История для мужчин

А им было все равно. Поняв, что сегодня нет вылета, они беззаботно отправили с портье свои вещи обратно в номера и, как насекомые, расползлись, разбежались, ускакали и исчезли в лабиринтах улиц и магазинов, оставив меня одного в номере с грузом тяжелых размышлений о будущем.

Следующий день был днем презрения. Вероятно, устав от бесконечных мотаний по городу, никто из них долго не выходил из своих номеров, и все прелести индонезийской кухни оценивались ими, не вставая с постели.

Благое известие о сегодняшнем вылете я вынужден был разносить по номерам.

Предварительно я нарвал квадратики бумажек, нарисовал на каждом кусочке чемодан, машину, самолет и напротив каждого рисунка поставил последовательно время действий.

Нашим передал информацию через дверь, громко три раза повторив, что, когда произойдет и, на всякий случай, сунул бумажку с рисунками в щель. Дверь они мне открыть не соизволили. Сказали, что я сексуальный маньяк и громко заржали.

Следующий номер, куда я позвонил, полагаю, были немецкие апартаменты. Дверь открыла строгая девушка и молча посмотрела на меня чуть прищуренным взглядом, держа у лица длинную сигарету в не менее длинных пальцах. Мне на миг показалось, что в правом глазу у нее монокль-стеклышко, такое, как у сухих, похожих на холеных, но тощих котов, немецких офицеров, которых раньше показывали в фильмах про войну. Когда я уже начал рассматривать и воображаемые усики под фюрера, и галифе на тощих ногах, меня привел в чувство недовольный грудной голос исследуемого объекта: «Вас?» – или что-то в этом роде.

Опомнившись, я стал показывать бумажку со своими нелепыми рисунками и жестами объяснять типа:

– Цигиль, цигиль, ай лю-лю, «Михаил Светлов» – у-у-у…

Она выхватила из моих рук эту бумажку, посмотрела на нее и, с отвращением на лице, сказав что-то похожее на «дункопф», захлопнула перед моим носом дверь. Я не понял, поняла ли она мою содержательную речь.

Номер итальянок, напротив, встретил меня радушно. Девица со взъерошенными длинными черными кудрями распахнула передо мной дверь, не останавливая темпераментную беседу с похожими на нее подругами, и опять же кинулась к стенному шкафу, стоящему в глубине комнаты, в котором, вероятно, до этого рылась, и продолжила свое занятие. Вторая девушка копошилась в чемодане, стоя ко мне задом. Третья носилась из ванной комнаты к тумбочке и обратно в ванную, постоянно что-то разное держа в руках. Было впечатление, что я здесь живу, и меня впустили, на секунду оторвавшись от дел, чтобы не томить за дверью одного из хозяев данного жилья. Держа перед собой свою бумажку, как входной билетик в кинотеатр, я пытался обратить на себя чье-либо внимание, но мои действия никто не замечал. Никто не хотел отрывать контрольную полосу билетика. Все тараторили.

В ожидании удобного момента я начал рассматривать, что же все-таки происходит.

Та, которая перебирала содержимое гардероба, была одета в немыслимо красивый и очень откровенный пеньюар. Ее это нисколько не смущало. Смущало меня. Та, что копалась в чемодане, оказывается, была одета в какой-то купальник или сарафанчик, который едва доходил до половины ее попы и на меня смотрели две упругие булочки ее задницы, не прикрытые ничем.

А та, которая бегала, вообще была голая, но так как была достаточно смугла и грудаста, то было впечатление, что одета.

Во мне все напряглось.

От такого пренебрежительного отношения ко мне как к мужчине, я предпринял решительные действия и остановил бегунью на ходу.

От неожиданности она замолчала и впервые заметила меня. Взгляд ее черных глаз сжег меня дотла. Я протянул к ней руку с бумажкой, а она, подумав другое, эротически приоткрыв рот, направила к моей руке горячую смуглую грудь и далее подалась всем телом ко мне, думая, что первым в атаку пошел я. Нереальная близость безумной красоты вскружила мне голову, руки задрожали, бумажка выпала. В комнате водрузилась звенящая тишина. Было слышно, как громко упал этот легкий листок.

Тишину разрезал скрежет гусениц моего хрипящего голоса:

– Синьора, плиз, – соединил я познания итальянского языка с английским и разжал пустой кулак.

Затем, ойкнув, как Ванька-встанька, молниеносно присел и тут же подскочил, сунув ей под нос свою бумажку.

Все молча смотрели на меня, но, не увидев ожидаемых сексуальных действий, тут же с досадой продолжили свои занятия и галдеж.

Под впечатлением увиденного, я стоял уже по другую сторону двери и не понимал, что же все-таки надо было мне делать.

Негритоска, в номере которой я побывал, была намного приветливее. Она, наверное, думала, что я тоже из дебрей дикой Африки.

Китаянки или японки долго гурьбой изучали мои иероглифы, пока не стали, мило улыбаясь, кланяться, понимая, что я им предлагаю поменять их письменность на, мною вымученное сегодняшней ночью, эсперанто.

Все-таки, невзирая на все препоны, которые ставила мне судьба, невзирая на неприятную для меня встречу с соседкой по перелету, на откровенное унижение моего самолюбия многими моими спутницами, я сделал это! Я предупредил всех!

Осталось недолго мучиться. Я ощущал себя Икаром, который скоро сбросит оковы земного тяготения и взовьется ввысь.

На ресепшене мне быстренько подрезали крылья, выкатив неимоверный счет за дополнительное обслуживание номеров.

Общипанный по полной программе, я поплелся собираться к отъезду. Я ненавидел местного «чукчу», который не смог вовремя поставить нам нужный самолет. Я ненавидел себя, попавшего в зависимость ситуации. И что он, этот «чурка», имел в виду, говоря «новый-старый», как перевела мне Маша, используя все знания английского языка. Его бы, шпинделя, на мое место. Дай бог, чтобы он появился в назначенный срок. Иначе я повешусь.

Последние действия нашего куратора с сингапурской стороны были безукоризненны. Он не опоздал, транспорт был доставлен вовремя. Мне не нужно было ничего делать. Единственное, что я делал, так это тайком пересчитывал длинноногих «овечек». На них я уже смотрел не как на исчадие ада, а с интересом и какой-то душевной теплотой, которая пряталась где-то глубоко в моем сердце. Я уже оценивал их как мужчина и незаметно посмеивался над собой и теми нелепыми ситуациями, в которые попадал с этими амазонками. Это со мной происходило потому, что я знал, что через несколько часов распрощаюсь с ними и буду свободен как ветер. Я сниму номер в гостинице, куплю новые плавки, вместо забытых дома, и залезу в теплые волны океана. Все будет здорово.

Уверенные действия индонезийца расслабили меня до безобразия. Идиотская улыбка не сходила с моего лица. Единственное, что меня беспокоило, так это его бегающий, ускользающий от меня взгляд. На вопрос: «О'кей?» он, делая вид, что помогает грузить багаж и, не смотря в мою сторону, бубнил: «О'кей».

«Может, это врожденная или воспитанная скромность? – думал я. – А может, ему стыдно за нашу задержку». Но в предвкушении свободы я ему все давно простил и смотрел на него, как на маленького ребенка, с любовью: «Гад, сколько ж ты мне неприятностей доставил. Ну да ладно, живи. Я даже доллар тебе дам за хлопоты».

Добравшись без эксцессов до аэропорта и зайдя в его живительную прохладу, я понемногу начал приходить в себя. Было такое ощущение, словно прошла вечность с момента прилета в Сингапур. Вещи грузились, куда-то перетаскивались, билеты оформлялись. Была незначительная заминка на таможенном контроле. И вот мы на взлетном поле.

Немного было странно, что все пассажиры загружались в самолеты через посадочные рукава, а нас вывели сразу на поле.

Оглядевшись вокруг, я заметил работницу аэропорта, которая дожидалась, когда мы скучкуемся. Подскочив к ней, я, пока еще не волнуясь, начал задавать вопросы:

– А где самолет-то, люфтваффе? Почему нас так сажают, ворум? Это же королевы красоты, герл!

Та хитро улыбнулась, что-то стала лепетать, показывая большим и указательным пальцами, то широко их раздвигая, то сближая, и указывая на трубу перехода над нами, из чего я понял, что есть что-то большое и маленькое. Опять же проскочили уже знакомые мне слова – «старый-новый».

Девицы невозмутимо стояли в стороне, осуждающе наблюдая за нашей беседой. Скоро нас загрузили в подъехавший автобус и повезли мимо огромных лайнеров, расписанных всевозможными эмблемами и названиями известнейших авиакомпаний мира. Недалеко взлетали и садились красавцы «Боинги», сверкая на солнце идеально отполированными, совершенными по своей конструкции, фюзеляжами.

Да, заграница есть заграница, тут не поспоришь. К моему изумлению и изумлению моих спутниц, нас подвезли к небольшому, зачуханному самолетику, явно «местного разлива».

Девицы негодующе вспылили. Одна из них стремительно подошла к сопровождающей нас кривоногой проводнице и надрывно стала выяснять причину столь неуважительного обхождения с их персонами. При этом она бросала злобный взгляд в мою сторону. Я тихонечко спрятался за спину одной из жриц любви, как будто меня здесь не было и я здесь не причем. Теперь до меня дошло, что означали слова «скромного чукчи». Значит, нормальный самолет нам не нашли и подогнали, забытый богом и людьми, данный тарантас. Словом, лишь бы отвязаться. Я пожалел об отданном долларе. Отношения были выяснены. Скандалистка недовольно сплюнула и ринулась по небольшому трапу в салон самолета. За ней потянулись все остальные. Чужих пассажиров с нами не было.

Затерявшись в толпе, глазами я нашел Машу. Быстренько, как партизан, прокрался к ней и спросил:

– Извините, Маша, вы не в курсе, что произошло?

Маша, не избалованная заграничным сервисом, спокойно улыбнувшись, ответила:

– По-моему, это просто местная авиалиния.

Все были налегке и быстро расселись по приглянувшимся местам. Я же, с убогой своей сумкой, к которой к тому же была пристегнута видавшая виды кожаная куртка, никак не мог пристроиться.

Затем, найдя классное место в конце салона, уселся.

Самолет, конечно, был неказистым. Я вспомнил, как, будучи в городе Баку, в Азербайджане, нас возили на немыслимо грязных и раздолбанных экскурсионных автобусах. Даже наши московские автобусы общественного транспорта, по сравнению с азербайджанскими, выглядели идеальными. Разница же между этим самолетом и самолетом, в котором мы летели до Сингапура, была более значительная. Как между автобусом для интуристов и бакинским автобусом.

Опять, уйдя в тень с пьедестала руководителя группы, я немного успокоился. «Лишь бы долетела эта развалюха куда следует, а там и трава не расти», – думал я.

Раз есть пара летчиков, спины которых я видел, заходя в самолет, и пара бортпроводниц, приветливо и спокойно встречавших нас у входа в самолет, значит, они уверены в надежности этой машины. Можно спокойно лететь и ни о чем не думать. Я хотел засечь время вылета, но с ужасом обнаружил, что часы остались в гостинице, в ванной. Я их снял, когда принимал душ перед выходом, и забыл надеть. Жалко, лет пятнадцать они служили мне исправно, отсчитывая время моего существования, взлетов, падений и минут счастья. Холодок прокатился по сердцу. Я как будто бы потерял одного из верных своих друзей, никогда не подводившего меня.

Ну да ладно, хрен с ними, может быть, это и к лучшему. Ведь надо же бросать монетки в море, чтобы опять вернуться в желаемое тобой место. А я целые часы бросил, вернее, оставил. Значит, обязательно опять посещу красивый Сингапур. Так или иначе, все к тому и идет.

Самолет, трепыхаясь всем корпусом, разбежался по взлетно-посадочной полосе. Набирая высоту, несколько раз упал в воздушные ямы, от чего захватывало дух и повизгивали девчонки, и завис над бесконечным Индийским океаном, словно не двигаясь. Однако лопасти мотора, которые были видны в иллюминатор, лихорадочно вращались, перемалывая воздух, и тащили корпус самолета с пассажирами к неведомым нами островам.

Наскоро перекусив незатейливым обедом, предложенным обслугой, я спокойно заснул, измученный предыдущими бессонными ночами. Мне снились некоторые из моих красавиц, с которыми у меня закрутилась во сне фантастическая любовь. Мне снились девицы, стоящие рядами, все поголовно рылись в чемоданах, стоя задом ко мне и не имея трусиков. Итальянки и негритоски домогались меня. Среди них была Наоми Кемпбелл. Во сне я никак не мог удобно устроиться с партнершей. И вот, наконец-то, Машенька раздвинула свои прелестные ножки. Она плавно, навстречу мне, начала качать всем станом, как бы приглашая к совокуплению. Взглянув ей в лицо, я вдруг обнаружил, что это была злобная и противная немка, которая ржавым голосом стала громко скрежетать, отчего я проснулся, так и не сделав желанного дела.

Ровный гул самолета иногда заменялся скрежетом, доносившимся от мотора на крыле. Стюардессы, видно, что испуганные, но спокойные, пристегнутые ремнями, сидели на откидных сидениях, спиной к кабине пилотов и лицом к салону. Пассажирки нервно елозили в креслах и глядели в иллюминаторы.

Не понимая, в чем дело, я выглянул в окно. Под нами так же, как и прежде, простирался бескрайний океан. Сколько времени мы летели, я не знал, часов не было. Беспокойство тут же охватило меня. Незаметно подкрадывался страх.

Двигатель самолета работал с перебоями, иногда захлебываясь и замолкая, а иногда наоборот, бешено взрывался мощным гулом и скрежетанием.

«Это конец, – вертелось у меня в голове, – долетался». И на хрена я согласился на это путешествие?! Я уже представлял, как по телевизору передают в новостях о пропавшем в Индийском океане самолете, на борту которого, возможно, находились российские граждане, фамилии которых уточняются. Жена сначала будет терпеливо ждать моего возвращения, матюгая за задержку, затем начнет думать, что я в райских кущах южных стран закрутил любовь со своими «блядями», как она окрестила моих туристок. А потом ей позвонит Сашка, выразит свои соболезнования по поводу моей преждевременной кончины и подкинет, наверное, немного денег. Та зайдется воплем: «На кого ж ты меня покинул», – немного погорюет о супруге-неудачнике и найдет какого-нибудь крепкого работягу, не связанного с кино и командировками, выйдет замуж и будет мучиться от его постоянных пьянок, вспоминая своего, хоть и невезучего, но доброго и непьющего мужа.

Самолет явно был неуправляем. Длительный полет я для себя объяснял тем, что пилоты выжигали керосин, чтобы совершить экстренную посадку. Но почему-то внизу не было земли. У меня тут же родилось предположение, что из-за неисправности рулей управления летчики вынуждены были лететь по прямой, вместо того, чтобы искать сушу, и наверное рассчитывали дотянуть до известного им аэродрома, находящегося на этом векторе движения. Наихудшие предположения начали подтверждаться, когда бледная от страха стюардесса предложила надеть спасательные пояса, показывая принцип их эксплуатации. Кровь из конечностей отхлынула в голову и гулко пульсировала в висках. От волнения дрожали и не слушались руки. Было впечатление, что это продолжалось вечность.

Внезапный сильный крен заставил всех железной хваткой вцепиться в поручни кресел. Самолет юзом пошел вниз. Я ощутил неприятное чувство невесомости подобное тому, которое испытываешь, когда прыгаешь с большой высоты и душа уходит куда-то выше головы, оставляя в тебе только сковывающее ощущение бренности твоего тела и его незащищенности.

Длительные минуты падения и ожидания гибели перемешались с мигом соприкосновения с земной твердью и всепоглощающими последствиями нашего «приземления». Я не осознал, сгруппировался ли я как положено по инструкции при подобных ситуациях и как вели себя остальные пассажиры-камикадзе.

Удар о, вероятно, воду, скольжение по незримой поверхности, затем страшный скрежет и вопли девушек слились в один единый гул. Нас вырывало из кресел, мотая с огромной силой в разные стороны и с неимоверной мощью тащило вперед, разрывая тела на части. Чем и обо что я бился, уже не имело никакого значения. Корпус самолета очередной раз сильно дернулся, что-то дико оглушительно взвизгнув бухнуло сзади меня, оттуда вспыхнул яркий белый свет и мы помчались по кругу, как на каруселях, пока во что-то не уткнулись левым боком самолета, и, встав на дыбы, медленно и плавно откачнувшись назад, замерли.

Меня поразила оглушительная тишина после случившегося кошмара. До меня дошло, что я остался жив.

Как показалось, все это произошло в считанные доли секунды. Тишину разорвал страшный крик истерии и воплей обезумевших девушек. Они бешено стали срываться с мест, и, мешая друг другу, буквально по головам, начали метаться по остаткам салона, ища выход наружу. Кто-то был убит или находился в обмороке. Кто-то орал навзрыд. Царила полная неразбериха.

Впереди меня сидящая до этого девушка с остекленевшими глазами изначально ринулась вперед по проходу в кучу малу, потом, осознав, что надо бежать назад, чуть не свернув покореженное рядом со мной кресло, ринулась в хвост самолета и исчезла в ярком свете, исходившем оттуда.

Обернувшись, я увидел, что там зияла огромная дыра, откуда и бил яркий солнечный свет. Ослепленный им, я все-таки увидел, что мы находимся на суше.

Все остальные девушки кинулись вслед за ней. Через секунды я остался один. Встав и выглянув в дыру, я увидел вспаханный песок, переходящий в обглоданные фюзеляжем камни, и стоящих вдалеке на песке девчонок, которые смотрели на меня. Они были все в оранжевых жилетах, растрепанные и похожие на дикарей-близняшек, ожидающих какого-то обещанного им чуда.

Сбросив идиотский жилет, я пошел по проходу, осматривая салон, чтобы узнать, есть ли жертвы.

Без сознания, пристегнутая к оторвавшемуся сиденью, лежала одна из бортпроводниц. Пульс был. В одном из кресел, в обмороке, находилась англичанка. В середине, тихо попискивая, плакала Маша. Я присел рядом и обнял ее, успокаивая. Она в ответ, прижавшись ко мне всем телом, разрыдалась.

Как мог, кое-как приведя в чувства оставшихся жертв катастрофы, я проводил их к выходу и помог спуститься на землю, а сам пошел к кабине пилотов.

Дверь искорежило и заклинило. Из-под нее вытекала густая черная кровь. С трудом отогнув кусок двери, я обнаружил, что кабины не существовало. Ее расплющило о скалу вместе с экипажем. Я был шокирован. Подкатилась к горлу тошнота.

Зачем-то прихватив свою сумку, я выпрыгнул на улицу и, пятясь задом, смотрел на останки нашего самолета, представляя, как это все произошло. Вероятно, летчики хотели, немного проскользив по воде, выскочить на песчаный берег, благо самолет был легкий. Но, не рассчитав скорость, которая была велика, и, проехав по песку, они вылетели в зону скалистого берега. Задев берег правым крылом, самолет развернулся на девяносто градусов и уткнулся кабиной в скалу. Левое крыло согнулось от удара об огромный валун, не дав дальше крутиться корпусу, плавно погасив его инерцию движения. А оторванный вместе с крылом, работающий правый двигатель, отрубил хвост самолету, организовав огромный выход для потерпевших и чуть не убив меня. Багажное отделение, которое находилось внизу и немного сзади, срезало и истерло о камни. Так что девушки остались только в том, что было на них одето. Но это не беда – благо мы не разбились и не произошло пожара, и все остались живы. Все-таки есть Всевышний.

Я подошел к девчатам, уселся на свою сумку, обхватил голову руками и, ничего не слыша, стал думать, глядя в песок, что скоро прибежит сюда куча народа. Как-то надо будет сообщить властям о случившемся и ожидать прибытия другого самолета или катера. Нет, самолета лучше не надо. Наверное, все-таки надо дождаться людей и договориться об отдыхе и медицинском осмотре группы после такой встряски. «И это точно будет за счет этой уродской авиакомпании», – злился я. Хорошо бы здесь оказался приличный отель.

Меня дернули за рукав. Передо мной стояла одна из ненавистных мне сук и, жестикулируя, истерично что-то орала, указывая куда-то в сторону. Глаза ее были размазаны по всему лицу. Я понял, что отойти от стресса и ждать помощи здесь мне не дадут. Нужно самому отправляться на поиски цивилизации. Оглядевшись, я обнаружил, что, оказывается, у моих ног плескалось ласковое прозрачное море, кипя на горизонте белыми бурунами. Дороги от пляжа видно не было. Только огромная скала, вероятно тектонического происхождения, вздыбилась черной голой верхушкой в небо. Практически вплотную к песку росли настоящие джунгли.

Мне не представлялось, где я обнаружу начало дороги, ведущей к населенному пункту. Но делать было нечего. Неужели они не понимали, что я пережил то же, что и все остальные, и что мне плохо. Повесив на плечо свою ношу, – все равно девки ее бросят и не будут за ней следить, чтобы не уперли, – вздохнув, я, молча и устало, поплелся куда глаза глядят, ощущая на себе взгляд тридцати двух пар не любящих меня глаз. Две дурочки-стюардессы, которым нужно было бы идти вместо меня на поиски людей, так как в какой-то степени и они тоже были виновниками случившегося, остались в толпе девиц.

Нужно было бы их взять вместо переводчиц, но да ну их к черту. Баба с возу – кобыле легче.

Судьба сохранила мне жизнь, чтобы очередной раз сыграть со мною злую шутку.

Я долго шел по песку, на котором не было ни единого следа, ища глазами начало хотя бы мало-мальски заметной, необходимой мне тропинки. Джунгли, по левую от меня руку, стояли непроходимой плотной стеной. Обогнув, преградившую путь, небольшую скалу с низвергнувшейся в океан каменной россыпью, я увидел перед собой огромный, уходящий в бесконечность, красивейший пляж. Песок, как пух, затягивал мои ноги по щиколотку. Мне пришлось разуться, чтобы не натереть ноги от засыпавшихся в ботинки крупных круглых песчинок. Догадка, что сделал это я напрасно, явилась в секунду. Песок горел, как раскаленная сковорода. Быстро перескакивая с одной ноги на другую, я вертел головой в поисках живых существ или строений. К сожалению, здесь тоже было безлюдно. Подпрыгивая как козел, я помчался к остужающей воде. Стало ясно, что идя к горизонту не имея ориентира, я могу так дойти и до Южного полюса, никого не встретив на своем пути. Поэтому было принято правильное решение – забраться на скалу, находившуюся у первого пляжа, и наметить маршрут следования к какому-нибудь самому большому строению, крышу которого, вероятно, легко будет рассмотреть с ее вершины.

Сориентировавшись по солнцу, чтобы не заблудиться, я решил штурмовать джунгли, предварительно опять одев ботинки.

Вернувшись назад, я зашел в первый попавшийся незначительный просвет среди бесчисленного множества стволов всевозможных пальм и неведомых мне деревьев. Лопоухие и мечеобразные колючие листья кактусов преграждали дорогу только в начале моего пути, затем исчезли.

Под кронами экваториальной растительности было душно, сумрачно и влажно. Переплетающиеся корни и поваленные деревья, торчащие и валяющиеся на каждом шагу, поросли склизким моховым покровом, тут же съезжающим от прикосновения, открывая коричнево-черную плоть влажного ствола дерева. Там, где попадались клочки земли, все хлюпало, и из-под подошв ботинок выступала гнилая влага. Бесчисленные насекомые копошились повсюду. Было противно думать, что сейчас какая-нибудь мерзкая тварь заберется мне под одежду или в обувь и, не дай бог, укусит.

Я застегнул рубашку на все пуговицы и опустил скатанные рукава. Где-то что-то чирикало, свиристело и порхало. Стояла невыносимая вонь. Жуть, охватившая меня с непривычки, потихонечку улетучивалась, и я стал адаптироваться к окружающей среде. Я вспомнил книгу про одного английского авантюриста, который, в поисках алмазных копей в Гайане, попал в подобную ситуацию и выжил, блуждая по джунглям более месяца. Но там ему на пути попадались и бандиты, ранившие его, и аллигаторы, чудом не сожравшие путешественника. Я же, как мне думалось, попал в несколько другую ситуацию. Здесь, все-таки, зона отдыха и всех ненавистных человеку тварей извели. Однако все равно начал внимательно смотреть по сторонам и под ноги, чтобы не столкнуться со змеей. Змеи уж точно здесь водятся. Заметил несколько ящериц, метнувшихся под корни деревьев, и огромных тараканов, ползающих по стволам. Вверху перелетали с дерева на дерево какие-то птицы. Другую живность я надеялся увидеть по дороге.

Так, представляя себя пионером-первопроходцем, следопытом и Чингачгуком, я целеустремленно двигался вперед, не ощущая ни времени, ни усталости, ни голода.

Первые признаки подножия горы встретили меня огромными пористыми каменными глыбами. Ну и это радовало. Значит я на верном пути.

В конце концов, я начал в некоторых местах карабкаться по, чуть ли не отвесным, плитам, где-то находил обходные пути вокруг них. Лес потихонечку редел. Стали попадаться плодоносные деревья. Плоды явно были съедобны. Я заметил и мелкие бананчики, гроздьями висевшие на листообразных пальмах, и какие-то колючие и мохнатые фрукты других деревьев, которые, мне кажется, я видел у нас в гастрономе у дома, и кокосы. Попадало что-то, напоминавшее не то грушу, не то огурец. Но это меня не касалось, я не собирался пробовать эти экзотические дары природы, не зная последствий дегустации. Попробуем в гостинице или, в крайнем случае, куплю на рынке, точно зная, что это есть можно. Наконец-то, тяжело дыша, я вылез из чащобы. Солнце, не столь уж яркое, ласкало небольшую лужайку, поросшую густой зеленой травкой. Оставался последний рывок – забраться на скалу, которая венчалась, как стало ясно, плоским плато.

Из низины, куда я попал, округи видно не было. Полукругом по ее краям с одной стороны росли деревья, с другой величественно возвышался черный силуэт вершины горы. Хотелось пить. Отдышавшись, я начал искать возможные пути дальнейшего подъема на вершину.

Угловатые грубые камни, ощетинившись, повсюду загораживали мне дорогу, не давали прохода. Наверное, я потратил несколько часов, чтобы где-то на четвереньках, где-то ползком или цепляясь за выступы камней, обойти это природное сооружение. Наметив несколько возможных вариантов взятия вершины, я сомневался в успехе. Чтобы туда забраться, нужно было бы быть, по крайней мере, альпинистом или, на худой конец, гимнастом. Единственная, более или менее реальная возможность – это одно место, где висели лианоподобные корни какого-то растения, живущего на краю вершины этой скалы. Но обстоятельства усугублялись тем, что под корнями зияла огромная пропасть-развал. И, в случае неудачи, можно было туда преспокойно ухнуться. «Семи смертям не бывать, а одной не миновать», – решил я и пошел по единственно возможному пути.

Потрогав ногой край пропасти, чтобы не обвалиться, я ухватился за ближайшие корни. Меня немного качнуло из стороны в сторону, от чего захватило дух, но не скинуло вниз. Собрав всю свою силу и ловкость, я полез вверх. Видно, внизу корни приросли к краю обрыва, и поэтому раскачивался я не так сильно, а переплетения корней между собой были настолько густы и крепки, что я лез по ним как по огромной рыболовецкой сети с большими ячейками. Назад тянула сумка. Я даже не сообразил, что ее надо было бы оставить внизу, но возвращаться было поздно, тем более, что все проходило удачно. Там, наверху, оказалась небольшая лощинка, в которую я пролез и, отпустив корни, облокотился руками, чтобы перевести дух.

Платформа, поросшая рваными клочками травы, была практически идеально ровная. Напрягшись из последних сил, я обхватил рукой корявое деревце, корни которого мне помогли сюда забраться, перевалился всем телом через край плоскости и замер в лежачем положении. По сторонам плыли облака.

Отползя на безопасное расстояние, я поднялся на ноги, чтобы оглядеться вокруг. Но сумерки, оказывается, настолько сгустились, что, кроме темно-зеленой массы, окружающей скалу, ничего видно не было.

Сколько же времени я потратил на свое путешествие? Целый день. Давненько я таких походов не совершал! Интересно, что сейчас обо мне думают девушки? Да, наверное, их уже нашли и сейчас они, приняв душ, ужинают в какой-нибудь фешенебельной гостинице, а я здесь, у хрена на рогах, умирающий от жажды и голода, один торчу, как лом в говне. Эти клячи, скорее всего, усмехаются надо мной, не сожалея о потери. И им по фигу, где я и что со мной. Грустно. Огоньков жилья так же не было видно, да и вряд ли их свет мог пробиться сквозь густую растительную завесу. В темноте спускаться было невозможно, да и незачем. «Пережду до утра, – подумал я, – утречком огляжусь и вперед, с песней. Здесь и ночевать будет безопаснее».

Расстелив куртку на одном из пятачков травы (хорошо, что захватил ее с собой, а не бросил внизу!), я улегся, положив под голову сумку, и тут же заснул, утомленный таким героическим переходом.

Разбудил меня разразившийся тропический ливень. С неба, как из ведра, лились потоки воды, от которых бесполезно было укрываться. Я промок до нитки сразу. Натянув на себя не менее мокрую, чем сам, куртку, я прислонился спиной к лежащему рядом валуну, обхватил руками колени и стал ожидать конца потопа. С неба лились теплые струи дождя и особых неприятных ощущений мне не доставляли. Я задремал.

Яркое жаркое утреннее солнце разбудило меня, так и сидевшего на корточках у камня. Куртка сверху уже подсохла, подсохло и плато. Сняв куртку и разложив ее для дальнейшей просушки, я потянулся и решил для начала обойти свое убежище. Оно имело достаточно значительную площадь. В одном месте я увидел незамеченное вчера в сумерках возвышение, которое походило больше на вигвам, чем на каменную глыбу, и, что самое интересное, оно было полое внутри. Видно, постоянно присутствующий здесь ветер не без участия дождя выдул из твердого камня мягкие породы, создав такое чудо природы. Если бы знать, что оно здесь существует, вряд ли бы мне пришлось целую ночь мокнуть и мучиться на улице. Но это уже не принципиально.

Сейчас огляжусь и полезу вниз. Однако мой страждущий взгляд засек недалеко от входа в пещерку блюдцеобразный идеально отполированный все той же природой камень. В нем, как в чаше, размером с полметра, блестела дождевая вода. Мне тут же захотелось пить. Сделав несколько шагов, я упал на колени и прильнул к живительной влаге. Понимая, что этого делать нельзя, я все равно досыта нахлебался безвкусной воды, уверяя себя, что никакие паразиты не успели здесь завестись, да и сопротивляться требованию организма было бесполезно. Утолив жажду, я бодро разогнулся, готовый для дальнейших действий.

Обходя по периметру плато и осматривая окрестности, я все больше и больше убеждался, что внизу в округе нет признаков жилья, а суша, куда нас занесло, не материк и даже не полуостров, а небольшой островок. От неожиданного открытия у меня подкосились ноги. Растерявшись, я присел на корточки, а затем и вовсе свалился на задницу. Меня залихорадило.