Возвращение мессира. Книга 1-я

Вот вы уже, сколько не пьёте? – поинтересовался вдруг Мессир.

Тринадцать лет, – отпарировал тот, продолжая усиленно есть.

Не считая месячного перерыва, – заметил собеседник.

Какого перерыва, – пробросил Голицын.

Того самого. В девяносто пятом «годе», в городе Сочи, когда позволили себе разговеться – на Пасху, 23 апреля.

Я справлял своё сорокапятилетние. – А сам подумал: «Не в Сочи это было, а в Лазоревской» – но не стал поправлять Мессира.

Нет, справляли вы в мае, уже в Ростове. Гудели две недели, на весь «Дунькин клуб».

Ну и что?

Ничего. Просто меня интересует – зачем вы вообще-то бросили пить? Посты стали соблюдать. ЕМУ молиться. Вы что, не понимаете, что этим самым сделали свой выбор? Вот сейчас – вы выпили бы, как нормальный мужик, как Пётр Григорьевич Голицын. Пригласили бы на танец вот эту, так приглянувшуюся вам, блондинку. Потом, упали бы перед ней на колени, с признаниями в безумной любви, и целовали бы её вкусные руки и, так возбудившие вас, её пружинистые милые ноги, с этим эротично-соблазнительным подъёмом! Стали бы сразу – самим собой. Был бы красивый роман. Вы бы удовлетворили свои желания, излив всю энергию своей любви в живую, ждущую от вас этого порыва, женщину. И она бы была счастлива этим. Хоть на какое-то время, а была бы – счастлива.

У Голицына закружилась голова. Всё поплыло перед глазами. Он налил в бокал холодного «Боржоми» и выпил почти залпом.

В это время, в зал зашёл котик и запрыгнул блондинке на колени. Та изумилась:

Ой. Ну, хоть кот и то хорошо, – засмеялась она, краснея лицом.

А скрипач, в это время, протяжно заиграл красивое, душещипательное вступление к танго. Кот спрыгнул с колен блондинки, вырос в человеческий рост, взял её за руки, поднял со

стула, подхватил правой лапой под талию и повёл в танце. Чёрный пушистый, с серебряным отливом кот и босая спортивного вида женщина, в чёрном коротком шифоновом платье, с вырезом на спине и оранжево-золотыми блестящими волосами по плечам – гармонично двигались в страстном волнующем танце. Она, сначала, посмеивалась, глядя по сторонам. Потом, перестала отвлекаться на эти «стороны», и вся отдалась танцу.

Музыканты играли отменно, «без дураков», не прерываясь, а плавно переходя из мелодии в мелодию. И всю эту музыку снова раскрасил звонкий колокольчик её весёлого, совсем уж беззаботного смеха, сквозь который она выпалила, обращаясь к своей компании: «Мама дорогая, я же вся промокла! Как же я буду выжимать своё шикарное нижнее бельё?!»

Надо сказать, что посмотреть на эту странную и даже экзотическую танцующую пару, собралось всё население ресторана. Перед проёмом двери, ведущей «за кулисы» зала, стояли, разинув рты,: работники кухни: официанты, ресторанная певица, прибежавшая охрана, немолодой швейцар и представители ресторанной администрации.

И вот, на глазах у всей этой почтительнейшей публики, после крикливых слов блондинки о «выжимании её шикарного нижнего белья», кот, не мешкая ни секунды, рок-н-ролльным движением раскрутив от себя, и тут же прикрутив обратно к себе, свою партнершу, и снова раскрутив от себя – изящным движением фокусника извлёк из под платья ленточку её золотисто-белого лифчика. И сделал «ап» на публику. Все ахнули. Но это было ещё не всё. Другим рок-н-ролльным движением, он стал кувыркаться между расставленных ног танцовщицы, перебрасывая партнёршу, в полный её рост, над своей головой, до тех пор, пока не поднялся, не выбиваясь из музыки, на задние лапы, но уже с её золотисто-белыми трусиками и узкой полоской пояска, с подпрыгивающими пажами, в поднятой вверх правой передней лапе! Но, на удивление ошарашенной публики, танец их не прекращался. Они продолжали выплясывать свой бешеный рок-н-ролл, но уже «на пионерском» друг от друга расстоянии. И вот, когда ударник стал выбивать на барабанах, тарелках и «чарльстоне» своё соло – кот пал на колени своих задних лап, передние же, с бельём блондинки, поднял над собой и, в экстазе, заорав с потягом: «Мя-я-яу!» – он стал отжимать это бельё, с которого струями, прямо на его морду, полилась неведомая жидкость. Кот купал в ней свою физиономию, ловил ртом, подставлял ей своё пузо… Потом, он ползал за танцующей женщиной на коленях, лизал её юркие ножки и, в том числе, так возбудивший Голицына – эротический подъём её ног, где уже лежали собравшиеся волны её чулок, оставленных пажами. В общем – был в экстазе.

В этом экстазе, он напялил нижнее бельё женщины на свои кошачьи телеса, музыканты заиграли «Цыганочку, с выходом» и кот, потрясая своей шкурой, в районе груди, и крутя оконечностями поднятых к верху передних лап, а задними отбивая чечётку, снова соединившись в танце со своей восхитительной партнёршей, повёл её по кругу.

Она же, во всё это время, заливисто смеялась, лицо её сделалось пунцовым, а в глазах её играли огоньки.

Вся же, окружающая их публика, просто онемела, выпучив глаза. А у «братков», охренело-застывших за своим столом, пообвисли уши и поотвисли челюсти.

Но вдруг, лицо женщины побледнело, покрылось испариной, она стала слабо похохатывать, и снова смотреть по сторонам, но уже другими сумасшедше-пьяными, просящими о чём-то не понятном, глазами. Брови её стали сдвигаться к переносице и вздрагивать. Плечи стали вторить бровям. Всё её тело задрожало. Из её губ вырвался крик, похожий на стон и она вдруг зашлась истерическим смехом, упав на кошачьи лапы. Голицын, пулей рванулся к ней, подхватил на руки, усадил на стул, ощутив на себе её горячее дыхание и холодные капельки пота, с её лба – на своих губах, после лёгкого прикосновения-поцелуя.

Кот исчез. Все всполошились. Её окружили друзья-приятели, с которыми она сюда пришла, окликая её: «Саша, Сашенька, Александра, что с тобой?!»

Мессир быстро расплатился с официантом. Подошёл, к одиноко торчащему посреди зала, Голицыну, и сказал ему: «Пойдёмте отсюда, я вам всё объясню». И тот, с болью и надеждой в глазах, последовал за Мессиром.

Они вышли из ресторана и той же дорогой, которой шли сюда – пошли обратно. К удивлению Голицына, у которого на душе скребли кошки, Мессир был спокоен и шёл, не спеша, грациозно выбрасывая перед собой свою трость. Голицын напряжённо ждал, когда тот заговорит, и что ОН ему объяснит? И ТОТ, так же не спеша, как шёл, так же и заговорил:

Понимаете, мой дорогой, женщина – вообще: большая загадка. А эта женщина – загадка вдвойне. В человеке, в принципе, много всего и всякого намешано. И здесь, мы вновь сталкиваемся с той самой проблемой, о которой я давеча начал с вами рассуждать.

Что это вы «развозите по тарелке», как доктор философских наук в среде кружка юных натуралистов?!

Не хотите слушать, не надо, – безразлично произнёс Мессир, и замолчал.

Я хочу услышать ваши объяснения по поводу этой женщины и больше ничего!

Наступило долгое молчание и тишина, которую заполнило шуршание листьев на высоченных старых тополях.

Могу вам сказать одно: у этих людей, в компании которых она была в ресторане, водятся деньги. И с этим у них всё в порядке. Но ведь этим-то – «всё в порядке» – им хочется блеснуть на людях. А блеснуть-то можно только, как у вас говорят, в «крутых» местах. А где же в этих местах взять людей, перед которыми можно блеснуть? В этих «крутых» местах – людей не бывает. Вот они и нашли среди своих близких знакомых – человека, у которого с этим «всё в порядке» – не всё в порядке. И они приглашают вашу блондинку, за свой счёт, на своё представление, как театры приглашают публику к себе в зал. И она это понимает. И ей неудобно за них, и за себя, в этом дурацком положении. Хотя, в данном случае, достойно быть наоборот. Но на вашей географии – такого! не наблюдается. Больше я вам ничего, пока, не скажу.

Я должен её видеть! Сейчас! Немедленно! – Голицын стал, как вкопанный.

Она уже благополучно уехала.

Так сделайте же что-нибудь! Вы же всё можете.

Я не всё могу. Не преувеличивайте. И, потом, у меня существует своя этика, – встрепенулся, наконец, ОН, – и прошу не подталкивать меня к нарушению этой этики. Вот, вы же – не желаете поведать мне историю своего файла «ДИТЯ»! Боитесь. Как будто я следователь Генеральной прокуратуры.

Да что вам дался этот файл? Да! Я хотел, чтобы «оно рвануло»!

Но оно не рвануло.

Не рвануло. К сожалению. Знаете, капитан, если бы вы, вот сейчас, в наше время, понескольку часов в день, унизительно томясь, как огурец в банке натыканной до предела другими огурцами, считаясь на номера, по решению государства «об обмене паспортов», промурыжились в этом Паспортном столе!..

Там была вывеска «Паспортно-визовая служба».

Да, вывески менять мы научились. Только c содержанием беда. Как в том анекдоте: «Бабка прочитала на заборе – «одно», а когда заглянула за забор – там, всего лишь на всего – дрова.

Мессир, никак не отреагировал на эту шутку, а только спросил, – И это вдохновило вас написать рассказ?

– О! Это же происходит не только при всеобщем обмене паспортов. Это, практически, каждый день. И при чём – во всех казённых присутственных местах! Как нарочно! Все эти места масенькие, убогие тесные, душные. Как будто

это не в городе всё происходит, а в заброшенной умирающей деревушке. Наверно —

специально, чтобы с нетерпеливых граждан побольше и поскорше сорвать. Ха, я даже заплатить государству из своего кармана не мог по-человечески!

За что заплатить? – поинтересовался Мессир.

За то, что поверил этому государству. Его призыву – переучиваться.

Это интересно, – с оживлённым энтузиазмом, вставил словечко Мессир.

Интересно, – подтвердил Голицын. – Даже, очень интересно! Я же вынужден был оставить свой Любительский – Народный театр, которым руководил двадцать лет. Ну, потому, что всё кончилось. Дожали обстоятельства нашего общественного устройства. Да. И пошёл я в свежеиспечённую казённую организацию под названием: Центр занятости. Стал на учёт. Получил следующую порцию унижения – ходить туда раз в неделю, отмечаться. Открыли они месячные Курсы предпринимателей – пошёл честно отучился, кое-что понял о рыночных отношениях. Да. Потом, пошёл на Компьютерные курсы – закончил. Сочинил свой Бизнес план. Их специалисты его утвердили. Собрал ещё кучу бумаг. Дали мне, так называемую, ссуду. То есть те деньги, которые я должен был бы получить за следующие шесть месяцев, как пособие. Только теперь, я получил их сразу, для развития своего дела.

И какую же вы сумму получили, если не секрет, – всё больше заинтересовываясь рассказом, полюбопытствовал Мессир.

Вы будете смеяться, капитан. 1 200 рублей.

Это значит, вы жили на 200 рублей в месяц до получения ссуды, – уточнил тот.

Так точно. Пошел, зарегистрировался, как предприниматель без образования юридического лица. Потратил на организацию по воплощению своей идеи в жизнь, ещё и взятые у матери деньги. Но на воплощение требовалось ещё какое-то время, естественно. А тут подошло время платить налоги в Налоговую инспекцию. А какие могут быть налоги, когда ещё ничего не сдвинулось с места, одни затраты.

Но госпожа инспектор спокойно мне объяснила: «Платите предполагаемый налог». И называет сумму, которую я – ну, просто не могу себе позволить платить в данных обстоятельствах. Я тут же аннулировал своё предпринимательство, и на этом моя новая карьера кончилась.

И вас заставили вернуть эти 1 200 рублей обратно – государству, как я понял, – опередил события Мессир.

Да. И, слава Богу!

За что же это ЕМУ слава? – с обидчивым раздражением спросил Мессир.

О! Если бы вы посмотрели бумаги, которые надо заполнять в Налоговой инспекции – вы бы меня поняли. В них сам чёрт голову сломит!

Неужели??

Ха, он ещё спрашивает. Короче, когда я пошёл платить в то единственное место, где можно было это сделать, а это место было таким же убогим и масеньким, как я вам описывал выше. И в этом месте было набито народу, как селёдки в бочке. И я весь был «в мыле» от этой духоты, и мне стало вдвойне обидно! Я должен отдать деньги, но за это я ещё должен промучиться часа два, убивая своё время.

Да, это верх унижения, – сочувственно согласился Мессир. – Теперь, «я фас понимайт», – закончил он, почему-то с немецким акцентом.

Да, моя история – это так – цветики.

Значит, ваш террорист должен был взорвать это убогое помещение вместе с посетителями и персоналом?

Нет, что вы! Он должен был всё делать наоборот – выгнать всех оттуда и подальше! Освободить их от этого рабства!

Так, почему же вы не захотели это взорвать хотя бы в вашем рассказе, и стёрли его со своего файла «ДИТЯ»? – не успокаивался Мессир.

Передумал. «Потух огонь на алтаре». Мне ведь больше за граждан было обидно. А гражданам, как видно, на это наплевать. Им наплевать, что на них плюют. А мне, в таком случае, ничего не остаётся делать, как наплевать на них. Хотя, им, конечно, и на это наплевать. Вот так и живём.

Не хорошо живёте, – резюмировал, по своей привычке, Мессир. – Только, зачем вам все эти мелочи, не понимаю, – сказал он скорее себе, чем своему собеседнику.

Разговаривая так, они дошли до Базы отдыха, к которой они причаливали свою яхту. База гудела – свадьба была в разгаре. Весь свадебный люд высыпал из столовой на волю, где уже играл баян, и все хором, вразнобой пели: «По Дону гуляет казак молодой».

– А где наш кот? – опомнился Мессир, – и стал звать по кустам, – кс-кс-кс, кс-сс.

.Седой!

– Вы мне о вашем коте и не напоминайте! Я ему морду набью! Хамло! Мурло

паршивое!

Мессир захохотал. И с этим его смехом они вошли в ворота базы, и направились прямо к причалу. Но на пути-то у них была разгулявшаяся свадьба. Делать было нечего – они пошли сквозь неё. И тут Голицын услышал знакомый голос. Он ещё не понял, конкретно, чей это голос, но его он неприятно насторожил. А голос этот, который был женским голосом, орал открытым пьяным звуком:

– А-а-а, доктор! Так, вы морской доктор?! Здрась-сьте! Вот и свиделись! Правду говорят, что мир тесен! А ваш котик уже у нас!

Конечно же, это была та самая кума, с Театральной площади, которая так жаждала сфотографироваться с котом, у фонтана. Она была худосочной, но жилистой женщиной, с непропорционально торчащей, для её комплекции, грудью. Это была настоящая дочь степи – смуглянка, обласканная ветром и солнцем.

Здравствуйте, здравствуйте, – стараясь не останавливаться, ответил на её приветствия, Мессир. – Так, где, вы говорите, наш котик?

Ой, он такой молодец – нарядился в женщину и припожаловал к нам на свадьбу, представляете!

Представляем, – ответил Мессир, – так, где же он?

А его, мой Николай угощает. Там – в столовой. Ха, да вот же они!

И спутники увидели милую картину: их чёрный кот, во весь свой человеческий рост, одетый в белые трусики и бюстгальтер, блондинки из ресторана, шёл в обнимку с Николаем, мужем кумы. Они шли, раскачиваясь, и, тоже орали песню – про молодого казака, гуляющего по Дону.

Кума бросилась к ним, заорав во всё горло:

Котик, дорогой ты мой, и с какой же барышни ты такую одёжу снял?!

Ну, вот ещё – «сня-а-ал»! Ничего я не снимал. И ни с какой, ни с барышни, – обидчиво завопил он.

А с кого же, с кавалера, что ли?! – сострила кума, отрывисто хохоча.

Свадебный люд свёл на нет свою песню, и переключил своё подгулявшее внимание на шумящую куму и кота, который пытался собрать свои сбившиеся мысли.

Это бельё мне подарила одна принцесса.

Свадьба отреагировала смехом.

Нет, господа, вы не правильно меня поняли, – перекрывая их смех, правил свою мысль кот, – тогда, она ещё не была принцессой. Она стала принцессой, как раз

таки, тогда, когда сняла с себя это бельё и после того, как я надел это её нижнее бельё на себя, – насилу выправил он свою загибающуюся мысль.

Свадьба захохотала с новой силой.

Зря смеётесь, глупые вы люди! Я же не простой кот-то! Я же – волшебный кот! Вы же сами видели: я из маленького котика – превращаюсь вот, в «такова», – выставил он вперёд свой живот, – и при всём при том, я ещё и учёный кот. Вы Пушкина-то,

читали?! – заорал вдруг он, оглядывая толпу, – «ва тэта места» у него, – он поднёс лапу к голове, и начал декламировать:

«У лукоморья дуб зелёный;

Златая цепь на дубе том:

И днём и ночью кот учёный

Всё ходит по цепи кругом…»

Ты нам своим Пушкиным мозги не забивай, ты нам про принцессу давай, – прервал его декламацию, заинтересовавшийся принцессой, Николай.

Далась тебе эта принцесса, – зашипела кума, зыркнув на своего мужа.

Помолчи, женщина, – пригасил её Николай, не отводя прищуренных глаз от котовой морды.

Да, как это – она стала принцессой, – заверещал девичий голос из толпы, – что это значит, «принцессой»?

Га а! – воскликнул кот, – тут-то собака и зарыта. «Принцесса» – это титул высокопарно пояснил кот, – а к этому титулу, она, тут же, получила в подарок автомобиль Джип – «широкий», чёрного цвета; чек – на сто миллионов долларов и букет роз, из пятидесяти и одной розы, – уточнил кот.

Врёшь! – раздался из толпы звонкий голос молодой женщины.

Конечно, брешить, – сказал баянист, сдвинув меха баяна, с помощью, загудевших басовых кнопок.

Да постой ты, не гуди, – гукнула на него уже немолодая полной комплекции дама.

Ха, какая же мне выгода вам врать? Я и живу-то, в сущности, ради вас. И чудеса свои делаю только ради человечества! А точнее – ради милых дам-с! Я даже не всё ещё рассказал про неё, – опомнился кот

А что же ещё-то, Господи?! – поразилась дама полной комплекции.

А ещё, – повесил кот паузу над застывшей толпой, – принцесса поехала на своём джипе на местный аэродром, где ждёт её личный, теперь уже, серебристый лайнер, на котором она улетит на свою виллу, а точнее, в свой замок, на берегу Адриатического моря. Вот.

Воцарилась такая тишина, что был слышен тихий плеск ленивого донского прилива. И в этой тишине, усиленно стараясь её не нарушить, прохрипел подрагивающий голос Николая: «Сымай трусы». «Ты чо, Коля?» – тихо изумилась кума. «Сымай, говорю. С бюстгальтером я помогу» – и он полез руками расстёгивать её «сбрую». «Да он у меня не там расстёгивается, уйди!» – шумнула кума.

И тут, началось невообразимое! Подавляющее большинство слабого пола свадебного собрания, натихую, уже шуршало своими нарядными юбками, кофточками и платьями. И, теперь, первые из тех, кто уже готов был к подвигу самопожертвования, молча, сопя, а кто и с придыханием, бросились в сторону кота, держа в руках своё нижнее бельё, на изготовке, как в древности охотники держали свои сети, охотясь за живым тигром, для кровавых зрелищ фараонов. Бедный кот не успел, и мяукнуть, как в зловещей тишине южной ночи, на него стали набрасывать, напяливать, и натягивать эти «сети». Сопротивление было бесполезно. Но зловещая тишина «разведки боем»

скоро рухнула. Поскольку «доступ к телу» кота был катастрофически мал, для такой уймы желающих стать принцессами – началась давка, за ней – потасовка, и, наконец, драка с воплями, криками, руганью и нецензурной бранью.

За кругом эпицентра «взрыва», ярко выделялась лишь одна пара – кума со своим мужем Николаем, который был вне себя от её дикого непослушания:

Что же ты, как дура та, упёрлась?! Подумаешь, делов-то всего – только снять да одеть, на авось. А авось-то тот – вон, какими «мильёнами» может обернуться!

Ну и сымай своё! Дурак, – отбивалась кума.

А ну, сыма-а-ай! – и он, упав на колени, сзади её ног, полез ей под юбку.

Та схватилась руками за свои бёдра и, как резаная, закричала не своим голосом:

Караул! Насилуют!

Кому ты нужна, чумичка! Отпусти трусы, говорю, – рычал он, вцепившись в резинку на её бёдрах, под платьем, мёртвой хваткой, – глянь, что народ делает! Что ж он – дурней тебя, дуры!

Голицын, стоя рядом с Мессиром, в тени могучего тополя, загораживающего собой свет столбового фонаря, давно хотел нарушить коту его пламенную речь о принцессе, и надрать ему уши так, чтобы ему больше неповадно было вести похабные речи о том! Он весь сгорал от этого желания! Но, почему-то, сделать ничего не мог.

И не известно, чем бы всё это кончилось, если бы не Мессир. Он выступил впёрёд, и зычным протяжным командирским голосом сказал:

Станичники-и!! – и поднял правую руку, с перстнем, на безымянном пальце.

И вся свадьба, разом смолкла и посмотрела на него. А он продолжил, громогласным голосом, сняв с глаз своих зеркальные очки:

У вас же столовая горит, гляньте!!

И вся свадьба, опять же, разом, оглянулась, и ахнула! Поднялся дикий шум и страшная паника! Какой-то женский голос истошно прокричал: «Там же все наши собранные деньги!» Поднялась ещё большая паника! Кто-то уже схватил вёдра и бегал к Дону за водой и поливал столовую. Кто-то сорвал с пожарного щита багор и начал крушить столовую! Но больше всех орал и метался кот, которому, как нельзя – не к стати мешала та куча разноцветного, разнокалиберного и разно фасонного женского белья, насильно напяленного на него, как попало, и которое опоясало его с ног до головы, как кольца африканского удава.

И, только, Голицын, стоящий за спиной Мессира, был спокоен, и не понимал, что происходит. Потому, что он отлично видел своими глазами, реально – никакая столовая не горит, и люди бесятся зря, поливая столовую водой и круша её на части.

А Мессир, улучшив момент, схватил кота за шиворот и оранул ему в ухо: «Марш на корабль»! – Да так пхнул его рукой, по направлению причала, что тот улетел туда, как ядро из пушки, постепенно уменьшаясь в размере, и опять же, не успев даже мяукнуть. После чего, Мессир вернул очки на место, повернулся к Голицыну, и спокойно сказал:

Пойдёмте, нам пора.

Капитан выставил свою трость в направлении Дона, и мерным шагом они пошли к старенькому причалу неизвестной им Базы отдыха.

Мимо них шныряли участники свадьбы, гремя вёдрами, тазами и корытами, которые забегали по колено в реку, черпали оттуда спасительную влагу, и амором бежали обратно, к злосчастной столовой.

И когда стальной наконечник капитанского зонта-трости, и каблуки его белых парусиновых туфель – застучали по железному покрытию причала, а в лицо пахнуло свежестью донского воздуха, и в конце причала возникла иллюминация их яхты, как

Новогодняя ёлка, посреди лета, только тогда, капитан повернулся в пол оборота в сторону берега, и точным посылом своего голоса, сказал: «Отставить пожар».

Но оставшимся на берегу – не сразу дошла его команда. Они ещё некоторое время бегали и суетились вокруг полуразрушенной ими столовой, с вёдрами, баграми и топорами, пока их не остановила, протрезвевшая раньше всех, кума, сказавшая: «А пожар-то кончился». И все вдруг увидели, что никакого пожара нет. А только лежат мокрые развалины столовой, а среди них стоят целёхонькие столы с выпивкой и закуской. А за главным столом – сидят, пригнувшись, перепуганные насмерть – жених и невеста, обхватившая сумку с собранными «на дары» деньгами.

И всем сразу стало весело. И сразу забыли они про кота, про доктора и про того бородатого казака, что всё с ними ходит. И только разгорячённым телам, некоторых свадебных женщин, оставшимся без нижнего белья, нет-нет, да и напоминал о странном ночном порыве, невзначай подлетевший свежий ветерок, от тихого Дона.

А капитан со своим пассажиром уже сидели в носовой части яхты по разным её бортам, друг против друга, на удобных мягких диванчиках. Боцман стоял за штурвалом. Кота среди них не было, но по кораблю витали разнообразные запахи многолюдного женского общества, принесённые им.

Вы знаете, – заговорил Голицын, – один далёкий наш родственник – дядька Вася, который был работником Культуры, где-то на Целине, и который наезжал в Ростов под каждый Новый год для закупки ёлочных игрушек, и посещения, при этом, ресторана «Центральный», почти ежевечерне… Так вот он – называл мою мать, почему-то, Зоей. Я никак не мог понять – почему? А потом понял – он всех женщин называл – Зоями.

А-а, – воскликнул Мессир, – это тот самый волнистоголовый симпатяга, который разошёлся со своей первой женой, и женившись на второй – снова заимел первую, но уже как тайную любовницу?.

Да, да, – растерянно раскрыв рот, тихо согласился Голицын.

Ну, так что же, – бодро сказал капитан, обращаясь ко всему, что их окружало. И ОН, ловко сняв очки, глянул на небо, а затем, в упор на Голицына, – Пойдём намеченным маршрутом?

И от этих глаз, в полутьме которых потонули два тусклых огонька – зелёный и жёлтый, у Голицына в голове запрыгали мысли, как стрелка курсора его компьютера, ошарашенная залетевшим вирусом, и замелькали, как лапочки всего компьютерного комплекса, сошедшие с ума – от того же злоумышленного вируса. В них промелькнула и танцующая блондинка, со спущенными на её быстрые ножки чулками, и эротичный подъём этих ножек. И его одинокая душная «келья» с огрызком горящей свечи, и бурчащая мать, охающая днями и вечерами, от своих бесконечных болячек, и машины «скорой помощи», вызываемые для неё, и ожидаемые им в ночной тьме улицы, с тревожной болью в его груди. И балкон Светланы Николаевны, и она сама, разлёгшаяся на своём диване, перед телевизором, и давно махнувшая рукой на свой домашний имидж, в чём был повинен и

он, своим мужским безразличием к ней; и снова – блондинка с её загадочным наэлектризованным ликом. И – всё!

А какой у нас маршрут? – конкретно спросил Голицын.

Пойдём вверх по Дону: Волгодонск. Волгоград.

Сталинград, – поправил боцман капитана.

Да, – согласился ТОТ, снова надев очки, и продолжив, – Москва – далее – везде!

Была, ни была! – махнул рукой Голицын, глотнувший вольного донского воздуха, – где наша не пропадала!

Вперёд! – скомандовал капитан.

Отдать швартовые! – подал команду боцман, невидимо где, прятавшемуся коту.

После чего, был включён яркий прожектор, освещающий путь, отходящего от берега корабля.

Они сделали «круг почёта», дойдя до большого автодорожного моста, на Ворошиловском. И пошли вверх, оставляя позади высокий берег Дона, усыпанный огнями ночного города и утопающий в ночной зелени – другой берег – шашлычно-ресторанный «Клондайк левбердона», из чёрной пасти которого, то там, то здесь, взмывали в небо трещащие разноцветные фейерверки, и лилась фонограмма песни «Как упоительны в России вечера».

Свадьбы гуляют, – раздался неведомо откуда, грустный голос кота.

Крутые – праздник себе устраивают, – в пику ему, сказал Голицын.

Кстати, – обратился к нему Мессир, – как вам ресторан, после вашего затянувшегося монашества? Не считая, конечно, вашей блондинки.

Голицын подумал и сказал:

Всё тот же примитив, всё та же – тоска.

Вы! сказали, – и твёрдой рукой, Мессир выставил свою трость, точно указав острым стальным наконечником, в голицынскую грудь.

Я, – утвердительно покивав головой, сказал Голицын.

Боцман дал длинный гудок, потом, два коротких и ещё длинный, и корабль, пригасив свой прожектор, вошёл в темноту пути, мерцая огоньками иллюминации, очерчивающей невидимый в ночи, контур яхты, плывущей по уснувшей реке, как сказочный призрак Новогодней ёлки.

А навстречу им, уже поднималась на чёрный небосвод – огромная полная луна, тревожно волнующая своим загадочным, гипнотическим светом, каждого, кто засмотрится на неё».

@ @ @