Один долгий день от рассвета до сумерек

Глава 15

Марина во время разговора краем глаза наблюдала за мальчишкой и наконец, пришла к выводу, что ребенок оттаял, так как он все время смирно стоял возле взрослых.

А чего она ожидала? Что он будет бунтовать? Кривить лицо от беззвучного плача или биться в истерике? Взывать к справедливости или к своей маме? Или как-то по-другому показывать свое негодование и возмущение? Нет. Леша смирненько стоял возле отца, как паинька. А что было у него на душе никто не догадывался, да и он сам о том, что у него творится в душе, не знал, не ведал, он просто жил себе, как Бог на душу положит и так же поступал по внезапным порывам своей души, действуя по своему усмотрению, кроме тех случаев где ему указывали взрослые, как поступать и что делать.

Но в данный момент времени внешне он вел себя прекрасно и достойно, как истинный юный джентльмен, и представлял собой лучший образец воспитанного молодого человека, даже слишком молодого, когда-либо стоявшего на пороге этого дома. Так, по крайней мере, хотелось верить его отцу, если бы он крепко закрыл глаза на все происходящее вокруг него, забыл бы обо всем на свете и слепо доверился бы одному только Всевышнему. И приблизительно так же хотелось верить в Алешу еще одному человеку, присутствующему здесь, – Марине.

Она, увидев такое примерное и смирное поведение ребенка, решилась обратиться к нему снова:

«Лешенька, пошли к нам домой. Там тебя твой братик ждет уже, не дождется. Сейчас будете играть с ним в игрушки и конфетами угощаться.

Ты конфеты любишь?»

Ребенок проглотил слюну от искушения и утвердительно кивнул головой чуть ли не целых два раза или, точнее сказать, один раз кивнул полностью, от души, а один раз – не совсем полностью; можно сказать, скромно соблаговолил кивнуть во второй раз.

«Во! Дело идет! …. Марина свое дело знает»: вальяжно подумал Григорий, мысленно вытирая пот со лба.

«Не прикопаешься, мастер, что тут сказать. Знаток! Супер-пупер мастерица! Мне и париться не стоит при таких выдающихся успехах Марины, а то я аж вспотел, бедняга, от напряга такого невозможного»: с самоиронией обронил про себя Григорий.

Короче, пока что Алеша не посрамил образ смирного и воспитанного молодого человека в глазах своего отца, ревностно наблюдающего за сыном.

Марина перевела взгляд на Григория и с твердостью и уверенностью произнесла фразу, которая давно вертелась у нее на языке:

«Григорий, давайте, проходите уже в квартиру. А то в тамбуре стоим, разговариваем»

Глава 16

На лице Григория появилась легкая тень, он стал серьезным, но не смог отказать себе в иронии прежде всего над самим собой и мысленно со всей строгостью обратился к хозяйке, благо, что она его не могла слышать:

«Негоже гостей у порога держать! Держат тут, понимаешь, у порога! Зайти не дают. Мы желаем зайти, даже можно сказать, мечтаем прорваться в гости внутрь квартиры, рубашки рвем на себе, волосы щиплем, а нас не пускают, за одежду хватают и удерживают на месте насильно, нагло забалтывают, бесстыже глядя в глаза; мы можем только молча возмущаться таким бестактным поведением, не будем же мы скандалить; Фи! это не наш фирменный стиль! Мы гордые, но тихие, очень тихие. Но гордые, но все-таки тихие. Но нас не тронь и не тревожь понапрасну по всяким пустякам! А то, как говорит мой сын в детском саду:

«Сейчас как тресну по башке!» Уу-у! Мы такие ребята! Да! Вот, какие! Гордые мы! Пробы ставить негде, везде уже стоит!»

Марина повторила свое приглашение:

«Проходите в дом»

Григорий встрепенулся, как-то неловко засуетился на месте и ладонью сжав плечо ребенка, сделал маленький шажок в сторону стоящего у него на пути ребенка, полагая, что их совместный с сыном тандем придет в движение.

Тот эпизод, когда Алеша не стал по непонятной причине заходить в квартиру, Григорий, не смотря на все свои пространные рассуждения, не стал все-таки в глубине души принимать во внимание всерьез, посчитав его за мимолетный каприз, и сейчас после приглашения хозяйки дома он ожидал, что всё само собой нормализуется и ребенок выполнит, как обычно, то, что от него требуют взрослые, а именно – промарширует, как прилежный солдат, бодрым шагом в квартиру – «Ать, два! Ать, два! И пошел, и пошел, не удержишь уже – так стремительно и энергично, отбивая такт, марширует бодрым шагом, что за ним только в припрыжку, придерживая штаны, нужно бежать!»

Но не тут-то было! Когда Григорий медленно и аккуратно сделал маленький шажок в сторону сына, полагая, что Алеша тоже начнет двигаться вместе с ним, то тут же уперся в стоящего столбом мальчонку и оказался в положении стреноженной лошади, да еще и уткнувшейся в непреодолимый барьер, стоящий на пути.

Алеша не желал по какой-то причине куда-то идти и что-то делать, а может просто «ловил ворон», находясь в дезориентации во времени и пространстве.

Наконец, Григорий решил, что тянуть дальше с такой ситуацией нельзя и принял кардинальное решение. Он, не дожидаясь пока Леша окончательно очнется от каких-то своих, непонятных ему, грез, легонько, но решительно надавил ему на спину, чтобы заставить его начать движение.

И Леша даже попытался сопротивляться, как мог, по-своему, чтобы только стоять на своем. Он нахохлился, напыжился, как, взъерошенный после склоки со своими сородичами, воробей, расширился, растелешился разухабисто во все стороны, то есть ноги расставил пошире, локти выставил чуть в стороны, свое заднее мягкое место оттопырил немножко назад, а голову наклонил чуть вниз и таким манером он, как какой-нибудь могучий богатырь из былин, сурово глядя прямо в глаза опасности, встречал невзгоды, которые должны были вот-вот на него обрушиться в виде отца, заставляющего его выполнять приказы, которые ему не по нраву.

И думал про себя Леша приблизительно так:

«Не покорюсь! Ни за что! На том стою и стоять буду и отсюда никуда не уйду! Буду стоять на одном месте намертво, как борец этот, как его, толстый такой, солидный, с пузом, как бывший начальник папы. А вспомнил! Сумо! Никто меня не вытолкнет из круга! Говорил же папа как-то, что его начальника никто и никогда не сможет вытолкать взашей с какого-то там то ли «подсиженного», то ли «усиженного» места, в общем с какого-то там непонятного места, пока он сам не уйдет». И Алеша машинально поддернул штаны, чтобы случайно не свалились, когда борьба всерьез с папаней начнется.

«Папа, конечно, кричать начнет, но я ему не поддамся! Не на того напал. Карапуз маленький я что ли какой-нибудь!»

Однако Григорий не стал обращать внимание на все потуги сына и еще раз, уже посильнее надавил мальчику в спину, заставив его сдвинуться с места и начать движение.

Мальчик, хочешь-не хочешь, с грехом пополам стал плестись, еле-еле передвигая ноги, в совместном тандеме с папой.

Чтобы мальчик не вздумал остановиться, Григорий сзади все время был вынужден плотно подпирать сына, лишь бы Алеша не сдал назад и они не потеряли с таким трудом отвоеванные у дороги сантиметры.

Григорий, похожий на тень самого себя, как стреноженная лошадь, неловко топтался почти на одном месте сзади Алеши. Скорость их перемещения стремилась к черепашьей и это сильно напрягало и утомляло Григория, но ускорить этот процесс никак нельзя было, только если бы, наплевав на все нормы приличия, не схватить сына в охапку, потеряв всяческое терпение, и не втащить волоком его в квартиру, но подобное действие смотрелось со стороны совсем бы уже дико и Григорий никогда не пошел бы на такой поступок, так как он всегда отвергал экстравагантность и взбалмошность как у других, так и у себя.

Поэтому ему ничего другого не оставалось, как медленно плестись вслед за сыном и сдерживать в душе бурю, готовых прорваться наружу, эмоций, но внешне он не показывал вида, бодрился и внутри как мог сдерживал свои негативные чувства, держа в уме то обстоятельство, что они с сыном тут не одни и надеясь в будущем на лучшее, только эта надежда у него одна и осталась.

И то, что сын всё-таки двигался понемногу вперед, если отбросить в сторону, мешающие смотреть позитивно на мир, мелочи, то это было уже хорошо, хотя Григорий в глубине души ожидал всё-таки, что его наследник будет вести себя несколько порасторопнее и раскроется в лучшей своей красе при встрече с родственниками, которые за ними сейчас зорко наблюдают и запротоколируют увиденное в своих будущих умозаключениях, а будущее, как известно, формируется уже сейчас.

А то, что сейчас происходит, как смутно догадывался Григорий, всё-таки как-то не очень, ну совсем не очень; не так, как хотелось бы в годы-то золотые.

И Григорий беззвучно прошамкал, с досады коверкая слова про себя:

«Но ничего, ничего. Как говорится и как поется в известной песне, а в ней, надеюсь, знают, что говорят: «Не падайте духом поручик Голицын». Не падайте! …. А то упадете и не встанете, чтобы умники там не говорили!

Все равно, ничего другого мне не остается, как утешать себя всякой ересью! А посему вперед, потихоньку, помаленьку, не торопясь, вслед за сыном! А куда собственно торопиться? Некуда!

В комедийной драме я застрял, нужно сказать, и никак из нее не выберусь. Проблемы нарастают как снежный ком и света белого не видно. А это уже кажется признаки приближающейся старости. Приблизительно таким образом, как я сейчас, наверное, многие люди рассуждают в конце своего жизненного пути.

Надеюсь, это не значит, что я уже однозначно подошел к тому самому, последнему порогу своей жизни, к крайней своей черте, за которой меня встретит или Небытиё или Ангелы, решающие мою дальнейшую судьбу по указанию Господа; к самому Богу на личную встречу может быть вообще не доведется прорваться, оттащат за руки его подручные в какое-нибудь не очень приветливое место, хотя дело может пойти по любому сценарию, никто ни от чего не застрахован. Никто из людей про иной мир ничего не знает.

А такие мои выводы говорят только о том, что я сейчас стал хотя бы немного что-то понимать в этой жизни, а до этого момента было вообще всё очень сложно и крайне запутанно, но определенные жизненные смыслы открываются некоторым людям уже с самого детства».

Глава 17

Между тем, Григорию, чтобы хоть чуть-чуть заставить Алешу двигаться, нужно было все время легонько подталкивать его в спину, но даже это мало помогало. Пацаненок, сам того не ведая, как-то мастерски умудрялся топтаться, по сути, на одном месте, производя сложные маневры на небольшом пяточке: шаг вперед – остановка, шажок куда -то в сторону – снова застопорился на время и так многократно.

Григорий подталкивал сына в нужном направлении, но мальчик не воспринимал незначительные толчки в спину на свой счет и тем более, не воспринимал их как повод целенаправленно идти вперед.

Эти легкие толчки, подталкивания папы для мальчика не являлись раздражителем, они были неким общим фоном той обстановки, атмосферы, в которой он сейчас находился. Подталкивания были глубоко второстепенны в его настоящем состоянии и терялись в той какофонии чувств, в которой он находился в данную минуту. Толчки не доставляли ему неудобства и дискомфорта, он их почти не замечал, вернее замечал, но они тут же без следа исчезали из пределов его внимания и мальчик не реагировал на них таким образом, как хотел его отец.

Мальчик находился в своем собственном состоянии, где есть только свой особенный мир, и он по-настоящему подчинялся только своему миропорядку и правилам, а чужим правилам подчинялся только вынужденно.

Алеша периодически ощущал какие-то легкие постукивания по загривку и он машинально непроизвольно понемногу куда-то ступал, не отдавая себе отчета в том, что его хотят заставить куда-то идти и что-то помимо его воли делать.

«Ну, давай, давай, Алеша, двигайся наконец»:

не выдержав, сказал негромко отец и похлопал нетерпеливо сына легонько несколько раз по плечу.

Григорий досадовал в душе, что они застряли в тамбуре и что-то там непонятно почему копошатся, как неизвестно кто и неизвестно где, и ощущал себя перед братом и его женой неловко оттого, что сын не слушается его, ведет себя своенравно, как ему вздумается, а он просто не в состоянии с мальцом справиться и это обстоятельство так неожиданно и скоротечно раскрылось перед хозяевами.

Григорий с горечью подумал:

«Не знают они еще моего сыночка, да и вообще ничего они о нас по сути не знают и, чего доброго, неправильно нас поймут.

А мы-то отличные ребята, только об этом никто не знает и вряд ли когда-нибудь узнает» с горькой усмешкой сказал сам себе Григорий.

Глава 18

Петр и Марина в ожидании гостей остановились у входа в квартиру и оттуда смотрели на Алешу и Григория, никак не комментируя происходящее и вообще вели себя так, как будто ничего особенного не происходит.

Что хозяева думали на самом деле, наблюдая за их с Лешей замысловатыми маневрами, Григорий так и не разобрал, да и особенно задумываться об этом он не хотел, чтобы ненароком не испортить себе настроение, не для этого он так долго собирался прийти в этот дом, чтобы омрачить себе этот приход дурным настроением.

Дотащившись наконец с грехом пополам до дверного проёма в квартиру, Григорий, держа руки на плечах сына, склонился и, вытянув шею, глянул вниз через голову Леши, чтобы оценить близко ли от них находится долгожданный порог и потом глядя весело в упор на Петра, с внутренним облегчением бодрым голосом громко озвучил в пространство в открытую те мысли, которые пытался до этого момента скрыть от хозяев:

«Переступили или нет еще? Заходим, заходим уже»

На лице Петра тут же невольно расплылась радостная улыбка, когда он услышал такой оптимистичный возглас.

А Григорий подумал:

«Устали ждать нас, наверное, бедолаги»

Что было толку притворятся перед хозяевами, что они с Лешей, как спринтеры, как ветер, молниеносно вбежали в квартиру и уже давно сидят тут, скучают в сторонке на стульчиках в прихожей, а хозяева, вытянув шеи, все смотрят пристально и напряженно куда-то в дверной проём и ждут, когда же они появятся на горизонте, а они уже здесь, туточки, сидят тихо на стульчиках, не сопят даже, ведут себя прилично, ждут когда их хозяева заметят и начнут восторженно обнимать, целовать и к груди прижимать, а они, честно сказать, уже устали сидеть так долго на одном месте, мозоли себе натерли кое-где, а высморкаться, громко зевнуть, икнуть из-за того, что в горле пересохло от такого, с позволения сказать, гостеприимства или иным подобным способом привлечь к себе внимание хозяев, хорошее воспитание им не позволяет.

А если по правде сказать, Григорию было очевидно, что они с сыном проиграли битву на скорость передвижения среди всех категорий граждан, когда-либо приходивших в эту квартиру, и они уже давно были разоблачены из-за своего черепашьего бега с препятствиями на одном месте, да и, честно сказать, входили они, как писал в свое время один известный деятель, делая один шаг вперед, два шага назад.

Но сейчас почти наступил торжественный момент триумфального входа в квартиру под звуки фанфар, беззвучно звучащих колоколом в голове Григория и отдающихся там небольшой тупой болью и периодической затуманенностью мозгов. Правда еще они не переступили порог, но почти добрались до него, а это уже была маленькая, но победа, правда, похоже победа пиррова.

Чтобы довести эту победу до полного завершения и придать еще большее ускорение Алеше, Григорий сказал, правда обращаясь почему-то больше к хозяевам, чем к сыну:

«Давай, давай Леша заходи уже быстрее, хозяева нас уже, наверное, заждались»

У, растерявшихся от такой, почти что наглой, бесстыжей откровенности, хозяев не нашлось смекалки на то, чтобы сказать что-то внятное в ответ на это высказывание, а Петр только как-то непонятно не то, чтобы крякнул, но точно можно сказать, что хмыкнул как-то неопределенно.

Когда Григорий отвлекся на разговор с хозяевами, он в какой-то миг краем глаза заметил, что Алеша стал замедляться и уже готов был полностью остановиться, решив, что от него наконец отстали и больше от него ничего не требуется, а поэтому он вполне может и постоять, пофантазировать о чем-нибудь интересном, пока все суетятся. «Почему бы и нет?»: с Лешиной точки зрения.

Тогда Григорий с некоторой поспешностью, стараясь выговаривать слова веско и отчетливо, чтобы они прозвучали внушительно как для сына, так и для посторонних слушателей, с едва различимой угрозой сказал:

«Проходи вперед, Алеша»

Но в конце фразы голос его сорвался с металлических ноток на свистящий сиплый фальцет и произнести слова так грозно, как он хотел, ему не удалось, наверное, из-за присутствия хозяев, оценивающих каждую фразу сказанную Григорием, так, по крайней мере, ему казалось, а было ли так на самом деле, одному Богу известно и еще самим хозяевам, но нужно сказать, что Петр и Марина ни о чем таком особо и не думали, хотя некие недоуменные, не оформившиеся в своей окончательной полноте, мысли по поводу непонятного мельтешения и копошения гостей в тамбуре иногда и проскальзывали в их головах.

Тогда Григорий произнес еще раз, повысив голос и с прорвавшейся наружу досадой и нетерпением:

«Ну давай, давай, Алексей, иди быстрее, что ты встал тут»

– здесь голос Григория прозвучал уже значительно естественнее и живее.

Алеша неловко деревянными, негнущимися ногами, переступил через порог дома, запнувшись, в итоге, одной ногой о высокий порог, и вошел внутрь прихожей.

«Слава тебе, Господи!» чуть было не произнес с облегчением Григорий.

Глава 19

Алеша сделал два коротких шажочка вперед и тут же, недалеко, почти у самого порога, остановился неподвижно, загородив отцу проход в квартиру, застыл, как изваяние, не зная, что ему дальше делать и как поступать.

Григорий, зайдя в прихожую вслед за сыном, не сдержавшись сказал ему, немного раздраженно:

«Алеша, ну проходи же вперед, что ты встал тут посредине. В сторонку немного подвинься!»

Мальчик, услышал обращенные к нему слова, как будто откуда-то издалека и не особо придал им значение, почти пропустив их мимо ушей, но его сущность отреагировала на призыв к нему отца тем, что он чуть качнулся из стороны в сторону, произвел некое, почти неуловимое движение куда-то в бок и, успокоившись на этом, снова застыл на месте.

Алеша сегодня явно пребывал в некоторой внутренней рассеянности и оттого мало реагировал на происходящее вокруг, находясь в своем внутреннем мире, там ему было явно комфортнее.

Раздосадованному Григорию пришлось силой отодвигать Лешу в сторонку, так что, стоящий без эмоционально, как кукла, Леша, не ожидавший внезапного применения грубой силы и рывком сдвинутый с места, едва устоял на ногах. Сделав два спотыкающихся шажочка в сторону, мальчик остановился около стены.

Ошеломленный Леша подумал:

«Стою себе, никого не трогаю и вот тебе – «Бах!» и я чуть кубарем не полетел. Что я сделал такого? Ничего себе, повесточка дня!».

Но Алеша и не подумал обидеться на папу, что тот так невежливо с ним обошелся. Ну, толкнул и толкнул, так произошло сейчас, бывает. Но на свой личный счет Леша этот, получившийся грубым, толчок не принял.

Григорий, неловко вытянувшись в струнку, задрав вверх плечи и прижав руки к туловищу, чтобы ненароком не сбить сына, протиснулся в прихожую вслед за Лешей. И все же он, как не старался, все же задел, стоявшего как изваяние, сына, никак не реагирующего на суету вокруг.

«Ух»: выдохнул театрально Григорий, когда они с сыном, наконец, с грехом пополам «вломились» в дом почти не производя шума, но оставив для зрителей впечатление оглушительного, запоминающегося эффектного события или, сказать по театральному, культурного шока.

Со стороны наблюдающих за ними хозяев вхождение гостей в квартиру, по всей видимости, было надолго запоминающимся своей необычностью событием, но происходило это вхождение с редкими фразами, которые произносил Григорий, а в остальное время почти без слов и сопровождалось редкими тихими вздохами-охами, как отца, так и сына, и короткими междометиями у Григория, с невольным неконтролируемым шевелением губ, как будто он хотел что-то ясно и недвусмысленно сказать, но всё, в итоге, ограничивалось только выразительной мимикой и произнесением им про себя коротких словосочетаний, застревавших у него в горле.

Гости переступили порог, добрались до нужного места и тут мальчик нашедший себе укромное местечко в сторонке уже встал, как вкопанный, окончательно; ведь многогранное дело было завершено – они вошли в квартиру и процесс: длительный, протяженный для отца, и, незаметный, нормальный для ребенка, завершился.

Но им предстоял еще долгий путь, но мальчик об этом не знал. Он каждый миг следовал своему внутреннему миру.

Вокруг него была сама жизнь, но пока она еще не верховодила им и он естественным образом в ней существовал и был самим собой в любой ситуации, в отличии от его отца, который догадывался с разной степенью достоверности о том, что ему предстоит впереди.

И отец, строя прогнозы на будущее и анализируя, подстраивался под жизнь, не игнорируя внешние обстоятельства и окружающих людей, как это беспечно и вполне естественно делал его малолетний сын. Вот за эту естественность и откровенность детей и любят.

Каждому своё, ребенку своё, взрослому своё.