Перекрестка поворот

Глава 3

– О, Господи! – стонал Джек Оуквуд в раздевалке Ричмондского ледового центра.

Он сидел на скамейке, держался за поясницу и выгибался, пытаясь ослабить тупую боль. Игроки «Вангиков» в нагрудниках, словно рыцарских доспехах, толпились вокруг него.

– Может, почки? – спросил Рэнди Бердселл, склонившись над Джеком. С его лица на бороду стекал пот.

Хоккейная команда фирмы «Computer Technologies & Communications» или сокращенно «СиТиСи», которую хохмы ради назвали «Ванкуверскими гиками», играла в любительской лиге. С приходом Рэнди, ставшего вратарем, и Джека, игравшего правым нападающим, команда значительно продвинулась и реально претендовала на первое место в лиге «35+».

– Скорей всего, – простонал Джек. – Уже было однажды.

Это «однажды» случилось давным-давно, когда Джек Оуквуд, тогда еще Жека Дубровин, жил в небольшом портовом городе на другом конце света и учился на программиста в местном политехе. Вечером, помогая матери-челночнице перетаскивать здоровенные баулы, он неожиданно почувствовал тупую боль в пояснице, точно такую же, как и теперь, вгрызавшуюся в самое нутро, медленную и неотвратимую.

– Натрудил, – сказал он забеспокоившейся матери. – Обычные дела. Как ты в Стамбуле такие мешки ворочала?

Вечером мать натерла ему поясницу тигровой мазью и закутала спину пуховым платком, но боль не прошла. Более того, разыгралась к утру так, что Жека метался по разложенному дивану и стонал в голос.

Вызвали неотложку.

– Похоже на колики, – сказала, позевывая, врач «скорой». – Вода поганая, у всех камни в почках. Даже у молодых. Поехали в больницу.

– Может, уколете что? – попросил Жека. – Завтра семинар в институте. Пропускать нельзя.

Никакого семинара на самом деле не было. Просто в обед он собирался подкараулить Марину у входа в университет и объясниться. Сказать, что он – не перчатки, которые меняют по сезону. Потребовать ответа. Раз и навсегда.

– Можно и уколоть, – еще раз зевнула врач «скорой», – только до завтра дожить надо. А ты, парень, утром в больницу на четвереньках приползешь. Все сто даю.

Пока их везли, мать держала Жеку за руку и не отводила от него испуганных глаз. Он старался не стонать, успокаивающе гладил ее руку и лишь иногда замирал, когда мука становилась невыносимой.

– Здесь было? – спросил Рэнди, отжимая пот с бороды. – Или там? – он неопределенно махнул рукой в сторону.

– Там, – простонал Джек, – дома.

Сквозь боль он удивился, что сказал «дома», а не в «old country»⁴, как делал многие годы, убеждая себя, что никакого дома там больше не существует.

«Все из-за Рэнди», – подумал он.

Последнее время Рэнди Бердселл, работавший вместе с Джеком над новым софтом для «Намберз», большой фирмы, рассовывавшей заказы по мелкоте типа «Сomputer Technologies and Comunications», активно интересовался его прошлой жизнью. Cвой интерес он объяснял любовью к истории, русской военной музыке и, конечно, женщинам, которых считал самыми красивыми после филиппинок и евреек. Он даже притащил в офис учебник русского языка и расспрашивал Джека, чем произношение «Ш» отличается от «Щ», как правильно сказать диковинное «Ы» и в каком порядке употребляются винительный, предложный и дательный падежи.

Джек нехотя отвечал. Он не любил вспоминать о прошлом, но теперь уже не Рэнди, а боль, само естество напомнили о тех временах, когда он с матерью приехал в больницу. Вспомнил в деталях, с мельчайшими и совершенно ненужными подробностями, как навстречу вышли люди в милицейской форме и заскрипели подметками ботинок по драному линолеуму, а усталый доктор, принимавший больных, понурый, со съехавшим на бок колпаком, красными от бессонной ночи глазами и пегой щетиной молча указал на стул рядом с выкрашенным в белое столом.

– Очень болит, – заглянула ему в лицо мать, – помогите, пожалуйста. Дайте передышку.

Она достала кошелек.

– Сделаем УЗИ, – монотонно говорил доктор и что-то царапал на серой бумаге, – только запомните, лекарств в отделении нет, так что лечиться придется за свои.

Жека, уронив голову на грудь, раскачивался из стороны в сторону и скрипел зубами.

– Конечно, – соглашалась мать и незаметно подсовывала двадцатидолларовую купюру доктору под регистрационный журнал, – только скажите, какие.

Врач скосил глаза на торчавший из-под журнала серо-зеленый уголок.

– Боль надо снять, – мать просительно смотрела на доктора, – всю ночь промучился. Совсем невмоготу.

– Снимем, – зевнул врач, – но обезболивающие надо купить.

– Куплю, – подхватилась мать. – Скажите, что.

– Секундочку, – остановил ее доктор. – Я не закончил.

– Болит ведь, – оправдывалась мать, усаживаясь рядом с Жекой и глядя на сына так, словно у нее самой разрывалась почка.

– Здесь у всех болит, – сказал врач. – Вот один ночью даже повесился. Милиция только ушла.

– От боли? – испугалась мать.

– Кто его знает? – уклончиво ответил доктор. – Простыни, наволочки и пододеяльники тоже свои.

– Все есть, – закивала мать и незаметно подсунула еще десяточку под журнал.

– Имеется средство, – подобрел доктор. – Немецкое. Последняя ампула осталась.

– Спасибо, – обрадовалась мать.

– Снимай штаны, – велел доктор Жеке.

Джек мотнул головой, сбрасывая навязчивое воспоминание. Он не хотел думать о палате на десять человек с черным заплесневевшим углом около выбитого и заложенного матрасом окна. Не желал вспоминать отставного майора после операции с трубками в теле, из которых сочилась в банку моча, перемешанная с кровью.

Майор лежал на голом матрасе, перебинтованный простыней. Жена не принесла вовремя белье, и поэтому под голову ему воткнули больничную подушку в колючем напернике. Майор отходил от наркоза и тихонько стонал. Трубки подтекали, и на простыне расплывались кругами мокрые пятна.

– Зассанец! – ругалась нянька, вытирая зловонную лужу, растекшуюся из опрокинутой банки. – Чтоб тебе пусто было!

– Вот же напасть, – сердился Джек и зажмуривался, точно хотел выдавить видения прошлого.

– Надо ambulance⁵ вызвать, – предложил кто-то из игроков, когда Джек выгнулся в очередной раз и застонал.

При слове «неотложка» сердце у него захолонуло, и воспоминания стали еще живее.

Простыня, которой перепеленали майора, промокла насквозь, и больные орали, чтобы сестра сменила повязку.

– Чем? – огрызалась молодая девчонка, только-только выскочившая из медучилища, – халатом своим? Принесет жена, перевяжем. Лишних простыней нет.

Она уже собралась уходить, когда Жека, которого боль отпустила после укола, поднялся со скрипучей кровати и стянул с матраса простынь.

– Возьми мою, – сказал он, протягивая смятый комок сестре.

– Добренький, да!? – взвилась она. – Все тут уроды, а ты один добренький нашелся, да?!

– Не ори! – оборвал ее Жекин сосед по палате. – Мою тоже возьми.

– И мою. И мою. И мою, – стали подниматься другие больные.

– Дураки! – вдруг заплакала медсестра, прижимая простыни к груди. – Все дураки!

Кряхтя, Джек поднялся и прижался спиной к стене.

– Может, обойдется, – простонал он по-английски и, охнув, длинно выругался по-русски.

– Я отвезу, – вызвался Рэнди, – только переоденусь.

– А душ? – сквозь боль усмехнулся Джек. – Скунс меньше воняет, чем ты после игры.

– Потерпишь, – потрепал его по мокрым волосам Рэнди и вместе с другими парнями уложил обратно на скамью.

– Я по-быстрому, – сказал он, расстегивая крепления щитков, стаскивая массивный нагрудник и расшнуровывая ботинки с коньками. – Пять минут.

Джек лежал, закрыв глаза и сосредоточившись в точке своей боли. Его начало тошнить. Осторожно, чтобы не свалиться, он повернулся на бок и поджал ноги к подбородку.

Рот наполнялся кислой слюной, словно внутри открыли кран, живот дергался в конвульсиях, и рвота подкатывала к горлу.

Джек сполз со скамьи, остановил бросившихся на помощь ребят и, держась одной рукой за поясницу, а другой зажимая рот, поплелся на полусогнутых ногах в туалет.

Когда он вернулся, Рэнди был готов к поездке.

– Помоги коньки снять, – попросил Джек. – Жаль, что продули сегодня.

– Фигня, – отмахнулся Рэнди. – У тебя блевотина на подбородке. Вытрись.

Он протянул свитер, валявшийся на полу, а сам присел, чтобы развязать шнурки на ботинках Джека.

– Спасибо, старина.

– Фигня, – опять отмахнулся Рэнди. – Через пятнадцать минут будем в госпитале.

По пути Джека опять скрутила боль. Он отстегнул ремень безопасности и улегся на широкое заднее сидение «Крайслера» Рэнди. Мягкая кожа холодила щеку.

– Потерпи чуток, – уговаривал Рэнди, то и дело поворачиваясь к нему с водительского места. – Почти приехали.

Терпеть, однако, пришлось долго. Приемный покой госпиталя Св. Павла жил обычной жизнью. Здесь болело у каждого, а процедура оставалась процедурой. Рэнди психовал, пытался растолковать регистраторше, что у Джека сильные боли, но она, внимательно выслушав и записав жалобы, попросила карточку медицинского страхования, дотошно проверила правописание имени и фамилии, уточнила место жительства и поинтересовалась, откуда у Джека такой милый акцент. Рэнди развел руками и отошел в сторону, чтобы не взорваться.

– Ваш канадский социализм доведет до… – он приставил указательный палец к виску.

Джек слабо улыбнулся. Рэнди, настоящий американец, всегда находил, за что критиковать Канаду. Ему не нравилось, что в общественных туалетах не было обязательных, по его мнению, бумажных подкладок на унитазные круги. Он возмущался, что спиртное не продавалось в обыкновенных супермаркетах, а только через специализированные магазины, которые закрывались в шесть вечера и не работали по выходным и праздникам. Его вымораживала канадская неторопливость во всем, кроме хоккея.

– Когда врач примет? – спросил он у Джека.

– Когда освободится, – ответил тот.

Боль внезапно ушла, и Джек откинулся на спинку кресла.

– Что это? – Рэнди показал на пластмассовую баночку в прозрачном пакете.

– Мочу собрать, – ответил Джек, – для анализа.

– Так что же ты сидишь?

– Не сижу.

Джек, кряхтя, поднялся и заковылял по направлению к туалету.

Когда он вернулся, Рэнди листал один из журналов, лежавших на низком столике перед креслами.

– Видал? – показал он развернутую страницу. – Лодки какие!

– Моя мечта, – кивнул Джек, разглядывая белые яхты, выставленные на продажу.

– Такая? – Рэнди ткнул в изображение моторной яхты.

– «Корвет 444», – определил Джек, – длина сорок шесть с половиной футов, V-образный корпус с изменяемой геометрией, два двигателя в 1550 лошадей, крейсерская скорость 28 узлов, кокпит полностью скрыт флайбриджем, две каюты, камбуз и динетт.

– Вау! – воскликнул Рэнди.

– Как раз то, что надо, – усмехнулся Джек. – Остается лишь выложить полмиллиона и отправиться вокруг света.

– За чем дело стало? – поднял брови Рэнди.

– За многим, – ответил Джек и поморщился. Ноющая боль возвращалась.

– Например? – не отставал Рэнди.

– У меня невыплаченный моргейдж⁶, – вздохнул Джек. – Все отложенное бухнул в даунпеймент⁷.

– Зато «локейшн»⁸ и вид на миллион, – сказал Рэнди.

– Ага, – согласился Джек, вжавшись в спинку кресла. – Но каждый месяц надо отстегивать кругленькую сумму. А еще страта⁹ и крыша потекла.

– Понятно, – вздохнул Рэнди. – Работу не бросишь.

– И потом, я бы хотел путешествовать не один.

– Кто мешает? – удивился Рэнди. – Бери Бо-Ми и вперед!

Молоденькая кореянка Бо-Ми училась днем в университете, подрабатывала в эскорт-агентстве по выходным и числилась подругой Джека.

– Она не семья, – ответил он. – Я о другом.

Опять набежали воспоминания.

Один раз в больницу пришла Марина. Легкая, смешливая, коротко стриженная, в кожаных брюках и свитере со швами наружу. После бегства из колхоза и трех дней в пустом общежитии, где на целом этаже не было никого, кроме них, Жека ее не видел. Говорили, что она вернулась к Гере, и ее кровать в общаге опять пустовала. Жека этому не верил, не хотел, не мог, даже зная, что все обстояло именно так.

От прежней Марины не осталось и следа. Вместо нее к нему пришло дерзкое существо с черной помадой на губах.

Жека попытался обнять ее и поцеловать, но она отстранилась.

– Не надо, – резко сказала Марина, и Жека подумал: «А было ли между ними что-нибудь? Видел ли он родинку у нее на груди, целовал ли вздрагивающий живот, глядел ли во влюбленные глаза?»

Марина разговаривала с ним отстраненно, гордо вскидывая безумную челку-занавеску.

– Ты изменилась, – сказал он.

– Нельзя жить одинаково, – ответила она.

– Мне нравились длинные волосы, – Жека протянул руку, коснулся вздернутой гребнем челки и заметил пузырьки лака на волосах.

Когда они прятались в университетской общаге, у нее волосы струились по худым плечам, сбегали на голую спину между лопатками. Жека целовал их, прижимаясь к Марине пылающим телом.

Это были безумные три дня и три ночи, слившиеся в горячечность сплетенных тел, запах любви и не очень свежих простыней, обжигающие струи воды и нежные прикосновения в пустой душевой. Прислушивание к шагам вахтерши в коридоре и короткое забытье на груди любимой, а затем вновь вихрящийся водоворот, терпкий пот, смешивающийся со слезами восторга и липкой спермы.

– Почему ты ушла? – спросил Жека.

– Давай о другом, – сказала Марина. – Как ты себя чувствуешь? Я принесла апельсины. Говорят, помогают.

В общаге они о еде не вспоминали. Или почти не вспоминали. Жека пару раз бегал за бычками в томатном соусе, хлебом и пивом в гастроном по соседству. Чтобы не проходить мимо вахтерши, вылезал через окно в конце коридора и точно так же возвращался. В последний раз, когда он вернулся, окно оказалось закрытым. Ему ничего не оставалось, как отправиться к центральному входу. Около вахты толпились студенты, прибывшие из колхоза. На полу стояли чемоданчики и дорожные сумки, лежали рюкзаки и баулы. Студенты гомонили, брали ключи от своих комнат и расписывались в журнале расселения.

Жека прошел на этаж, пристроившись к парням-биологам. Добравшись до Марининой комнаты, он услышал чужие голоса за дверью.

– Ее нет, – ответили Жеке, когда он постучал. – За ней приехал Гера и увез.

– Не может быть.

Девчонки, разговаривавшие с ним, многозначительно переглянулись. С Марининой кровати было снято белье, и теперь оно валялось кучкой в углу комнаты. Девчонки застилали кровати свежими простынями.

Остатки еды со стола были выброшены, а сам стол застелен чистой клеенкой в цветочек. Окна открыты и греховный дух последних дней и ночей начисто выветрен.

– Она ничего не оставила? – спросил Жека. – Записку или?..

– Ничего, – ответили девчонки. Потом переглянулись и, захихикав, томно закатили глаза. Жека подарил им купленные консервы и пиво, отказался поужинать вместе и переночевать, если надо.

Он хотел ненавидеть Марину, ту легкость, с которой она разрушила его жизнь, но понимал, что снова простит и снова будет довольствоваться статусом друга, который всегда придет на помощь. В общаге он тоже был только другом, верным, понимающим, ласковым, готовым на все.

– Слушай, – Рэнди вернул Джека в реальность, – у меня есть предложение.

– Какое? – спросил Джек. На табло высветился номер больного, сидевшего перед ним. Тот встал и пошел вслед за медсестрой в зал врачебного приема.

– Есть один знакомый, – сказал Рэнди, – русский, между прочим, которому требуется помощь.

– Компьютеры, обеспечение, программы?

– Нет, – покачал головой Рэнди, – совсем другой бизнес. Но быстрый и прибыльный.

Джек удивленно вскинул брови.

– Русский, быстрый бизнес, хорошие деньги, – повторил он за Рэнди, – мафия, что ли?

– Ты хуже американцев, – рассердился Рэнди, – если русский бизнесмен, значит обязательно мафия. Отбрось стереотипы.

– Окей, – кивнул Джек, – что за бизнес?

– Я бы назвал его представительским.

– И кого представлять?

– Различные делегации, но за хорошие комиссионные, – сказал Рэнди. – Если сработаешься, то через пару лет с лихвой хватит на первый взнос за яхту.

– Да ну?! – не поверил Джек. – За простое представительство?

– Ага, – утвердительно кивнул Рэнди. – Встречаешь делегацию. Везешь на границу со Штатами, скажем, в Манитобе, передаешь проводнику-индейцу и возвращаешься домой. Работа непыльная. Раз в месяц.

– Граница. Проводник. Это же криминал! – Джек непонимающе смотрел на Рэнди.

– Не совсем, – ответил тот. – Я бы сказал, гуманитарная помощь. Люди абсолютно легально въезжают в Канаду, но им надо в Штаты. Мы помогаем. Все.

– Нет, – жестко ответил Джек. – Я не по этим делам.

– Смотри, – пожал плечами Рэнди, – два года, и мечта жизни становится реальностью.

– Нет, – закончил разговор Джек.

На табло загорелся его номер.

– Джек Оуквуд, – позвала вышедшая медсестра, – следуйте за мной.

Глава 4

Мобильник зло взвизгнул.

«Надо сменить звонок на что-нибудь бодрое, – подумал С. А., – марш армейский, например».

Он любил мажорную музыку, она его успокаивала.

– Слушаю.

Звонили из столицы.

– Ты что творишь? – раздраженно спросили его. – Мы как договаривались? Хочешь подставить?

– Я задание выполнил? Претензии есть?

На другом конце замолчали. С. А. слышал, как там, едва сдерживая гнев, тяжело дышали в трубку.

– Сработал чисто, – сказали наконец. – К этому никаких претензий. Записку и гильзы нашли. Все по плану. Только винтовку почему не бросил? Тебя же инструктировали!

– Еще пригодится, – ответил С. А., – сам знаешь.

– Тебе другую бы дали! – голос в трубке начинал закипать.

– Слушай, – оборвал С. А., – я вашу часть дела выполнил, не мешай закончить мою.

– Ладно, действуй по списку. После каждого дела, как и условились, оставляешь записки. До связи и…

– Что?

– Будь осторожней.

 
                                           * * *
 

Марина смотрела на слегка надломленный нос, на упругие кудряшки волос, в которых только-только появилась седина, на красиво очерченный подбородок с ямочкой посередине, на истончившиеся бескровные губы, на длинные пальцы с коротко подстриженными ногтями и думала: «Неужели я любила этого человека? Неужели хотела доверить ему жизнь? Неужели надеялась быть счастливой с ним?»

– Будешь переводить, – перебил ее мысли Гера и поправил на безымянном пальце перстень с двумя крупными бриллиантами.

– Что? – насторожилась Марина.

– Разговор со старым знакомым.

– Каким?

– Рэнди.

– Нет. Меня это не касается, – Марина поднялась со стула. – Хватит, – она взяла сумочку и собралась уходить.

Гера скривился в усмешке, и от глаз, нервно вздрогнувших крыльев носа и заострившихся уголков губ разлетелись стрелами морщинки.

– Ошибаешься, – сказал он и кивнул стоявшему у дверей Боксеру. – Когда хватит, я тебе сам скажу.

Cкользящим шагом, никак не соответствовавшем мощной комплекции, Боксер подошел к Марине и, крепко схватив за плечи, усадил обратно. Она испуганно сжалась, ожидая удара, однако Боксер бить не стал, а неслышно отошел обратно к двери.

«Трудно даже сказать, – подумала Марина, – ненавижу ли я его теперь. После Боснии хотела, чтобы сдох. А теперь, когда расплата близка, даже и не знаю. Сволочь, конечно, гадина, мерзавец, жизнь растоптал, через ад провел, но грех на душу брать страшно».

– Что ты от меня хочешь? – спросила она.

– Ничего особенного, – ответил Гера. – Хочу, чтобы переводила.

– Полно девчонок, у которых английский не хуже, чем мой, – сказала она. – Секретарша твоя, например. Много слышала о ней.

Гера ухмыльнулся.

– Правильно, – сказал он. – Но сегодня нужна ты.

Он сделал паузу:

– Ленка тоже потребуется.

– Ты обещал ее не втягивать, – рассердилась Марина.

– Мало ли, что мы обещали друг другу, – опять усмехнулся Гера.

– Ты обещал оставить нас в покое, – не слушала его Марина.

– Было такое, – согласился он.

– Тогда зачем хочешь, чтобы я переводила?

– Расскажи про дочь, – велел он вместо ответа.

Марина замерла, тело напряглось, бунтующий взгляд потух.

– Не стесняйся, – подбодрил Гера. – Все свои.

– Ломка, – сказала Марина. – Уже вторая.

– Ломка, – не отрывал взгляд Гера, – кумар, харево, долбежка.

Марина сжала пальцы в кулаки, потом разжала и сцепила в замок так сильно, что они побелели.

– Давай, – подтолкнул Гера. – «Колотун» бьет?

– Да, – ответила Марина. – Морозит и рвота.

Гера понимающе кивнул.

– Заперла дома, – уставившись в пол, сказала Марина. – Не пускаю к телефону. Слежу за каждым шагом.

– А кто теперь с ней? – спросил Гера.

– Мой друг.

– Говновоз?

– Степан Алексеевич.

«Как он все рассчитал, – подумала она. – А ведь не хотела, но С. А. убедил, что надо быть с ними в тесном контакте, точно знать передвижения, привычки, время. Ему виднее. Специалист. Винтовку достал. В теперешние времена можно хоть танк добыть, а эту – трудно. Всем понятно, зачем».

Теперь она у них есть, и оптический прицел, тоже особый, только для этой винтовки годный, и «снайперские» патроны, у которых пуля со стальным наконечником. С. А. объяснил, что могут и обычные подойти, но специальные будут надежнее.

– Ленка дозу просит, да? – откинулся в кресле Гера, не переставая улыбаться, словно разговор о мучениях Марининой дочери доставлял ему удовольствие.

– Просит, – ответила она.

– А мама облегчить страдания не хочет?

Марина расцепила пальцы и положила руки на стол. По правому предплечью через запястье на тыльную сторону кисти вился узор татуировки. Гера скосил на рисунок глаза и презрительно ухмыльнулся.

– Найдутся добрые люди, – продолжал он, – сжалятся.

– Ты этого не сделаешь! – Марина вскочила, но подоспевший Боксер рывком усадил ее обратно.

– В общем, так, – посерьезнел Гера, – ты помогаешь мне, а я гарантирую, что твоя дрянь будет чистой.

– Не смей называть ее дрянью! – взвилась Марина. – Она – тебе дочь.

– Ты сама знаешь, какая она мне дочь, – усмехнулся Гера.

– Справимся без помощников, – решительно сказала Марина.

– Хочешь потерять ее? – угрожающе подался вперед Гера.

Марина знала, что, если он захочет, она никогда не увидит дочь.

– Не хочу.

– В таком случае, – сказал Гера, – я забираю Ленку к себе, пока не закончим дела.

– Какие дела? – насторожилась Марина.

– Увидишь.

Гера достал золотой портсигар, прикурил сигариллу от настольной зажигалки и с удовольствием затянулся.

– Сколько надо, чтобы она стала чистой? – спросил он.

– Ломка до недели, – ответила Марина. – Даже дольше.

– А потом?

Марина провела ладонью по лбу, точно обтирая невидимый пот:

– Самое трудное. Ремиссия шесть месяцев. Устойчивая – год.

– А чтобы совсем-совсем?

– Не меньше трех лет.

– Отлично, – продолжал улыбаться Гера. – Будет как стеклышко.

Марина недоверчиво смотрела на него.

– Даю слово, – сказал Гера.

– Что от меня? – спросила Марина.

– Для начала переводить, – ответил он. – Дальше – увидим.

– А если откажусь?

– Тогда, – пожал плечами Гера, – твоя девочка осчастливится.

Марина отвернулась и уставилась на большую фотографию, висевшую около окна. Южное море во всю ширь окрашивалось всполохами тропического заката. Небо, бархатистое и мягкое, обнимало его, словно руками. Маленький остров сонно дрейфовал в ночь.

– Скоро мой будет, – перехватил ее взгляд Гера. – Искейп-айлэнд¹⁰ называется.

– Ты дашь нам уехать? – Марина в упор посмотрела на Геру.

– Не просто дам, – кивнул он в знак согласия, – поспособствую.

Марина вновь взглянула с подозрением.

– И больше не появишься в нашей жизни?

– От тебя зависит.

Гера посмотрел на часы и повернул кресло к монитору компьютера. Открыл «Скайп» и кликнул мышкой. Подумав секунду, компьютер объявил, что соединяет с абонентом.

Из колонок потянулись долгие гудки.

– Садись ближе, – велел он Марине. – Сейчас ответит.

Она не двинулась. Гера оторвался от экрана и вопросительно взглянул на нее. Потом улыбнулся и поманил пальцем:

– У тебя нет выбора.

Сзади к Марине подошел Боксер. Она слышала его дыхание, чувствовала тяжелую силу и безжалостную решимость сделать все, что велит хозяин.

Поднялась, обошла стол и села перед компьютером.

Звонки прервались:

– Хай, – сказал Гера. – Ытыз ми¹¹.

Он повернулся к Марине и дал знак, что дальше переводить будет она.

– Evening¹², – ответили с той стороны.

Гера сразу приступил к делу и сказал, что большая партия товара намечается в мае.

Марина перевела.

– Who’s that? – послышалось из динамиков. – Marina?¹³

Гера усмехнулся. Марина прикусила губу.

– Hi, doll! How are you doing?¹⁴

Точно в черно-белом фильме, замелькали кадры из прошлого.

Бесконечная двухполосная дорога. По ней снуют помятые, давно немытые иномарки и выкрашенные в белое броневики ООН. За пыльными окнами микроавтобуса унылые домики, одноэтажные и серые. Девчонки-спутницы притихли, а по-солдатски стриженный серб, сопровождавший от самой границы, спал, уронив голову на грудь. По обочинам – вереница деревьев, черных от постоянных дождей.

…Губастый Бодомир говорил, что их оптовая цена шесть тысяч марок, и вернуть деньги они должны с процентом. Девчонки требовали назад паспорта и грозились: «…сада позвати полицију». Бодомир кивал на брата в полицейской форме, которому наливали ракию за стойкой. Девчонки плакали, просили, путались в русском и сербском: «Молим вас! Пожалуйста! Православна братиа…» Бодомир хохотал и звал парней, чтобы показали, как девчонки будут отрабатывать. Парни равнодушно задирали им юбки и пристраивались сзади.

…Оранжевая «градска» библиотека, похожая на торт. Предел мечтаний. Там она не «курва» и не «пичка» стоимостью в сто марок за ночь.

…Солдаты ООН: американцы, чехи, французы, русские. «Хай, долл!» «Уралы», БТРы, разбитые дома, кубрики на постах. И этот мальчик Рэнди с вертолетной базы. Чистенький, пахнущий шампунем и заморскими сигаретами. Он выкупил ее, когда Бодомир собирался перепродать девчонок в Италию.

– Так что по товару? – перевела Марина.

– I have buyers, – ответил Рэнди. – But terms’ve changed¹⁵.

Гера многозначительно посмотрел на Боксера, словно говоря глазами, что худшие предположения оправдываются.

– Что именно? – спросил Гера.

– Discount, – ответил Рэнди. – I wanna thirty percent off¹⁶.

Гера наморщил лоб, ушел в себя и выдержал паузу.

– Hello? – сказали с той стороны. – Are you still there?¹⁷

– Думаю, – ответил Гера. – Мне кажется, ты загнул.

– Chinks pay¹⁸, – уверенно сказал Рэнди.

– А качество? – вспыхнул Гера. – Я тебе белых пришлю.

– Ghera, – сказал Рэнди, – you’re a novice here. Besides, cops’re a real pain in the ass now, risks’re shooting up, the guides’ve raised the stakes. Plus, other expenditures. I hafta pay them as well¹⁹.

– В мае, – сказал Гера, – у меня будет не просто товар.

– What exactly?²⁰

– Большая партия. Свежак такой, что пальчики оближешь.

– Okey…

Наступила пауза.

– Я прошу по десять кусков за каждую, – наступал Гера. – Твой покупатель наварит стольник за год.

Опять молчание.

– Подумай, у меня ведь и другие желающие найдутся.

– Don’t bluff, – засмеялся Рэнди. – You’re put the screws in Europe, I know²¹.

Гера стиснул зубы и на его скулах вздулись желваки.

– Thirty percent discount firm, – уверенно сказал Рэнди. – I have some interested folks²².

– Фак ю офф²³, – сквозь зубы процедил Гера.

– Screw you²⁴, – со смехом ответил Рэнди.

Гера отключил «Скайп» и посидел некоторое время в раздумье, уставившись на Маринины колени. Она невольно свела их плотнее.

– А ты ничего, – скривился он в улыбке. – Держишься.

Марина cъежилась.

– Спишь с говновозом?

– Его зовут Степан Алексеевич, – сглотнув, сказала Марина.

Гера зло стрельнул взглядом:

– Не противно со стариком?

– Он не старик, – возразила Марина. – Ему всего пятьдесят два.

– Тебе виднее, – сказал Гера. Губы его сжались в бледные жгуты, и он опять задумался.

Марина встретила С. А. девять лет назад в Боснии.

Рэнди, служивший программистом в штабе вертолетной базы, возвращался в Штаты. Его контракт заканчивался. Перед самым отъездом, выкупив Марину у Бодомира, он поселил ее в маленькой гостинице и каждый вечер приходил к ней со службы.

Она забирала волосы в тугой хвостик на затылке и встречала его в платье, которое купила на местной толкучке. Там ее принимали за жену-американку, приехавшую навестить мужа на службе в Европе. Они с Рэнди смеялись над навязчивыми торговцами и держались за руки. Он, теперь всегда трезвый и подтянутый, поминутно краснел и отводил глаза. Марина вне бара, без развратного грима и откровенного бикини вызывала в нем робость.

Выкупая девушку, Рэнди проявил удивительные способности. Он не только выторговал ее дешевле, чем Бодомир запрашивал, но еще и паспорт забрал. Поскольку виза была безвозвратно просрочена, Рэнди помог получить временную, чтобы Марине без помех удалось выбраться из страны. Путь домой предстоял долгий и совсем небезопасный.

– Лучше, если поедешь с мужчиной, – говорил Рэнди. – Так надежнее. И… – добавлял: – Мне спокойнее.

Он обещал найти сопровождающего, лучше русского, который бы тоже возвращался домой. Поиски затягивались, и Марина нервничала. Она боялась, что Рэнди передумает и перепродаст ее. Такие случаи были не редкостью. Но однажды, придя со службы, Рэнди сказал, что нашел человека, с которым она может уехать.

Им оказался бывший сержант из Французского иностранного легиона, с которым сослуживец Рэнди встречался в Руанде.

– Сегодня познакомимся, – сказал Рэнди. – Собирайся.

Они отправились в соседний бар. Пока Рэнди заказывал выпивку, Марина огляделась. Полутемный зал был забит посетителями, в основном военными-миротворцами и молодыми женщинами, переходившими от одного столика к другому. На сцене играл здоровенный негр-пианист.

Не успели они выпить по первой, как в бар прибежал солдат с базы и прямиком направился к Рэнди. Они отошли в сторону, пошептались немного, а потом Рэнди сказал, что ему надо срочно уйти, но через час он вернется.

– Как же встреча? – растерялась Марина.

– Подожди.

Оставшись одна, Марина допила свой «Бифитер» с тоником, заказала еще один и стала пристальнее рассматривать публику.

За столом чуть поодаль от стойки сидели подвыпившие французы. Марина сразу узнала легионеров по нашивкам с золотистой лилией. Вместе с ними выпивал бородатый мужчина, одетый в спортивный костюм и лыжную шапочку. Ему было чуть за сорок. Сутулый, молчаливый, с большими сильными руками. Французы называли его Стефан, обнимали, чокались и хлопали по спине. Стефан благодарил и тоже поднимал тост за воинское братство и дружбу.

– Honneur et Fidélité! – французы звонко ударялись стаканами. – Честь и верность!

«Приеду домой, – подумала Марина, – обязательно французский выучу. Только бы выбраться».

Стефан время от времени поглядывал на нее, а увидев татуировку на правой руке, стал смотреть неотрывно.

Улучив момент, когда французы заспорили о чем-то своем, он подошел к Марине и поздоровался по-русски.

Онемев от неожиданности, она не знала, что сказать. Судя по давно не стриженой бороде и длинным волосам, выбивавшимся из-под вязаной шапочки, Стефан не был переодетым русским десантником из UNPROFOR²⁵.

«Может, торговец, – подумала она, – типа Лехи, который наплел про классную работу в Европе, где запросто можно сделать две штуки марок в месяц».