце, отражавшееся в водах Темзы, ослепительно-зеленая трава, и повсюду – колокольный звон из церквей. Накануне я совершил долгое путешествие в Лондон: я вышел из дому в 4 часа утра и в половине седьмого был в Гайд-парке, траву там покрывал туман, с деревьев опадали листья, вдалеке отбрасывали свет фонари, которые еще не выключили, и виднелись башни Вестминстерского аббатства и Вестминстерский дворец, а красное солнце всходило в утреннем тумане; оттуда я проследовал в Уайтчепел – тот самый бедный район Лондона, – а затем на Чансери-лейн и в Вестминстер, потом в Клапем, чтобы еще раз навестить миссис Лойер, у которой накануне был день рождения. Это действительно вдова с сердцем, в котором псалмы Давида и пророчества Исаии не умерли, но спят. Ее имя записано в Книге жизни. Еще я побывал дома у мистера Обаха, чтобы вновь увидеться с его женой и детьми. Затем я отбыл в Льюишем, где в половине четвертого я навестил семейство Гледуэл. Ровно три месяца прошло с моего визита к ним в ту субботу, когда хоронили их дочь, я пробыл у них часа три, и мысли, которые нас всех посетили, были слишком разнообразными, чтобы их передать. Оттуда я также написал Гарри в Париж. Надеюсь, ты его еще встретишь.

Может запросто случиться так, что ты однажды поедешь в Париж. В половине одиннадцатого вечера я вернулся сюда, часть пути назад пролегала по подземной железной дороге. К счастью, я получил немного денег за работу вместо мистера Джонса. Занимаюсь псалмом 42: 1 – «Жаждет душа моя к Богу крепкому, живому». В Петершаме я предупредил паству, что им предстоит услышать ломаную английскую речь, однако когда я говорил, то думал о человеке из притчи, который сказал: «Потерпи на мне, и все тебе заплачу». Господь Всемогущий!

У мистера Обаха я увидел картину или, вернее, эскиз Боутона «Путь пилигрима». Если тебе попадется в руки книга Беньяна «Путь паломника», обязательно прочти ее, она стоит потраченных усилий. Я полюбил ее всей душой.

Уже ночь, я все еще сижу и работаю для Гледуэлов в Льюишеме: переписываю то одно, то другое и т. д.; нужно ковать железо, пока оно горячо, а сердце человека, пока оно горит в нем. Завтра я вновь еду в Лондон вместо мистера Джонса. Под тем стихотворением «Путешествие жизни» и «Три маленьких стула» следует приписать: в устроении полноты времен, дабы все небесное и земное соединить под главою Христом. Да будет так! Мысленно жму руку, кланяйся от меня господину и госпоже Терстех и всем у Роосов, Хаанебеков, ван Стокумов и Мауве, прощай и верь мне,

твой крепко любящий брат Винсент