– Так я и говорю, – заявила старушка, – необходимо жаловаться, категорически требовать от руководителей наведения порядка. Дорогой, ты согласен со мной? – обратилась она к старичку.

Старичок оторвался от созерцания бутылки и патетически произнёс:

– Надо писать ему! – Он ткнул сухощавым указательным пальцем в потолок, и Мякин машинально взглянул наверх. – Я имею в виду его… – И старичок почему-то шёпотом произнёс фамилию премьера.

– А что, пониже нельзя? – удивлённо спросила экстрасенша.

– Пониже никак нельзя, – ответила старушка. – Вы же видите, что ничего не делается.

– Как же не делается? Вот же живой пример! – Экстрасенша указала на пузатого. – Шторку-то исправили.

Пузатый, торопливо расставляя бокалы, утвердительно кивнул.

– Нет и нет! – заявила интеллигентка. – Надобно бороться всем внизу, а то пока до него дойдёт, – и она так же, как и старичок, указала на потолок, – свершится полное безобразие. А если уж жаловаться – так можно и местному начальству.

Пузатый жестом остановил полемику, наполнил бокалы и произнёс:

– Предлагаю поднять тост за наших новых членов!

Чокнулись. Немного выпили. Мякин попробовал свой кофе. Холодный, горький напиток впечатления не произвёл. Старичок, сделав пару маленьких глотков вина, заявил:

– Очень сладко. – И, поставив бокал на столик, сказал: – Камарадос… Пусть будет «камарадос», а вот общее название кажется не совсем удачным. Это «заправцы» звучит как-то несерьёзно. Надо бы подумать о названии, дело-то большое затевается – категорическая борьба с нарушителями! Это, коллеги, должно называться как-нибудь ярко, я бы даже сказал, броско. – Вот вы, сударь, – старичок обратился к Мякину. – Я вижу, самый инициативный из нас – имеете на этот счёт какие-либо соображения?

– Соображения? – машинально переспросил Мякин.

– Ну да, соображения, – подтвердил дотошный старичок.

Мякин задумался. Ему тоже не очень нравилось это название – «заправцы». Что-то в нём было иронично-приниженное, даже, может быть, и обидное, но новое вот так сразу он придумать не мог. Пришлось отделаться общей фразой:

– Надо бы что-то краткое, лаконичное и понятное.

– Вот именно, сударь, вот именно, – согласился старичок.

«Заправцы» задумались, разговор затих, и некоторое время никто – видимо, по причине отсутствия идей, – не хотел говорить.

– Беспорядок в очередях есть признак неразвитости общества, – неожиданно нарушил молчание старичок.

– Ну, это вы чересчур! – произнесла интеллигентка. – На мой взгляд, беспорядок – это всего лишь признак бескультурья отдельных личностей.

Старушка решила поддержать позицию старичка и несколько эмоционально заявила:

– Я думаю, что беспорядок в очередях – признак неразвитости коры головного мозга.

Компания, переваривая последнюю фразу, вновь замолкла, и после продолжительной паузы пузатый сказал:

– Давайте-ка возьмём ещё бутылочку и обсудим, как же нам называться, а то глядишь – лет эдак через пятьдесят соберутся здесь соорудить мемориальную доску в честь зародившегося нашего движения. И что напишут золотыми буквами по белому мрамору? «Здесь начинались заправцы»? Как-то не очень…

Пузатый поднялся со своего места и подался в сторону буфета. Банкетный зал постепенно наполнялся посетителями. Музыка звучала непрерывно.

– Может быть, потанцуем, пока возникла винная пауза? – предложила экстрасенша.

Мякин согласился. Как только они оказались в середине зала, экстрасенша спросила:

– Вы действительно думаете, что надо найти красивое название?

– Вам понравилось вино? – угрюмо спросил Мякин.

Экстрасенша улыбнулась и ответила:

– Очень сладкое. Вы специально выбрали такое?

– Случайно, – сухо ответил Мякин и повёл партнёршу по малому кругу.

– Вы не ответили на мой вопрос, – произнесла экстрасенша, когда медленный танец сменился ритмичной музыкой.

– Мне не нравится «заправцы», – ответил он

– Ну и что? Это же игра, – громко сказала экстрасенша.

Мякин, не теряя танцевального ритма, ответил:

– Надо уважать старших.

– Вы хотите сказать «уважить»?

– Пусть будет «уважить». Не вижу разницы, – ответил Мякин.

Танцующих в небольшом пространстве между рядами столиков прибавилось, и, чтобы не толкаться, Мякину и экстрасенше пришлось в танце уплотниться. Она прижалась к нему и произнесла:

– А меня тоже надо уважить?

Мякин молчал. Ему совсем не понравился этот вопрос, и через минуту он ответил:

– Нам пора к столу. Они уже начали вторую бутылку.

– Да, пора, – согласилась она и остановилась посреди танцующих.

Мякин предложил ей руку, а она, не обращая на него внимания, зашагала к столику, лавируя между парами. Мякин бросился за ней и, не успевая уворачиваться от разгорячённых быстрым танцем отдыхающих, натыкался на них и постоянно извинялся за причинённые неудобства.

Когда Мякин добрался до места, общество наперебой обсуждало новое название для «заправцев». Более всех активничали новые члены. Старичок, устремив взгляд куда-то поверх голов танцующих, сыпал без перерыва новыми терминами. Между «правдельцами» и «борзаправцами» встречались аббревиатуры, не сразу понятные и требующие пояснения. В таких случаях старичок прерывал свой поток названий и предлагал старушке сделать расшифровку непонятного набора букв – та с удовольствием помогала ему и поясняла, что «обоснар» означает «общество борьбы с нарушениями», а не что-либо иное, что иногда ассоциировалось по сходству звуковых сочетаний.

За обсуждениями незаметно опустошили вторую бутылку. Мякину второе вино совсем не понравилось – кислый вкус напомнил ему далёкое детство, когда он впервые попробовал спиртное на Новый год, как в бокале пузырилась светло-жёлтая прозрачная жидкость. Он сделал несколько глотков, поперхнулся от неожиданного вкуса и закашлялся. Уже потом ему объяснили, что пить шампанское надо не спеша, но это было потом.

Экстрасенша смаковала вино и пристально наблюдала за Мякиным. Со стороны казалось, что она совсем не участвует в общем разговоре, но её редкие ироничные замечания говорили об обратном. Экстрасенша прислушивалась к новациям старичка. Один раз она даже предложила называть общество «правдистами», однако новые члены категорически отвергли «правдистов», сославшись на некоторые исторические параллели.

Мякин в полемике практически не участвовал. Он иногда делал вид, что соглашается с приводимыми доводами, но через некоторое время соглашался с противоположными мнениями, которые активно выдвигала интеллигентка – единственная, кто старался обуздать фонтанирующего названиями старичка.

– Нет, господа, – возражала она. – Это совсем не подходит. Да и не в названии дело. Если нет реальных результатов, то никакое название не поможет.

Пузатый – видимо, устав от напора новых членов, – вяло поддерживал её и иногда повторял почти одну и ту же фразу:

– Камарадос, давайте оставим старое – «заправцы». Нам это уже привычно.

Экстрасенша встала и произнесла:

– Давайте танцевать! Думается, что во время танцевальных движений может придти ценная мысль.

– И то верно! – согласился пузатый. – Давайте подвигаемся – раскачаем, так сказать, мозги.

– Вы потанцуйте, – как-то недовольно произнесла старушка, – а мы уж порассуждаем о названии.

Экстрасенша, к удивлению Мякина, пригласила пузатого. Он радостно вскочил со своего места и, улыбаясь, произнёс:

– Почту за честь продефилировать с вами в этом заведении!

Интеллигентка изобразила на лице равнодушие и великое спокойствие – такое, какое бывает у человека, постигшего все житейские тайны, – но Мякин заметил её некоторое волнение, возникшее, скорее всего, от слов пузатого. Интеллигентка, стараясь не смотреть в сторону пузатого и экстрасенши, развернулась лицом к Мякину, немного неестественно улыбнулась и спросила:

– А вы, камарадос, не желаете подвигаться?

Мякин двигаться не желал, но подумал, что сложившаяся ситуация требует от него некоторых действий, поэтому решил, что танец с интеллигенткой никак не повредит его настроению.

Пузатый Алексис изображал раскованного танцора, размахивал руками, покачивал боками и к тому же пытался выделывать замысловатые кренделя ногами, не всегда попадая в чёткий ритм энергичной, заводной музыки. Экстрасенша сдержанно двигалась в ритме танца, снисходительно терпела выкрутасы пузатого, иногда весело улыбалась и иронично подбадривала партнёра на совершение новых танцевальных подвигов.

Мякин аккуратно вёл интеллигентку под музыку, стараясь не срываться на резкие движения, которые наблюдались у остальных танцующих.

– Вы не любите современные танцы, – скорее утвердительно, чем вопросительно произнесла интеллигентка.

Мякин без паузы ответил:

– Меня этим танцам не учили.

– По-моему, здесь никто не учился таким танцам, – заметила интеллигентка.

– Но все танцуют, – продолжил Мякин.

– Дёргаются, – заключила интеллигентка.

– Самовыражаются, – сухо произнёс Мякин.

Быстрая музыка закончилась. Пузатый Алексис, изрядно вымотанный редкими па, увёл экстрасеншу к столу. Мякин вопросительно взглянул на партнёршу, а та, немного подумав, сказала:

– Продолжим, если желаете?

Мякин не жаждал продолжения, но зазвучала спокойная мелодия – и он машинально двинулся с партнёршей в новом ритме.

– Вы прекрасный танцор! – сказала интеллигентка. – С вами приятно танцевать.

– Я знаю, мне это уже говорили, – спокойно ответил Мякин.

– Ваша дама будет вас ревновать, – продолжила интеллигентка.

– Почему? – наивно спросил Мякин.

– А как же? Вы сейчас со мной, а не с ней, – объяснила интеллигентка.

– Тогда Алексис вас тоже должен ревновать, – заключил Мякин.

– Он не будет этого делать, – ответила интеллигентка.

– Почему? – снова спросил Мякин, а про себя подумал: «Если бы у меня был такой живот, я бы точно не ревновал».

– Вам интересно почему? – спросила интеллигентка.

Мякин нечаянно задел плечом соседнюю пару и, извинившись, ответил:

– Наверное, интересно. Мы же камарадос.

Интеллигентка посерьёзнела и, может быть, немного грустно ответила:

– Мы старые друзья, и уже не претендуем на иные чувства, кроме дружеской привязанности.

– Не претендуете, – повторил Мякин, не зная, стоит ли продолжать этот танцевальный диалог.

Медленный танец закончился. Образовалась пауза, и интеллигентка произнесла:

– Может быть, достаточно?

Мякин согласно кивнул, и они вернулись к столу. Экстрасенша отсутствовала. Мякин пригубил свой бокал кислого вина и рассеянно спросил:

– Пора бы расходиться. Уже поздно.

Пузатый в ответ задумчиво и немного устало заметил:

– Сходку надо бы завершить гимном, но у нас гимна пока что ещё нет.

– У нас и названия хорошего ещё нет, – недовольно добавила старушка.

– С названием разберёмся, дайте срок, а вот гимна нет… – грустно возразил пузатый. – Гимна нет – это плоховатенько.

– Надо бы, судари и сударыни, расходиться, – заявил старичок. – Сегодня уж, похоже, ничего не придумаем. Тем более что наша молчаливая оппонентка нас уже покинула.

– Да, поредели мы, – добавил пузатый и почему-то взял в руки пустую бутылку. – Кончилось вино – прекратилась мысль.

Мякин сидел молча и терпеливо ждал окончания «тайной вечери заправцев». Из-за стола все, кроме Мякина, встали как-то одновременно, торопливо попрощались и покинули зал. Мякин остался за столом в одиночестве. Он сидел и размышлял: «Экстрасенша просто ушла к себе в номер или вышла из общества “заправцев”. Из реплики пузатого это было не ясно».

Проходя мимо номера экстрасенши, Мякин хотел было остановиться, прислушаться и уловить хотя бы какой-нибудь звук, но заставил себя, не замедляя шаг, пройти к себе. Оказавшись в постели, он не сразу уснул, долго ворочался и подумывал: не прочесть ли ему какой-либо отрывок из чёрной книжки? Но вставать и тянуться на верхнюю полку ему не хотелось, и с этой мыслью он погрузился в некрепкий сон.

И снилось ему, что он пытается прочесть текст, но буквы плывут по строчкам, и он не успевает сложить их в слова, и только одно слово всё время попадалось ему на глаза – это слово «Орбодин». Проснулся он поздно, как когда-то бывало с ним по выходным, быстро собрался. Стоя у зеркала перед выходом из номера, взбодрил себя словами: «А ты, Мякин, выглядишь сегодня неплохо» и вышел в коридор. Запаздывающие на завтрак отдыхающие поторапливались проглотить утреннюю еду и аккуратно обгоняли его. Некоторые из них, улыбаясь, здоровались с ним – видимо, уже где-то встречали его ранее на процедурных делах. Он радушно отвечал им и неторопливо продвигался к столовой.

Столовая встретила его неожиданной тишиной – народу было мало, некоторые ряды пустовали вовсе. За своим столиком он ещё издали заметил одинокую экстрасеншу в белом платье. Она явно делала вид, что не замечает Мякина, а он сразу заподозрил в ней какие-то ранее незнакомые ему перемены и попытался изобразить на лице озабоченное выражение, какое изредка удавалось заметить ему у Герасима Ильича после возвращения его от большого начальника.

Озабоченное лицо Мякину никак не давалось – он чувствовал, что на физиономии проступает так ненавистная ему растерянность. Он специально замедлил шаг, остановился, не доходя до стола метров десять, заставил себя оглядеться по сторонам, изображая человека, ищущего каких-то знакомых, и только после этого совсем уж медленно двинулся дальше. Это движение легко вспомнилось ему, так как пару лет тому назад он так же двигался в очереди за дефицитом для ребятишек, и приобрести этот дефицит требовалось от него непременно.

Приблизившись вплотную к столу, Мякин почему-то выпалил:

– Салют, камарадос!

Экстрасенша никак не отреагировала на приветствие. Более того, она сделала вид, что вообще не знает Мякина. По крайней мере, так ему показалось, а когда она произнесла: «Это вы мне?», Мякин категорически растерялся. Он стоял у стола и мысленно ругал себя последними словами:

«Ты, Мякиша, полный идиот! Это твоё “камарадос” вылетело у тебя, как пробка из шампанского! Зачем? Думать тебе, Мякин, полезно, а не салютовать с испугу!

– Доброе утро, – тихо произнёс Мякин. – Прошу прощения за беспокойство.

Экстрасенша равнодушно взглянула на него и сухо ответила:

– Доброе утро.

– Не помешаю? – спросил Мякин и взялся правой рукой за спинку стула.

– Нет, – услышал он в ответ. – Я скоро ухожу.

Мякин осторожно разместился за столом и в ожидании официантки напряжённо прокручивал в голове варианты, объясняющие причины такого поведения экстрасенши.

«Наверное, она совсем покинула ряды “заправцев”», – подумал он и несколько минут размышлял, какой же задать ей вопрос для выяснения этого обстоятельства.

Принесли овсянку. Мякин помешал кашу и молча приступил к её потреблению. Экстрасенша встала, произнесла всего два слова – «Приятного аппетита» и удалилась из столовой. Мякин без аппетита разделался с овсянкой и любимой яичницей. Сегодня утро не сулило ему ничего хорошего.

«Похоже, этот член “заправцев” выбыл из рядов, – снова подумал он. – Придётся искать замену, но кого я здесь могу найти?»

Мякин огляделся вокруг. В столовой почти никого не осталось, только в дальнем углу, ближе к кофейному автомату, неторопливо доедал свой завтрак мужчина мякинского возраста. И Мякин решился на поступок, соответствующий его новому образу – образу нового человека. Он взял в руку пустую чашку и энергично двинулся в сторону одинокого мужчины.

– Боже мой! Как у них всё плохо организовано! – громко, так, чтобы его услышал одинокий, заявил Мякин.

Одинокий мужчина рассеянно взглянул на Мякина, встал из-за стола и, приблизившись к Мякину, спросил:

– Вам помочь?

– Да, конечно, – ответил Мякин. – Вот видите – до сих пор нет инструкции по пользованию. – Мякин неловко взмахнул чашкой, указывая на автомат. – Я им уже давно сделал замечание.

– Осторожно с посудой, – улыбнувшись, произнёс одинокий, – эдак можно и чашки лишиться.

Мякин обеими руками взял чашку и продолжил жаловаться на непреодолимые препятствия.

– Вот, взгляните на эти кнопки. Никто не написал, что на них надо нажимать дважды!

Одинокий мельком взглянул на автомат, перевёл взгляд на Мякина и спросил:

– А вы знаете, как нажимать?

– Я-то, конечно, знаю, – ответил Мякин. – Но инструкции нет как нет. Это непорядок!

Одинокий подошёл к автомату и, как бы размышляя, снова спросил:

– Вы полагаете, что здесь, в зале, никто, кроме вас, не знает, как пользоваться этой штукой?

Мякин задумался. Он почувствовал, что в лице одинокого он встретил серьёзного оппонента.

– Нет, я так не думаю, – ответил Мякин. – Но непорядок надо устранять.

Одинокий внимательно посмотрел на Мякина, на его пустую чашку и, улыбнувшись, предложил:

– А не испить ли нам кофейку, а заодно и поразмышлять о порядке и непорядке? Вы согласны?

Мякин в знак согласия произнёс что-то вроде «Мда» и поставил чашку в автомат.

Одинокий спохватился и, махнув рукой на кофейный агрегат, категорически заявил:

– Нет-нет! Что вы! Предлагаю попить кофейку в баре – думается, там нас обслужат гораздо лучше.

Мякин в нерешительности взглянул на свою пустую чашку, сиротливо белеющую в тёмно-коричневой нише, и с сомнением произнёс:

– А там разве уже работает?

Одинокий взглянул на часы и утвердительно ответил:

– Уже работает.

Бар только что открылся. Симпатичная дамочка среднего возраста с улыбкой поздоровалась с ними и терпеливо ждала, пока двое мужчин сделают заказ. Забравшись в уютный уголок и разместив на столе, помимо двух чашек кофе, две креманки с мороженым и совсем по чуть-чуть коньяка, посетители приступили к обсуждению злободневной темы.

Мякин сразу заявил:

– Недостатков так много, что каждый из нас должен бороться с ними, иначе наша жизнь может превратиться в сплошной недостаток.

– Да, конечно, – согласился одинокий. – Но давайте сначала выпьем за знакомство.

Мужчины чокнулись, отпили немного коньяка, попробовали мороженого и с удовольствием, маленькими глотками, приступили к поглощению кофе.

– Вы говорите, что мы все должны бороться, – а когда же жить? Между борьбой? Я думаю, что так и здоровьем можно повредиться. Давайте разберём ваш случай, – предложил одинокий.

– А что тут разбирать? – попивая кофе, возразил Мякин. – Сделайте инструкцию – вот и весь разбор.

– С инструкцией всё ясно, – согласился одинокий. – А без неё что – народ разве не справляется с автоматом?

– Справляется, – ответил Мякин и, подумав, добавил: – Вы хотите сказать, что отсутствие инструкции – это мелочи?

Одинокий огляделся по сторонам, отпил немного кофе и только тогда ответил:

– Да, если хотите – мелочи. Но не только.

Мякин сосредоточился. Он ждал продолжения разговора, и было похоже, что у одинокого есть какие-то сильные аргументы против борьбы с недостатками.

– Мне кажется, – продолжил одинокий, – что недостатки должны быть всегда. Если они исчезнут, то всё остановится.

– Что значит «остановится»? – не выдержал Мякин. Он не понял последние слова одинокого и уже подумывал, что зря с ним связался и что вряд ли из него получится новый «заправец». А одинокий не спеша продолжил развивать свою мысль.

– Вы можете представить себе такую картину: исчезли все недостатки? Везде порядок, и не к чему придраться. – Можете себе такое представить? – повторил вопрос одинокий.

Мякин допил кофе и подумал:

«Этот одинокий – великий фантазёр, и спорить с ним сложно и, наверное, не стоит».

– Вы молчите, потому что я вам надоел или разочаровались в нашей теме? – произнёс одинокий. – Но мне показалось, что там, у автомата, вы искали единомышленника. Или мне это всего лишь померещилось?

Мякин осторожно, не глядя на собеседника, поедал мороженое.

– Нет, вам не показалось, – ответил он. – Я действительно искал соратника, то есть человека, готового поддержать меня…

– А нашли оппонента. Так вы хотели сказать? – перебил его одинокий.

– Да, – согласился Мякин.

Одинокий дружелюбно улыбнулся и продолжил:

– А разве оппонент не может быть единомышленником?

Мякин совсем притих – он никак не ожидал от случайного собеседника таких странных вопросов. Ему казалось, что одинокий как бы подшучивает над ним и в то же время старается заставить Мякина поразмышлять по поводу собственного поведения. Мякин разделался с мороженым и совершенно не знал, как себя вести дальше. В бокалах оставалось ещё немного коньяка.

«Надо бы допить», – подумал Мякин.

Но одному это делать было неловко, а придумать какой-нибудь тост у Мякина никак не получалось. Одинокий как будто угадал мякинские мысли и предложил:

– Давайте выпьем за оппонентов. Без них было бы скучно.

Собеседники выпили.

– Ну так как? – произнёс одинокий. – Как вам моя мысль: жизнь без недостатков и идеальный порядок вокруг?

Мякин попытался представить идеальный порядок, но не смог. Получалось что-то совсем фантастическое и какое-то неживое. Одинокий, заметив некоторое смятение Мякина, продолжил:

– Мне кажется, что у вас ничего не получается с идеальным порядком. У меня тоже не получается. – И как-то неожиданно грустно заявил: – Идеала нет, но без него тоже нельзя.

– Как же быть? – тихо спросил Мякин.

– А вот так и жить, – ответил одинокий, – между порядком и беспорядком. Между идеалом и совсем наоборот.

Собеседники замолчали. В баре появились бабушка с маленькой девочкой.

– Ну, что ты хочешь? – спросила бабушка.

Девочка широко раскрытыми глазами довольно долго рассматривала витрину и никак не решалась выбрать что-то из сладкого.

Одинокий тихо заметил:

– Вот вам и идеал! Всего полно, а выбрать страшно – вдруг окажется, что там, за стеклом, осталось что-то лучшее?

Бабушка расслышала последние слова одинокого и, улыбнувшись, ответила:

– Не волнуйтесь, господа, нам выбирать не страшно. Для нас это праздник. Главное в этом – предвкушение вкуснятинки. – Она повернулась к девочке и спросила: – Ну что, солнышко, выбрала вкусненькое?

Солнышко с большими глазами угукнуло и маленьким пальчиком показало что-то на витрине.

– Вы хотите сказать, что с недостатками надо мириться? – спросил Мякин.

– Нет, не так. Не мириться, – ответил одинокий, – а приспосабливаться. Большинство из нас, я бы даже сказал «подавляющее большинство» приспосабливаются, а кто не умеет это делать, тихо прозябают, если не сказать больше…

– Умирают, что ли? – перебил его Мякин.

Одинокий взглянул на Мякина и парировал:

– Что вы! Не надо крайностей! Я бы сказал, что неприспособленный становится неудачником.

– Неудачником, – повторил Мякин и вспомнил Казлюка. Казлюк, конечно, не выглядел неудачником.

«Казлюк – приспособленец, – подумал Мякин и мысленно спросил себя: – А кто я?»

Одинокий завершил поедание мороженого, посмотрел на часы и произнёс:

– О! Засиделись мы с вами – пора и процедурами подлечиться.

– Пора, – согласился Мякин и подумал: «А что, если этого одинокого пригласить в банкетный зал?»

И вслух добавил:

– Могу ли я пригласить вас вечером в банкетный зал? Тем более что я теперь ваш должник.

– Должник? – удивлённо спросил одинокий. – Впрочем, вы правы: долги надобно отдавать. – И после небольшой паузы с сомнением произнёс: – А что там – поди, очень шумно?

Мякин почувствовал, что одинокий колеблется, и добавил:

– Будет интересная компания моих единомышленников. Вы сможете пополемизировать на тему борьбы с недостатками.

– Да, даже так! – произнёс одинокий. – У вас здесь образовались единомышленники?

– Да, – подтвердил Мякин, – и немало.

– И немало? – искренне удивился одинокий. – И сколько же вас… – Он, видимо, хотел как-то обозначить мякинских друзей, но слов не подобрал, а продолжил просто, сказав всего лишь одно слово: —…борцов?

– Нас… – Мякин засомневался, стоит ли считать экстрасеншу, и произнёс: – Нас пятеро.

До обеда Мякин был занят процедурами. Перебираясь от одного кабинета к другому, он никак не мог избавиться от мыслей, которые излагал одинокий. Особенно поразили Мякина слова «Неприспособленный становится неудачником».

– Становится неудачником, – повторил он вслух и вошёл в массажный кабинет.

Когда Мякин разделся и водрузил своё уже не очень молодое тело на стол, жилистые крепкие руки приступили к обработке наружной части мякинского организма. На этой процедуре Мякин уже побывал несколько раз и каждый раз с изумлением размышлял:

«Это как же можно так издеваться над собственным телом по собственному желанию!»

Мякин лежал лицом вниз и терпел, терпел, когда сильные пальцы старались оторвать от костей его отдыхающие в санатории мышцы. Он не сдавался, тихо молчал, и только когда боль становилась едва переносимой, что-то пытался пробормотать себе под нос. Что-то вроде «ого» или «ого-го!». На что дядька-массажист практически не обращал внимания, лишь иногда приговаривал: «Хорошо, очень хорошо» и, как казалось Мякину, сопел от удовольствия, переходя к следующей части мякинского беззащитного тела. Пожалуй, единственное, что нравилось Мякину в этой экзекуции, – так это полное отсутствие мыслей в голове. Методичное раздербанивание мякинских мышц выветривало из его головы почти всё, что обычно без толку болтается в ней в периоды безделья.

Но в этот раз – то ли оттого, что к массажным издевательствам Мякин маленько попривык, то ли беседа с одиноким его так взволновала – его мысли крутились вокруг вопроса: «Кто же я: приспособленец или неудачник?». И когда, вдоволь размяв Мякина сверху, ему предложили перевернуться и лечь на спину, он вспомнил эпизод из своей конторской жизни.

Было это давно – так давно, что Мякин почти уже забыл этот случай, а сейчас – видимо, под воздействием физического насилия – вспомнил. Тогда Мякин был молодым, как говорится, начинающим специалистом, а Герасим Ильич – импозантный мужчина, на которого ещё мало-мало засматривались некоторые особы женского пола, – не имел ещё круглой плешины на голове и состоятельного брюшка на передней части фигуры. Герасим Ильич всего год как руководил вверенным ему коллективом, а поскольку ещё волновался за состояние дел неимоверно, то завёл себе за правило осуществлять душевные разговоры с подчинёнными с глазу на глаз, для того чтобы быть в курсе, так сказать, всех конторских событий. А в конторе в то время – так уж сложилось – трудилась не без энтузиазма в основном молодёжь.

Молодёжь влюблялась, разлюблялась. Конторские драмы в скрытом виде то возникали, то затухали, а Герасим Ильич любил знать эти подробности – наверное, интуитивно понимал, что их можно использовать для эффективного воздействия на некоторых, да и на весь коллектив.

Массажный дядька взялся за мякинские ноги, долго обрабатывал ступни, гнул и выворачивал пальцы, а Мякин терпеливо вспоминал то далёкое время, когда ему, как он считал, никакие массажи были не нужны.

Вызвал как-то Герасим Ильич Мякина к себе в кабинет, усадил напротив, беседу душевную затеял, интересовался, как молодому, подающему надежду специалисту работается в коллективе, нет ли каких недостатков и тому подобное и так далее. И так постепенно разговорил Мякина, что тот как-то незаметно на откровенность перешёл. А Герасим Ильич всё спрашивал, допытывался, как там такая-то и такой-то работают и нет ли меж ними проблем каких-нибудь? Мякин, конечно, не полным идиотом был – понимал, что откровенность ему боком выйти может, – но уж больно Герасим Ильич много успехов по работе сулил в будущем. Не выдержал Мякин ласкового напора начальника, рассказал кое-что, что, по его мнению, мешало в работе, а именно – что одна ревнивица специально вредила другой особе, что тормозило творческий процесс некоторой части коллектива.

– Ах, вот оно что! – удивился Герасим Ильич и добавил: – А то я смотрю – качество страдает. Думал, что я что-то, как руководитель, не дорабатываю.

Перепугался Мякин маленько, подумал, что Герасим Ильич может его откровенность обнародовать, – аж на стуле заёрзал от напряжения! А Герасим Ильич, заметив его волнение, произнёс:

– Да ты, Мякин, не волнуйся. Твоя информация тебе не повредит, а даже наоборот.

Массажный дядька добрался до мякинских рук, крутил их вокруг плечевого сустава, словно вывернуть хотел, а Мякин не давался.

– Вы расслабьтесь, расслабьтесь, – ворчал дядька, и Мякин расслабился, вспомнив, как через день вызвал его Герасим Ильич снова, сесть даже не предложил, строго поглядел на Мякина и спросил:

– Вы зачем рассказали о нашей беседе этой красавице? Была у меня – сообщила, что вы сказали ей, что я недоволен. Зачем?

Мякин как-то съёжился и заодно остолбенел, кровь прилила к голове. Он почувствовал, что краснеет, словно перезрелый помидор на рынке. Он вроде бы этой особе ничего, в сущности, и не сказал, а так – намекнул, что шеф всё обо всех знает.

– Молчите? – тихо спросил Герасим Ильич и, не дожидаясь мякинского ответа, добавил: – Идите работайте.

Мякин, сгорбившись, тихо вышел из кабинета и часа два никак не мог успокоиться. С тех пор откровенность на работе он исключил навсегда.

– Полежите чуточку, отдохните, – сказал массажный дядька и удалился к раковине мыть руки. – А теперь можете потихоньку вставать, – услышал Мякин через минуту. – Придёте в номер – отдохните минут тридцать, – добавил дядька и снял с Мякина простыню.

В номере было тихо и уютно, до обеда было ещё далеко. Оставшиеся процедуры Мякин решил проигнорировать. Ему захотелось просто полежать. Сначала он позвонил супруге, доложил о том, как ему отдыхается, справился о семейных делах, подошёл к окну. Пасмурная, тихая погода располагала к горизонтальному безделью. Мякин взглянул на верхнюю полку шкафа, достал чёрную книжку и, лёжа в кровати, занялся чтением.

«Сегодня был свободный день. В такие дни Орбодин, по уже давно заведённому порядку, не имел права делать замечания. Он крадучись передвигался по дому, заглядывал в те уголки, где, по его разумению, кто-то из домочадцев мог оставить что-нибудь неположенное, и думал про себя:

“Очень странные эти свободные дни. Как-то парадоксально звучит эта фраза: «По уже давно заведённому порядку он не может устранять беспорядок»”.

Свободный день, кроме ограничений в действиях Орбодина, имел ещё одну особенность: домочадцы могли не попадаться главе семейства на глаза. Эту причуду установила когда-то сама Орбодина. Она тогда долго уговаривала супруга и приводила один и тот же аргумент:

– Тебе и нам, дорогой, нужен день отдыха. Тебе особенно. Когда ты не будешь видеть нас, твои нервы успокоятся, ты восстановишь силы для следующего занятого дня.

Орбодин внял увещеваниям супруги, хотя впоследствии сильно жалел об этом. Внизу, в каморке он обнаружил чьи-то тёмные носки. Кто-то, переодевшись, забыл их бросить в ящик для грязного белья. Орбодин через силу погасил негодование, достал свой любимый блокнотик, где вёл записи для занятого дня, и пометил этот беспорядок под номером один. Слабый свет от узкой застеклённой щели на самом верху слегка подсвечивал стенку с аккуратно развешанной детской одеждой для игр на свежем воздухе. Орбодин внимательно осмотрел всё, что находилось в помещении, и, не обнаружив ничего, что следовало бы занести в блокнот, прошёл на кухню.