Последняя афера

– Нет-нет, мне пока хватит, – разглядывая тающие куски льда, блестящие в стакане только что допитого мохито, отозвался Грек.

Бармен с прищуром разглядел Грека, словно пытался уличить его в какой-то лжи, после чего вернулся к своим стеклянным инструментам и принялся флейринговать.

Грек изображал отчужденность, показывая всем своим видом, что жонглирование бармена ему совершенно не интересно. По-прежнему тупясь в кубики льда, периферийным зрением он мог заметить, как тот старается, метая предметы все быстрее, все выше, все изощреннее. Ему хотелось понаблюдать за этим представлением, но не настолько, чтобы своим вниманием делать ему комплимент.

"Не заслуживаешь ты восхищения, бармен", – злобно шептал он про себя, – "Перед кем он выделывается? Кроме меня здесь никого нет. Зачем же этот цирк, если единственный присутствующий игнорирует происходящее? Или что, это такой вызов? Мол, смотрите, какой я гордый, мне овации ваши не сдались, для меня жонглирование – вовсе не сложное дело, а природно-естественное умение, я и чай себе дома так наливаю. Выпендрёжник!"

Когда бармен закончил, мысли Грека уже заняла Милада. Он испытывал то, что было вовсе не свойственно такому прагматичному и расчётливому человеку, как он – он скучал по ней. Скучал так, как ни по кому, никогда не скучал. Родителей своих он видел раз в два, а то и в три года. Серьезных отношений он не начинал – ему это было ненужно. Но сейчас он впервые почувствовал привязанность к человеку и это несло невыносимую горечь.

"Черт, как же она прекрасна," – думал он, – "Действительно хороша собой. Ее тело, ее лицо… А как же она хороша в постели!"

Тяжело вздохнув, он посмотрел на настенные часы, стрелки указывали на три.

– Бармен! – крикнул он.

Бармен, зачем-то разглядывавший винную карту, повернулся к Греку, подняв брови вверх и застыв в такой таинственной полуулыбке, как будто пытаясь подстегнуть Грека на какое-то мелкое, но весёлое преступление.

– Во сколько вы закрываетесь?

– Мы работаем до последнего клиента, уважаемый, – в его тоне действительно звучало неподдельное уважение к собеседнику, что несколько польстило Греку.

– Ну-с, – протянул он, – тогда, давай повторим.

Бармен натянул улыбку до ушей и оживленно, с пущим энтузиазмом принялся за своё любимое занятие.

Шоу длилось меньше минуты, после которой он поставил стакан с мохито на дубовую поверхность барной стойки и, облокотившись на неё, слегка склонился над Греком.

– Расстался с девушкой? – с долькой сочувствия спросил он.

– Что-то вроде этого.

– Вот, что я тебе скажу: алкоголь не лечит сердечные раны, а вот разговор по душам – да. Я много разных историй слышал, и поверь мне, ни один из бедолаг, страдающий от несчастья, не покинул стены этого бара, оставшись без ответа на интересующие его вопросы, после беседы со мной.

– Отличная реклама, – вытянув большой палец вверх, весело ответил Грек, – но у меня все хорошо, правда.

– Как знаешь. Но помни, если потребуется исцеление, я к твоим услугам.

Грек и сам не знал, что его тревожит больше. Невозможно вылечить то, что невидимо. Да, и нужно ли было ему это исцеление или его душа окончательно сгнила, он не понимал.

Когда сзади кто-то неожиданно положил руку на его плечо, он подскочил от испуга и громко выругался.

Сзади раздался весёлый смех, принадлежавший детективу, владельцу тёмной иномарки, недавно покинувшей дом Милады.

– Идиот! Чуть до сердечного приступа не довёл!

– Кто же предполагал, что ты стал таким шуганным? – прозвучало в ответ, – пойдём, уединимся.

Вставая, Грек кивнул бармену, чем и тот повторил в ответ.

Они ушли вглубь зала, подальше от барной стойки, высокий мужчина в кожаном пальто с уставшим выдохом уселся в кресло и сразу же закурил сигарету.

– Ну, рассказывай, – полушёпотом промолвил Грек, – Не томи. Я два часа тебя ждал.

– Я думаю, все хорошо, – ответил мужчина.

Его вид был измотанным, но движения и речь выглядели плавными и размеренными.

– Что, хорошо, Вань? Рассказывай!

– Не нервничай, Грекушка, – также спокойно и медленно протянул Ваня, – Я приехал, мы поговорили, номер ей оставил, обозначил сроки, ответа ещё не было. Пока ждём.

– Так, а что же тогда хорошего? – нервно прорычал Грек, – Что, Ваня, хорошего, если она даже не ответила?

– А что плохого, дорогой мой? До полудня ещё уйма времени, историю она приняла. Сейчас красавица взвесит все "да" и "нет", подумает, примет решение и ответит. Ты сам назначил встречу на сегодня, сам был инициатором отказаться от телефонных разговоров и смс, а сейчас закатываешь истерику, брызжа слюной по поводу того, что, видите ли, долго ждал, результатов нет, – он вальяжно затушил сигарету о пепельницу и продолжил, – Тебе бы нервишки подлечить, друг мой. Что с тобой стало? И чего ради такая конспирация?

– Не знаю, Вань.

Он высунул соломинку из коктейля и залпом осушил стакан. Слегка поморщившись резко выкинул:

– Думаю, это будет последний раз.

Иван тут же разразился злым смехом. Злым настолько, что Греку в какую-то секунду стало не по себе.

– Сколько раз я уже это слышал, – иронично пропел он, – Ну, что на этот раз? Твою душонку вдруг настигла острозубая совесть? Или рыженькая принцесса вскружила твою менингитную голову? Может, импотенция всему виной? Расскажи мне, что тебя гложет и с каких пор?

– Не знаю я, – припав лицом к ладони, жмурясь, словно от головной боли, простонал в ответ Грек, – Понимаешь, последнее время со мной происходит что-то неладное. Меня не покидает ощущение паранойи, – он пододвинулся ближе к собеседнику и вновь заговорил шёпотом, – мне кажется, что меня кто-то преследует.

– Ничего удивительного я в этом не наблюдаю, твоим симптомам имеется вполне рациональное объяснение.

Такой ответ, очевидно, удивил Грека. По всей видимости, он не ожидал увидеть такую спокойную реакцию, будто бы Иван точно знал, что с ним происходит.

– Ну-ка, доктор, поведайте, пожалуйста, – недоверчиво промямлил Грек.

– Не ёрничай ты, а лучше закажи себе ещё стакан чего-нибудь покрепче и выслушай мое мнение на этот счёт.

– Ты говоришь почти, как этот бармен.

Грек подчинился, и, кликнув молодого парня за барной стойкой, заказал на этот раз два "Белых Русских".

Когда бармен принёс выпивку, оба чокнулись и отпили от краев. Грек с неким облегчением откинулся на спинку стула и, обращаясь к собеседнику, вопросительно качнул головой, дескать, продолжай.

– Во-первых, друг мой, – мягко, с врачебной любовью начал Иван, – твоя работа изначально требует от тебя быть объектом слежки и наблюдения, которые не ограничиваются только лишь на твоих походах в рестораны и кино, но и охватывают твою интимную жизнь, во всех её проявлениях и сокровенных деталях. Стоит ли мне сообщать тебе о том, что такого рода стресс, несомненно, оказывает колоссальное влияние на твою хрупкую, нежную психику, внушая твоему сознанию столь беспокоящее тебя чувство паранойи?

Грек собирался было что-то сказать, но Иван резко остановил его жестом руки и продолжил.

– Ты вжился в эту роль шпиона, ты привык к тому, что каждое твоё действие фиксируется объективом фотоаппарата, а каждое твоё слово записывается микрофоном. Вспомни, какой ты испытывал дискомфорт в первый раз. Как там её звали? Альбина, да? Помнишь, как долго тебе приходилось привыкать к этой игре? Вот, дорогой мой, ты и привык. И привык настолько, что теперь даже в самые скучные бытовые моменты своей жизни, ты мнишь себя объектом слежки. Но ты не Рихард Зорге, друг. Уж мне, будь в этом уверен, вовсе не интересно, как ты сидишь в своём пыльном офисе, играешь в бильярд со своими друзьями или подтираешься в сортире, думаю, никого другого это также не интересует. И наконец, во-вторых, ты не служитель божий и мы оба с тобой понимаем, что такие деяния, хотя бы с юридической точки зрения невозможно расценивать, как правильные. А это, дорогой мой, дополнительный стресс.

Когда он закончил, они вновь чокнулись стаканами и отпили горького напитка. Около минуты оба молчали, были слышны лишь приятный звон бокалов со стороны бара и нежный французский вокал поверх новомодной клубной музыки, тихо игравшей из акустической аппаратуры. Иван пристально смотрел на озадаченное лицо Грека, угадывая его мысли, пока тот всверливал острый взгляд задумчивых глаз в поверхность стола.

– Ты говоришь, стресс, – неожиданно начал Грек, – хорошо, пусть так. Но что он, вплоть до галлюцинаций может довести?

– А ты галлюцинируешь? Мерещатся драконы, демократия и ровный асфальт?

– Я дважды видел одного и того же человека в таких местах, какие никак не связанны между собой.

– Ах, вот оно что! Выходит, женщина, с которой я просыпаюсь по утрам на протяжении семи лет, всего лишь глюк. А я уж было начал подозревать себя в безрассудной глупости допущении женитьбы. Ну, спасибо, Грекушка, развеселил. Ты сам себя слышишь? Разве ты не понимаешь, что это абсурд?

Грек согласился с ним. Действительно, слова Вани не были лишены здравого смысла и звучали весьма убедительно. Но в то, что встреча с тем человеком в лифте, а затем и в метро, была чистой случайностью, Грек напрочь отказывался верить. Это вовсе не было похоже на случайность. Он точно знал, что тот следил за ним. Возможно, он следит за ним и сейчас. Прямо здесь, в этом баре. С этой мыслью Грек испуганно раскрыл глаза и принялся сканировать темное заведение. И вновь прежнее чувство тревоги вернулось. Увидев бешенные глаза Грека, Иван застыл в вопросительной гримасе, но не проронил ни слова, он с изумлением наблюдал за его поведением, словно опасаясь какой-нибудь глупой выходки. Изучив каждый угол помещения, не обнаружив никого постороннего, кроме засыпающего на стуле бармена, Грек успокоился и только тогда вновь заговорил.

– Вань, ты уверен, что муж Милады не в городе?

– Уверен, – с раздраженным выдохом прохрипел Иван.

– Может, это чей-нибудь другой муж?

– Подумай сам, друг. Будь это чей-то муж, узнавший каким-то способом об измене своей жены с тобой, разве бы он не расколотил тебе голову при первой же встрече?

– Может, и расколотил бы, а может и нет, – озадачено ответил Грек.

– В общем так, – Иван задумчиво почесал широкий подбородок, подбирая необходимые слова, – мы заканчиваем начатое, и, как только все уляжется ты берёшь на работе отпуск и улетаешь на юг. Отдохнёшь, развеешься, попутешествуешь. А я пока займусь тут своими делами. Тебе нужно расслабиться, сменить обстановку, понял?

Грек утвердительно покачал головой. Он понимал, что Иван прав. Нужно было отдохнуть. Но излечит ли его отдых от этой панической мнительности или все останется также, он мог лишь предполагать. Он представил красивый песочный пляж, окутанный ярко бирюзовым морем на фоне чистого, теплого неба, аккуратно окруженный пышными зелеными пальмами и попытался вообразить свои ощущения. Он окунулся в это летнее тепло не только мыслями, но и телом, и своей душой. И вот, он уже далеко от спящего бармена, далеко от ночного сверкающего города, от своего забитого бумагами рабочего кабинета, в плавках и панаме тает под горячим солнцем. Под изысканные крики чаек и будоражащий шум прибоя, он с жадностью вдыхает соленый морской воздух во все легкие и слышит запах свободы. Теперь он в безопасности, теперь его никто не преследует. Свежий запах свободы. Но где же запах счастья? Он не слышит его, не видит и не осязает. Он начинает судорожно метаться по песчаным просторам, испуганно выискивая глазами это счастье то на небосводе, то в узорных листьях пальм, то в улыбках отдыхающих, то в бамбуковых хижинах, то в запахах, то в звуках, но нигде его нет. Ощущение полной свободы, в отсутствии счастья начинает пугать, он чувствует себя крошечным и беспомощным. В этом райском уголке, вдали от того лифта, от метро и мрачных пустых глаз следящего за ним незнакомца, посреди счастливых отдыхающих он стоит совсем один, такой же свободный, как и единственный выживший после катастрофы, оказавшийся посреди бесконечно пустого океана. Нет, все не так. Он вынырнул из океана своих фантазий, едва не захлебнувшись соленым одиночеством. Перед его глазами сидел серьезный Ваня, допивающий содержимое своего стакана, прежний полумрак рассеивался только что зажженным ламповым светом. Бармен с помятым ото сна лицом говорил с кем-то по мобильному. Пустые столы со стульями смиренно ожидали следующих посетителей, а входная уродливая железная дверь, бюджетным образом замаскированная под стиль стимпанка, – как бы напоминая Греку об изученной наизусть дороге домой, в изученную до каждой складки пастель, с наперед известными предсонными мыслями, – показывала всю убогость его существования. Он был рад вновь оказаться здесь, где ничто не обещало ничего прекрасного, а значит и не угрожало лишением этого.

Иван внезапно оживился. После нескольких неуклюжих движений он вытащил телефон из переднего кармана джинсов и уткнулся в светившийся дисплей, после чего протянул его Греку. В графе «Имя отправителя» черными буквами светилось имя Милада. Ниже был текст: «Делаем будет дл воскрес».

– И что это значит? – спросил Грек.

– Думаю, это значит, что девочка изрядно пьяна. А еще, это может значить, что деньги будут до воскресения.

***

Выйдя из бара и попрощавшись с товарищем, Грек предпочел не вызывать такси сразу, а пройтись пешком пару кварталов. В разговоре с Ваней он упомянул о своей паранойе, но ведь это была не единственная проблема. Вдобавок к первой, имелась ещё и вторая, в виде глубокой симпатии к той, которую он совсем недавно безжалостно втянул в аферу. И теперь помимо горечи о грядущем расставании, его чувства тревожило и, незнакомое ему прежде, угрызение совести. Он умышленно умолчал о своих чувствах в сегодняшней беседе с Ваней, так как прекрасно знал, что тот ответит на это: "ты так говоришь про каждую", "полюбишь и перестанешь", "у тебя все особенные" и в какой-то степени был бы прав. С Греком и прежде случалось подобное. Но в Миладе он, действительно, видел нечто особенное, нечто притягивающее, что никак не хотело его отпускать. По поводу совести Иван бы начал свой долгий философский монолог о том, что они не преступники, а ангелы-хранители, дарящие беспутным и блудным жёнам шанс ошибиться, минуя серьезных последствий. Он и вправду верил в благость их действий, в чем сейчас Грек мог только завидовать ему. Греку нравился его подход к жизни, отношение к человеческим чувствам, его умение блокировать ненужное, невыгодное. Конечно, Грек и сам не был божьим одуванчиком и всегда отличался своей эгоистичной черствостью и неким холодным безразличием, граничащим с жестокостью, но в последнее время все стало как-то иначе. Когда в баре он сказал, что это последний раз, он не слукавил. Он в действительности хотел уйти, но пока не представлял себе это возможным. Сложно было отказаться от своего же бизнеса и уступить свое место кому-то другому. Схема, которую они разработали была идеальной: Ваня вёл организаторскую деятельность, а также играл роль детектива со всеми вытекающими, Греку же предоставлялась обязанность исполнения роли психолога, обольстителя и великолепного актёра. Количество масок, примеряемых им было не сосчитать – он был и брутальным самцом, и нежным сластолюбцем, и забитым, пугливым флегматиком, и нищим мудрецом, и харизматичным комиком – что полностью зависело от предпочтений жертвы. Вернее, то было не предпочтением, а лишь нехваткой тех или иных качеств в характере её богатого избранника.

Поиском и выбором жертвы занимались оба, как Грек, так и Иван. В отборе кандидаток такие параметры, как внешность, религиозность или характер, разумеется, не брались в учёт. Главных составляющих, по которым утверждалось то или иное лицо, было всего три: наличие богатого мужа и финансовая зависимость от него, моральная готовность к измене и несчастье. Понятие слова несчастье довольно широкое и многогранное, и по мнению Грека и Вани, несчастным является каждый, кто когда-то родился и ещё не умер. Изменить супругу способна не каждая, но абсолютно каждую, по их убеждениям и опыту, можно довести до измены. Оставалось лишь первое – финансовый вопрос. Структуру их работы можно было изобразить следующим образом: поиск – сбор информации – утверждение – обольщение – разоблачение – пожинание плодов.

Когда один из двух находил подходящую кандидатуру (это всегда происходило по-разному, и путем долгих поисков, и случайными встречами в совершенно разных местах) в дело вступал организатор Ваня и приступал к вынюхиванию всей необходимой информации. В случае утверждения, эстафета передавалась Греку. Он выискивал то, что было нужно жертве, отталкиваясь от информации, предоставленной Иваном и от своих личных наблюдений, а затем дарил это недостающее. Все остальное – дело отточенной годами техники: несколько свиданий, секс на камеру, неожиданный визит частного детектива, жаждущего помочь бедной девушке, получение денег через безналичный расчёт. Главная прелесть заключалась в том, что им обоим даже не нужно было ни от кого скрываться, жертвы сами прощались со своим любовником, из-за которого вляпались в такую ситуацию, плюс ко всему, оставались довольны таким результатом и бесконечно благодарны доброму детективу.

Конечно, несмотря на блестяще выстроенную схему, зачастую случались и промахи. Некоторые, особо закаленные дамы, просто посылали детектива к чертям, объясняя это тем, что муж плевать хотел на любовников своей жены. Другие же шли на принцип, посылая детектива в те же дали (в таких случаях "улики" просто утилизировались), некоторые же оказывались непробиваемыми хранительницами своего брака, не готовыми терять все имеющееся ради какого-то секса.

По счёту Милада была одиннадцатым успешным проектом. Хотя, считать этот проект успешным до перевода денег было ещё рано, все же Грек почему-то не сомневался в удаче.

"Получим деньги и полечу на юг. Мне и вправду нужно отдохнуть." – подумал он. Тем временем он уже приближался к месту, откуда дальше планировал поехать на такси. Сзади послышался рёв двигателя, он обернулся, в надежде увидеть такси. Так и оказалось. Желтая машина с шашкой на крыше начала снижать скорость. Сравнявшись с ним, машина не остановилась, а продолжила движение на скорости пешего хода, едва шурша колёсами по асфальту. Грек приблизился к проезжей части, чтобы постучать в окно водителя, но тот, будто бы не замечал его. Машина медленно начала уплывать вперёд и вдруг, в окне заднего сиденья он увидел то же самое лицо. Тот же мужчина, теми же пустыми глазами смотрел на него практически в упор. Грек резко отскочил назад и приготовился было бежать, но неожиданно для него машина резко рванула вперёд, подняв за собой столб пыли.

Несколько минут Грек пребывал в знакомом ему состоянии шока, по ощущениям близкому к астралу. Ему стало холодно. Он достал телефон, чтобы заказать такси. Цифры показывали половину шестого, небо медленно начинало светлеть.

Когда машина подъехала, он прыгнул на переднее сиденье рядом с водителем и отправился на съемную квартиру, где предыдущую ночь провёл с Миладой. В следующее воскресенье ему нужно будет увезти все свои вещи обратно домой. А до этого его ждали ещё пять долгих будних дней.

Глава 7

Весь день Грек провёл в крепком сне. Когда он проснулся, за окном уже было темно. Оставаясь в кровати, он взял мобильный, чтобы посмотреть время, но первым, что бросилось ему в глаза, было огромное количество уведомлений. Экран показывал тринадцать пропущенных вызовов и два сообщения, одно из которых было от Милады. Игнорируя остальное, он открыл то, которое было от неё.

"Дорогой Грек. Вчера вечером в моей жизни произошли кое-какие неприятности. К сожалению, мы больше не сможем ни видеться, ни общаться. Мне очень… Очень, очень жаль. Прошу тебя поверить, дело вовсе не в тебе, ты замечательный! Скажу больше, мне никогда и ни с кем не было так хорошо, как с тобой. Но после случившегося я вынуждена исчезнуть из твоей жизни. За меня не переживай, я жива и здорова, со мной все в порядке, просто так надо. Как бы мне сейчас не было грустно и больно писать это, я все же вынуждена попросить тебя оставить любые попытки связаться со мной. Мне правда тяжело, но так будет правильно. Искренне надеюсь на твоё понимание. Прощай."

Такого рода сообщений Грек прочёл с десяток. Но если все предыдущие прощальные письма звучали с победным горном, вызывая эйфорию и сладкое предвкушение грядущей наживы, то сейчас в его уродливом, ржавом сердце на незнакомом ему языке пели скорбь и тоска.

Чтобы заглушить неприятные чувства, он решил отвлечься на что-нибудь занимательное. Он покинул постель и отправился в зал. Отыскав в мини баре бутылку дешевого виски, Грек плеснул в стакан и уселся на белый, кожаный диван. Он поднял верхнюю панель ноутбука, стоящего на маленьком столике, который располагался прямо перед ним и отправился в безгранные дали интернет паутины. Именно здесь он чаще всего выискивал жертв через социальные сети, познавал психологию общения и поведения с противоположным полом, осваивал школу пикапа, инструменты манипуляции людьми и даже, изучал современные танцы по видеоурокам. Вспомнив вчерашние советы Вани, он решил посвятить время поиску места для отпуска. Выбор практически сразу пал на Паттайю, столицу секса и разврата. Он много слышал о Таиланде от своих приятелей, однако сам он там ни разу не бывал.

До глубокой ночи он изучал информацию о городе. Когда бутылка опустела, опьяненный градусами, он завалился на бок на том же диване и вновь уснул.

Утро началось весьма неприятно. Сбитый режим сна в добавок к похмелью напоминали о себе не самыми добрыми способами: головной болью, сонливостью, рассеянностью и как следствие, двухчасовым опозданием на работу. Едва он успел зайти в свой разгромленный, словно после землетрясения кабинет, как к нему вошла секретарь и известила о том, что его вызывает начальство. Для Грека это оказалось весьма кстати, ведь как раз сегодня он и собирался поговорить с Валерием Константиновичем на тему отпуска. Но как только Грек переступил порог аквариума и увидел лицо босса, он сразу же понял, что отпуска не будет. Густые, ровные, как лезвие канцелярского ножа брови начальника, в сочетании с опущенными вниз уголками губ, явно давали понять, что присутствие тела Грека здесь не за похвалой. Беседа продлилась совсем недолго. К изумлению Грека, причин на его увольнение было больше, чем требовалось. Со слов Валерия Константиновича последние несколько месяцев его поведение было довольно странным, что подметили и многие коллеги. С ним, как сказал начальник, неоднократно пытались обсудить это, желая помочь, но все такие попытки он игнорировал, хотя сам Грек никакой заботы со стороны сотрудников ни разу не замечал.

Новость об увольнении он принял, ни как утрату, а скорее, как освобождение, какое испытывает каждый выпускник в конце обучения. В произошедшем, конечно, и имелись минусы, но сейчас, когда вопрос отпуска стоял, как никогда острым ребром, увольнение было ему на руку.

Он вернулся к себе в кабинет и собрал все свои личные вещи, а точнее, кофейную кружку с надписью "It's time to conquer the World" и кубик Рубика.

Перед выходом, он обошёл всех своих коллег, чтобы попрощаться. Дольше всего он задержался у стола Олега. Они побеседовали, пошутили, договорились о встрече в один из выходных дней и попрощались.

На улице было пасмурно. Серый туман с холодным безразличием окутывал крыши зданий. Сквозь серый густой слой безмолвного уныния солнце принимало зеленоватый оттенок и больше походило на нечто отравляющее, нежели чем на источник тепла и света.

Грек спустился в поземный переход. Внутри на фоне изрисованных стен вряд стояли самодельные столы из картонных коробок и фанер. Одни предлагали детские игрушки, другие – ремонт обуви, третьи – инвентарь для начинающих фокусников. Все это казалось Греку настолько неизвестным, новым и даже немного странным. Несмотря на то, что он проходил здесь множество раз, ощущение было такое, будто он видит все это впервые. На одном из таких столов его внимание привлёк плетёный из пеньки индийский браслет в виде четырёх цветных верёвок: красной, зеленой, бирюзовой и фиолетовой, с креплённой поверх них бамбуковой пластинкой с вырезной росписью. Его заинтересованность не осталась незамеченной и через мгновение к нему приблизилась продавщица цыганского происхождения с вызубренным до зубов рекламным слоганом. Как убеждала она, этот браслет был сделан руками столетнего монаха в монастыре Кайласанатха. По её словам, вырезанная на бамбуке мантра должна нести удачу владельцу и оберегать его от невзгод. Ещё было что-то про божества, добрые духи умерших и прочее, из чего Грек не понял ни слова. Он мало смыслил в индуизме, однако харизма, с которой черноглазая цыганка рассказывала о браслете придавала её словам некий сакральный смысл. С каждым её словом Грек все больше убеждался в том, что этот волшебный амулет должен принадлежать именно ему и в итоге раскошелился на целые две тысячи.

Налюбовавшись покупкой, красовавшейся на его запястье, сулящей удачу, он пошёл дальше уже в приподнятом настроении, с трепетным ожиданием грядущих чудес.

Не успел он пройти и десяти метров, как вновь затормозили. На этот раз его внимание приковал мужчина, сидящий у стены в позе лотоса. Седовласый, лет пятидесяти, глядел прямо перед собой и был совершенно неподвижен, словно восковая фигура. Его застывшее морщинистое лицо не передавало никаких эмоций. Прямо перед ним стояла алюминиевая чаша с мелочью и несколькими купюрами внутри, а рядом мятая картонка, с кривой надписью: "Помогите скопить, на то, чтобы хоть раз увидеть лето." Только после прочтения этих слов Грек понял, что тот слепой. Он подошёл чуть ближе, чтобы разглядеть его лицо внимательней и заглянул в его глаза. Взгляд мужчины напоминал скальную пещеру – он был таким же пустым и холодным, темным и безжизненным. Грек вспомнил этот взгляд. За последние три дня он видел его уже несколько раз. Это был другой человек, но тревога, напоминавшая те чувства, которые он испытывал ранее начала плавно подкатывать к спине. "Неужели, за мной следит слепец." – подумал он.

Продолжая изучать неподвижное лицо сидящего, Грек начал вспоминать образ своего преследователя. Словно из страшного сна, деталь за деталью из памяти всплывали черты незнакомца. Грек вспомнил уродливые шрамы в районе глазниц, распространявшиеся чуть ли не до самих щёк; слегка косой, будто бы от перелома, нос; прямой низкий лоб и впалые щеки, с явно выраженными скулами. Ничего общего с ним, кроме пустого серого взгляда и седых волос, у сидящего на картонке в позе лотоса старца не было.

Грек попятился назад. Обхватив новый браслет на запястье, он промолвил про себя что-то вроде молитвы и в спешке пошёл прочь.

По дороге домой Грек несколько раз пытался дозвониться до Вани, но он не отвечал. Когда он уже был возле дома съёмной квартиры, тот сам перезвонил ему.

– Мы ведь, кажется, по телефону больше не общаемся. Что у тебя там на этот раз?

Голос Вани звучал немного возбуждено, очевидно, он был чем-то занят.

– Скажи, среди наших знакомых женатых товарищей был ли кто-нибудь слепой?

– О чем ты говоришь, Грекушка? Их жены изменяли им с тобой, они все слепые.

Разобрать слова Вани Греку удавалось с трудом из-за какого-то шума на том конце провода. Звуки то ли оживленного шоссе, то ли гремящего завода глушили его голос.

– Да я не об этом! – перекрикивая гул в трубке, заговорил Грек, – Слепой, блин… Человек, неспособный видеть. Со шрамами на все лицо. Был кто-нибудь такой?

– Дорогой мой, сходи к психологу, я прошу тебя. Как ты представляешь слепого, следящим за тобой? Если говорить о внешности, того, которого ты описал среди них не было.

Несколько секунд Грек молчал, перебирая в голове варианты, в коих была бы возможна слепая слежка, но ни один из вариантов никак не вязался с логикой и тогда он продолжил:

– Хорошо. Что там с подругой?

– Друг, ты каждый день будешь спрашивать меня об этом? Срок до воскресения. Как придут деньги, я сразу же тебя об этом извещу, не переживай. Что-нибудь ещё?

– Кроме того, что меня уволили с работы, больше ничего.

– Тем лучше. Будет время подлечить нервы. До скорых.

Разговор сложился весьма странным. Интонация, с которой говорил Ваня показалась Греку какой-то подозрительной, но что именно его смущало он не мог понять. Ко всему прочему, так шумно у Вани сейчас быть не могло, так как работал он в адвокатской конторе, где в его рабочие часы всегда было тише, чем в морге. Впрочем, это не было столь важно для него, но и оставить без внимания такие детали он не мог.

Грек вернулся в съёмную квартиру. По пути к спальной, в зале он наступил на что-то острое отчего негромко выругался вслух. Это оказалась женская серебряная заколка. Грек поднял её с ковра и внимательно разглядел. В зажиме между зубцами осталось несколько золотистых волос, вырванных с головы Милады в порыве страсти. Издав что-то похожее на горький стон, Грек невольно погрузился в воспоминания о той долгой ночи. Не успев до конца отойти от охватившей его меланхолии, он заметил посуду, стоявшую на прикроватной тумбе ещё с того завтрака, что заставило его еще глубже прочувствовать тоску и одиночество. А ещё через минуту в самой кровати он нашёл разорванную упаковку от презерватива. Белое постельное белье все ещё хранило запах её тела, все ещё помнило сладкий вкус тех эмоций и чувств. Но если запах, напоминавший о Миладе с каждым часом становился слабее, то тоска, безжалостно разрывавшая сердце Грека, секунду за секундой становилась лишь сильней.

Любые попытки отвлечь себя от мыслей о ней ни к чему не приводили. Нахождение в стенах квартиры становилось невыносимым. Тогда он решил развеяться.

До самой темноты он разгуливал по затихающим улицам центра города. Когда он остановился у массивных колон музея современного искусства, чтобы полюбоваться совершенным воплощением дорического ордера, незнакомец круглой формы, проходящий мимо, поприветствовал его жестом руки. На его полном лице блистала на редкость доброжелательная улыбка, в ней было что-то младенческое, наивное. Грек искренне улыбнулся в ответ и хотел было открыть рот, чтобы перевести этот приятный контакт на вербальный уровень, но незнакомец прошёл дальше. Кричать вслед было бы глупо. Грек слегка огорчился. Сейчас как никогда раньше, он желал душевного общения, доброго, дружеского, какое могло обещать добродушное лицо этого прохожего. Тоска по Миладе вновь начала подплывать к груди. По-настоящему близких друзей, перед кем бы он мог обнажить эту тоску, у него не было, а те приятели, с которыми он чаще всего проводил время, не очень-то щедры на подобные сентименты. Грек вдруг вспомнил про того бармена, однако, представив беседу в форме пациент-флейрингующий, желание ехать туда ради этого сразу же отпало. Он на прощание окинул взглядом так приглянувшейся ему архитектурное творение и неспешно побрел на встречу со стенами пустой съемной квартиры.