Времена и нравы. Книга 8

Позавчера перед нами выступал пароходский музыкальный ансамбль «Сувенир». Привезли его сюда за тридевять земель повеселить одичавших арктических трудоголиков, которые месяцами никого, кроме белых медведей и моржей на льдинах, не видят – обросли тундровым мхом совсем. Поют хорошо, но музыкальное сопровождение, даже для неизбалованных слушателей, иначе как белибердой назвать нельзя. Где только понабрали этих лабухов? Может быть, первых попавшихся из захудалого ресторана, прельстив хорошим заработком? И такие сгодятся для полярных отшельников.

Сегодня очередной праздник: День авиации, а у нас на борту остались только два авиатехника, пилот-вертолетчик улетел домой в Москву.

С работой пока проблем нет, все идет хорошо, ничего порядочного (тьфу-тьфу) еще не сломалось, всегда бы так.

Позавчера почти по чистой воде в одиночестве прошли от мыса Шмидта до Айона. Вывели одинокий танкер от мыса Шелагского и снова вернулись к Айону – вторые сутки стоим без работы, что не может не радовать. Льдов стало совсем мало, а подходящих судов тоже нет. Казалось бы, самое удобное время проскочить безболезненно по восточной части Северного морского пути, ан нет, наверное, дожидаемся подхода льдов, иначе какие же мы «полярники». Но в Певек почему-то не пускают, даже вертолету не разрешили посадку. Сегодня отправили геликоптер за почтой, но выскочивший «Жеребец», начальник штаба восточного сектора арктических операций Жеребятьев, не разрешил ему приземлиться и прогнал назад – остались мы при своих интересах. Откуда только берется такое отношение – осложнять людям жизнь даже там, где этого совершенно не требуется. Ведь сам когда-то плавал и должен прекрасно понимать, что значит для мореходов полученные из дома письма. Если обозлился на кого-то, то разбирайся с ним, не срывай свою злобу на невинных душах, для которых весточка с большой земли – как лучик спасения для терпящих бедствие.

Почты нет уже целых десять дней, как и свежих овощей в самый разгар сезона. Провозглашенный принцип «Все для блага человека» остается лишь на бумаге, ни к чему не обязывающим лозунгом. «Полярники» у нас герои только на первых полосах газет, а до того, как они живут и снабжаются, никому дела нет: «Петух прокукарекал, а там хоть не рассветай». Дома сейчас овощи некуда девать, и они в значительном количестве сгнивают, а на наши проблемы с продовольствием в самое урожайное время года, похоже, наплевать. На другие ледоколы подвозят дизель-электроходами огурцы и помидоры, а мы почему-то ждем «Лазарев», который двадцать первого августа вышел из Владивостока и не ранее первого сентября подойдет к мысу Шмидта. И это в лучшем случае, если его не начнут «потрошить» по пути в бухты Угольную и Провидения, как и в прочие не столь обетованные места. Даже капусты свежей на борту нет, хотя продукт не скоропортящийся. «А в остальном все хорошо, прекрасная маркиза!»

Вчера организовали КВН между палубной и машинной командами, все-таки какое ни есть, но разнообразие и развлечение. Победила палуба, а я был в составе жюри и сегодня чувствую себя довольно неловко. Вся машинная команда жалуется, что их засудили – обычная логика побежденных. Никоим духом не ожидал, что так болезненно воспримут поражение.

Погода средней паршивости: температура немного колеблется около +2 градусов «жары», солнце лишь иногда пробивается сквозь туман, вынырнуло, словно дразнясь, и снова нет его.

Будни настолько однообразны, что и писать не о чем. Второго сентября «Лазарев» наконец подвез свежие продукты, в основном овощи. При швартовке к нему повредили шлюпку левого борта, уже неделю самодеятельные ремонтники возятся с ней, заделывая просчеты «опытного полярного капитана», как он сам себя именует, впрочем, и «на старуху бывает проруха».

Погода, похоже, наладилась, подул свежий юго-восточный ветер и отогнал лед от берега, оставив нас без работы, о чем мы не очень-то сожалеем. Но капитан практически самовольно берет подходящие суда под проводку. Штаб арктических операций работает отвратительно, не давая никаких четких распоряжений. Зачастую, закончив проводку очередного каравана, не имеем никаких указаний о дальнейшей работе, то есть остаемся предоставлены сами себе. «Авось» и неразбериха везде, а человеческое отношение, как всегда, в громадном дефиците. Наверное, мы давно уже привыкли жить по приказам командно-административной системы и другого не знаем. Бьем по «хвостам», обманывая самих себя и делая вид, что все идет по плану. Полистаешь газеты – там сплошные успехи, а на самом деле картина совершенно иная. Творится много лишнего и неоправданного, иначе чем разбазариванием ресурсов такую суету назвать нельзя. Все вроде бы при деле, а какой ценой обходится – никого не интересует.

На днях получил сразу три письма. Дома все в порядке, судя по описанию. У Юрки Лаврова какие-то проблемы, но конкретного ничего не называет.

В первой сентябрьской декаде было по-летнему (в арктическом понимании) тепло и работы почти не было. В последние пять дней погода и вслед за ней ледовая обстановка резко изменились: направление ветра перекочевало на северное, и он нагнал порядочно льда, что и вынудило нас носиться от мыса Шмидта, недалеко от которого проходит кромка льдов, до мыса Шелагский, на подходе к Певеку. Выводим суда на кромку в обоих направлениях. Вчера вывели двадцатитысечетонный танкер, который сначала вела «Москва», а потом в помощь к ней подключились и мы и на последнем этапе остались в одиночестве, без «Москвы» – сами управились. А у Шелагского нас снова кто-то ждет. Наверное, теперь до конца навигации будет непрерывная работа по челночному варианту, все к этому идет – то густо, то пусто.

Получил недавно из дома посылку, но все помидоры и огурцы испортились, больно долго она гуляла по судам, прежде чем попала к адресату. Вдобавок при передаче с судна на судно с ней не очень-то церемонились, перебрасывая словно мяч, ну и досталось содержимому.

Приступили к большой, грязной и тяжелой работе по чистке топливных танков, а всего их сорок четыре, объемом 6500 кубических метров – просто колоссальное количество, и если предоставить работу по ним заводу, то и средств, отпущенных на ремонт, может не хватить на одну лишь зачистку топливных танков. А тут экипаж сделает своими руками за копейки.

Наступил октябрь, пять суток стоим в Певеке без работы. Прежние опасения, к счастью, не оправдываются, и ледовая обстановка по-прежнему удобоваримая. Из Певека и с Колымы осталось вывести всего лишь пять судов, два из которых будут вот-вот готовы, и «Ленинград» сразу же возьмет их под проводку. К середине месяца должны подойти два дизель-электрохода, своего рода полуледоколы, корпус-то у них ледокольный, а главный двигатель обычный, и до ледокольной мощности им как до Киева пешком: «Ангара» и «Енисей», с которым так много связано. После их выгрузки должны отправиться в нашу сторону, домой. А вдруг пораньше отпустят, если ледовая обстановка резко не изменится, благо сейчас она для настоящего времени года очень уж хороша. Впрочем, лучше уж не гадать на кофейной гуще, но хотя и понимаешь всю эфемерность и зыбкость предположений, голова работает на автомате в домашнем направлении.

В Певеке скукота несусветная, поразвлечься негде и нечем, даже приличного ресторана нет, его обязанности исполняет какое-то несуразное заведение: что-то среднее между обычным кабаком, как у Гиляровского на Хитровке, и каким-то шалманом. Что же говорить о более серьезных вещах: музеях, театре, даже самобытном чукотском, – ничего подобного и в помине нет и не предвидится. Грязь, слякоть, знаменитый угольный террикон, издали похожий на древний погребальный курган. До того ли местным жителям, большинство из которых временщики, приехавшие по контракту, соблазненные «длинным» рублем: кто на сезон, а иные на годы. Вот это самое ощущение временного нахождения на этой неприветливой территории превалирует и не позволяет относиться по-человечески хотя и к временному, но все-таки месту своего проживания и всему окружающему, и особенно к столь уязвимой арктической тундре. По большому счету, нет ничего более постоянного, чем временное. Все мы временные на Земле. Жить и мыслить, что скоро начну жить по-настоящему где-то в другом месте, становится твоим продолжением и уже вряд ли когда-нибудь изменится.

Забирались втроем на самую высокую сопку, откуда на много километров вокруг видно тундровые окрестности, уходящие в бесконечную даль и сливающиеся с северным неярким небом. Пообедали у костра и, уставшие до изнеможения, возвратились на ледокол. Магазины пусты, даже взгляд не на чем остановить. Понятно, что торговые сети припрятывают дефицит на время навигации, чтобы пришлый люд не смел прилавки очистить, оставив местных жителей на голодном пайке, но хотя бы что-то можно было оставить и для приезжих, они все-таки не для развлечений сюда прибыли. А так хоть закрывай магазины, ничего в них нет.

Совсем без дела здесь торчим. После Певека провели два парохода и почти трое суток дрейфовали у мыса Биллингса. Вчера получили указание срочно идти навстречу теплоходу «Поронайск», который долго не мог выйти из Колымы из-за осадки, слил все топливо и в итоге остался без него, но перескочить бар реки сумел. Нам-то и нужно снабдить его топливом, чтобы он не остался в положении несамоходного лихтера, без двигателя и ветрил. Но при более точном подсчете выяснилось, что топлива у него хватит до Провидения, где и забункеруется – хитрил старший механик. Так что наш скачок ему навстречу совершенно бесполезен, хотя, как немногим позже выяснилось, оказался очень даже своевременен. Обстановка и ситуация меняются с калейдоскопической скоростью: то, что еще вчера было непререкаемым, сегодня уже не имеет смысла.

Стоим у мыса Шелагского, спрятавшись от сильного волнения и северо-восточного ветра под самым берегом, где передали топливо «Поронайску». Скорее всего, поведем его на восток, но за мыс Дежнева нас пока выпускать не собираются, непонятно почему. Сильно походит на устоявшуюся инерцию мышления: если ты ледокол, независимо от того, нужен ты или нет, должен находиться в Арктике до самого конца навигации и уходить последним, закрыв за собой калитку Берингова пролива.

Месяц тому назад отремонтировали поломанную шлюпку левого борта, поврежденную при швартовке к танкеру «Лазарев». Сегодня наступил черед правой шлюпки, которую теперь будем ремонтировать и доводить до ума.

Поджимаем чистку танков. Большинство почищено, осталось всего лишь 14 из первоначальных 44, но тут уже не разбежишься – все они заполнены топливом, которое раздаем по крохам всем желающим, и как только пара танков освобождается, сразу же набрасываемся на них, и через сутки танки блестят, как медный таз на солнце. Все-таки придется сливать остатки топлива в Провидения и, если позволит погода на переходе, будем чистить оставшиеся.

Вчера стал свидетелем неприятной сцены: старший механик и старший электромеханик стали выяснять, кто из них по рангу старше и кто кому должен подчиняться, как в детском саду, но покруче будет, да и вряд ли помирятся скоро. Не удалось их ни примирить, ни доказать каждому его настоящее место. Электромеханик ведет себя довольно агрессивно, оскорбил старшего механика. В первую очередь срываются с катушек самые нетерпеливые, дай только повод.

Сегодня у нас праздник: в 19:00 снялись из Певека назначением на Провидения, а там уже некуда, только на юг, домой. В Провидения должны сдать тысячу тонн топлива, на что уйдет около двух суток, и полагаю, что девятнадцатого-двадцатого октября будем дома. Сейчас ведем из Певека «Бухару», неизвестно каким образом в нем оказавшуюся, вроде бы из Тикси лес привезла. Певек требует много леса для изготовления подпорок (рудостоек), кровель многочисленных шахт и рудников, расположенных в его зоне влияния.

Получили почту, но мне, к великому огорчению, ничего нет. Ну да ладно, скоро встреча, и без писем можно обойтись.

Сегодня, тринадцатого октября, в 07:10 снялись из Провидения домой, идем на восьми дизелях. Сначала ветер был справа по корме, но зашел прямо в правый борт и покачивает чувствительно, мешая чистить танки.

Вчера, накануне выхода, ходил в поселок, купил себе ботинки на меху, впервые такие попались, которые пришлись впору на мою ногу. Кроме двух бутылок шампанского, ничего интересного не нашел.

По предварительным скромным подсчетам, из расчета скорости в 18 узлов, хотя идем всего лишь по 17, должны вечером в воскресенье быть на подходе к дому.

Идем в среднем по 18 узлов, несмотря на яростное сопротивление штормов и проносящихся циклонов, постепенно озверевающих по мере приближения зимы.

Если в Охотском море не прихватит по-настоящему и к нему мы подойдем завтра в полдень, то поздно вечером в воскресенье, вероятно, все же успеем подойти на рейд Владивостока.

Бежали мы, бежали, выжимая все возможное из полного хода, надеясь завтра к полуночи прибыть в свой родной порт, но вчера получили «просьбу», равную приказу в вежливой форме: подойти девятнадцатого к 15:00! Похоже, готовят торжественную горячую встречу, а нам она словно кость в горле, каждая минута на счету, растягивающаяся в часы ожидания. В лучшем случае на 15 часов позже домой доберемся. Хорошо, если не набегут разные начальники и начальнички, тогда придется еще часа два-три на ледоколе сидеть. Дал своим радиограмму, чтобы встречали, но не надеюсь, встретят ли? Димке школьные занятия нельзя пропускать, Света в садике, а Галя на работу собиралась с середины октября выйти – времени на встречу не оставалось. Попытка не пытка, а вдруг получится?

Погода последние дни держится все еще в сентябрьском режиме, тепло и два дня не качает, словно обеспечивая безопасность при чистке оставшихся танков. Оставался еще один топливный танк, который было невозможно почистить ранее из-за наличия в нем топлива. Надеюсь, завтра сожжем остаток и к приходу закончим большое неблагодарное дело.

Тепло еще не ушло из наших краев, сегодня даже вечером, в 20:00, в проливе Лаперуза температура была +12 градусов. С 17 часов идем на четырех дизелях, надеясь утром девятнадцатого подойти к острову Скрыплева, за которым начинается акватория порта, там стать на якорь и к 15:00 подойти к одиннадцатому причалу, где нас, по всей вероятности, будут встречать.

24 января 1971 года! Минул еще один год среди многих других, одни из которых забываются, а иные остаются в памяти на всю жизнь. Каков будет наступивший и сколько их осталось впереди? Приходит иногда назойливый вопрос, на который невозможно ответить. Хорошо, что никому не дано об этом знать! Прошедший для меня сложился совсем не плохо: более восьми месяцев я был дома, а таковое все равно что нежданно полученное наследство или клад, обнаруженный рядом с домом.

Девятнадцатого октября около 16 часов нам, ледокольщикам, устроили торжественную встречу на причале морского вокзала. По такому случаю даже отец приехал из Манзовки вместе с Гайдабурой, моим зятем. Потом был еще «ледокольный огонек» в Доме культуры моряков, удался на славу, даже не ожидали такого.

Вскоре после прихода стали на ремонт в «Дальзавод» с предполагаемым сроком окончания двадцатого декабря. Фактически вышли из ремонта лишь семнадцатого января, почти на месяц позже. Ремонт по большей части планировался доковый, куда поставили четвертого декабря, а выпустили только пятого января. В доке при ремонте левого вала, вернее его ревизии, так как никакого ремонта не было, заводские «специалисты» из рабочего класса разломали полумуфту, напрессованную на гребной вал, а сделать ее силами одного из лучших заводов Приморского края, если не самого лучшего, «Дальзавода», не смогли. Такова эстетика труда на рабочем месте. Нашли единственный выход: сняли аналогичную муфту с ледокола «Москва», расточили на наш размер и установили на гребной вал. Вся операция заняла более полумесяца, и потому в рейс мы вышли не третьего, как планировалось, а лишь двадцать первого января. Но нет худа без добра, как говорит пословица: не случись поломки муфты, давно стояли бы в Магадане. Именно стояли бы, так как, по статистике прошлых лет, практически весь январь ледоколу в Магадане делать нечего, там управляется небольшой портовый ледокол «Ерофей Хабаров», приписанный к порту. В противном случае привязались бы кормой к свободному причалу и каждый раз при приходе транспортника отскакивали бы на рейд дрейфовать до следующей оказии, то есть гоняли бы нас по всей бухте все кому не лень. Такое «удовольствие» продолжалось бы минимум недели две, разлагающе действуя на команду в самом начале четырехмесячного бдения, после которого очень тяжело входить в ритм работы с нелегкой многомесячной перспективой. Прибытие ледокола к началу серьезного ледообразования, которое не под силу портовому ледоколу, совершенно меняет картину для становления команды как сплоченного коллектива, ибо работа и движение отвлекают от невеселых дум после домашних будней. А они еще долго будут вспоминаться как светлое пятно, выбрасывая из памяти негативные моменты, без которых обойтись невозможно. «Дорога ложка к обеду!»

Дома все идет своим чередом, без неожиданных катаклизмов. В конце октября Галя намеревалась пойти на работу в библиотеку, но я отсоветовал. Потихоньку ищет более интересную, чем в библиотеке, работу. Больше всех обрадовал Димка: он уже «хорошист» в школе, несмотря на недавнее «разложение» у деда в деревне. Создается впечатление, что его не очень-то занимают школьные отметки и включается лишь тогда, когда почувствует интерес к предмету. Свободный художник, никак не привыкший к обязательности и ответственности. Остается верить, что такая ипохондрия пройдет с переходным возрастом. Света до июня будет ходить в санаторный садик, хотя здоровье у нее восстановилось и болезни, надеюсь, остались в прошлом. Повезло по воле случая: по всей вероятности, в декабре в тот садик не было поступления детей накануне Нового года, поэтому всех, кто ходил туда раньше, оставили еще на одну смену. Конечно, это к лучшему: там воздух намного чище городского и детей можно дольше держать на улице, забавляясь с черными белками-попрошайками, скачущими по хвойным лапам вековых мачтовых сосен в зависимости от погоды.

В деревне отец с матерью живы и здоровы, правда, мать нет-нет да прихворнет из-за удаленного желудка. Наконец достал ей путевку в Шмаковку на двадцать шестое февраля, подлечиться – может, получше себя чувствовать будет, хотя бы чисто психологически.

Ремонт в «Дальзаводе» по большей части прошел без нежелательных происшествий, не считая случившегося повреждения муфты левого гребного вала. Я быстро там освоился, появились приятели, преимущественно по алкогольной части, но для пользы дела, да и на будущее, пригодятся. Надводный ремонт был совсем небольшой, моточистку четырем главным дизелям сделали силами экипажа, и совсем недурно, предъявили с первого раза инспектору Регистра.

С выходом в рейс нас очень торопили, по приказу начальника пароходства даже в воскресенье вышли из завода. Двадцать первого, несмотря на сильный шторм, вынудили, по сути дела, выгнав в рейс, что было выполнено, но капитан, проанализировав прогноз погоды, решил по-тихому простоять ночь на якоре у острова Скрыплева, и утром следующего дня крадучись, под прикрытием берега, потихоньку направились в сторону Сахалина. Какой смысл был сниматься под вечер навстречу развивающемуся шторму, осталось неизвестным, разве что для отчетности, чтобы лишние сутки ледокол не мозолил глаза на рейде?

Вчера утром оторвались от берега, дабы как можно скорее проскочить в пролив Лаперуза, но едва отскочили от приморского побережья, ощутили все неистовство разбушевавшейся стихии. О следовании проложенным курсом и речи не могло быть, мотало так, что диафрагма подступала к самому горлу, а ходить и вовсе стало невозможно. Каждый старался найти укромное местечко, чтобы не быть в роли пинаемого мяча, оставалось лишь держаться против волны, стараясь отчасти уменьшить бешеную качку. Только сегодня около четырех пополудни после больших мытарств вошли в пролив Лаперуза, сразу же почувствовав невероятное облегчение, хотя чисто по инерции еще какое-то время народ отличался неуверенной, косолапой походкой, словно пробуя надежность палубы под ногами. Вот тебе и короткая перебежка от приморского берега под прикрытие Сахалина.

Сейчас уже проходим мыс Аниву с выходом в Охотское море, недавние страхи прошли, и команда подсчитывала ушибы, ссадины и потери от перенесенной, хотя и не столь продолжительной, свистопляски. Но впереди ждали еще большие неприятности: посреди моря раскручивался во всю мощь тот самый циклон, который совсем недавно ставил нас вверх тормашками. Чтобы как-то уменьшить влияние разбушевавшейся стихии, капитан решил следовать не по чистой воде, а поближе к камчатскому берегу, где уже сформировался начальный припай, да и волнение несравнимо с творящейся какофонией посреди моря. Не лезть же к черту на рожон; хотя очевиден проигрыш в расстоянии, но близкое далеко не всегда означает скорое. Во льду хотя и трясет, но толчки и удары о лед переносятся намного легче, чем стремительные и резкие крены по тридцать с лишним градусов на оба борта. Ледоколы если качает, то качает по-настоящему, а во льдах штормовой качки не бывает, ее заменяет сильнейшая тряска по бездорожью, впрочем, она зависит от крепости проходимых льдов.

Двадцать седьмого января около часа дня пришли в Нагаевскую бухту, все время следуя по легкому льду. Стали кормой к причалу для приема пресной воды и сегодня, двадцать девятого числа, ранним утром вывели два судна, включая дизель-электроход «Енисей», хотя суда могли это сделать самостоятельно, не особенно напрягаясь. Ждем подхода двух пароходов для проводки в порт.

Навестил сестру Валю. Живут они в убогой маленькой лачуге – повернуться негде. К купленной за 700 рублей конуре они пристроили дом, просторный, шлаколитой, и уже почти закончили строительство, но появилась другая проблема: он почему-то сыреет, и сейчас ставят печь для обогрева, намереваясь просушить стены. Уже скоро будет два года, как они работают на этот дом, большей частью сами упираются, себя истязают, а за что – не знают. Валя в феврале идет в декрет – кого-то произведет на свет?

Походил по городу, и, несмотря на его неприглядное название, олицетворявшее собой в общественном сознании незавидное прошлое, он определенно нравится. Магазины побогаче наших, как тряпьем, так и продуктами. Надо же чем-то компенсировать жителям шестидесятую широту, да и двойной коэффициент на что-то тратить. Как ни странно выглядит, но сегодняшняя температура выше, чем во Владивостоке, всего-навсего —5 градусов. Один лишь, но крупный недостаток, кроме прошлого наследия: короткое лето и тепла маловато, да и купаться в воде северной части Охотского моря могут только отъявленные моржи. Зима в некоторой степени смахивает на нашу, может, даже комфортнее: снега много, а у нас ветер с морозом и бесснежье, хотя в иные годы и его хватает.

Что касается Магадана и широко известного ныне ГУЛАГа, то если раньше в основном обрывки информации доходили лишь на основании неопределенных слухов о позорных страницах нашей истории, официальные власти всячески замалчивали тот период, но уже были написаны произведения Евгении Гинзбург «Крутой маршрут», Александра Солженицына, Варлама Шаламова, Василия Гроссмана и многих других писателей, которые в своем большинстве стали диссидентами и издавались за границей. В Советском Союзе их произведения не печатались и издавались лишь в «самиздате», передавались из рук в руки и зачитывались до дыр. В случае обнаружения их владельцам и читателям грозила уголовная статья. Но в начале семидесятых годов о преступлениях сталинского режима мало кто знал, и вся информация тщательно утаивалась властями, хотя cо времени объявленной «десталинизации» прошло более пятнадцати лет. И что характерно, она постепенно заглохла, и стали снова появляться ее не вырванные с корнем ростки, как сорняки в огороде.

Вчера после полудня выводили одно судно. Долго к нему шли, а потом обратно к острову Завьялова в поисках подходящего места для якорной стоянки, и вот уже стоим в ожидании следующего парохода. За три дня провели всего три транспортника, из которых двух можно было и не трогать – они свободно могли пройти самостоятельно. Держат нас среди моря, когда можно было бы без ущерба для работы и в Нагаево находиться. Опять напрашивается недавний вопрос: а что бы мы здесь делали, если бы в начале января пришли, то есть почти месяц назад? Правильно – ничего! По статистике прошлых лет, в январе ледоколу делать в бухте нечего, но ничего не меняется и большие ледоколы с завидной настойчивостью выгоняют сюда ежегодно к началу января с мотивировкой получения большой арендной платы от магаданского порта. Люди, облеченные властью и якобы пекущиеся об интересах государства, ежегодно на месяц раньше, чем того требует ледовая обстановка, посылают сюда ледокол, и почему-то все считают это нормальным явлением. А по сути дела эксплуатационные расходы в этих широтах значительно возрастают: на 20% увеличивается денежное содержание всей команды, на 36 копеек – рацион питания, что выливается в круглую сумму в 1620 рублей в месяц при команде в 150 человек. С учетом 20% надбавки к окладу сумма увеличивается уже до 4010 рублей. Это фактор экономический. А существует еще и моральный фактор, когда большинство людей с удовольствием провели бы месяц в родном порту, значительно, до трех месяцев, сократив пребывание в местах «не столь отдаленных».

Чувствуется сильное эмоциональное раздражение главного механика по поводу раннего выхода ледокола в Охотское море для обеспечения нормального ритма подхода судов в Магадан, он даже прибегает к экономическим выкладкам, которые хотя и верны, но однобоки и не учитывают многие другие факторы, недоступные для него. Арендная плата за ледокол всего лишь за один день на порядок, если не более, превосходит все дополнительные расходы по содержанию экипажа, и сравнивать их неуместно. За отсутствием нужной информации выкладки смахивают на брюзжание. Правда, возникает вопрос: магаданский порт входил в структуру пароходства, и перекладывание денег из одного кармана в другой никоим образом не могло влиять да экономические результаты компании. Разве что в связи с принадлежностью ледоколов государству, хотя пароходства тоже являлись его собственностью, расходы на их содержание дотировались из бюджета, и это каким-то образом влияло на их деятельность, то есть конкретную работу. Взаимозачеты между подразделениями пароходства, конечно же, существовали, но какой прок от них? Но это всего лишь предположение, хотя какая-либо альтернатива не усматривается. Безусловно, каждый порт имел свои счета в государственном банке.

«А ведь как только не толкали нас сюда: двадцать первого января по Японскому морю проходил мощный циклон, и служба мореплавания рекомендовала всем судам в море уходить с его пути, подыскивая места укрытия в заливах, проливах, у островов, а нас в это же время всеми силами выпихивали из порта».

Здесь автор записей тоже перебарщивает: ледокол под прикрытием берега следовал на северо-восток, где действие циклона должно было ослабевать, а капитан с подходом к точке, откуда начинается короткая перебежка под прикрытие Сахалина, мог и переждать непогоду, никто с него бы шкуру не снял.

«Потом мы больше суток пересекали Татарский пролив от мыса Белкина до пролива Лаперуза, и разъяренное море ставило ледокол на уши, да и обледенели здорово».

Как это ни странно звучит, но обледенение помогает ледоколу бороться с качкой, уменьшая ее из-за нарастающих на палубах, надстройках и снастях глыб ледяного покрытия, которое уменьшает громадную метацентрическую высоту, создавая тем самым более комфортные условия плавания в штормовую погоду, в отличие от транспортных судов. В противном случае качка была бы еще сильнее.

«Верно говорил Жеребятьев, что в это время штиля не дождешься, но и в жестокий шторм не было острой необходимости идти к черту на рога. Так мы сюда торопились, что теперь не знаем, куда себя деть.

Имеются сейчас довольно мощные, хорошего ледового класса дизель-электроходы, да и лесовозы типа «Волгалес» с ледовым классом УЛ, (усиленный ледовый) тоже не такие уж беспомощные. У нагаевского порта есть свой портовый ледокол «Ерофей Хабаров». Все эти пароходы могут сами ходить и за собой водить других по такому льду, который в это время появляется. Но этого кому-то кажется мало, надо на всякий случай держать линейный ледокол, тогда многие начальники будут спать спокойнее, а в случае, если ледокол будет стоять в готовности во Владивостоке, то мало ли что может произойти, пока он добежит до Магадана».

Все верно, за исключением того, что дизель-электроходы и суда типа «Волгалес» являются грузовыми судами и их назначение – возить грузы, а не работать в качестве ледокола. В первую очередь нужно выполнять свои основные задачи и по возможности – только по возможности – оказывать помощь менее мощным судам, неспособным самостоятельно форсировать лед. Они не могут стоять сутками в ожидании подходящего или уходящего парохода, у них свое рейсовое задание, не предусматривающее каких-либо ледовых обязанностей перед другими судами, и они могут оказывать лишь попутную помощь.

«Наступил февраль! Более двух суток простояли во льду бухты. Завели туда танкер и ждали, пока он выгрузится, а сегодня утром вывели его на кромку, что на виду у острова Завьялова, и снова остановились в ожидании подхода очередного судна. Циклоны, которые раньше часто заглядывали сюда и разгоняли лед, почему-то не появляются, температура воздуха падает, а море начинает покрываться ледовым саваном, к тому же скованным, без разводий и трещин, ничего хорошего не обещая. Скоро и нам предстоит настоящая работа.

За два дня стоянки в Нагаево единственный раз сходил к Вале, а без денег идти куда-либо не тянет.

Наши «прогулки» из Нагаево в Охотское море все удлиняются: если раньше ходили до мыса Алевина, то потом до 58 градусов северной широты, потом до 57, постепенно спускаясь все ниже. Ледообразование постепенно захватывает все более южную часть Охотоморья. Снова ведем «последний» танкер: льда было мало, потому послали еще один. Дай бог, чтобы он действительно был последним, как у попа жена.

Стояли в Нагаево порядком, даже до трех суток кряду, однажды так вмерзли, что сниматься пришлось на дизелях.