Блестит чертог; горит елей;
Ясмин и мирт благоухает;
Фонтан, шумя, между огней
Златыми брызгами играет.
Греми, волшебный гимн пиров!
Несите, юноши, плодов
И роз и листьев винограда:
Венчайте нас! Что в жизни нам?
Мы в жертву суждены богам ужасным ада,
А жертва пышная в убранствах вертограда —
Угоднее богам!
Настанет час – воззрим сурово
Мы на гремящий жизни пир,
Как сей скелет белоголовый,
Беглец могил. На звуки флейт и лир
Он безответен, гость гробовый!
Но он ведь пел, и он любил,
И богу гроздий он служил…
О други! сыпьте роз Горациева сада
По сим белеющим костям,
И свежей кистью винограда
Венчайте череп – этот храм.
Чертог покинутый и сирый,
Где обитал животворящий дух
Во дни, когда кифара с звонкой лирой
Его пленяли чуткий слух,
И пил он роз благоуханье,
Любил кристалл амфоры золотой,
И дев горячие лобзанья,
И трепет груди молодой!
Вообще, когда г. Майков выходит из сферы антологической поэзии, его талант как будто слабеет. Доказательством этого может служить маленькая поэмка его «Венера Медпцейская», содержание которой, как можно видеть из самого ее заглавия, относится к сфере классической поэзии. Существует предание, что знаменитая статуя, известная под именем Венеры Медицейской, есть изображение одной римской императрицы. Поэт заставляет ее, выходя из волны, восхищаться собственною красотою —
И вот красавицы надменной
Мечта сбылась: перенесло
Волшебство кисти вдохновенной{15}
На мрамора обломок бренный
И это гордое чело,
Венчанное красой Изиды (?!),
И стройный стан и шелк кудрей:{16}
И Рим нарек ее Кипридой!
И Рим молился перед ней!
Мысль, как видите, малопоэтическая, слишком незрелая и как будто изысканная, не говоря уже об унижающей достоинство искусства мысли – видеть простую копию, портрет, в вдохновенном создании свободного творчества. Самые стихи этой поэмы только красивы и ловки, но не художественны; есть между ними даже оскорбляющие тонкий эстетический вкус, любящий благородную простоту и точность выражений, как, например;
На грудь высокую пустите
Змеистый локонов разлив.
Что такое: пустить на грудь змеистый разлив локонов? Это было бы хорошо разве в стихотворении г. Бенедиктова, но очень дурно в стихотворении г. Майкова. Или:
Прошли века. Их молот твердый
Величья храмы раздробил.
Что такое: молот веков, раздробляющий храмы величья? Неужели это поэзия, не реторика?..
Не без достоинств следующие стихотворения, с более или менее антологическим оттенком: «Радость», «Измена», XXXIII, «Жизнь», «Прощание с деревней», «Заря», «Горы», «Мраморный фавн». Что до последнего стихотворения, – оно было бы лучше, если б не было растянуто приставкою и кончилось 25-м стихом или – может быть, и еще лучше – 13-м стихом.
Теперь мы переходим ко второму разряду стихотворений г. Майкова и с сожалением предупреждаем наших читателей, что здесь нам больше должно будет порицать, чем хвалить… В этих стихотворениях мы желали б найти поэта, современного и по идеям, и по формам, и по чувствам, по симпатии и антипатии, по скорбям и радостям, надеждам и желаниям, но – увы! – мы не нашли в них, за исключением слишком немногих, даже и просто поэта… Там хорошие стихи при сбивчивости идеи, а иногда и при пустоте содержания; тут неопределенность и вычурность выражения при усилии сказать что-то такое, чего у автора не было ни в представлении, ни в фантазии; между всем этим иногда удачный стих, прекрасный образ, а все остальное – реторика: вот общий характер этих стихотворений. Пересмотрим их.
В «Чудном веке» поэт воспевает эпоху Петра Великого, которая воссияла —
…в стране, загроможденной
Цепями гор; в стране, где вьется лес
Средь благ и тундр; в той храмине священной,
Где льды горят, как в храмине чудес…
Не реторика ли это?.. В конце пьесы автор заставляет Петра выливать венец на голову России, сардамским млатом скреплять ее оковы и выковывать ей булаву (?) и меч, а громовым топором (?) сбивать оковы с широких врат в Европу{17}, забыв, что тогда ворот (ни широких, ни узких) в Европу но было и что в том-то и состоит великий подвиг Петра, что он, по выражению Альгаротти, создал Петербург, qui est la fenetre par laquelle la Russie regarde en Europe[6]{18}, а следовательно, первый сделал и ворота… Стихотворение, означенное № V, превосходно по стихам, но мысль – приписать скале глубокое участие к страданию человека – изысканна…{19} Прекрасны последние шесть стихов стихотворения «Воспоминание»; но их-то едва ли кто и прочтет после первых восьми стихов и, особенно, этого начала: