Ночной визит на остров Пахан

– Ну, если судить по нашему общему статусу, я как понимаю, мы по законам острова все здесь с косяками, – заметил Акакий.

– Правильно ты понимаешь, – веско сказал Корноухов, – я вот на пересылке время зря не терял, а ошивался около блатных и охранников. Они не подозревали, что я их хорошо понимаю несмотря на то, что глуховат на одно ухо. И при мне они вели откровенно разговор про жизнь на острове. Я слышал, когда этап привозят, каждый ссыльный проходит чистилище. Глава чистилища Апостол Пётр – его обмануть сложно. Он про каждого всё до мелочей знает. Если ты без косяков, и чтишь воровские законы, тебя на остров запустят через золотые ворота с духовым оркестром. А если ты косорылый, не миновать тебе вольерного коридора, усеянного экскрементами. Их оставляли за собой те новобранцы, которые до этого ползком преодолевали этот путепровод длиною в один километр.

– Километр, на четырёх мослах, – это не такое уж большое расстояние, – вздохнул облегчённо генерал, – можно без затруднения выдюжить.

– Можно без сомнения, – хмыкнул пёс, – если бы у решёток вольера со старта не стояли эмоциональные островитяне и в крупные ячейки не пихали в тебя пики, багры пожарные и электрические дубинки с мощными разрядами.

– Но это – же не цивилизованно, – ужаснулся генерал.

– Я тоже думаю примерно так, – согласился с генералом Корноухов, – но вы уважаемый гофмаршал, забываете, что попали в Империю Справедливости и Возмездия. Помните, как Антибиотик из Питера сказал, что на том свете, всем воздастся.

– Но мы же не на тот свет едем Корноухов? – вмешался в разговор депутат.

– Как знать? – Для некоторых этот остров будет хуже ада, – намеренно нагонял страстей, Корноухов – Но вы меня перебили и о главном сказать не дали. На финише вольера вы подползаете избитые и истерзанные к развилке, где будет стоять указатель с надписью: «Прямо пойдёшь, – смерть свою найдёшь», «Направо пойдёшь, – работу обретёшь», «Налево пойдёшь, – честь потеряешь, но бабки, ворованные Отечеству всё равно вернёшь».

– А расшифровку этим надписям ты знаешь? – с тревогой спросил генерал.

– Я всё знаю, – посмотрел на своих спутников Корноухов. – Прямо ползти, желающих не находится. Там, на выходе яма, в которой сидят два парня с особого режима из Уссурийска, в полосатой одежде. Они большие гурманы до человеческого мясца. Если ты их одолеешь, то после этого сам можешь самостоятельно решать свою судьбу на острове. Преград никаких не будет. Направо же идут в основном те, кто в непонятное попал или выполнял меркантильные интересы своих алчных шефов, – это типажи вроде моего кента Капитона, у которого грехов совсем малёхи и за душой ничего нет.

– Вот и я тогда пойду направо, – радостно потёр руки Федот.

– Ни тебя, ни генерала направо не пустят. Пётр знает, что у вас вклады немалые имеются нажитые нечестным трудом. Вот, когда вы их сдадите добровольно государственной казне, тогда вам наполовину урежут срок ссылки, и откроют заслонку на правой стороне. А не отдадите, тогда вас по пролёту электричеством загонят налево, где в яме, вас будут поджидать пять громадных горилл самцов, – гомосексуалистов активного плана, которых завезли из Конго. У них рост под два метра и весу под четверть тонны. Они вас будут любить до тех пор, пока вы все банковские коды Петру не выложите.

– Уважаемый герцог, но это сплошное зверство.

– Согласен генерал, – повёл своим влажным носом Корноухов, учуяв, что рядом кто – то ест курицу. – А как ваше ведомство измывалось, над подследственными и зеками? Слоников делали посредством противогазов, иголки под ногти вгоняли, почки отбивали. Этапы через строй пропускали. В пресс – хате, опускали порядочных людей. Волосы дыбом стояли от ваших зверств, не только у людей, но и у нас собак и даже тюремных крыс. И людям с гражданской совестью немало от вашего брата доставалось, когда вы нагло помогали нуворишам захватить предприятия. Вы же были защитниками не трудового народа, а охраняли злато ненасытных буржуев. Теперь держите ответ перед народом! Островитяне вам и про Останкинский телецентр напомнят в 1992 году, как вы бурное наводнение устроили из народной крови. Сколько трупов, там нашинковали.

– Царица небесная, – перекрестился генерал, – это не я. Такие страхи ОМОН практиковал во главе с Рушником.

– Вон в левом углу компания парчовая едет из пятнадцати человек, – кивнул Корноухов на кучку весельчаков. – Все до одного бывшие омоновцы Останкинского побоища и этот веселый круиз у них в жизни последний. Они думают, народ забыл про их зверства и им ничего не сделают на острове. Я первым их на лай подниму!

Генерал понуро склонил голову. Было видно по его лицу, что заочная экскурсия по острову его заметно озадачила:

– Я тогда в органах не работал, я маргарином в то время торговал на бирже, – оправдывался генерал.

– Всё равно за издевательство над заключёнными ответишь, – словно судья вынес генералу приговор Корноухов.

– Это не я, – отнекивался и отмахивался обеими руками, побледневший от испуга генерал. – Заключённых избивать изобрёл генерал Рушник, а я только возглавлял протокол. В мои обязанности входило, организовывать и проводить всевозможные форумы и брифинги, канцелярская работа с Интерполом, – больше ничего.

– Ты, что под Флейша хочешь проканать? – спросил Корноухов, – предупреждаю сразу, – такое фуфло ты Петру не задвинешь. Он тебе по первому заходу обломает рога, как блудливой козе. Ты же свои пятьдесят миллионов долларов, не на протоколе заработал и не на маргарине?

Генерала от таких слов затрясло:

– Ты откуда знаешь про мою сумму вкладов? – испуганно взирал он на Корноухов.

– Нашёл что спросить, да я даже знаю, где они у тебя и Федота захоронены, – лязгнул клыками пёс.

– И где – же?

– У Федота сто миллионов в банке «ЛАМБЕРГА» в Бельгии – столько же лежит в «ЮНИ – ЭСТ – УСТ» Люксембурга и десять в Монреале. А у тебя в Базеле четвертак и Лозанне четвертак. А Апостол Пётр, учеником был у Вольфа Мессинга. В несознанку вздумаете идти, он вас с приматами вначале познакомит. Если и общение с ними на вас не воздействует, то после этого вам прямая дорога к полосатым ребятам. Здесь перспектива вырисовывается неважная для вас. При первом знакомстве вы мужскую девственность потеряете, что для Федота не страшно, а полосатые ребята так ласкать вас не будут, они просто зверски убьют вас.

– Я традиционную ориентацию не терял, – обиженно сказал Федот, – я в этом плане чист, как перед богом, так и перед вами. Мамой клянусь!

И он мимоходом рассказал всей компании по секрету, как его лишили наследства, заставив смеяться только Капитона и Корноухова. Все остальные его мрачно слушали. Они были озабочены тем адом, который им вскоре предстоит познать на незнакомом острове.

– А сбережения, я все свои отдам, – посмотрел на Корноухова Федот. – Себя и жизнь я люблю больше, чем доллары. Я осознаю, что помогал многим прохиндеям торговать чужим трудом и природными ресурсами, вот за это и поплатился.

– Федот, да ты совсем исправился, – похвалил его Корноухов. – Запиши мне все банковские шифры на двести миллионов долларов? А я буду ходатайствовать о твоём досрочном освобождении. А десять миллионов мы закуркуем, на освобождение Капитона и Акакия. Согласен депутат?

– Я на всё сейчас согласен, – протянул он бумажку с шифром банков.

– Видите, Капитон и Акакий, как я для вас стараюсь. Скоро в Канаду поедете, банковский код ломать, а после Монреаля вам будет светить свобода.

– Я лучше прямо пойду, – грустно сказал генерал, – я знаю приёмы айкидо и каратэ, двоих рецидивистов смогу одолеть. Приходилось и с пятком сражаться раньше, а денежки приберегу.

– Глупый ты, хоть и генерал, – эти двое из Уссурийска рецидивисты особые. Им приёмы твои по барабану. Не успеешь руку поднять, как твоя безмозглая голова окажется в пасти у них. Эти ребята несколько лет работали в одной посещаемой народом конторе с большим куполом. С нашим верховным главнокомандующим Наумом Давило были партнёрами.

Глаза генерала забегали от испуга,:

– Тигры, что ли?

– Ну конечно, – они ненавистные.

– Фу мерзость, какая.

– Я тоже кошек не жалую, но они на службе у Иисуса состоят. Тут ничего не поделаешь, – окончательно расстроил Корноухов генерала.

– Генерал, а у тебя срок какой? – спросил Акакий.

– Десять лет.

– Ну, вот и подумай, что тебе дороже жизнь или миллионы? Чего ты жалеешь, всё равно деньги народные, не твои. Для вас и олигархов народ был живыми акциями, верни их и будешь с нами мирком поживать. Назад домой вместе поедем. У тебя пять лет останется всего, как у меня.

– Ты Акакий рассуждаешь, как коммунист, а я ведь рисковал за эти деньги многим. А риск должен оплачиваться. И просто так расставаться, со своими сбережениями торопиться не буду. Что там впереди меня ждёт одному богу известно? Вдруг объявят поголовную амнистию?

– Я не коммунист, – возразил Акакий, – у меня просто начинается цикл адаптации жития в новой местности. Вон Федот больше тебя рисковал, и бабки все свои отдаёт. Даже на нашу долю выделил червонец. Правда, я на них не особо надеюсь. Наум от своей жёсткой линии не свернёт ни в коем разе.

– Ничем твой Федот не рисковал, – ухмыльнулся генерал. – У него могучий щит был, – депутатская неприкосновенность! А на нас император охоту устроил, как на волков. Но я всё равно, пока сдаваться не собираюсь. Возможно, нас Корноухов, как лохов разводит, чтобы рейтинг себе перед истеблишментом заработать? Псина псиной, а чует, где мясом будут больше кормить.

– Тупой, ты генерал, как сибирский валенок. Напрасно маргарин променял на генеральские погоны. Торговал бы своим нефтепродуктом, не попал на наш борт. «А тебе я больше никаких советов давать не буду», – равнодушно сказал пёс. – И приподнявшись с лап, добавил:

– Вы тут без меня здраво помыслите, а я пойду по трюму прошвырнусь, послушаю одним ухом, о чём непутёвый люд базар ведёт.

– Хорошо, я согласен возвратить все денежки, – дрожал не понятно, от чего генерал. – Только с условием, что вы меня не забудете на острове. Общаком я слышал легче невзгоды переносить.

– Наконец – то снёсся, – гавкнул Корноухов. – Естественно мы все будем вместе, но нам, как истинным каторжанам нужно забыть материковые имена и дать каждому подобающую кличку. Поэтому я предлагаю по этому поводу провести тайное заседание. Например, меня с этого момента не по фамилии называть, а Герцог. Капитона предлагаю наречь поэтическим названием, – Дунай, но можно и благозвучным именем называть. Ему оно к лицу! Капитон производное от слова Капитолий, – это официальная резиденция конгресса Америки. Знать быть на острове Дунаю знаменитым конгрессменом! Акакия Контактного можно, конечно, КАКОЙ – укорочено перекрестить, но что – то запах от такой кликухи безобразный исходит. Назовём его конспиративной кличкой Связист. Генерала обозначим Маргарином, а Федота, у которого пупок больше, чем пипка, подойдёт авторитетная кличка Пупа.

Корноухов обвёл всех тайных заседателей собачьим проницательным взглядом и не найдя на их лицах противоречий, заключил:

– Я думаю, возражать никто не будет, кто против данного предложения, прошу проголосовать?

Ввысь поднялись руки генерала, Акакия и Федота.

– Прошу опустить руки и проголосовать всех, кто согласен с моим предложением?

Поднялась одна рука Капитона. Корноухов сразу же лёг на спину и, подняв четыре лапы к верху, сказал:

– Пять против трёх – подавляющее большинство, – встал он на лапы. – Предложение спикера остаётся в силе. А все вышеотмеченные в устном протоколе, должны будут на месте постоянного базирования за мой перекрест купить мне каждый по килограмму сахару. Предложение принято и обсуждению не подлежит

***

После заседания, всем было ясно, что пёс подчинил всю компанию своему влиянию. Он только что своей умной речью и лапами доказал, что может без особого труда манипулировать, не только кучкой сидельцев, но и значительно большей компанией. Они все пооткрывали рты, когда Герцог показал им свой пушистый хвост направился гулять по трюму, перепрыгивая, через ноги развалившихся «туристов». Его, кто ногой отпихивал, кто косточкой куриной угощал из старых запасов, но он вежливо отказывался, знал, что кость могла быть пропитана вирусом птичьего гриппа или другой какой заразой. Так он добрался до группы бывших омоновцев, что бесчинствовали в смутное время в Москве. Герцогу нестерпимо хотелось пощекотать эту компашку. Те травили тривиальные анекдоты про ментов и ржали, как лошади, мешая другим ссыльным благочинно отдыхать. На все сделанные им замечания Герцогом, они непонятно крутили головой и прошивали пространство грубым матом. Увидев, что на них смотрит корноухий кобель, один толстяк по кличке Архар похожий больше на гигантскую лепёшку, начал подзывать Герцога к себе, пришлёпывая при этом своими губами.

– Жучка, Жучка, иди ко мне?

Герцог и не думал отзываться на его обидные подзывы. Он в знак протеста гавкнул на Архара и посмотрел назад, выискивая Дуная со Связистом. Те хорошо обозревались с этого места и это его успокаивало.

Затем он смело подошёл к омоновцам и сел перед Архаром, внимательно смотря в его тупые бесцветные глаза. Архар погладил собаку по боку своей, как лопата рукой.

– Хорошая собачка, упитанная, – начал он заигрывать с Герцогом.

«Не упитанней тебя, сволочь мордатая», – подумал Герцог.

После чего лёг на живот так, чтобы руки Архара не могли дотянуться до него.

– Зачем собаку они туда везут, тем более инвалидку? – спросил амбал по кличке Бизон.

– Как зачем, туберкулёзников, наверное, лечить, или корейцам на мясо? – предположил Архар.

– Я в девяностых годах такого пса у телецентра пополам с одного удара сапёрной лопаткой разрубил, и гавкнуть не успела, – вспомнил с железными зубами омоновец по кличке Тур.

– Тогда мы неплохо покуражились над пикетчиками, – расплылся в приятной улыбке Бизон. – Хорошо суд не прознал, про те кровавые эпизоды, а то бы весь наш отряд засадили на этот остров, до конца жизни.

– Да, мы тогда лихо потоптали их лагерь, – смачно сказал Архар, – от нас всем досталось, невзирая на возраст. Они нас так разозлили своими флагами, что убежать никто не успел. До ВДНХ их гнали. Дура, одна пришла бастовать со своим ребёнком, я и её грохнул и её щенку революционеру кажется, хребет сломал?

– А помнишь, как мы десантника впятером отоварили, – сказал разомлевший от приятных воспоминаний Тур. – У меня до сих пор перед глазами стоит его кровавый фонтан бьющейся из горла.

– Вы заткните свои пасти судаки, – остановил их майор Зубров. – Получили по году и радуйтесь, а то услышит кто, не дай бог, конечно, – не вылезем до конца жизни на материк.

– Чего ты Зубр боишься? – сказал Архар, – немного обживёмся и всем блатным там бошки оторвём. Чистых уголовников я слышал там ничтожное количество, нашего брата в три раза больше, и буржуев миллион. Их тоже со счетов скидывать нельзя – сто процентов за нами пойдут. Как – ни будь, совладаем с урками, не забывайте мы профессионалы, у нас навыки служебные есть, а у них только блатная идеология.

– Вот там и будем на эту тему говорить, а сейчас завяньте, – приказал Зубр.

– Долго ещё нам плыть до места? – спросил Архар у Зубра, аппетитно поглядывая на стригущего одним ухом Герцога.

– Третьи сутки в пути, думаю завтра будем на острове, – ответил Зубр.

– За эти дни мы от голода уже опухли, пайки все схавали. Может, Жучку на шашлык пустим, – предложил Архар, – кивнув в сторону Герцога. – Сама к нам пришла, – всё равно бесхозная. Я ещё её на пересылке приметил, – бегала по лагерю, как неприкаянная.

Не вытерпев такой невиданной наглости, Герцог взлохматил свою щетину, посмотрел на жирного Архара и невозмутимо произнёс:

– Закрой свою поганую вафельницу? – Фляш протухший, не то я тебя посажу на кожаный клык.

Архар, услышав в свой адрес такие слова начал, зловеще смотреть по сторонам, неловко крутя головой, у которой шея совсем отсутствовала.

– Кто сказал фляш протухший? – свирепо спросил он у своих компаньонов.

– Слышать слышали, но голос явно чужой был, не из нашей компании, – недоумённо сказал Тур.

– Да не Жучка я, чмырь позорный, – поправил Архара Герцог, – а чистокровный пёс немецкой породы, хотя подданство Отеческое, так как родился я в Таганроге, в городе великого русского писателя Антона Чехова, Миши Танича и Фаи Раневской. Земляки они мои кровные, понял чечет косорылый.

Все омоновцы уставились на говорящую собачку.

Архар открыл от удивления рот, но закрыть его не смог. Скулы его от такого дива окаменели.

– Хочешь сказать барбос, что ты такой же талантливый, как и они? – заикаясь, спросил у Герцога Тур.

– С точки зрения банальной эрудиции я не буду игнорировать тенденции парадоксальных иллюзий, ввиду того что интеллект вашего индивидуума равен нулю. И дальнейший наш разговор считаю нецелесообразным.

Выдав такую мудрёную тираду, Герцог приподнялся с лап, вильнул хвостом перед Туром, затем подошёл к Архару и смачно плюнул ему в открытый рот, который он так и не мог закрыть после шока.

– На тебе шашлык крысиный! – прогавкал Герцог ему в остекленевшие глаза и, сделав длинный прыжок от компании рогатых омоновцев, последовал в свой закуток.

Прижавшись мордой к бедру Дуная, Герцог стал наблюдать за переполохом, который подняли омоновцы.

– Братва, в нашем трюме стукач едет, – кричали они, показывая на компанию Связиста, где сидел и генерал.

– Где стукач? – спросонья спрашивали, вставая со своих шинелей и бушлатов, менты – оборотни.

– Он сука облачён в собачью шкуру, – орал на весь трюм оклемавшийся Архар, – это лилипута воры, наверное, подвязали вынюхивать, о чём мы говорим?

– Вон он дятел, за генерала спрятался, – подтягивал за собой всех ссыльных Тур.

Вокруг уже сплочённой компании Связиста началось сжиматься кольцо из оборотней в погонах и другой нечистоплотной публики. Чиновники в кипиш не лезли, но с любопытством наблюдали за накалённой атмосферой в трюме.

Архар протягивал свои руки к шее пса, показывая этим, что готов придушить животину.

Герцог оскалился и злобно зарычал на него:

– Убери пакши гнида, не то отхряпаю сейчас, кочерыжка одна останется, – не задумываясь, гавкнул Герцог.

Омоновец резко отдёрнул свои руки.

Толпа, увидев говорящую собаку, опешила и немного расступилась.

– Ну, чего хавальники открыли? – рявкнул Герцог, – собак говорящих, что – ли не видели? – Рассосались быстро по своим углам. И запомните черти рогатые, я вам не стукач, а уникальный пёс, наделённый господом богом философским талантом, ясновидением и знанием многих языков. И вы здесь не братки, а самые что ни наесть лютые козлы, и для меня ваша предъява неофициальна, так как на Пахане вы будете самой унижающей кастой. Не забывайте вы находитесь на воровском корабле, а не в ментовском воронке и перетирать с вами любые темы мне не в кайф. А если ко мне прикоснётесь, сейчас гавкну Адмирала, он вас быстро в пятый трюм на разбор опустит к уважаемым людям с воровскими звёздами не только на плечах, но и на коленях.

– Надо замочить его немедленно, не то нам всем хана придёт, – выл от бешенства Тур, – этому кобелю много, что известно. Вынюхал все наши тайны.

Кольцо опять началось сжиматься вокруг компании Связиста. Они, видя, что Герцогу угрожает серьёзная опасность встали вместе с генералом, прикрыв своими телами пса.

– Шторм надвигается, – разлаялся на весь трюм Герцог, – молитесь неверные все. Я чувствую, Посейдон уже своим трезубцем помахивает, где – то на гребне волны.

Корабль после его слов пошатнуло, но не напугало агрессивно настроенных омоновцев.

Первым не выдержал Маргарин, он выпятил вперёд грудь и командным голосом, который смело можно было отождествлять со звуком иерихонской трубы, скомандовал:

– Замереть всем! – топнул он ногой. – Приказываю, оставить собачку в покое!

– А ты чего генерал ерепенишься здесь? В Хазары тебя никто не выдвигал, – пренебрежительно скривил губы бывший начальник таёжной колонии по кличке Хапчик.

– Ты для нас давно не генерал, а пачка маргарина, которую мы можем схавать вместе с этой шелудивой псиной, – брызгая слюной, раздирал глотку Архар и потянулся к горлу генерала.

Он не успел протянуть свои мясистые руки до цели, как взвыл от дикой боли. Острые зубы Герцога впились мёртвой хваткой в запястье руки Архара. От сильной боли он ужасно заорал. Его децибелы оказались сильнее генеральских и моментально вызвали шторм в пять баллов. Он начал отбиваться от собаки, но зубы овчарки, словно тиски ещё сильнее впивались в руку ненавистного Архара.

Океан не на шутку разгневался поведением четвёртого трюма. Многотонный корабль, будто галошу стало с лёгкостью покидывать из стороны в сторону.

От зубастого демарша со стороны Герцога и внезапно набежавшим недовольством океана, обезумевшую толпу, словно рассыпанный горох беспорядочно катало по всему трюму. У многих начались позывы морской болезни.

Тут открылся люк трюма. Сверху на ссыльных смотрел боцман корабля по кличке Удав, – вор в законе, знаменитый в прошлом марвихер с многолетним тюремным стажем:

– Чего вы козлота духопёрите или в бубен захотели? Гневите батюшку Тихого и нашего Адмирала, – крикнул он вниз, водя фонарём по силуэтам ссыльных.

Его луч фонаря остановился на Герцоге и Архаре.

– Эй, ты, скотобаза, ты зачем божью тварь обижаешь? – обратился Удав, к омоновцу, не отводя ярко пробивающий луч от сального лица Архара.

– Он первый на меня набросился, его надо кинуть в волны океана. Пёс бешеный и может нас всех покусать. Мы с ним все уже разобрались и приговорили пса к казни, – стонал Архар.

– Ты мозгодуй ментовский! – брызгал сверху слюной боцман, – псина хорошего человека никогда не обидит, а если кто – ни будь, из вас собачку хоть пальцем тронете, я братков к вам приглашу с пятого трюма. Они вас утихомирят в два счёта.

– Эй, приятель, я требую срочно устроить круглый стол с Адмиралом, – крикнул Герцог Удаву после того, как разжал пасть. – У меня к нему базар финансовый на миллиард зелёных имеется.

– Это кто сказал? – бегая лучом по трюму, резко спросил боцман.

– Да не слепи ты фонарём всех? Направь луч на меня, на пса Герцога? – гавкнул пёс.

– Кто это пургу мне гонит? Я сейчас спущусь и собственноручно тому фуфлыгу под корень срежу. Будет тогда рожа, как у сифаки, что живёт на деревьях и жуёт одни листья.

– Да ни кипешуй ты боцман? – отозвался Герцог, – это на самом деле я с тобой толкую породистая собачка с почётным дворянским титулом.

Боцман от такого чуда сильно пошатнулся вперёд и чуть не улетел в трюм, но вовремя опомнился и, встав на колени через проём люка, сверху начал пристально разглядывать одноухого пса.

– Будь другом, опусти лебёдку с люлькой? – попросил Герцог. – Наверху почирикаем, а то у этих козлов крылья выросли, слышишь, раскаркались? Путёвым псам отдохнуть не дают.

…Убедившись, что с ним разговаривает собака, боцман побежал за капитаном – вором в законе по кличке Адмирал.

Океан в это время угомонился, и штормовые волны сменились штилем. После чего и корабль полностью выправился. В трюме наступила мёртвая тишина

Кто – то из чиновников в темноте сказал:

– Надо же собака и разговаривает, к тому же на блатном языке.

– А чего вы удивляетесь? Сами страну довели до этого, – подал голос Дунай. – Сейчас посмотри по сторонам кругом блатные и голодные. Из моего дома тараканы и мыши разбежались, поэтому и пошёл в ГИБДД копейку сшибать.

– Правильно ты говоришь Дунай, – поддержал его Связист, – сейчас школьники с первого класса по фене ругаются, как заправские уголовники. А стихи им задают не про лукоморье, где дуб зелёный растёт с золотой цепью, а какие – то заморские, хоть и про зверей. Одно я запомнил, вот послушайте.

 
Кумач в президиуме алеет, а транспаранты зеленеют.
Не всё зверушки согласились одеть Ежовы рукавицы.
Рыси зайцы и бобры возмущались, как могли.
А бесстыжий дикобраз снял штаны всем напоказ.
Банан достал из – под полы и сыкнул на три версты.
Обмочил он и ежа, и медведя, и осла.
 

– Это видимо из произведения Ивана Семёновича Баркова, ученика Ломоносова, – предположил Маргарин. – В мою бытность он как поэт был запрещён.

– А у меня сыну четыре года, он, когда жрать сильно захочет, берёт скалку и бьёт ей жену или меня по ногам. После трапезы никогда не благодарит нас, а обзывает скобарями и посылает к забору, где изображена вся ненормативная лексика, – сказал Бизон, бывший столичный омоновец.

– Это у вас наследственное хамство, – заметил Герцог, – таких как ты нужно серно – ртутной мазью, как лобковых вшей выводить. Или гнать вам в вену токсоплазмоз. А скоро наступят такие времена, когда акушерам в родильных домах будут выдавать кувалды, и как только будут вылезать из женской утробы особи аналогичной породы, как ты, – акушеры при помощи кувалды будут хурдачить ликвидацию нежелательного для Отечества плода.

– Твоё счастье, что люлька опускается, а то бы я тебе показал кувалду, – взревел Бизон.

– Помечтай теперь немного, душегуб Отечества, – запрыгнув в люльку, злорадно тявкнул Карнаухов и помахал на прощание своим хвостом.

Напоследок, когда люлька оторвалась от нулевой отметки, пёс приподнял лапу и обильно помочился на омоновцев.

– Порода фашистская, сволочь, закуска корейская, – летело псу вдогонку.

– Нет, лучше красоты, чем пописать на ментов с высоты, – ощерившись, продекламировал в рифму Герцог.

***

Когда лапы Герцога вступили на рифленую палубу корабля, перед его взором открылась безграничная гладь океана. Корабль сопровождал эскорт альбатросов. Они красиво планировали в полёте, хватая на лету аппетитные куски пайков, которые им кидали пассажиры пятого трюма. Авторитетным уголовникам разрешено было свободное перемещение по кораблю.

Корноухова боцман проводил в каюту – люкс Адмирала.

Адмирал грузный и смуглый мужчина пятидесяти лет, в прошлом дипломированный навигатор гражданского морского флота, а позже вор в законе, сидел в кресле и курил сигару:

– Good morning captain! – поприветствовал на английском языке капитана Герцог.

– Утро доброе, – ответил на приветствие Адмирал.

– Так ты и есть тот пёс Корноухов, который феню в идеале знает.

– Я с некоторых пор уже не Корноухов, а Герцог, – известил пёс Адмирала, – и знаю я не только феню. Мне так же известно, кто утаивает большие сбережения от государства, и в каких иностранных банках хранят свои вклады. Двоих я уже уфалолавал на двести пятьдесят миллионов долларов. Они готовы добровольно вернуть доллары в казну государства.

– Нужную ты финансовую работу провёл для нашей казны, – обрадовано сказал капитан – Твой неоценимый труд достойно отметит не только наш Иисус, но и Наум Давило. Возможно, даже орден на шею повесит?

Адмирал по громкой связи сообщил на камбуз, чтобы ему в каюту принесли кастрюлю черепашьего супу и отварного омара.

Герцог со смаком съел деликатесное яство, запив его соевым молоком:

– Похавал я основательно, – довольно облизнувшись, сказал Герцог, – теперь и покалякать можно о делах наших прибыльных, но у меня Адмирал несколько условий есть. Иначе у нас с тобой никакого консенсуса не будет дружище. Сам понимаешь, у меня свои принципы тоже есть!

– Выкладывай свои условия? – улыбаясь, произнёс Адмирал.

– Первое, – в трюме едут пятнадцать человек омоновцев, палачи Останкинского погрома, их надо отдать на правило в пятый трюм, а потом на острове загнать на самую адскую работу. У них у всех по году сроку за плечами, а сослали их за оказание помощи олигарху Чингизу в захвате Нефтеперерабатывающего завода. Сам Чингиз едет в первом трюме с червонцем и полной конфискацией имущества. Этот Чингиз редкостный скупердяй! Совсем не желает делиться своими миллиардами с Наумом.

– Это не беда, у нас против таких стоиков есть самые крайние меры, после которых они не только с миллиардами добровольно распростятся, но и последние пуговицы на рубашке отдадут. Двое последних президента тоже брыкались по началу, но пару дней по работали на вулкане, так со слезами обратились к Иисусу. Все миллиарды свои отдали, только за облегчённую работу. Митя Рычалов сейчас туалеты уличные моет и чистит, а Володька санитаром в диспансере СИФИЛИСА пашет. Оба работают с усердием и, наверное, им Иисус за такое рвение в честь нашей автономной конституции грамоты вручит.

Капитан положил недокуренную сигару в пепельницу и схватился за грудь. Затем встал и направился к иллюминатору, но, не дойдя до него, задумчиво обернулся, будто вспоминая, где лежит нужная вещь. Его смуглое лицо сделалось внезапно как снег. Он постучал руками по карманам капитанской рубашки и, достав из кармана таблетку валидола, положил её себе под язык. После чего открыл иллюминатор и, высунув голову, начал глубоко вдыхать ртом океанский целительный воздух.

– Мотор барахлит? – спросил Герцог голосом, в котором чувствовалось откровенное сожаление.

– Есть немного, – отошёл от иллюминатора Адмирал.

– Больше смеяться надо и на кишку дозатор ставь, тогда выздоровеешь. Нечего черепашьим супом обжираться.

– Ну, допустим аппетит я смогу умерить, а смеху где в открытом океане взять? Одни акулы плавают, да кашалоты в трюмах сидят.

– Я тебе преподам сегодня урок смеха, только ты прими моё условие и поддержи меня с омоновцами. Всех не надо, а четырёх с рогатыми фамилиями всех на верх.

– Почему омоновцам так мало накрутили? – удивлённо спросил капитан.

– О тяжких грехах ОМОНА суду было не ведомо, вот и дали им по мизеру.

– Это не условие, – сказал капитан, – это наш долг поступить с ними, так, как ты этого желаешь. Но понимаешь, закавыка есть серьёзная, помимо наших законов есть ещё государственные законы, которые мы чтим и соблюдаем. Вот если бы ты на пересылке заострил этот вопрос, то там можно было из них форшмак сделать. А корабль мой приписан, к острову Пахан, а это значит, что законы на этом борту такие же, как и на острове. Но на корабле в океане я бог и царь и у меня есть прерогатива в нестандартных случаях принимать своё решение. Лично мы не имеем права приводить смертный приговор в исполнение, – мораторий, сам понимаешь, приняли. А вот до суицида довести соловья с чёрным оперением это нам под силу. Тут ты можешь больше не расстраиваться. Все, кто принёс народу горе и слёзы от возмездия ни один не уйдёт. «Что там у тебя дальше?» – спросил Адмирал.

– Не дальше, – воспротивился Герцог, – давай вначале первый вопрос до конца обсосём? – Архар, Бизон, Зубр и Тур хотели отведать моего благородного мяса. Тур отвратительный зверюга, – лопатой в Останкино замочил моего соплеменника. Я должен сполна получить с них за оскорбление и гастрономический наезд на меня. Сам должен понять при крупном базаре мне могут припомнить ничегонеделание. А свой авторитет я не собираюсь терять. Так что покусать мне их разрешается. Для меня ваш мораторий не указ. Для меня он силы не имеет, так как я принадлежу не к людским особям, а к миру фауны. Но дело сейчас не в этом, эти отморозки омоновцы замышляют сотворить, своим рогатым стадом переворот на ПАХАНЕ и затем привольно китовать по острову. Думать о таких крамольных делах, не доехав до конечного пункта, считаю высшей наглостью. Я согласен с тобой Адмирал, давай мочить их не будем сегодня, – предложил Герцог. – Только отпусти команду Удаву, чтобы он их нагишом подвесил на траверсе лебёдки. Я им потом без кипиша яйца отгрызу, чтобы голосок у них нежнее был, а потом на той же траверсе окунём их в океан, чтобы они палубу не измарали ни кровью, ни внутренним тавотом. Прополощем их в водах Тихого океана, и всё будет very good. А за их яйца не тужи? Наукой доказано, что кастрированные работают, как волы и ведут себя покорнее любого евнуха. А ещё моя карательная акция будет неплохим уроком для всех мятежных мечтателей крепкого самодержавия на острове.