Мой ломтик счастья

Глава 4. Помывка

После посещения заводика и знакомства Дымка с мамой, мы вернулись в наш уютный дом. Я решил навести псу чистоту и блеск, как и подобает собаке с хорошими воспитанными манерами. Отчистить! Отмыть! Убрать противный запах! Придать свежесть!

Во дворе дома папа соорудил самодельный душ. Поставил на столбах на высоте бочку, врезал внизу бочки кран. Набирай воду из шланга в бочку, вода под солнцем нагревается, открывай кран и льется теплая, а порой, и просто горячая вода.

Я завел Дымка под душ, повернул кран, полилась неторопливыми струйками теплая вода. Пес отфыркивался, крутил головой, но видно было, как нравится ему эта водная процедура. Я несколько раз намыливал кожу собаки и кое – где сохранившуюся шерсть хозяйственным мылом, смывал водой. В самом конце я помыл Дымка ароматным шампунем. Пес не рыпался. Не вырывался. Мытье явно было ему по нраву. Он легко улыбался, а его хвост чем – то напоминал короткий поливочный шланг – так он умудрялся им разбрызгивать воду.

Вот я закончил мыть собаку, насухо вытер ее двумя полотенцами. Теперь предстояла самая сложная и кропотливая работа – расчесать всю свалявшуюся шерсть, распутать каждый плотный колтун. Я взял в руку большую расческу, которой папа чесал овец, и начал старательно наводить порядок на теле пса. Как ему нравилась эта процедура, ведь он чувствовал как легко начинает дышать тело, поэтому только повизгивал, и извивался от удовольствия.

Мне казалось, что со временем из меня выйдет неплохой парикмахер, так уверенно я держал расческу и осторожно, не причиняя боли псу, распутывал шерсть.

И все время, пока я придавал достойный вид Дымку, я не переставал с ним разговаривать. А он внимательно слушал, не перебивая своим рычаньем, и только напрягал спину, чтобы я хорошенько расчесал его. Я старался объяснить, как я вижу нашу дружбу. Но сначала затронул вопрос, как я понимаю, не очень приятный псу.

– Вот смотри, у меня есть семья, есть мама и папа, которые очень любят меня и всегда обо мне заботятся. А у тебя семьи нет, нет дома, не помнишь ты ни мамы своей, ни папы. Бездомный и можно сказать – безродный. В общем, сирота конченная, круглая. Не познал ты ни любви, ни ласки, ни заботы.

Дымок мотнул головой, было такое ощущение, что мои слова причиняют ему страдания. Затем собака подняла глаза, казалось, в них блеснули едва заметные слезинки. Ее взгляд говорил мне, что наконец – то в лице этого мальчугана, так заботливо работающего над созданием ее престижного внешнего вида, она нашла человека, который понимает, как непросто ей жилось на белом свете и который жалеет ее.

Подбодренный участливым взглядом дворняги, я продолжил:

– А вот друзей у меня нет. Настоящих. Мои сверстники любят подшутить надо мной, обидную кличку на всех перекрестках деревни кричат. Ты же еще не слышал?

Дымок покачала головой, давая понять, что не слышал; затем задумчиво уставился в землю, пытаясь понять, как это неприятно, когда у тебя есть такое прозвище.

– Поэтому я считаю своими настоящими друзьями только маму и папу, но они взрослые и не всегда меня понимают, да и времени на меня у них почти нет – работа, большое хозяйство дома, вот и трудятся с раннего утра до самого позднего вечера. Я стараюсь им не мешать, лишний раз не попадать на глаза.

Пес вскинул торчком уши, выгнутые широкие брови выразили удивление: так много работают родители? И не устают?

– Конечно, мой милый пес, в нашей семье выпадают свободные часы, когда мы все втроем садимся за столом, кипит самовар, ароматно пахнет испеченными мамой булочками, и разговариваем, рассказываем смешные истории, забавляемся играми в лото, порой – картами. Самое приятное для меня – когда мама садится поудобней на диване, открывает книгу со сказками и читает мне, а я мысленно переношусь в тот сказочный мир, воображаю себя героем, который спасает заколдованную принцессу. И удивительное, всегда в моих представлениях рядом со мной находилась верная собака, поэтому, видимо, не случайно ты появился у меня, Дымок!

Дымок уставил на меня неподвижный взгляд, такой пристальный, словно что – то хотел сказать.

– Что ты хочешь мне сказать? – поинтересовался я.

Дымок все не сводил взгляда, все смотрел и смотрел.

– Думаешь, не случайно мы встретились? Думаешь, сначала я придумал тебя, а потом Бог исполнил мою просьбу!

Дымок все не сводил с меня напряженных глаз – чихнул раз за разом от волнения.

– Значит, ты согласен со мной? Что не случайно появился в моей судьбе? Как это здорово, когда мы вместе одинаково думаем!

В порыве детских чувств радости я крепко схватил морду пса обоими руками и расцеловал в чистые и свежие щеки.

Я оглядел пса со всех сторон. После водных процедур и расчесывания он выглядел на славу. Шерсть стал чистой и волнистой, такая шелковистая. Провел рукой по ней – ощутил приятную свежесть в ладони, словно я опустил руки в речку; шерсть мягко поддавалась движению пальцев, а затем выпрямлялась веером, когда рука продолжала движение вперед.

Выпирали из – под кожи ребра, пока Дымок был еще костляв, но я решил, что буду кормить его до отвала, скоро бока округлятся, и худоба исчезнет.

Вот только желтые зубы собаки мне не удалось хорошо почистить собственной щеткой —пес постоянно чихал, мотал головой.

И все ж Дымок выглядел теперь нормально, словно действительно побывал в собачьей парикмахерской и над его обликом трудились самые искусные мастера. Он это понимал, весело скалил свои кривые зубы, несколько раз потряс худосочное тело, будто демонстрируя мне свою ухоженность. Даже маленький хвост как – то приободрился, встал торчком и не спеша, так с ленцой, качался из стороны в сторону. Глаза собаки смотрели с прищуром из – за солнце, а потому взгляд его казался и озорным, и плутоватым.

Можно было запускать Дымка и на смотрины, и на конкурсы, и в дом. Запах бездомной собаки, такой вонючий и противный, исчез. Теперь Дымок в прямом смысле благоухал ароматами мыла, шампуни, зубной пасты. До чего же мне было приятно видеть результат моих стараний, да и Дымку надо выразить благодарность: вел себя достойно, не вырывался из рук, не лаял, не извивался, словно в лихорадке. Лишь иногда, когда моя расческа грубо впивалась в его шерсть, задевая кожу, он глухо ворчал. Так ворчать дедушки, когда внуки слишком расшалятся.

Во двор вошел папа.

– Папа, папа, посмотри на Дымка. Как он выглядит?

– Просто как новенький! – папа широко улыбнулся мне и Дымку. – Глаз не оторвешь. Прямо красавец.

Дымок понял, что папа оценил его внешний вид как образцовый, значительный, и улыбнулся в ответ. А затем вразвалочку подошел к нему, ткнулся носом в ноги и прилег.

– Как пахнет от него ароматно, словно он купался в ванной с хорошим одеколоном, – отметил папа, почесывая собаку за одно ухо. Дымок поднял морду, посмотрел с благодарностью ему в глаза.

– Папа… – я набрался храбрости и повел разговор. – Я здесь говорил с Дымком…

– Как? Что это значит – говорил с собакой… – рука папы замерла на спине пса.

– Да, я считаю, что Дымок все хорошо, по человечески понимает, он с таким интересом слушал мой рассказ о нашей семье… Вот такой случай произошел, может быть, ты подробней поведаешь мне и Дымке, о маме, о себе, о том, как вы нашли друг друга.

Папа молчал, задумчиво машинально продолжил гладить собаку. Я чувствовал, что он в нерешительности.

– Папа, пожалуйста, расскажи, – просил я, – мне уже восемь лет, у меня теперь есть друг, мы должны знать все о нашей семье.

Меня неожиданно поддержал Дымок: он посмотрел на папу и несколько раз толкнул носом его ноги: давай, не бойся, действуй, мы поймем.

Папа протяжно вздохнул, нагнулся к собаке и сказал, сказал именно ей, а не мне:

– А ты действительно умный и любознательный пес, с тобой приятно общаться, но ухо надо держать востро!

Затем он перевел взгляд на меня.

– Так и быть, расскажу. Только давайте перейдем в тень, вон туда, где яблонька и стол со скамейкой.

Я и папа сели на скамейку, Дымок положил голову ему на колени.

– Вот и хорошо. Теперь мы удобно расположились, слушайте меня внимательно.

Глава 5. Рассказ папы

– Мама твоя, сынок… – начал папа. Дымок от внимания навострил уши. – Мама твоя была легкая и озорная. Очень любила веселиться, петь песни и танцевать. Хоть кого рассмешит, вызовет улыбку и увлечет потанцевать. А голос у нее был просто бархатистый, когда она запевала, кажется, даже ветер смолкал, чтобы услышать песню твоей мама.

Волосы у нее были черные с синим отливом, луч солнца упадет и заискрятся распушенные по плечам волосы, будто радуга высветилась.

– А у меня волосы светлые, не такие как у мамы, – сказал я.

– Подожди, подрастешь… – успокоил папа.

– Уж очень любила твоя мама природу, пропадала маленькой в лесу, на огородике выращивала …все подряд. Ее мама, твоя бабушка Маша, не могла нарадоваться на дочь, помощницей росла. Она даже одну яблоньку, которую посадила твоя мама, назвала ее именем, яблонька Зина, мы как раз сейчас под ней сидим.

Дымок от нетерпения начал перебирать лапами, я положил руку ему на голову, давая понять, что надо вести себя тихо и не отвлекать папу от рассказа.

– Еще мама твоя, будучи маленькой, очень любила бегать, соревноваться хоть с кем. Никто из сверстников не мог ее обогнать. Как сорвется вперед со старта – поминай как звали, она уже на финише.

– Папа, папа, а ты вспомни, я тоже люблю бегать! Всех школьников обгоняю на уроках физкультуры, мне учитель всегда пятерки ставит. Вот мои одноклассники дразнят меня обидной кличкой, а я им отвечаю, что они просто слабаки и лентяи, и обзывают меня потому, что завидуют моей силе. Думаю, что они ведут себя как жалкие еще не оперившиеся птенцы.

– Как ты сказал? Неоперившиеся птенцы! Ну ты даешь, Володя, – изумленно произнес папа и невольно рассмеялся. Дымок приподнял морду от неожиданности, улыбнулся папе, говоря: «Мой хозяин знает дело, верно говорит».

Папа кивнул головой псу в знак согласия. И на минуту умолк.

– И что дальше? – я напомнил ему, что надо продолжить рассказ.

– А как она готовить. У нее все спорилось в руках, хотя до стола еле дотягивалась. Это бабушка твоя, сын, приучила ее вкусную еду стряпать. С куском мяса мама твоя обращалась как настоящий мясник на рынке, все особенности знала мяса и беглым взглядом могла отличить бедро от шейки, заднюю часть от передней. Так готовила жаркое, что гости тарелки досуха выедали. Еще она научилась консервировать любые овощи, откроешь банку, например, с огурцами, такой аромат, как будто только с грядки сорваны.

– Ой, правда! Такие вкусные… – вставил слово я. Дымок выжидающе посмотрел на меня, словно спрашивал: «А мне дашь попробовать». Угадав его желания, я легко потрепал Дымка под шеей, кивая головой в знак того, чтобы он не беспокоился – до пуза будет кушать. Хотя потом подумал: «А вообще – то собаки едят огурцы и помидоры?»

– Твоя мама в детстве любила всякие истории о древности и сказки. Она не засыпала, пока твоя бабушка не прочитает ей интересный рассказ. Просто обожала слушать сказки. Особенно приключения, чтобы переживать вместе с героями. – Папа кивнул мне головой, точно говоря, что и сам он увлекался такими историями. Дымок лениво потянул морду, жмурясь, как мне было понятно, от удовольствия, что он сейчас посвящен в самые трогательные семейные традиции.

– Еще очень любопытное для тебя. Твоя мама с раннего детства увлеклась астрономией. Выучила все небесные планеты, звезды, созвездия. Знала их расположение на ночном небе и мгновенно могла распознать. Она знала так много историй о звездах и небе, что могла рассказывать хоть всю ночь. Вокруг нее постоянно толпились подростки и галдели как вороны, прося ту или историю поведать. А уж рассказчик она отменный. Заслушаешься. —Папа здесь зажмурил глаза, как бы слушая маму, качнулся несколько раз из стороны в сторону, выражая тем самым согласие с собой. Я представил себе звездное ночное небо, такое яркое и такое далеко. Скосил глаза на пса. Тот дремал, уставший после отмывания и убаюканный равномерным голосом папы. Но ушки были навострены, и во сне он продолжал с удовольствием слушать.

– Она такая чистюля. Увидит пылинку, здесь же за тряпку, до блеска начищает. В доме всегда уют и свежесть, ты же знаешь, как рано встает мама, чтобы навести порядок, приготовить нам завтрак. Не отпустить тебя в школу, пока не убедится, что рубашку проглажена, свитер и брюки без пятен и не помяты. А прежде чем лечь спать, она обязательно промоет все комнаты, подметет пол, аккуратно расставить сковородки, кастрюли. Сама одета всегда как с иголочки, вся ее одежда подобрана со вкусом, подогнана под стройную фигуру. Везде у нее порядок, каждая вещь на своем месте. Иногда мне кажется, что мы с тобой живем в каком – то сказочном домике, настолько приятно и легко в нем дышится, словом, мама твоя – ну просто золотце. – Папа растянул неторопливо последние слова, словно наслаждаясь высказанным. Я уже видел маму в красивом цветном летнем платье, легко и весело возвращающейся с работы. Дымок, видимо, почувствовал мое возбуждение, пошевелился и его хвост оказался на моих ногах. Он словно подпитывался моим радостным состоянием и успокаивал меня:» Мальчик, я с тобой, вот тебе мой хвост в знак дружбы».

– Мы никогда не ссоримся с мамой, – чуть с хрипотцой продолжил папа, – характер у нее мягкий, покладистый. Она не умеет кричат, визжать, как делают другие женщины. У нее нет истерик, с ее уст никогда не сорвется неугодно бранное слово. Увидит, что я нервничаю или не в духе, улыбнется так широко и произнесет спокойно: «Мир выжил, потому что улыбался и не огорчался». Ну как после этого не поцеловать твою маму и не объясниться в который раз ей в любви. – Кажется, голос папы зазвенел, как колокольчик, который на шее нашей коровы Маши, такой маленький, мелодичный. Дымок поднял заспанную морду с колен папы и разинул пасть, улыбаясь и выражая тем самым свое согласие с ним. Папа потрепал пса за шею, Дымок ну просто залился удовольствием от такой неслыханной ласки: зажмурил глаза, повел круглым носом, несколько раз ударил по моим ногам хвостом, как бы говорил: «Вот малыш, бери пример с отца, уж как такие ласки мне приятны!»

– И потом, мама очень любит тебя. Они так мечтала о ребенке. И когда ее спрашивал, мальчика или девочку хочется ей, она отвечала, что счастье не зависит от пола, а только от сердца, которое у тебя внутри. Когда родился ты, я думал, что ты попал в рай, мама окружила тебя такой заботой и любовью, что твое маленькое сердца питалось это материнской силой. И рос ты умненьким, смышленным мальчиком, веселым и радостным. Это тебе передалось от мамы, а ты потом передашь своим детям – так и будет хранится традиция нашей семьи: счастье, радость и любовь. А теперь еще и прибавление в нашем семействе, – папа погладил Дымка по голове, – стало больше на одну радость и одну любовь. Не правда ли, милый пес? Этот милый пес неожиданно поднялся, положил передние лапы на грудь папы и начал так быстро – быстро водить своим розовым языком по его лицу. И как после этого не утверждать, что пес – то действительно ну просто умница!

– На этом хватит на сегодня, мне надо управляться по хозяйству, – поднялся со скамейки папа, – мама скоро придет, подумает, что мы с тобой лентяи.

Под впечатлением услышанного, и чтобы не позабыть эту историю, я решил записать ее, оставить память об этом прекрасном дне. Вряд ли папа снова повторит этот рассказ?

– Дымок, за мной, – приказал я псу, – пошли в дом. – Собака вильнула хвостом, подтверждая, что все поняла и пошла следом за мной.

Пройдя в свою комнату, я изложил на бумаге все, что рассказал мне папа, стараясь не пропустить ни одного слова. Потратил я на это часа два, но зато здорово получилось, слово в слово. Как будто это и сам рассказывал.

– Так, Дымок, к ноге, ложись рядом, – я поманил пса пальцем к себе, он послушно приблизился, уткнулся носом в мои ноги и прилег. – Слушай, я буду читать, но не перебивай меня!

И я стал читать Дымку свои записи. Сначала неуверенно, запинаясь, комкая слова, а потом, раз за разом, мое чтение становилось все более ясным и четким. Сколько раз я перечитывал, уже и не вспомнить. Я выучил текст наизусть, буквально назубок. Дымок все это время терпеливо лежал у ног, не шевелясь и не ворча, как я и просил его – вот уж пес так пес, просто загляденье. Уши торчали, иногда как антенны, двигаясь из стороны в сторону, чтобы лучше слышать.

А я хотел очень порадовать маму: как только она придет с работы, я крепко – крепко ее обниму и наизусть расскажу эту прекрасную историю.

Глава 6. Смерть мамы

Только одного мне не рассказал папа: у мамы было больное сердце. Когда она решила родить ребенка, врачи предупреждали, что у нее слабое сердце, и оно может не выдержать. Однако мама не испугалась. Вот такая она была смелая – и я появился на свет… Но сердце ее стало болеть сильнее. Я замечал, что мама неожиданно бледнела, начинала тяжело и прерывисто дышать, но всякий раз успокаивала меня, что просто она перетрудилась и у нее закружилась голова. Я этому верил и не задумывался, а почему мама иногда плачет потихоньку…

Мы с Дымком были в доме, когда вдруг около дома раздались тревожные голоса, забегали люди, папа быстро выскочил на улицу и вместе с двумя женщинами побежал в сторону заводика.

Беспокойно стало у меня на сердце, словно обручем сжало его. Что – то с мамой? Дымок неожиданно вскинул голову и потихоньку заскулил. В доме повисла тревога.

– Дымок, за мной, побежали за папой, – закричал я. – надо быстрей на завод, что – то случилось с мамой.

Мы выскочили из дома, быстро скатились по ступенькам, и по пыльной, изнывающей от духоты улицы, помчались туда, где работала мама.

Когда я и Дымок, проскочив ворота завода, очутились около конторы, было уже поздно… Моей мамы не стало, она умерла прямо в конторе от внезапно сильного приступа сердечной боли.

Папа еще успел, он увидел маму в самые последние секунды жизни, она прижала его руку с груди, тихо – тихо молвила: «Береги сына…». И красивые ярко – голубые глаза мамы закрылись навсегда.

Вот так в один день я приобрел настоящего друга, услышал прекрасную историю и потерял маму…

Рассказ папы, мною записанный, навсегда остался со мной и во мне… Много – много раз потом я пересказывал его на наизусть Дымку, моим новым друзьям, и самой красивой девочке, которую я встретил благодаря Дымку: она очень – очень была похоже на мою маму.

О, если бы я знал, о чем думал в эти скорбные дни для меня мой милый пес, я бы, превозмогая свою боль и горечь потери самого родного человека, расцеловал бы Дымка во все щеки! А о чем размышлял пес, я узнал спустя некоторое время…

Глава 7. Победа дымка

Так мы и остались втроем: я, папа и Дымок. Как – то чувствовал себя сиротливо наш милый дом, в котором раньше всегда царила чистота, пахло вкусно мамиными оладушками и наваристым борщом.

Через несколько дней после похорон мамы я вышел вечером во двор. Небо было ясное, множество звезд, которые Творец зажег во Вселенной, чтобы люди не чувствовали себя одиноко, освещали мое грустное сердце. Ветер стих, тишина закутала вечер в свое бархатное одеяло. Я поднял голову вверх, звезды несли мне свет сквозь тайны веков и мироздания.

– Мама, – произнес я, будто она рядом, вот здесь, около моей правой руки стоит, – я знаю о тебе прекрасные истории. Мне о них рассказал папа. Он как будто знал, что ты покинешь нас и был необычайно рад, что сумел объяснить мне, какая ты была удивительная и очаровательная, как ты любила меня. Он очень по тебе тоскует, и я тоже тоскую. Мы всю жизнь будем помнить тебя – я обещаю.

Я договорил, просто постоял немного. Мне казалось, что звезды и планеты услышали меня, и расскажут где – то там, на небесах, как маму любим я и папа, да и, конечно, пес Дымок!

Я иногда просыпался среди ночи и казалось мне, что горит на кухне свет, его маленькая полоска пробивается через полуоткрытую дверь, и звучит там мягко и певуче голос мамы, моей самой лучшей мамы на свете. А потом я уходил в сон, и утром я делился этой новостью с Дымком. Пес внимательно слушал мой сбивчивый рассказ, смотрел ласково мне в глаза, словно хотел подбодрить, утешить.

Спал Дымок на специальном коврике, который папа постелил у входа в дом, вытянув передние лапы и положив на них голову с торчащими ушами. Но каждую ночь он тихо подкрадывался к моей кровати, и лежал там до утра, не тревожа мой сон. А как только появлялся первый луч солнца, Дымок поднимал свой нос, и также тихо отползал обратно к двери. Я делал вид, что не замечал его хитрости, не тревожил пса, не лишал его радости.

– Папа, я думаю, что Дымок не любить оставаться один, – сказал я. – Тоскует он. Давай перенесем коврик к моей кровати. Но папа был неумолим, наотрез отказался это делать.

– Собака должна знать свое место, – ответил он, – она обязана охранять дом, а не быть куклой в твоих руках.

Я стал приучать Дымка кормить кур, гусей. Давал ему в зубы ведерко с пшеном, надо было видеть, как важно шагал пес по ступенькам, он чувствовал бремя ответственности и спускался осторожно, чтобы ни одно зерно не выпало.

При виде такого чудовища, так они представляли себе пса, куры и гуси притихали, свои разбойничьи повадки забывали. Стояли неподвижно и смотрели чуть поодаль, как Дымок выпускал из своих крепких кривых зубов ведерко, раскатывал его по земле, рыча и нагоняя страх на живность. Лишь когда зерно веером было рассыпано по двору, довольный своей работой, Дымок поднимал голову в мою сторону, ждал команду. Стоя на крыльце, я с тихим смехом наблюдал эту картину, а затем кивал головой и кричал: «Молодец Дымок! Ко мне, к ноге!». Пес во весь опор, радостный и счастливый мчался к хозяину, и тогда куриное сообщество и гусиное братство, издав торжествующие крики, набрасывались на еду.

Скоро стало ясно, что Дымок не любит одиночества. Это даже мягко я сказал – просто не переносит, ненавидит.

Случай тому представился сам по себе. Нам надо было с папой уехать на весь день к его сестре в другую деревню. Дымка, естественно, взять с собой не могли, оставили его дома под замком. Я заботливо поставил перед ним большую миску с водой и кастрюлю с пищей.

И что мы увидели, когда вечером переступил порог дома? Нашему огорчению не было предела: вода разлита по всему полу, кастрюля опрокинута, подушки с дивана и кровати разбросаны по всем комнатам, два горшка с мамиными цветами разбиты, а туалетная бумага длинной – предлинной белой лентой пересекала комнату по диагонали, как понтонный мост реку.

Хотели было ругать пса, накричать на него, но такая щедрая улыбка во всю морду, такое ласковое повизгивание, такая бьющая фонтаном из него радость, что мы вернулись и он снова с семьей… и вместо наказания мы с папой весело рассмеялись. А пес уже без опасения подбежал к нам, плюхнулся на спину, открыл свое потертое местами и пожелтевшее брюхо, предлагая погладить это чувствительное его место. Что мы с папой с удовольствием и сделали.

В деревне в каждом доме держали собак. Собаки уже по много лет жили, узнавали друг друга по голосам, привыкли, пообтерлись, драк между собой не затевали. Нередко их спускали с цепей, и они носились по улицам, поднимая клубы пыли, чихая от него и отплевываясь. Но как поведут они себя, когда среди них появится чужак, посторонняя собака? А ведь некоторые были очень внушительные по размерам и весу, с толстой шеей и густой шерстью. Враз могут подмят нашу дворнягу, да еще и покусать!

Вот почему пока я не отпускал Дымка со двора, всегда держал калитку закрытой. А когда покидал дом, то закрывал его в доме. После того случая, когда он учинил настоящий погром, я попробовал его привязать. Но не в доме, а во дворе. Папа к тому времени купил ошейник и железную цепь. И мы думали, что теперь не будем неудобств с Дымком – привязал к металлической стойке и никуда он не денется.

Однако Дымок оказался хитрее, чем мы с папой могли предполагать. Расчет Дымок делал на собачью природу. Если одна собака где – то завоет, то в знак поддержки, откликнуться обязательно все другие собаки, которые услышат вой.

И вот привязанный Дымок начинал выть. Сначала тихо, прислушиваясь к реакции других собак, а потом все увереннее и громче. Он выл и выл, скулил и скулил, и все собаки деревни подхватывали его завывание, одна за другой, словно передавая друг другу эстафету. Поднималась настоящая какафония. Вся деревня выла, стонала, рычала. А наш хитрюга Дымок замолкал, словно говоря, а я здесь не при чем. А звуки такого собачьего воя ни один взрослый не выдержит… Посыпались папе жалобы, потом угрозы, или заставь собаку замолкнуть, или забросают ее палками и кольями. Что даже хотели вызвать милиционера и наказать папу за то, что его собака нарушает общественный порядок.

Одним словом, Дымок одержал вверх над нами с папой – мы поняли, что его нельзя оставлять одного.

– Дымок не хочет оставаться один, – сказал я папе. – Вот в этом загвоздка. Если мы его любим, считаем членом семьи и не хотим потерять, придется ходить вместе с ним. – Так я подытожил наш разговор. Папа уже не мог сопротивляться, ему порядком надоело объясняться.

И только я понимал хорошо, что терзает Дымка. Одиночество. У него разрывалось сердце от одиночества. А уж я – то испытал на себе, что такое оставаться одному.