В награду за его труды во время выборов депутат обещал ему полное помилование. Больсон, чувствовавший приближение старости и жаждавший жить спокойно, как честный крестьянин, повиновался всемогущему сеньору, воображая, по своей некультурности, что каждое политическое преступление, каждое варварство приближают его к помилованию.
Но годы шли, и обещания оставались обещаниями. Родер продолжал твердо верить во всемогущество депутата и объяснял задержку в помиловании небрежностью дона Хосе.
Но в конце концов покорность родера сменилась угрозами, и дон Хосе струсил, как укротитель перед разъяренным диким животным. Больсон писал ему каждую неделю в Мадрид в угрожающем тоне, и эти письма, нацарапанные кровавою лапою дикого зверя, произвели наконец на депутата должное впечатление и вынудили его предпринять поездку в округ.
Стоило поглядеть, как эти двое разговаривают после пира в одном уголку сада. Депутат говорил подобострастно и любезно, Больсон – грозно нахмурившись и угрюмо:
– Я приехал исключительно с целью повидать тебя, – говорил дон Хосе, подчеркивая оказанную им родеру честь. – Чего ты торопишь меня? Разве тебе плохо живется, дорогой Кико? Я поставил тебя под покровительство губернатора; жандармы тебя не трогают. Чего же тебе еще надо?
Ничего и все. Правда, его не беспокоили, но это было очень ненадежно. Времена могли измениться, и ему пришлось бы тогда вернуться в горы. Он требовал исполнения обещанного – помилование и все тут! И он выражал свое требование то на валенсийском наречии, то на испанском языке, но с невероятным выговором.
– Получишь его, голубчик, получишь. Помилование должно выйти очень скоро, несомненно в один из ближайших дней.
Больсон улыбнулся с жестокой иронией. Он был не так глуп, как полагали. Он посоветовался в Валенсии с одним адвокатом, который посмеялся и над ним, и над обещанным помилованием. Ему нужно было дать себя арестовать, терпеливо принять двести или триста лет тюремного заключения, к которым его могли приговорить по бесчисленным процессам, а затем, когда он отсидит часть срока в тюрьме, – ну, скажем примерно лет сто! – получить помилование. Чорт возьми! Довольно с него шуток. Он никому не позволяет насмехаться над собою.