Сочинения Александра Пушкина. Статья одиннадцатая и последняя

Дон-Хуан является ночью в Мадрите. Из его разговора с слугою мы узнаем, что он был в ссылке за дуэль и воротился тайком. Он спрашивает у Лепорелло, могут ли узнать его?

 
Да, дон-Хуана мудрено признать!
Таких, как он, такая бездна!
 

Из этой грубой похвалы слуги видно ясно, что такое дон-Хуан для всего Мадрита. Место, в котором они находились в то время, напоминает дон-Хуану женщину, которую он, кажется, любил больше других, – и он говорит задумчиво:

 
Бедная Инеза!
Ее уж нет! Как я любил ее!
. . . . . . .
Чудную приятность
Я находил в ее печальном взоре
И помертвелых губках. Это странно:
Ты, кажется, её не находил
Красавицей. И точно, мало было
В ней истинно прекрасного. Глаза,
Одни глаза, да взгляд… такого взгляда
Уж никогда я не встречал. А голос
У ней был тих и слаб, как у больной;
А муж ее был негодяй суровый —
Узнал я поздно… Бедная Инеза!
 

В этих немногих стихах целый портрет женщины, вся история ее жизни… Самое воспоминание о ней, столь полное любви и грусти, уже говорит, какова должна была быть эта женщина, которая, не будучи красавицей, умела привязать к себе такого человека. Но грусть воспоминания не долго занимает дон-Хуана.

 
Лепорелло.
Что ж? Вслед за ней другие были.
 
 
Дон Xуан.
Правда.
 
 
Лепорелло.
А живы будем, будут и другие.
 
 
Дон Хуан.
И то.
 

На этот раз он хочет итти к Лауре. Но является монах, и от него наши авантюристы узнают, что на монастырское кладбище сейчас должна притти донья-Анна, чтоб плакать на могиле своего мужа, убитого нашим героем. Дон-Хуан успел заметить только ее узенькую ножку; но этого довольно для него, чтоб решиться узнать ее покороче; а пока он спешит к Лауре.

Лаура – актриса, жрица искусства и наслаждения. В ней нет притворства и лицемерия; она вся наруже. Молодая и прекрасная, она не думает о будущем и живет для настоящей минуты. Она вечно окружена мужчинами и обходится с ними без церемоний, иногда даже с каким-то грациозным цинизмом. У нее гости, они в восторге от ее игры в этот вечер; только один между ними мрачен. Это дон-Карлос, у которого дон-Хуан убил брата. Она спела песню («Я здесь, Инезилья») и сказала, что эту песню сочинил «ее верный друг, ее ветреный любовник» дон-Хуан! Это имя приводит дон-Карлоса в бешенство, и он ругает его безбожником и мерзавцем, а ее – дурою. Она грезит велеть слугам своим зарезать его, но он успокаивается, и они мирятся. Гости уходят, и она говорит Карлосу:

 
Ты, бешеный, останься у меня.
Ты мне понравился; ты дон-Хуана
Напомнил мне, как выбранил меня
И стиснул зубы с скрежетом.
 

Оставшись с нею, Карлос, вместо лести и любезности, заводит мрачные разговоры; теперь ты молода, говорит он ей: окружена поклонниками, а лет через шесть, когда глаза твои впадут и седина блеснет в косе, что тогда с тобою будет? Этот человек тоже истый испанец, как и дон-Хуан, только другим образом. Он мрачен и в молодости, мрачен наедине с прекрасною женщиной, которая сказала ему, что она его любит; к старости же из него был бы готов отличный инквизитор, который с полным убеждением и спокойною совестью жег бы еретиков и с особенным наслаждением бичевал бы самого себя… Лаура в старости сделалась бы дуэньею и мастерски помогала бы вверенной ее бдительности жене проводить за нос мужа, а может быть, пошла бы и в монастырь; но пока она не хочет слышать о вздоре – о будущем…

 
Тогда… Зачем
Об этом думать? Что за разговор?
Иль у тебя всегда такие мысли?
Приди – открой балкон. Как небо тихо;
Недвижим теплый воздух; ночь лимоном
И лавром пахнет; яркая луна
Блестит на синеве густой и темной,
И сторожа кричат протяжно: ясно!..
А далеко, на севере – в Париже —
Быть может, небо тучами покрыто,
Холодный дождь идет, и ветер дует…
 

Является дон-Хуан; Лаура в радости бросается ему на шею; Карлос вызывает его и падает мертвый.

 
Дон Xуан.
Вставай, Лаура, кончено.
 
 
Лаура.
Что там?
Убит? Прекрасно! в комнате моей!
Что делать мне теперь, повеса, дьявол?
Куда я выброшу его?
 
 
Дон Xуан.
Быть может,
Он жив еще.
 
 
Лаура.
Да! жив! гляди, проклятый,
Ты прямо в сердце ткнул – небось, не мимо.
И кровь нейдет из треугольной ранки,
А уж не дышит – каково?
 

В следующей сцене дон-Хуан в монашеской рясе уже разговаривает с доньей-Анною. Она просит его соединить молитвы с ее молитвами.

 
Мне, мне молиться с вами, донна-Анна!
Я не достоин участи такой,
Я не дерзну порочными устами
Мольбу святую вашу повторять:
Я только издали с благоговеньем
Смотрю на вас, когда, склонившись тихо.
Вы кудри черные на мрамор бледный
Рассыплете – и мнится мне, что тайно
Гробницу эту ангел посетил;
В смущенном сердце я не обретаю
Тогда молений. Я дивлюсь безмолвно
И думаю: счастлив, чей хладный мрамор
Согрет ее дыханием небесным
И окроплен любви ее слезами.
 

Что это – язык коварной лести или голос сердца? Мы думаем, и то и другое вместе. Отличие людей такого рода, как дон-Хуан, в том и состоит, что они умеют быть искренно страстными в самой лжи и непритворно холодными в самой страсти, когда это нужно. Дон-Хуан распоряжается своими чувствами, как полководец солдатами: не он у них, а они у него во власти и служат ему к достижению цели.

Донья-Анна изумлена странностию таких речей в устах монаха; но дон-Хуан идет далее и с изумительною дерзостью признается ей, что он не монах, но пока прикрывается вымышленным именем. Сцена эта ведена с непостижимым искусством. Донья-Анна гонит его прочь, а между тем хочет знать, кто же он и чего он требует.

 
Смерти!
О, пусть умру сейчас, у ваших ног.
Пусть бедный прах мой здесь же похоронят,
Не подле праха милого для вас,
Не тут – не близко – дале где-нибудь,
Там – у дверей – у самого порога,
Чтоб камня моего могли коснуться
Вы легкою ногой или одеждой,
Когда сюда, на этот гордый гроб,
Придете кудри наклонять и плакать…
 

Донья-Анна защищается все слабее и слабее; у ней вырывается кокетливый вопрос: «И любите давно уж вы меня?» Самолюбие ее затронуто – до сердца недалеко… Она назначила ему свидание у себя дома, завтра вечером…

Донья-Анна – так же истая испанка, как и Лаура, только в другом роде. Та – баядера европейских обществ, а эта – их матрона, обязанная обществом быть лицемерною и приученная к лицемерству. Она – девочка; посещение монастырей, набожные занятия и слезы над гробом мужа (сурового старика, за которого вышла насильно и которого никогда не любила) – суть единственная отрада, единственное утешение ее, бедной, безутешной вдовы… Но она женщина и притом южная; страсть у нее – дело минуты, и ни позор общественного мнения, ни лютая казнь не помешают ей отдаться вполне тому, кто умел заставить ее полюбить.

Дон-Хуан в восторге от своего успеха. Хоть он и привык к победам, но эту он считал труднее, чем оказалось, потому что донья-Анна возбудила в нем сильную страсть. Повеса, в радости своей, велит Лепорелло звать статую командора к донье-Анне на завтрашний вечер. Статуя кивает головою в знак согласия; Лепорелло в ужасе. Дон-Хуан сам зовет ее и с ужасом видит, что она кивнула и ему…