В Париже
О Париже и его окрестностях я уже писал в разных книгах. Вы, конечно, скажете, что Париж бесконечен и о нем можно писать и писать, но после многих визитов, когда обошел весь центр, побывал во всех интересных музеях, желание писать пропадает. Ну, город как город. Суета, машины на улицах, толпы туристов, бездомные, английский язык не очень любят… Да еще Нотр-Дам сгорел. Но…
Есть большое «но». Сказать, что обошел весь центр Парижа – это не просто ложь, это наглая ложь! И про музеи ложь. Устал от больших городов – так и пиши. Лучше занимайся спортом, укрепляй свое тело, чтобы побывать еще на сотнях старых улочках, посидеть в кафе, подремать на скамейке в парках, зайти в магазины. Много чего можно придумать.
Я напишу о поездке в Париж после нашего долго путешествия по Провансу. Десятки городков, «встречи» с ушедшими писателями и художниками, сотни километров дорог на неповоротливой «колымаге». Но вот мы добрались до Авиньона, светит солнце, синеет небо, в кармане нет килограммового ключа от машины – красота, а не жизнь! Вот и вокзал. К сожалению, вокзал новый, отсюда ходят скоростные поезда до Парижа. Альбер Камю провожал жену и детей на старом вокзале. Если верить фильму, то он зашел в вагон и в последний момент передумал ехать с ними и отправился в Париж на машине с другом. Это была его последняя поездка.
Вокзал очень современный! Кругом автоматика и кибернетика. Вход в туалет по кредитной карте, в самом туалете значки популярных соцсетей. Чувствуешь себя уверенно, все под контролем. Поезд до Парижа (600 км) идет меньше трех часов. Похож на Сапсан, только хуже – не кормят, не наливают. Проехали половину Франции. Пейзаж… представьте поля под Ростовом-на Дону. Только кое-где на горизонте нарисуйте синие горы. Да еще коров на овец замените. Много их тут.
Окраины Парижа вдоль железной дороги, как в любом большом городе. Трубы, склады, кучи непонятно чего, изрисованные граффити ограды, дома, в которых не хочется жить…
С квартирой нам повезло – нашли легко. Эпидемия ковида, туристов мало, китайцев вообще нет. Нам досталось что-то фантастическое. Выходишь на улицу, а перед тобой Сена, за Сеной – Лувр. Это у Карусельного моста, кто знает план города. Мушкетеры и те дальше от Лувра жили. А цена… за хижину на севере Миннесоты надо платить в два раза больше. Хоть какой-то плюс от этого ковида. Хозяйка русская, искусствовед. Библиотека у нее… ох, ни у кого такой не видел. Если даже не получится выйти на улицу, не буду жалеть, что сюда приехал.
Париж, сад Тюильри
Приятно жить недалеко от Лувра. Оказалось, что в соседнем доме жил Анатоль Франс, а он, наверное, умел выбирать место для жилья. Ему дали Нобелевскую премию за «глубоко выстраданный гуманизм», но это не связано с этим районом. Я живу тут третий день, а гуманизма у меня не прибавилось.
Зато можно каждый вечер переходить речку и идти во дворец. Но только не в Лувр, а чуть дальше, в Пале-Рояль. Там уже нет туристов, в саду стоят чудесные скамейки, какие раньше были в московских парках. Сидишь, смотришь вокруг и благодаришь кардинала Ришелье, для которого построили это чудо. Потом там жила Анна Австрийская, потом кардинал Мазарини… Ладно, роман «20 лет спустя» все читали, не буду занимать ваше время.
Париж, Пале-Рояль
В каждый приезд я смотрю что творится в помещении одной из лавочек, что в саду Пале-Рояля. Эта лавочка знаменита тем, что там Шарлотта Корде купила нож, которым зарезала Марата. И каждый раз эта лавочка закрыта. Рядом всё работает, а тут какие-то рекламные щиты. Конспирологи сразу скажут, что это неспроста. Лавки, где продавались орудия убийства политиков, не должны существовать, не должны ни о чем напоминать. А то мало ли что…
Поражает отношение французов к еде. Стоит женщина у мясного прилавка. Долго стоит. И взгляд такой задумчивый, какой я видел только у одного аспиранта, которого на семинаре спросили, почему он общеизвестное уравнение представил, как свое открытие.
Зашли в кулинарию.
– Смотри, – говорит МС, – лягушачьи лапки в соусе продают.
Я схватил телефон и ну, фотографировать! Пришли домой – оказалось, что я сослепу снял соседнее блюдо: лисички с картошкой. Так что фото не будет. Зато я вспомнил анекдот:
Приехал Иван-царевич в Париж, пошел в ресторан. Дают ему меню. Читает: «Лягушачьи лапки жаренные», «Лягушачьи лапки тушеные», «Суп из лягушачьих лапок»… Говорит Иван задумчиво: «Вот они с ними как! А я, дурак, женился…»
Французы и кафе. Это как бабочки и цветы. Одно без другого трудно представить. Вечером все кафе забиты парижанами, которым и в голову не придет, что можно дома сварить макароны с сосисками, хряпнуть рюмку водки, закусить соленым огурцом, а потом сытно и полезно поужинать. Представить парижанина без кафе, это как представить русского, который дома не накормил гостей до полусмерти.
Да, и еще важное. В Париже по воскресеньям не продают алкоголь. Даже пиво. Вот так французское правительство издевается (зачеркнуто) борется с алкоголизмом.
***
Полистал ленту российских новостей. Глаз выхватил фразу: «Залиты светом Елисейские Поля, но невеселы лица парижан». Закрыл страницу новостей, открыл карту Парижа, решил объявить день бесцельного блуждания по городу. Без карты, без цели. Перед выходом посмотрел на себя в зеркало: достаточно ли у меня невеселое лицо, чтобы не выделяться среди парижан? Зеркало сказало, что сойдет.
Вышел, глаза глядели вдоль Сены – оригинально, не так ли? Пошел к обгоревшему собору. Шел медленно, меня обгоняли бегуны и бегуньи. Посчитал, что на одного бегущего парижанина приходится пять бегущих парижанок. Это понятно, парижанкам надо быть красивыми. А мужикам – что… утром штаны натянул и уже красавец.
Париж
Около Лувра черных продавцов миниатюрных Эйфелевых башен стало в десять раз меньше, чем было четыре года назад. Спустился ближе к воде. Под мостом ко мне подошел большой черный человек и внимательно посмотрел мне в глаза. Глаза у меня были ясными, как у сокола. Черный человек вздохнул с сожалением и стал ждать достойного покупателя своего товара.
Нотр Дам в лесах и огоньках. По лесам ходят рабочие, ремонт в разгаре. На площади перед собором группы туристов. Я услышал испанскую, итальянскую и немецкую речь. Экскурсоводы махали руками, рассказывали о пожаре и прочих ужасах. Экскурсанты сокрушенно кивали головами и фотографировались на фоне башен собора.
Добрался, наконец, до Вандомской площади при свете дня. А то все романтическими вечерами, когда ноги почти уже не ходят. Колонна там стоит красивая, высокая, Наполеона на ней почти не видно. Вокруг все дорогое, ВИПовское. Мерседесы, швейцары чуть ли не во фраках, смотрят свысока, все подметено, ни тебе окурка, ни осеннего листика. Тьфу, одним словом.
Париж, Вандомская площадь
Смотрю на колонну, а вторым глазом читаю в телефоне, что Наполеон там уже третий. Первого сковырнули, когда русские в Париж зашли. А нечего ставить колонны из металла русских и австрийских пушек. Ну, победил Наполеон в 1805-м году, так это когда было. Сейчас 1814-й год, гуляют русские по Парижу. Странно, что саму колонну не тронули. Приказали ее лилиями украсить, на том дело и кончилось.
Потом начались перевороты. Наполеон то появлялся на колонне, то исчезал. Колонна многим мозолила глаза: войны, победы, а ну их к черту вместе с императором. И вот пришло время Парижской коммуны. Коммунары – ребята решительные, колонну свалили и на этом успокоились. А потом опять власть сменилась (непростой был век у Франции) и колонну решили восстановить. Так она с тех пор и стоит.
И опять важное. Никогда, слышите, никогда не покупайте кофе в саду Тюильри! Это не кофе, а позор Франции.
***
Начался наш парижский музейный минимарафон. Спасибо ангелу-хранителю, что на этот раз музеев будет только три. Ангел-хранитель сразу сказал, что если будет больше, то он прекращает работу. В любом музее меня хватает максимум на час. После этого я готов на все, даже есть овсяную кашу, лишь бы выйти на свежий воздух.
Париж, фонд Луи Виттона
Сначала выставка коллекции Морозова в здании фонда Луи Виттона. Туда только ради здания-парусника стоило пойти. Здание исключительно бестолковое, приходилось бегать с этажа на этаж, но посмотреть снаружи на него интересно. Архитектор – канадец Фрэнк Гери. Он, кстати, автор здания музея Вейсмана в Миннеаполисе, которое называют «смятой консервной банкой».
Приехали на метро, в вагонах все были в масках, кроме одной собаки. Билеты в музей на определенный час купили по интернету, но очередь все равно была огромной. Проверяли QR-коды (была ли прививка от ковида), затем личные вещи, как в аэропорту…
Вошли, приятно увидеть фото Морозовых – наши люди! Что поразительно: староверы, купцы, вроде должны быть консерваторами, а покупали Мане, Моне, Сезанна, Матисса, Ренуара, Марке, Ван Гога, Гогена, Боннара (много Боннара), Сислея, Пикассо… многих художников тогда вытащили буквально из нищеты. Почти все картины знакомы – в Пушкинском и в Эрмитаже бывали не раз. Непонятно, а что сейчас там осталось? В Париж привезли даже панно «Времена года» Боннара, что висели около входа в Пушкинский музей. Музыкальный салон с панно Мориса Дени, который был недавно воссоздан в Эрмитаже, тоже сюда приехал.
В зале Боннара я долго просидел (там была скамейка). Ведь мы были в городке, где он жил, его пейзажи были узнаваемы. Это я немного преувеличил, конечно, ярких красок Боннар не жалел, но если включить фантазию, то что-то из пейзажей можно узнать. Простоял у картины Ван Гога «Лодки в море», он ее в Сент-Мэри написал – мы и там побывали, даже не верится. Картина, без преувеличений, объемная. На холсте горы и долины. Ван Гог, похоже, даже не мастихином, а тюбиками писал. Выдавит краску, пальцем мазнет и следующий тюбик берет.
Что особенно нравится: рядом, например, работы Ренуара и Коровина. Видно, кто на кого влиял. Таких «пар» много, это необычно, интересно. Для такого сравнения много картин русских художников дала Третьяковка. В общем, сейчас в питерских и московских музеях пустовато.
Следующий музей – особняк Жакмар-Андре. Там выставка картин и рисунков Боттичелли. Захотелось вспомнить Италию. Ленивую, веселую, красивую Италию.
Особняк принадлежал Нели Жакмар и Эдуарда Андре. Нели художница, неплохая, между прочим. Сама она из бедной семьи, но ей повезло влюбиться и выйти замуж за банкира, который интересовался классическим искусством. Путешествуя по Италии, они покупали работы старых мастеров и постепенно превратили свой дом в музей. Нели пережила мужа и умерла в 1912-м году, завещав свой дом городу. Современная живопись ее не интересовала, поэтому в музее не надо искать картин Ван Гога и Моне. Зато поднимаешься по лестнице и видишь картину Тициана. Висит себе рядом со старинным гобеленом. У кого еще висит Тициан около лестницы?
Париж, особняк Жакмар-Андре
Боттичелли… ученик Филиппо Липпи. Веселый был монах Липпи! Ботичелли дружил с его сыном – Филлипино. Тоже неплохой художник. Первые картины Боттичелли очень похожи на работы Липпи. Потом стиль изменился. Его «Рождение Венеры» и «Весна» – это уже тот Боттичелли, которого мы любим. По слухам, они должны были приехать. Ага, щас! Если вывезти «Венеру» из Флоренции, где она почти символ города, встречается на любой чашке и платочке, то кто тогда будет ходить в галерею Уффици? Так что от «Рождения Венеры» нам досталась только сама Венера, один из пробных вариантов. Неплохая, но без раковины и прочих красот.
Ну а особняк… молодцы Нели и Эдуард. Богато – это ожидаемо. Но со вкусом. Я бы в нем жить не стал, но посмотреть интересно. Курительная комната там хороша! Разжигаешь камин, садишься в кресло, из шкатулки достаешь сигару, обрезаешь кончики, закуриваешь, и никто тебе не скажет, что весь дом провонял вонючим дымом.
Третий музей – Орсе. Бестолковый музей в перестроенном вокзале, но тут много любимых картин. И еще выставка домашней коллекции Синьяка. Как и ожидалось, Ван Гог у него один – «Рыбы». Надеюсь, что Синьяк денежек Ван Гогу подкинул. Ведь он был в гостях в самый тяжелый период жизни Ван Гога.
Париж, музей Орсе
Много Анри Кросса – последователя пуантилистов Синьяка и Сёра. Яркие у них картины, в жизни все скромнее, но художник иногда должен радовать, а не призывать искать проблемы. Ранний Моне реалист. Из-за выставки его картины разбросаны по этажам. Идешь: коровы, овцы, снова коровы, тетки какие-то… и вдруг одна из теток – работа Моне. И никакого импрессионизма. Естественно, «Спальню» Ван Гога рассматривали почти с лупой – МС написала копию, она висит у меня над кроватью. Сначала решили усилить контуры на нашей копии, но потом решили сначала посмотреть оригинал в Амстердаме – МС писала этот вариант. Ван Гог написал три таких картины: одна висит в Париже, другие в Амстердаме и Чикаго.
***
Парижские архитекторы смотрели на 300—400 лет вперед. Наступят времена, когда мы будем летать как птицы и любоваться городами с высоты. И что мы увидим в Америке? Серые плоскости с коробками кондиционеров. Все придется ломать и достраивать красоту. А Париж уже готов к будущему. Закругленные крыши с мансардами и симпатичными каминными трубами. Летай, любуйся.
Спустишься чуть ниже – тоже отлично. Даже скромные дома украшены решетками. Каждое окно, как маленький балкон. Открыл, покурил, с соседкой поболтал. И французской Джульетте удобно: такой балкончик в любой комнате. Открыла окно, ночную рубашку одернула и крикнула французскому Ромео, что она хочет спать, а не его песни слушать.
У нас в окнах тоже стоит такая красота. Я внимательно изучил, как выглядят парижские решетки изнутри. Скажу сразу, что они хорошо покрашены, следов ржавчины нет, заусенцы тоже не наблюдаются. Я постучал по ним – держатся крепко, лет сто еще продержатся. Наши окна, кстати, выходят во двор. Так что французы украшают не только фасады.
***
В эту поездку мы добираем то интересное, что пропустили раньше.
Скажи Витебск – услышишь в ответ Марк Шагал. Но этот город – родина еще и замечательного скульптора (тут надо добавить «авангардиста») – Осипа Цадкина. Он на три года моложе Шагала, но они учились столярно-токарному мастерству в одном классе в Витебском четырехклассном училище. Их обоих судьба забросила во Францию. Шагал последние годы жил в Провансе, Цадкин – в Париже. У них обоих во Франции есть музеи. У Шагала в Ницце, у Цадкина в Париже, в районе Монпарнас. В Париже помнят Цадкина: на площади Сен-Жермен мы увидели его скульптуру, а потом узнали, что есть даже улица его имени. Она довольно далеко от его дома-музея. Почему – пока узнать не удалось.
Париж, музей Цадкина
Наш путь к Монпарнасу шел через любимую площадь Сен-Сюльпис. Я заранее потирал руки: сейчас у меня в телефоне широкоугольный объектив и я, наконец, сделаю фотография, куда войдёт фонтан со львами и собор. Ага, щас! На площади очередной раз устроили рынок, фонтан закрыли тряпками.
Ладно, идем на юг по улице, где жил Атос, потом через Люксембургский сад. Да уж… в России золотая осень заканчивается, в Провансе еще не начиналась, да и Париж не торопится порадовать золотыми листьями. Тепло, под деревьями группы пенсионеров с тренерами-инструкторами. «Руки подняли – вдох. Опустили – выдох…» На скамейках парижанки читают книги. Да, да, читают! Я видел, как они перелистывали страницы. На проходящих мужчин ноль внимания – не для этого они сюда пришли. Бегунов столько, что приходится уворачиваться. Куда они бегут? Неужели там еще лучше?
Париж, Люксембургский сад
Добрались до музея Цадкина. Белый дом (в Париже свой дом – оцените!) с садиком (еще раз оцените). Везде его работы. Я смотрел и не понимал, что хотел сказать скульптор. Хотя… Иногда даже физики говорят нечто, не понимая, откуда это нечто на язык попало. А тут скульптор – его душа во время работы с Богом разговаривает. Так что такие вопросы задавать не надо.
Наконец (ни разу там не были) добрались до бульвара Монпарнас. Посмотрели по сторонам – красиво. Но в центре Париже почти везде красиво. Крепкие дома песочных цветов разных оттенков, фирменные парижские темные решетки на «балкончиках». Украшений на фасадах немного, они не раздражают, а дополняют приятную картину. Понимаю Александра Первого, запретившего в послепожарной Москве красить дома в яркие цвета.
Париж, кафе «Ротонда»
Но это сейчас здесь красота и порядок. Даже около кафе «Ротонда» и «Куполь». А в начале двадцатого века место тут было веселое. Дешевое жилье, доступные по ценам кафе, бордели и прочие элементы веселости привлекли художников и прочий голодный творческий люд. Да и не только художников. Мартов, Троцкий, Ленин… любили посидеть среди парижской богемы. Писатели тоже не отставали: Алданов, Бунин, Тэффи, Алексей Толстой, Ходасевич… ведь интересно пообщаться с молодыми Пикассо, Модильяни… Список можно долго продолжать. Как я понимаю, действие романа Генри Миллера «Под крышами Парижа» тоже происходит в этом районе.
Пришли мы в «Ротонду», сели за столик на улице. Чай, кофе – как везде. Зашел я внутрь и ахнул. Богато! Официанты в черно-белом, красные плюшевые диваны, скатерти сверкают. И я в джинсах и пыльных кроссовках. Как-будто я миллиардер и мне все это по барабану. Походил я так деловито, как генерал-инспектор, все осмотрел, поднялся на второй этаж. Официанты замерли, ждут подвоха. А мне страшно – вдруг чего спросят, а я кроме «же не манже па сис жур» и сказать ничего не смогу. Но обошлось. Не спросили, не прогнали.
Париж, кафе «Куполь»
Пошли мы в другое знаменитое кафе. «Куполь» называется. Его построили, чтобы не вся слава «Ротонде» досталась. Там тоже много кто ел и пил. В это кафе надо обязательно внутрь зайти., потому как колонны расписаны Марией Васильевой – ученицей Матисса. Известна она не только как художница, но и как добрейший человек. В голодные годы Первой мировой войны в своей мастерской она организовала «русскую столовую», где кормила компанию своих голодных друзей. Пикассо и Модильяни входили в эту компанию.
Попасть в «Куполь» было непросто. Сначала нас долго пытали, есть ли предварительный заказ, потом проверяли QR-коды, потом долго искали свободный столик… столик нашли, и тут мы сообщили, что хотим только посмотреть работы Васильевой. Официанты обрадовались, что с нами никакой больше мороки, и сказали, что мы можем гулять по залу, пока не надоест.
Когда дана такая свобода, то всегда приходят неприятности. Я, конечно, на радостях испортил самые удачные кадры. Мастерская Васильевой располагалась неподалеку. Там был музей, но его закрыли несколько лет назад, и мы туда не пошли.
На пути назад я прошел по Цветочной улице. На фасаде дома 27 мемориальная доска сообщает, что тут жила американская писательница Гертруда Стайн. Где-то тут или рядом в Люксембургском саду Гертруда сказала Хемингуэю, что все они потерянное поколение. Все, кто прошел войну. Но это не сама Гертруда придумала. Так сказал владелец автомастерской своему помощнику, когда тот ремонтировал автомобиль Гертруды.
А мы знаем эту фразу из книги Хемингуэя, «Праздник, который всегда с тобой».
Париж, Лувр
Утром перед отлетом в Москву у меня было ощущение, что я всю ночь разгружал вагон с картошкой. Потом понял, что это не так. После разгрузки утром на мне еще воду возили. Ну что ж, Париж он такой, требует крепкого тела и бодрого духа.
Бельгия
Северное Возрождение. До поездки в Бельгию мои знания художников этого периода были отрывочны и хаотичны. Конечно я знал Старшего Брейгеля, Босха, Рубенса и еще несколько имен, но это было очень мало. Ну что ж, все поправимо. Интернет, книги, лекции Оксаны Санжаровой и я полюбил Кампена, Ван Эйка, Рогира Ван дер Вейдена и других. Мне понравились их картины, на которых множество тщательно выписанных деталей, каждая из которых имела свой смысл, часто загадочный.
Фламандия, Фландрия – это еще одна загадка. Нет сейчас такой страны. Есть Франция, Бельгия и Нидерланды со своими сложными историями. Пришлось изучить и это.
– Мы поедем на север Бельгии, во Фландрию, – сказала МС, которая разработала маршрут.
Да, конечно. В Валлонию, что на юге Бельгии, мы не успеем. В главном городе Валлонии Льеже родился писатель Жорж Сименон, но ведь нельзя объять необъятное. Я на всякий случай прочитал «Легенду об Уленшпишгеле» Шарля де Костера и был готов к поездке. Последнюю точку в моей подготовке я сделал перед выездом: составил табличку самых известных фламандских художников с их датами жизни, чтобы лучше представить, кто на кого мог влиять. Вот эта табличка:
Робер Кампен 1375—1444;
Ян Ван Эйк 1390—1441;
Рогир Ван дер Вейден 1399—1464;
Ханс Мемлинг 1430 – 1494;
Иероним Босх 1450—1516;
Питер Брейгель Старший 1525—1569;
Питер Брейгель Младший 1564 – 1638;
Ян Брейгель 1568 – 1625;
Питер Рубенс 1577—1640;
Антонис Ван Дейк 1599—1641.
Начать наше путешествие мы решили с Антверпена.