– К черту на кулички, – мрачно отозвался Иван, пнул Петра ногой под зад. – Храпун чумной, диверсант, подрываешь боеспособность нашей славной роты.
После долгих раздумий Наливайко и Заботин нашли оригинальный способ воздействия на храпуна. Измученные вынужденной бессонницей, они в полночь навестили Перебийниса, и ефрейтор выдавил из тюбика зубную пасту сначала в одну, а затем и во вторую ноздрю Петра. Тот, почувствовав, что ему перекрыли кислород , спросонку размазал рукой пасту на лице. Вскочил, ничего не соображая. Иван в тот же миг поднес к лицу Перебийниса зеркало. Тот увидел измазанное белой пастой лицо и, не узнав себя, испуганно вытаращил глаза, как баран на новые ворота.
Еще дважды был проведен сеанс психотерапии. И с той поры храпун сам напрашивался в наряд дневальным или на кухню. Ночью взвод спит, а он бодрствует.
ВИЗИТКА
Гордость распирала Птичкина. Его имя, анкетные данные, адрес и телефон, красовались на белом квадратике плотной глянцевитой бумаги. Витиеватый тонкий текст приводил его в трепет и умиление. На глаза набежала непрошеная слеза, он с наслаждением вдохнул свежий запах типографской краски.
– Ви-зит-ка-а! – многозначительно произнес Птичкин.– Визитка. Господи, как хорошо и прелестно. Поди, теперь с артистами, учеными и писателями сровнялся. Банкиры и коммерсанты со мною на дружеской ноге. А кое-кого и за пояс заткнул. Не чета теперь безвестным субъектам простолюдинам. Птичкин себя еще покажет, горным орлом, беркутом взлетит. Его имя и бронзовый голос еще зазвучат с высокой трибуны. Он ни какой-нибудь валух или пилигрим, он – птица большого полета. Сто экземпляров, на первый случай, довольно, а там по мере нарастания популярности и деловых контактов, тиснем еще сотню-другую на английском и французском языках, а может и на иврите. Нынче для евреев наступил звездный час, во всех структурах власти, в банках и шоу-бизнесе засели. Широко распахнулся «железный занавес» – куда хочешь лети, была бы валюта… Мобилизовав свое пылкое воображение, Птичкин представил ситуации, в которых визитка могла стать гвоздем программы.
Скажем, выдалась ему командировка в столицу. Купе SV, монотонный стук колес, россыпи золотых огней за окном, а напротив, за столиком, очаровательная незнакомка. Птичкин мечтательно прошептал: «Всегда без спутников, одна, дыша духами и туманами, она садится у окна».
У поэта Александра Блока, горемыки, создавшего эти прелестные стихи, наверняка, не было визитки, поэтому и тосковал. А я подам незнакомке визитку. Слово за слово и вспыхнет изумительный роман. Взглянет она, а на визитке начертано: «Птичкин Василий Михайлович, высокообразован, состоятелен и холост…» и обомлеет, на шею бросится и нежно скажет: «Вы мой принц».
И в столице с визиткой никаких проблем – номер люкс по первой просьбе, в ресторане – лучшее место, а уж министры и артисты почтут за честь общение. Вот она сила печатного слова! Пребывая в радужных мечтах, Птичкин вспомнил, что договорился с приятелем по кличке «Спонсор», встретиться в ресторане, чтобы отметить знаменательное событие – выпуск персональных визиток. Три десятка он взял с собой, намереваясь расширить круг полезных знакомств.
В ресторане приятели вели себя раскованно и вальяжно, на манер знаменитостей. Одну визитку Птичкин вручил приглянувшейся официантке, две – руководителю и солисту ансамбля за щемящее, трогательное исполнение песни: «Не сыпь мне соль на рану».
Затем, по мере нарастания выпитого (а пил он, как слон), дарил визитки налево и направо. К концу пиршества, взывая к посетителям, скандировал: «Визитка, визитка – а!» Какой-то тип, тугодум, не разобравшись в чем дело, затеял полемику о визите крупного дипломата.– На воздух, на воздух! Мне нужен простор для полета,– кричал Птичкин, норовя остановить такси, но напоролся на спецавто и оказался в медвытрезвителе. Когда протрезвел, решил не выдавать себя, держаться, как партизан на допросе.
– Птичкин Василий Михайлович, высокообразован и состоятелен,– произнес сержант милиции, повертев в руке визитку. – Попался, гусь холостой, лапчатый. Поработаешь у меня на уборке общественных сортиров.
– Эх, визитка, визитка,– вздохнул Птичкин и уныло поплелся на вызов блюстителя порядка.
ЖЕЛЕЗЯКА
—Вещдок, вещдок пропал, – в панике металась по узкому коридору и кабинетам коллег молодой следователь лейтенант милиции Ирина Белова. В голосе этого изящного создания в строгой форме – дрожь, в зеленых глазах – испуг и тревога.
–Что ты, Ирина, так убиваешься, на тебе лица нет! – попыталась ее успокоить старший следователь капитан Надежда Лобачева. – Экая, проблема, вещцок! Какая-нибудь безделушка?
Но подсознательно понимала, что вещественное доказательство – один из важнейших элементов в следственной практике, оценивается не по его номинальной или рыночной стоимости, а по значимости в системе доказательств вины или ее опровержения. Таким вещдоком, связующим всей цепи следствия, может быть бокал или стакан с отпечатками пальцев, пуговица, окурок, не говоря уже об огнестрельном или холодном оружии, которым совершено преступление.
– Если бы безделушка, – горестно вздохнула Ирина. – А то ведь драгоценный металл, сто граммов платины. Не сносить мне теперь ни головы, ни погон. Ночью в ходе обыска вместе с валютой и другими ценными вещами изъяли у одного матерого финансового афериста.
– Плати-на-а? Ну, подруга, тебе не позавидуешь, – посочувствовала Надежда. – Что ж ты ее, как положено по инструкции, не сдала в камеру хранения?
– Изымали ведь глубокой ночью, – посетовала Белова. – А потом после составления описи замешкалась.
– А остальные? – поинтересовалась капитан.
– В целости.
– Ну, тогда еще есть шанс, – заверила Лобачева. – При краже прихватили бы все. Вспомни, кто у тебя побывал в кабинете до того, как ты обнаружила пропажу?
Лейтенант призадумалась.
– Кроме нашей технички Антонины Петровны, пожалуй, никто, – произнесла Ирина. – Пока она занималась уборкой, я лишь на несколько минут оставляла кабинет.
– Тогда с нее и начинай, – посоветовала Надежда и Белова на милицейском УАЗе с водителем Егором Прудко отправилась к Антонине домой.
– Мыла я пол и шваброй зацепила за ножку стола. С него упала какая-то тяжелая железяка, чуть ногу мне не отбила, – выслушав вопрос следователя, призналась Антонина. – Я шибко осерчала и бросила ее в мусорное ведро…
– Куда, куда вы эту железяку дели? – оборвала ее Ирина.– Куда? Да туда же, куда и весь мусор, в контейнер, что у гаража, – спокойно ответила женщина, недоумевая почему из-за какой-то железяки, чуть не поранившей ее, такой переполох. Следователь не стала читать ей нотации, а приказала водителю:
– Вперед, в отдел!
Лихо въехали во двор и прямо к контейнеру. Попытки обнаружить вещдок среди мусора не увенчались успехом. Отчаявшись, Белова вошла в небольшую автомастерскую и остановилась словно вкопанная. В руке одного из слесарей увидела тускло блеснувшую полоску платины. Он использовал его вместо молотка
– Что у вас в руке?! – воскликнула следователь..
– Черт его знает, какая-то железяка, в контейнере утром нашел, – добродушно ответил он. Белова решительно подошла и взяла из его рук слиток с отметинами от ударов.
– Не железяка, а вещдок, платина, – с радостью сообщила она, довольная тем, что если золото, серебро способны отличить многие, то платину только знатоки – ювелиры, да коллекционеры драгоценностей.
– Платина-а? – удивился слесарь, озабоченно почесав затылок.
Эта с удачным финалом история произошла в одном из городских отделов крымской милиции. Беловой повезло, иначе бы строгого наказания не миновать.
СМЕКАЛКА
Бывалый служака старшина Панкрат Гармаш, тощий и длинный, как жердь, в военный городок, расположенный в молдавском поселке Парканы, приезжал на велосипеде. Вот и нынче, едва он приблизился к высокому крыльцу деревянной казармы, дежурный по роте тут как тут. Не успел Гармаш слезть о двухколесного «коня», а тот с рапортом:
– Товарищ старшина, за время моего дежурства происшествий не произошло.
– Как не произошло? – старшина нажал на педали и велосипед покатил его за дальний угол казармы. Старший сержант с недоумением последовал за ним.
– Откуда эти следы от обувного крема? – Панкрат сурово повел густой бровью. На внутренней стороне железобетонной ограды отпечаталось множество черных полос от солдатских сапог. Не составило большого воображения, чтобы представить, как солдаты с разбега, ухватившись за верхнюю кромку двухметровой ограды, преодолевают эту полосу препятствий и оказываются за территорией военного городка.
– Самоволка, – выдал вердикт старшина и строго приказал. – Срочно угол ограды замазать растопленной в котле смолою. Выполняйте, живо!
– Есть! – козырнул подчиненный.
Гармаш продолжил придирчивый осмотр вверенной ему территории. Войсковая часть – батальон понтонно-мостового назначения только формировался, офицеры еще не прибыли, и поэтому старшина на тот момент был главным начальствующим лицом и с гордостью упивался властью. Под его наблюдением дневальные растопили в котле смолу и через полтора часа светлая поверхность бетонной ограды приобрела траурный цвет.
– Товарищ старшина, ваше приказание выполнено! – бодро доложил сержант.
– Прекрасно, – усмехнулся Панкрат в рыжие усы. На следующее утро, сразу же после водных процедур и физзарядки, старшина объявил построение роты на плацу. Несколько раз, придирчиво осматривая каждого воина, прошел вдоль строя. Дважды скомандовал:
– Кру-гом, марш!
Все попытки обнаружить на галифе и гимнастерках пятна от смолы не увенчались успехом. «Не может быть такого, чтобы кто-то вечером или ночью не побывал в самоволке на свидании с пылкими молдаванками, болгарками и украинками, населявшими село, либо в качестве гонцов за дешевым вином и брынзой, – размышлял старый вояка. – Не было дома, где бы не водились эти продукты, где бы не было винных погребов с большими бочками. Неужто, никто не рискнул сигануть через ограду? Однако странно?
На лицах нескольких рядовых он заметил едва сдерживаемые ухмылки. Хэбэ на солдатах было чистое, как после прачечной. Тогда Гармаш зашел за угол казармы и остановился, вперив суровый взгляд. Вся ограда в том месте, где ее замазали смолой, была оклеена газетами, словно витрина на агитплощадке. Ходи вдоль и читай статьи, репортажи, заметки о боевой подготовке и жизни на гражданке.
– Провели старого волка, – беззлобно сокрушался старшина, в глубине души довольный сообразительностью своих подчиненных.
КУРОРТНЫЙ РОМАН
Трагикомическая история произошла в одном из крымских пансионатов, куда в летний период, устремляется публика для развлечений и борьбы с разными недугами с помощью мойнакских и чокракских грязей, радоновых, жемчужных, хвойных и прочих ванн, гидромассажа, душа Шарко и других процедур в большом арсенале санаторно-курортного оздоровления.
Была бы в наличии валюта: евро, доллары, российские рубли, гривны, и можно целый день нежиться в жемчужных ваннах в тщетных поисках жемчуга, заказывая шампанское, пиво, водочку, боржоми или нарзан…
Солнце, море и целебный воздух раскрепощают чувства. И поэтому, гармонично сочетая приятное с полезным, женщины прячут обручальные кольца и превращаются в незамужних, а мужчины – в холостяков. Вспыхивают бурные, но короткие, лишь на время путевок или курсовок, курортные романы, подтверждая постулат: бес в ребро, седина – в бороду…
Довелось испить сию чашу капитану третьего ранга в отставке, подводнику Максиму Кряжу, мужчине статному, не утратившему морской выправки, приехавшему отдохнуть душой и телом. По теории вероятности так совпало, что в тот же срок в пансионат пожаловала экзальтированная дама бальзаковского возраста Одарка Скеля с крупными телесами, бюстом шестого размера, живым весом, эдак килограммов под 120. Обычные весы, используемые во время медосмотра при заполнении санаторно-курортной книжки, зашкалило. Пришлось даму взвешивать на больших весах, используемых в столовой пансионата для приема продуктов питания.
По поводу своего телосложения и пышных, далеких от классики форм, она не комплексовала. Охотно удовлетворяла потребности объемного шлунка (желудок) Постоянно, что-то жевала, перемалывала массивными, выпирающими вперед челюстями, словно жерновами, то гамбургеры, то хот-доги. В довесок к меню на камбузе пансионата Скеля стала завсегдатаем Макдональдс, где ее встречали с распростертыми руками, как неприхотливого и ненасытного поглотителя канцерогенных блюд, уминавших за один присест за двоих-троих посетителей. Ни в чем себе не отказывала, не по дням, а по часам прибавляла в живом весе. Обильные мясные, мучные и десертные блюда формировали ее богатырскую плоть. Неизвестно, какой недуг приехала лечить пышногрудая дама, но очень обожала поваляться в грязи и попрыгать с вышки. Поджав под себя ноги, зажмурив глаза с восторженным кличем «Виват!», бомбой падала вниз. Вода в бассейне после встречи с ее тучным телом выплескивалась через парапет на плитку и долго не могла успокоиться, исходя кольцами из эпицентра.
Кто-то из персонала пансионата порекомендовал Одарке для сжигания избыточного жира и достижения оптимального баланса веса комплекс процедур: сауну, плавание, в т. ч. прыжки с вышки и обязательно активный секс, ради которого, собственно и едут на ЮБК. Если с первыми двумя процедурами все шло, как по маслу, то с партнером дело не заладилось. Мужчин охватывал панических страх при виде ее телес и мысленного моделировании поз и нештатных ситуаций, когда партнер в экстазе, мог быть, словно железобетонной панелью перекрытия, раздавлен на любовном ложе.
Не смущали Одарку варикозные узлы и вздутия на ногах, похожие на наросты на стволах деревьев. На это у нее был оптимистический ответ: «Что Бог дал, все мое». Всем Скеля была довольна, если бы ни одно обстоятельство, а точнее, гормоны и инстинкт не столько деторождения, сколько наслаждения. В тех же объемах, что и корм, ее плоть требовала бурной сексуально-эмоциональной разрядки. А этот акт без участия крепкого, неутомимого мужика был невозможен. Оценив физический потенциал, потенцию кандидатов в ухажеры. С первой же встречи в столовой, а затем и в бассейне она положила свой шальной черный, словно агат, глаз на Максима, проявив к нему неподдельный интерес. Атлетически стройный и энергичный с большим и горбатым носом (признак высокого темперамента) офицер-подводник стал объектом ее неукротимого вожделения. Это лишь кажется, что сексуально озабоченные мужчины волочатся за каждой юбкой, бывает и наоборот. Но, вопреки ожиданию Скели, стального цвета зрачки капитана, лихорадочно не заблестели. Она ощутила его равнодушие, хотя настойчивых попыток завладеть вниманием не оставила. Напротив, это разожгло в ней азарт, подтвердив пушкинский постулат о том «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей».
Кряжу, в отличие от измученного нарзаном монтера Мечникова, утомленному тысячами миль подводного плавания, больше нравились женщины тонкие, стройные и звонкие. Предпочитал девиц намного моложе себя, чтобы ощутить музыку пылкой юность и утраченный вкус жизни. Поэтому, когда он стал проявлять знаки внимания к блондинке тридцати лет от роду, это не то что возмутило, а взбесило Одарку, считавшую себя эталоном красоты.
– Может, ему зеньки выпучило, какую изюминку он нашел в этой швабре? – вслух негодовала она. – Сухая, как вобла, ни кожи, ни рожи, не за что схватиться, чтобы потискать, а я очень важная, интересная дама.
По мере того, как роман между офицером и блондинкой приближался к кульминации – неизбежному постельному апофеозу, в крупногабаритной душе соперницы раскаленной магмой закипала ненависть. Сначала, узнав, что объект ее неразделенной любви женат, имеет дочку и сына, намеревалась сообщить о его амурах семье. Но посчитала, что это довольно примитивный способ мести, к тому же, на курорте время стремительно, дорога каждая минута.
Чтобы завоевать сердце Кряжа, другая на ее месте, перешла бы на диету, ограничила в меню калорийную пищу, предпочитая соки и овощи. Но Скеля своим вкусам изменять не стала. Часто, затаившись в номере, в антрактах между завтраком, обедом, ужином и сном устраивала себе дополнительное питание, известное по библии, как чревоугодие, а в просторечии как обжорство. Среди ночи, ощутив тягучие позывы ненасытного желудка, бревном скатывалась с широкого ложа и торопилась к холодильнику, забитому продуктами на случай ЧП. Почти до утра клацала стальными зубами-протезами, уминая и грубую, и пикантную пищу, будь то цыбуля, редька, чеснок или маслины и крабовые палочки. Едва она, отрыгивая и икая, медленно, как статуя, выбиралась из-за стола, из всех щелей сбегались столь же прожорливые рыжие прусаки и крупные черные тараканы. Их, по версии несчастной горничной Кристины, уставшей бороться с нашествием насекомых, Скеля привезла в старом, коричневого цвета советского производства чемодане с металлическими уголками и заклепками.
Во время бессонных ночей, злясь на отсутствие достойного Афродиты тела партнера, Одарка нашла себе занятие. Ей доставляло истинное удовольствие в темноте давить тараканов своими слоновьими стопами, испытывая радость от специфического хруста. Тем не менее, неистребимое племя стойко сопровождало обладательницу антикварного шедевра во всех поездках. Благо в чемодане, среди ночных рубах, лифчиков и прочего нижнего, верхнего белья и пакетов с харчами хватало затаенных мест для откладки яиц и интенсивного размножения. В отчаянии Скеля однажды хотела окатить чемодан кипятком, но вовремя хватилась из-за опасения испортить вещь, к которой прикипела и душой, и сильной рукой.
Вскоре ее осенила идея. Скеля выбрала удобный момент, когда бодрый, довольный общением с темпераментной пассией Максим появился в бассейне и погрузился в воду, радуясь прохладе. Одарка в оранжевом купальнике, подчеркивающем ее формы, объемную талию с пятью жировыми складками, поднялась на трехметровую вышку для прыжков. Ничего не подозревающий отставник оказался поблизости. Стиснув зубы, чтобы не вырвался крик, она, сконцентрировавшись, тяжелой бочкой прыгнула вниз и со снайперской точностью угодила в своего «возлюбленного». Под многопудовой тяжестью, ощутив богатырский удар, Кряж, словно субмарина при экстренном погружении, пуская пузыри воздуха, камнем ушел на дно. «Что это было? Может, торнадо, якорь или мина?» – промелькнуло в его сознании. Лишь на дне, придя в себя, ощущая сломанные ребра, боком, как краб подполз к металлической стремянке и увидел ухмыляющуюся, злорадно-ликующую прыгунью.
– Ой, ой, Макс Савелич, какая неожиданная и приятная встреча! Как вы здесь оказались? – вытаращила она на страдальца свои лупатые наивно-наглые глаза. У Кряжа от потрясения перехватило горло, а она, куражась, продолжила: – Вы, наверное, под водой охотились на рыб, крабов и раков и свою белобрысую русалку? Где акваланг или гидрокостюм?
– Сама ты гидра. Что ж ты, стерва, наделала? Глаза бы твои повылазили,– с трудом, превозмогая боль, выдавил он из себя травмированный подводник.– Скалой с неба свалилась. Какая в бассейне может быть рыба. Это ты за мной охотишься, проходу не даешь. Скеля ударила широкой, как лопатка, ладонью по воде, окатив его брызгами.
Кокетливо рассмеялась и, не моргнув глазом, заявила.– Благодари Бога, что я с пятиметровой вышки не прыгнула. Раздавила бы в лепешку, костей не собрал.
Женщина огладила свои богатырские, как у метательницы ядра, бедра.
– Ты у меня попляшешь, по судам затаскаю, – в отчаянии пригрозил Максим. Предстоящие судебные разборки ее мало занимали, уязвленное честолюбие было отомщено. Действительно, если красота это страшная, то ревность – дикая сила. Мужчины ее после этого случая опасливо обходили Скелю стороной, мало ли что, чокнутой бабе на ум взбредет?
РЕЗВЫЙ КИНОЛОГ
Шли динамовские соревнования по служебному собаководству. Кинолог (не путайте с киномехаником, это разные специальности) старшина милиции Виктор Криничный с четвероногой подругой немецкой овчаркой Пальмой вышел на старт. Едва прозвучал выстрел – хлопок, крепко держа поводок Виктор рванул вперед, вместе с Пальмой преодолевая стенку, лабиринт, ров с водой… Выскочил на финишную прямую и на какую -то долю секунды обогнал даже служебно-розыскную собаку…
Такой победный финиш не был неожиданностью для сослуживцев, ибо за свои динамические качества старшина давно заслужил прозвище Лось, которым, без ложной скромности очень гордился. В его долговязой высокой фигуре действительно было что-то от лесного животного. На коротких, да и длинных дистанциях, не было ему равных, и поэтому Криничный постоянно участвовал в республиканских соревнованиях по легкоатлетическим видам многоборья. Привозил кубки, медали, призы, грамоты и дипломы, что очень льстило начальству.
В вольере дела были не столь успешны. Дрессировкой собак Лось занимался через пень-колоду, и от долгого безделья и скудного кормления (Виктор в своем личном подсобном хозяйстве выращивал свиней за счет собачьего меню), псы деквалифицировались, утратив остроту нюха. Лишь Пальма, обладавшая природными способностями, была востребована при выездах на места преступлений.
Оперуполномоченные угрозыска, для которых во все времена остается незыблемым постулат: волка ноги кормят, брали ее для задержания преступников по «горячим следам», если к моменту выезда следы не успевали остыть.
Кинолог не был слишком обременен заботами, и однажды вместо ушедшего в отпуск сотрудника его поставили в суточный наряд помощником дежурного по городскому отделу милиции. Этот, обычный в практике, факт остался бы незамеченным, заурядным. Но неожиданно из главка нагрянул с проверкой майор Константин Плахин и с ходу, не дав опомниться, принялся инспектировать сотрудников дежурной части.
– Назовите номер приказа, регламентирующего вашу работу, – подступился он к старшине.
– Не знаю, – насупился тот.
– О чем говорится в приказе номер ..? – потешался майор, демонстрируя свое превосходство в знаниях.
– Не знаю, – выдавил из себя Виктор.
– Дело твое табак, старшина, ни в зуб ногой, – подвел итог инспектор. – Я отстраняю тебя от дежурства, пока не наломал дров.
Криничный вначале помрачнел, потом с ухмылкой спросил:
– Товарищ майор, скажите, о чем приказ №..?
Офицер опешил, рано облысевшее чело покрылось испариной, зрачки потускнели.
– Ага, не знаете. Подсказываю, о том, как принимать роды у суки, – весело произнес старшина. – Как, как?! – побагровел Константин и направился с жалобой к полковнику, который находчивость своего подчиненного свел к юмору и правильно сделал. Кинолог прослыл не только быстроногим, но и смекалистым.
РАЗНАРЯДКА
По привычке полчаса, час начальник городского отдела милиции подполковник Валентин Кулешов посвящал изучению поступившей корреспонденции: приказов, директив, указов, жалоб и прочей бюрократической продукции, еще ни разу не попавшей в разряд дефицита, потому как во все времена чиновников разного ранга в конторах хоть пруд пруди – неистребимое племя чинуш-бюрократов. Валентин взял очередной документ и замер в недоумении.
– Вроде бы нам адресовано, – вслух уточнил он. – Но при чем здесь милиция? Наше дело охранять правопорядок, ловить преступников, повышать процент раскрываемости, за который генерал на «ковер» вызывает.
Что же его так обескуражило? В разнарядке за подписью градоначальника и печатью с «трезубом» личному составу милиции предписывалось заготовить 40 тонн сена.
Кулешов прикинул, чтобы выполнить это задание, иначе на исполкоме не поздоровится, шею намылят, надо на неделю всех сотрудников, включая следствие, угрозыск, участковых, ГАИ и ИДН, вооружить косами, серпами и отправить на сенокос. Но за отвлечение сил на несвойственные милиции функции тот же генерал «стружку снимет». Вот и выкручивайся, как можешь… Невольно вспомнилось: «Коси коса, пока роса. Роса – долой и мы домой…».
Подполковник вызвал начальника ГАИ капитана Виктора Ивняка и подал ему разнарядку с резолюцией «исполнить».
– Придумай что-нибудь, чтобы и волки сыты и овцы целы.
– Будет сделано! – бодро ответил Ивняк и через пять дней он доложил. – Заготовлено сорок шесть тонн сена. Свезли во двор МРЭО. Продолжить заготовку или достаточно?
– Каким образом?! – удивился Валентин, которого трудно было чем-то удивить.
– Элементарно, – ответил капитан. – Дал команду госавтоинспекторам останавливать гужевые повозки, мажары с сеном, фуражом, чаще всего управляемые цыганами. Спрашивают таких возниц, где косили траву? На поле. А поле чье? Колхозное – отвечает цыган. Госавтоинспектор лихо делает вывод: если поле колхозное, то и сено колхозное и без лишних слов конфискует душистое разнотравье.
– Жалобы есть? – поинтересовался Кулешов.
– Кое-кто из слишком горячих было рогом уперся, так пригрозили пятнадцатью сутками ареста за неповиновение представителям власти и конфискацией повозок и лошадей, и это быстро охладило пыл, – пояснил Виктор.
– Благодарю за службу.
– Рад стараться, – четко ответил офицер.
В воскресный день группа свободных от службы сотрудников все же выехала на сенокос, ради пикника на природе. Итог: небольшая копна свежескошенной травы и три сломанных косы и один потерянный серп, не считая нескольких литров выпитой водки, вина и пива и съеденных шашлыков. И вновь отличились работники ГАИ. Направили из ближнего села трактор «Беларусь» с фрезой. Шустрый тракторист оказался под хмельком. Так вошел в азарт, что принялся фрезой срезать молодой кустарник в лесопосадке. Едва остановили, пригрозив лишением водительского удостоверения.
На заседании исполкома начальнику ГОВД была объявлена благодарность. Благо, нынче никому не взбредет в голову требовать от милиции, прокуратуры или службы безопасности заготовки сена, сбора металлолома, макулатуры и прочее, а ведь доходило до абсурда.
ТРЮМО
—Левее, чуть-чуть правее, – Зося стояла посреди комнаты и энергично дирижировала руками. Ее надежда и опора – Павел, согнувшись в три погибели, уже полчаса перетаскивал из одного места в другое громоздкое трюмо. Пот катил с него градом. Он угрюмо бросал взгляды на свое злое, с всклокоченными волосами лицо, отображенное в зеркале. «Черт меня дернул купить эту рухлядь, хотя она поверила, что красное дерево в стиле ретро. Мол, Галка теперь лопнет от зависти», – размышлял он.
– Нет, не годится, – покачала головой жена, когда терпеливый супруг сдвинул трюмо к стене. – Ковер закрывает, интерьер портит. Попробуй-ка его сюда переместить.
Он усердно поволок трюмо по маршруту, указанному благоверной. С той поры, как судьба свела и окольцевала его с Зосей, он познал ее неукротимую страсть – переставлять мебель в квартире. Через каждые две недели, по рекомендациям неугомонной жены он менял интерьер, сооружая из сборной мебели непостижимые уму конструкции или передислоцируя их.
Однажды было возроптал, но супруга в слезы: «Не любишь ты меня, не жалеешь. Последней радости хочешь лишить». Грозилась отлучить от знойного сладкого тела.
Слез он не переносил, до чего жалостлив – муху не смел обидеть. Чаще всего, зеленая и назойливая, его кусала и обижала. А тут Зосенька – сокровище ненаглядное. Вскоре перестановка мебели стала семейным ритуалом, что-то вроде производственной гимнастики. Наблюдая за упражнениями мужа, она ласково приговаривала: «Тебе же на пользу, чтобы животик не рос и шея жиром не заплывала. Я тебя сделаю настоящим атлетом без всяких тренажеров и допинг. Между тем он снова перетянул трюмо к противоположной стене. Жена присела на пуфик, разглядывая в зеркале свое милое личико. Тут же достала пенал с тушью и стала подводить ресницы. Раскрыла пудреницу и розовым тампоном провела по лицу. Затем помада соблазнительно заалела у нее на губах. Злато-карие глаза весело заблестели. «Ну, слава Богу, угодил. Теперь засядет на час», – выпрямил спину Иван. Но его прогноз не подтвердился. В следующее мгновение он увидел на женском личике капризно поджатые губки.
– Хоть бы стоящий подарок мне купил, – упрекнула она. – Везет же людям. У Галки муж идеальный – из загранки вернулся, одежды, косметики привез – глаз не оторвать. Она вся в импорте ходит, духами благоухает, как майская роза. А я у тебя дешевой «Лесной фиалкой» пропахла, как в цветочной лавке.
– Зося, так ведь я не депутат и не министр, – робко возразил он. – Трюмо, чем не подарок? Ты давно о таком мечтала?
– А, трюмо, да ему место в каком-нибудь казенном доме престарелых «божьих одуванчиков», – поморщила она носик. – На трельяж поскупился, я большего внимания заслужила. Нет, здесь трюмо не место. Слишком света мало, надо передвинуть к окну.
– Можно люстру включить, – посоветовал он.
– И эти колокола ты называешь люстрой? – хмыкнула жена. – У Клавки бы увидел, вот это люстра – серебро и хрусталь, как в театре или музее.
Она театрально воздела руки вверх:
– О-о, господи! За что мне такое наказание. Ни оклада тебе не прибавляют, ни премии не дают. Погубил ты мою красу девичью, молодость цветущую. Лучшие годы на тебя положила, видно, не дожить до золотых дней.
– Зато до золотой свадьбы, даст Бог, доживем.. Зося, не надо, не рви сердце,– голос Павла дрогнул. Он отчаянно схватился за трюмо, чтобы передвинуть его к окну. Поднатужился и… вдруг зеркало плашмя рухнуло вниз. Женщина едва успела отскочить, как осколки рассыпались по полу, сверкнули снопом лучей. Молчаливо опустилась на тахту. Супруг угрюмо смотрел на трюмо. Лишь выбежавший на звон стекла мини-Пашка резвился, припевая:
– На счастье, на счастье …
СВОЯ МЕТОДА
Постовой изолятора временного содержания (ИВС) старшина Пантелеймон Кириллович Блудов очень гордился своей доморощенной методой перевоспитания правонарушителей. Главное достоинство его авторского новшества состояло в том, что мало кто, находясь под его «отеческой опекой, выдерживал 15 суток ареста. Примерно на пятый-шестой день отсидки их одолевал зуд и мужики, а случалось, что попадали на нары и скандальные бабы, ошалело метались по камере. Такая бурная реакция лишь убеждала старшину в том, что его метода действует отменно, а значит профилактический эффект гарантирован. Более того, после удачного эксперимента он вправе претендовать на авторство открытия, патент и вознаграждение. Замысел у служивого созрел неожиданно. Однажды он подметил, что ушлые бродяги без определенного места жительства (бомжи), возраста, племени и рода занятий норовят попасть в ИВС (изолятор временного содержания), как на зимние квартиры. Тут тебе зимой и ночлег, и казенные харчи, хоть и скудные, не до жиру, быть бы живу, и мороз за пятки не щиплет. А к разным « ароматам» бомжи давно адаптировались, каждый из них – сам шедевр парфюмерии. Пока холодно, перекантуются на нарах, а чуть потеплеет, ищи ветра в поле. Холодной осенью и зимой, едва отсидят 10-15 суток, выйдя на мороз, смачно выругаются в присутствии милиционера и вновь за мелкое хулиганство в камеру. Приходит Блудов на дежурство и слышит знакомый хриплый голос: