Последние слова Марго прошептала сдавленно, совсем отвернувшись к стене и спрятав руку под простыню.
Я кивнул, шумно сглотнул, взял и сжал её холодные пальцы…
* * *
Сижу на краю поля. Растрёпанная ниже плеч седая шевелюра, необычайно густые брови, широкая по грудь борода скрывают мне лицо, торчит только выдающийся нос. Одет в форму офицера Войска береговой охраны альянса ЗемМария. Во всё как положено: фуражка, китель, брюки, прогары. «Дудочки» мне длинноваты, скрывают лодыжки – что не по уставу: носков не видать. Под кителем тельник – некогда знаменитая тельняшка матросов военного флота, морских пехотинцев и десантников-парашютистов. Теперь – моряков береговой охраны. Отличается с виду – тем, что синие по белому полосы чередуются с полосами всех цветов радуги. Под «позором» этим поддета тельняшка «вэдэвэшника» – не моя, с плеча полковника Франца Аскольдовича Курта, моего дяди. На память мне оставил. Мне длиной по колени, с рукавами по запястья закатанными. Ещё на мне офицерская портупея марского пехотинца-межпланетника, на шее ошейник, браслеты на руках и ногах, «пятёрочка» в трусах. Эти мои майора Франца Геннадиевича Курта – табельные.
Вытащил застрявший меж пальцев ног цветок мака – подцепил, когда шёл через поле напрямик, – теребил и переминал бутон в пальцах. Не моих. Мои, хоть и были заскорузлыми с «костяшками» и «мозолями» мастера единоборств, но всё же поизящнее пальцев широкого в кости армянина, можно сказать, украшали кисти моих рук не столь разлапистых. Ну, это ладно, былую внешность не вернуть, мучит другая неприятность: я теперь по поводу и без повода матерюсь. Что прискорбно, ничего с этим поделать не могу. Сознанию моему претит то, что никому в колхозе матом ругаться не позволяю, просеку – пресеку. Радует, наказываю мягко: не валю там каким приёмом национальной борьбы кох, так чуть придушу хваткой «сибирского вьюна». Тело хоть и не моё, но помнит.
Думаю о том, что сельхозработы затянулись. Вообще, давно можно было посчитать, что про моё подразделение спецназа забыли, если бы не доставлял меняла Зяма сюда на остров посреди Тихого океана «свечи», и не забирал их – уже «кондиционными», с названием «валюта» – обратно в ЗемМарию. В Руси «валюту» пакетируют с засушенными рачками криля и отправляют на Марс. Он же, меняла, сообщал о событиях на Красной планете. Рассказывал об очередном правительственном на «Звезде» перевороте, поддержанном мятежами на Уровне и в Метро. В Правительстве Марса, если и помнили о моей полуроте марпехов, то просто – чтобы не кормить – оставляли не у дел. Как и некогда роту спецназа ВДВ моего дяди, полковника Курта.
По весне меняла Зяма привёз контракт на поставку колхозом «Отрадный» «Звезде» сельской продукции сроком на семь последующих лет – это удар, которого я не ждал, но предвидел.
На Марс мне уж не вернуться – здесь помирать. Ни кого, ни когда не увижу. Ни Батыя, ни Плохиша, ни Истребителя, ни Даму с Портосом, ни сестры Катьки. Ни жёнушки милой, ни дочурок моих. Ждут они мужа и папку – высокого русского красавца, светловолосого, курносого. А заявится коренастый, чёрный, крючконосый армянин. Ладно бы, только такой, так ведь, по всему телу бурой шерстью заросший, с жёлтым мехом на груди, животе, в ладонях, на подошвах ступней, да в ушах размером с голову. Чебурашка, как есть. Нет уж, померло так, померло – здесь в колхозе сдохну.
Год, видать, неурожайным случится, не избежать, стало быть, голода, потому выдам экзоскелеты, комби с доспехами, ножи и сапёрки… иначе не выжить. Разбойничать примутся, – стало быть, такова судьба островитян. Нет, судьба не селян Мирного и Быково, деревни смыло цунами. На Бабешке после обосновались пираты, базу ремонта и заправки шаров здесь устроили. На острове волки, мустанги и драконы, не в пример собратьям на континентах, нашли общий язык: объединились и теперь совместно грабят земмарийские меняльные пути. Мои архаровцы каких-то столкновений с ними пока не имели, но они неизбежны: топинамбур и оскомина этим годом не уродят, а потому отцепной «Фирмы» не нагонишь, и тюльки с факелами развлекать пиратов не будет. В голод нам, бывшим марпехам, теперь полеводам коллективного хозяйства «Отрадный» – в «спецовке» от Войска береговой охраны Альянса – «валюты» из «свечей» не произвести; Зяма в ЗемМарию этой навигацией пустым вернётся. Так что, поделятся «джентльмены удачи» добычей.
Иначе каюк колхозу. Собственно он наступил сразу, как только вернулись на обезлюдивший после цунами остров с задачей возродить хозяйство. Из уцелевших генераторов-ПпТ соорудили на руинах Отрадного «миску», из обломков юрт слепили чумы, по весне рассаду высадили, отсеялись. Но… урожая собрать не довелось: не родила больше земля Бабешки, ни какие сельхозкультуры. И вообще, песок из жёлтого серым с какой-то ржавчиной стал. Бараболя только временами и родит, да всяким разом не вдосталь. Как только не изгалялись, каких только удобрений из ЗемМарии не завозил меняла Зяма – всё без толку. Привёз и саженцы яблонь – на добрую память «уважаемому компаньону» Францу Аскольдовичу Курту. Высадили во всех пяти местах острова с ключами, поливали, но не принялись. А вообще, Зяма уже который год не увозит с острова в ЗемМарию, как в былые времена, продовольствие для Руси, наоборот, сюда привозит, чтоб с голоду не протянули ноги. Огурцы привозит – свежие летом и консервированные заключительной в году навигацией. В стеклянных банках трёхлитровых. Опорожненные банки не забирает, не зачем: волки-копатели, «разгружая» Росрезерв, нашли по схронам Приуралья несметное их количество. Предприимчивый зампотылу с земляками-умельцами нашли той таре применение. Замуровали в стену восстановленной башни водокачки и теперь по ночам после отбоя заслушиваются проникавшим сквозь купол «миски» воем с посвистом. Ягода-оскомина на Дальнем поле время от времени появляется, правда, только «пятнами» оскоминицы под землёй, и копать глубоко приходится. Потому в пюре «Отрада» её теперь не подмешиваем, так пригоршней съедаем, запивая дарственной от Зямы колой и квасом. По утрам – в строю на плацу перед марш-броском по округе Отрадного. На прополку редко ходим, но как-то надо хотя бы полдня находиться вне «миски», чтоб «свечи» в «валюту» обратить. Затем, понимал я, и держат взвод на острове.
Стычек, а то и войны с пиратами ни как не желаю, надеюсь, Капитан бин Немо поможет избежать беды. Зимой, голодали, заявился на Бабешку – он у пиратов в фаворе, в советниках у предводителей волков, мустангов и драконов. Привёз из Австралии морской контейнер замороженных кроличьих тушек и верблюжьего кумыса в бурдюках из шкурок собаки Динго. И нас отрадновцев щедро наделил. Но что знавались, вида не подал. На байке «Харли Дэвидсон» съехал по сходням на причал и на первой передаче, братву приветствуя, прямиком к шатру Заправуправления. Не ехал, «плыл», словно ледокол. Огроменный великан в байкерском облачении, весь в коже с заклёпками и шипами, в знаменитых бацулах на ногах, на голове – украшают каску – два огромных закрученных в баранку муфлоньих рога. Чёрная майка под кожанкой украшена набивным Весёлым Роджером. На фоне сероватого черепа с перекрещёнными костями изображён силуэтно белый борец сумо.
Я в числе содиректоров заправки встречал гостя на крыльце, тоже протянул ему руку поприветствовать, но великан к Зяме отвернулся, потрепать «говорливого грача» у того в чалме, дравшего горло: «Согласия и добра в хату! Миру мир!». Час только побыл на острове и отбыл. Взъехал на ветролётоносец, обернулся и состроил мне «рожки» – две «сардельки», торчащие из не менее знаменитых, чем бацулы, митенок, приставил к каске. И, подмигнув, «забычился». Я знаю – не в курсе всё заправуправление и братва – в мозгу этого быка-сумоиста «камень» вождя Хрона, могилу которого ищут по всему миру с мечтой сплясать на ней.
Цунами приближалось к Бабешке, мою полуроту и граждан Пруссии «запрессовали» в «Иркутск», гиноиды-пирани вмиг управились. АПЛ нас доставила в Австралию, где в центре континента – за забором – ожидали… взвод ВС Пруссии и жители деревни Отрадное. Все живёхонькие. Задолго до цунами гиноиды-пирани из Быково ходами под землёй эксгумировали могилы «Воинского» и «Крестьянского» кладбищ, похитили «трупы». Оказалось, газом в окопах, стопор-ядрами на Дальнем поле прусские солдаты и полеводы Отрадного (и андроиды-самура с ними) были ввергнуты в глубокий анабиоз без проявления видимых признаков жизни. Погибли только разведотделение Милошевича, комиссар Вильгельм, да кобыла Маринка. «Виной» тому чуду ягода-оскомина – антинекротик, годами потребляемый и копившийся в организмах селян и «вэдвэвэшников». Ну, это ладно… в «чувство» их всех привели и обитали все они в… «Пирамиде». Номинально: инопланетяне их поселили неподалёку от звездолёта – в отгородке за забором. Заняли выводом из крио-тубусов кроликов, собак Динго и верблюдов. С эмбрионами этих животных в крио-тубусах была доставлена с Марса первая партия Колумбария Исхода, та в подводных контейнерах, которые утопили и подняли из тихоокеанской пучины. Коллежский асессор «прикололся». Встретиться с однополчанами и отрадновцами нам не дали. Когана одного только сводили за забор. Но не затем, чтобы от нас привет передать, скорее, показать человека нормального: у завхоза язва, ягоду-оскомину не потреблял. «Звери» и «рыбы» уже и забыли, какой он «нормальный человек» – жили сытно, не голодали. Коган поговорил с полковником Куртом, свидеться с племянником дядя отказался.
Я надеваю носки (красивые), обуваю прогары, встаю, оправляя китель, отряхиваю песок на заду «дудочек». В Отрадное от Дальнего поля возвращаюсь всегда, обойдя «миску» кругом. Захожу на кладбище «Воинское», посидеть у обелиска с надписью:
ФРАНЦ КУРТ
24.11.2034 Х 09.08.**32
Воин,
полковник, командующий ВС Пруссии.
Господи, упокой душу Бати.
Хрон в печень виновникам его погибели
– Где ты сейчас, дядя, среди каких созвездий? Как тебе там моё тело, не жмёт?
После, снова обойдя водокачку, возвращаюсь к кладбищу «Крестьянскому» и подхожу к обелиску в углу погоста. Когда-то гладкий, как стекло, столбик стал матовым, в выбоинах и трещинках. Алюминий миски на макушке темнел, надписи становились неразличимыми; просил завхоза, тот счищал налёт и подновлял эпитафию.
Вырезанные ножом буквы с выборкой в металле под клинковую резьбу забивались песком. Очищаю и всякий раз, не веря глазам, перечитываю.
ХАРИТОНОВИЧ АННЫ
ПАУЛЬ КАСТРО
01.01.2151. X 16.02.* *31.
Основатель и первый председатель колхоза «Отрадный».
В прошлом биохимик, нейрохирург, академик
Обронив «Таки дела, подруга», допиваю остатки киселя и бреду мимо башни водокачки – под вой банок – к проходу в поселковой «миске».
Успеваю к побудке. Строю полуроту на плацу и лично разношу по рядам корзинку с ягодой-оскоминой и квасом в бурдюке. Каждому запихиваю в рот пригоршню и даю запить. Но орхаровцы особо не прикладываются к горлышку бурдюка: остерегаются брожения в желудке на марше, с финальным последствием неприглядным. Финишировав на плацу, выстраиваются в очередь перед нужником. Практически все не выдерживают «великого стояния со скрещёнными руками и ногами». Зампотылу всякий раз долго, нарочно, не сходит с очка (у него к язве прободение прямой кишки добавилось), рогочет взахлёб, наблюдая через «сердечко» в двери позорную для спецназовца – а среди бывших марпехов есть в прошлом десантники, и даже морпехи – картину. Так что, и другие полдня все заняты: отмываются и стираются. На зампотылу зла не держат, майор своим приказом – в обход мне – установил списочную очередь кому и когда пить из бурдюка или только губами прикладываться к горлУ. Конечно, я заметил уловку, но вида не подаю, надо давать передышку мальцам и старикам – потому как утром запивавшие ягоду вечер хохочут до упаду и обмороков, с отбоем во сне смеются. От мятежа, не сомневаюсь, уберегло то, что из Твердыни на Бабешку доставили 2-рой взвод полуроты; марпехи вернулись в форме «охранников», с кинопроектором и приказом:
День заниматься производством «валюты», по вечерам – кино; показывать драмы из советского и индийского кинофондов, чтобы отдыхать от хохота. 2-рому взводу, разведотделению и оруженосцам заняться восстановлением колхоза «Отрадный» – пропитанием 1-вый взвод обеспечить. Последующей навигацией на остров прибудут 1-вый и 2-рой взвода 1-вой роты.
После построения спешу к колхозной животине. Вхожу в хлев и бужу Чонку.
В полутёмном помещении огромный, патлатый – с налобным остатком отпиленных муфлоньих рогов – баран на крупе лошади молотит задом по прутьям тесной клетки. Та под ним стоит на коленях, тяжело поводит боками и роняет с губ пену.
– Чон.
Китаец поднимается с лежака в углу, подходит и разворачивает тряпицу. Позёвывая, просит:
– Поменьше возьми. Мало осталось, и я пустой. Коню чуть больше дай, совсем ослаб, а ему рожать.
– Камса на заправке устроился, рассаду высадил.
– Всё пытается оскомину, ягодой садовой сделать. Ну, ну. Да, минует его Хрон погибельный.
Облизываю языком ладони и прилаживаюсь поочерёдно к порошку в тряпице.
– Балаян… Силыч, – зову я коня и барана.
©Владимир Партолин bobkyrt@mail.ru