Приключения Пиноккио – 2, или Тайна золотых монет

Глава третья. Скованные одной цепью

Щелчок пальцев в перчатках прозвучал глухо. Человек с проседью в бороде требовал внимания.

– Теперь говорить буду я! – Сопровождаемый двумя экстремистами с автоматами, главарь подошел к заложникам поближе и стал перед ними, глядя на сидевших у его ног людей сверху вниз.

– Хорошо! – продолжал он, по своему обыкновению выставив вперед бороду. – Надеюсь, всем здесь ясно, что мы настроены решительно. И никто из вас больше не сомневается в серьезности наших намерений. У нас нет пути назад, мы должны довести начатое дело до конца. Но мы воины, а настоящие воины не воюют с теми, кто слаб. И поэтому мы склонны проявить снисхождение к некоторым из вас. Что, замечу сразу, никем не должно быть расценено как некоторые с нашей стороны уступки. Люди там, на площади, и все вы, – все должны понимать, что чрезмерно обольщаться на этот счет никому из вас не следует! – Так вот, – заговорил главарь снова после небольшой паузы, обведя колючим взглядом притихших заложников. – Здесь есть женщины… Место женщин – у источника, у прялки и у домашнего очага. Они не должны быть вовлечены в распри мужчин. Это может быть дозволено лишь избранным, очень немногим из них! – И, сказав это, Седобородый окинул благосклонным взглядом подошедшую к нему и ответившую ему надменной улыбкой Мадавати. – Хорошо! Пусть знают все! Волки Генджера не грызут горло женщинам!

Лица слышавших слова главаря экстремистов женщин просветлели. Переглядываясь меж собой, они улыбались сквозь невольно набежавшие на их глаза слезы. Еще не зная, нужно или нет верить тому, что сказал Седобородый. И в то, что может прямо сейчас произойти, если судьба и в самом деле будет к ним благосклонна.

– Сидеть! – тут же напомнила о себе заложницам Мадавати, этим своим грубым окриком пресекая несмелые попытки некоторых из них встать. Встать, чтобы как можно скорее покинуть место, где им в течение долгих, очень долгих минут приходилось переживать муки неизвестности. – Сидеть! – Громкий окрик повторился снова, и все заложники вновь притихли, съежившись под дулами нацеленных на них пистолетов и автоматов.

Следивший за ними с непроницаемым лицом Седобородый молча подал своим людям знак рукой. И, повинуясь этому его призывающему жесту, к заложникам подошел экстремист с тяжелой с виду сумкой в руках. Когда же тот, ухмыляясь, нарочито небрежно опустил ее на пол, в сумке что-то звякнуло. И всем стало ясно, что в ней находились какие-то металлические предметы…

– Прошу внимания дам! – заговорил затем, обращаясь к заложницам, главарь экстремистов. – Сейчас та, на которую я укажу, встанет со своего места и подойдет вот к этому доброму человеку! – И поворотом, скорее, не головы, а бороды Седобородый указал на стоявшего рядом с ним и продолжавшего ухмыляться «металлиста». – Так, строго соблюдая очередность, вы по одной выйдете сюда все. По крайней мере, те из вас, которые вели себя, как подобает скромным и послушным женщинам. Ну, а остальные… – главарь поднес ладони в перчатках к лицу и, переглянувшись с Мадавати, дунул в них. – Остальных, как говориться, мы вручаем воле Провидения!

И тут же принесший сумку с металлическими предметами экстремист, нагнувшись к ней, и быстро расстегнув застежку – «молнию», извлек из нее… пару наручников… – Вы выйдете отсюда, скованные между собой вот этими браслетами, – сказал он, подняв руку с наручниками, и для наглядности поболтав ими в воздухе. – Или же, в случае неповиновения, как здесь уже говорилось, не выйдете вообще! – добавил он громким голосом, услышав слабый ропот недоумевавших заложниц. – Да, только так! Наручники нужны для того, чтобы ваш выход состоялся организованно. Ибо во всем должен быть порядок. – И можете не беспокоиться, – ухмыльнулся «металлист», переглянувшись с одобрительно кивнувшим ему головой главарем, – браслетов у нас на всех хватит!

После чего, повинуясь жесту Седобородого, заложницы стали поочередно выходить вперед. И на запястье каждой из них тут же надевались, надежно сковывая их между собой, стальные наручники.

– Я не знаю, что вы задумали, и зачем вам понадобилась эта… деталь одежды, – прошептала женщина в деловом костюме своему светловолосому соседу, указывая глазами на свернутый спиралью ремень в его руке. – Но вы должны понимать, что люди, захватившие нас в плен, как мне кажется, неисправимы. И поэтому, ради Бога, не пытайтесь учить их уму-разуму с помощью этой узкой кожаной штуки. Вряд ли вам удастся перевоспитать их. Даже надавав им ею по попе… – И прошу вас, присмотрите, пожалуйста, за этой девушкой, – продолжала пожилая бизнес-леди, кивнув головой на пострадавшую в недавно имевшем место инциденте молодую женщину. – Боюсь, как бы она… – Не договорив, дама встала и направилась к главарю экстремистов, жестом руки «приглашавшему» ее подойти. Подойти, чтобы стать еще одним звеном в общей живой цепочке…

Молодая женщина, о которой говорила леди, после сильного удара, нанесенного ей экстремисткой, похоже, еще не полностью пришла в себя. Ко всему прочему, – а это было видно всякому, стоило лишь посмотреть на нее, – она находилась во власти терзавших ее сомнений… С виду такая беззащитная, но, очевидно, будучи душой доброй и милосердной, она, казалось, буквально разрывалась между желанием быть рядом с раненым, к которому она снова потихоньку перебралась, и помогать ему, и желанием вместе с остальными женщинами поскорее выйти прочь отсюда… За эти тяжелые дубовые двери, туда, где веет вечерней прохладой и колышет ветви деревьев, играя в них с листьями, легкий ветерок…

Но, очевидно, из страха и опасения быть вновь наказанной строгим учителем с тонкой осиной талией, учителем, привселюдно преподавшим ей жестокий урок послушания, теперь она сидела тихо. С тревожным ожиданием и надеждой следя за рукой Седобородого. Рукой, которая почему-то никак не хотела указать на нее…

Этот такой желанный для каждой из женщин жест мог означать, что ей дозволено покинуть это небезопасное место и вернуться к прежней свободной жизни. К той жизни, где ей ничто не угрожало и от которой ее отделяло два десятка шагов. Как страстно желала каждая из них, чтобы именно на нее указала сейчас эта ненавистная рука в черной перчатке, и как гнала она прочь от себя ужасающую мысль о том, что это может и не произойти. Не произойти вовсе…

– Ты! – указал, наконец, Седобородый пальцем на молодую женщину, последнюю оставшуюся среди заложников – мужчин. Но так ожидаемого ею жеста, повелевающего ей встать и подойти, за этим не последовало.

– Ты останешься здесь, с нами! – услышала она вместо этого. – Думается, твое поведение будет более предсказуемым, если ты постоянно будешь видеть наведенный на тебе ствол!

Вопреки ожиданиям многих, истерики с молодой женщиной не случилось. И умолять главаря экстремистов позволить ей присоединиться к уже скованным наручниками между собой женщинам она не стала. Посмотрев на них, она лишь печально вздохнула и опустила голову. Пряча от всех глаза, блеснувшие на миг, как успел заметить внимательно наблюдавший за ней светловолосый мужчина, странным холодным блеском…

Что ж, по крайней мере, теперь для молодой женщины все прояснилось. И все, что ей оставалось делать, так это сидеть тихо, полностью смирившись со своей участью. И ждать… Но…

– Человек ранен! – заговорила вдруг оставшаяся в одиночестве среди мужчин заложница. Ее голос, как оказалось, мелодичный и грудной, звучал спокойно и достаточно громко для того, чтобы его могли все услышать.

– Человек ранен! – снова повторила молодая женщина. – Я сделала все, что могла, чтобы помочь ему. Но… Он потерял много крови и срочно нуждается в квалифицированной, соответствующей его состоянию медицинской помощи! Вы должны, – подняв голову, заложница посмотрела Седобородому прямо в глаза, – вы должны позволить женщинам забрать охранника с собою!..

– Ого! – удивленно воскликнул главарь экстремистов, переглянувшись с товарищами по «команде». – Что я слышу! Мы должны? Ушам своим не верю! Это что же, теперь здесь распоряжается эта женщина? – То, что случилось с тобой недавно, – продолжал он, обращаясь к заложнице и хмурясь, – похоже, это так ничему и не научило тебя. Подумай лучше о себе, глупая женщина! А он, – указал глазами Седобородый на тихо постанывавшего раненого, – он хотел помешать нам. Этот человек храбрый воин, и он тоже останется здесь. Останется, чтобы пройти свой путь до конца. Попроси о нем небеса, и, может быть, они будут милостивы к нему, услышав твою просьбу…

– Что же касается вас, – прищурился Седобородый, переводя взгляд на выстроившихся перед ним скованных в цепочку женщин, – вам мы дадим особое поручение. Мы отправим вас отсюда с миссией, которую назовем Миссией Мира, вот как! Я думаю, женщины, как никто другой, лучше подходят для ее выполнения. Хорошо! – И главарь кивнул все тому же перед этим так ловко управлявшемуся с наручниками и сковывавшему беззащитных женщин бандиту. А тот, снова нагнувшись к сумке, быстро извлек из нее нечто похожее на жилет. Который в мгновение ока был наброшен на плечи одной из находившихся в центре цепочки женщин. Когда же та оказалась одетой в этот «жилет», по бокам его, закрываясь, клацнули защелки. Бледность покрыла лица всех заложников, находившихся в зале. А женщины расширившимися от страха глазами смотрели на появившуюся необычную деталь в туалете одной из них. На «жилет» с закрепленной на нем взрывчаткой, называемый «поясом шахида». Жилет, представлявший из себя не что иное, как радиоуправляемое взрывное устройство…

Скованные сталью и ужасом, женщины, словно завороженные, смотрели на табло таймера, которым оно было оснащено. Цифры на нем менялись, время шло… Это было их время. Каждой из них, и всех их вместе. Время, которое до этого для них шло, бежало, незаметно проносилось, и которое теперь все они могли хорошо видеть. Мерцавший в душах женщин робкий и трепетный огонек надежды погас. Отчаянье овладевало ими, нахлынув на них тяжелой, сбивающей дыхание волной, сжимая их бедные сердца в своих ледяных объятьях…

– Вы торопите события, если думаете, что наступил ваш последний час, – сказал женщинам, заметив, в каком состоянии все они находятся, Седобородый. – Не торопитесь умирать. Не стоит делать это раньше, чем вас призовут небеса. А я думаю, что там, – показал главарь пальцем в потолок, – там вас пока еще не ждут. Да, небеса еще не готовы к встрече с вами.

Затем, подумав немного, и справедливо решив, что шоковое состояние его пленниц может закончиться потерей чувств и утратой ими способности передвигаться, главарь экстремистов счел нужным прибегнуть к пояснениям.

– Сейчас вы, наконец, выйдете отсюда, милые дамы. И с того самого момента, как последняя из вас переступит порог этого здания, ваша жизнь будет зависеть от тех людей, которые сейчас находятся снаружи. И ей ничто не будет угрожать, если они выразят готовность выполнить наши требования. Тогда радиоуправляемый взрыватель бомбы на теле одной из вас будет нами отключен. Проблемы у вас могут возникнуть в том случае, если противная сторона будет тянуть с решением. С решением, которое бы целиком и полностью нас устраивало. Но, поверьте, Волкам Генджера тоже очень хотелось бы надеяться, что ваша относительная свобода и эта ваша привязанность одна к одной, – все это не до конца вашей жизни.

– А сейчас можете идти! – И главарь экстремистов сделал широкий жест рукой в сторону дубовых дверей, давая понять им испуганным женщинам, что они могут покинуть помещение Банка.

И женщины пошли. Спотыкаясь на ровном месте и сбиваясь с шага, морщась от боли, причиняемой наручниками, врезавшимися в их запястья. Они тронулись в путь, пребывая в великой растерянности и полном неведении относительно того, что ожидает их в конце этого пути. И не станет ли этот их путь для них последним…

– Алло, комиссар! – сказал затем Седобородый, взяв в руку протянутое ему его «связистом» позволявшее выйти на полицейскую волну переговорное устройство и поднеся микрофон ко рту. – Комиссар, к вам движется мирная процессия. Надеюсь, вы готовы ее встретить. Если нет, то советую вам поторопиться. Время-то пошло, комиссар, время пошло! И наши Голубки Мира уже буквально перед вами. Да, да, было бы неплохо, если бы вся эта кутерьма, которую вы непонятно для чего подняли, немного поутихла. И нам с вами удалось достичь взаимопонимания. С помощью не располагающих правом выбора посланниц и того, скажем так, убедительного и весомого «аргумента», который они… который несет на себе одна из них…

– Теперь о деле, комиссар, – продолжил главарь экстремистов, когда дверь за последней из женщин – заложниц закрылась. – Слушайте меня внимательно. И не думайте, что за демонстрацией, которую вы видите, скрывается какой-то подвох. Расслабьтесь, мы работаем честно. Вы слушаете меня, комиссар?

– Да, слушаю, послышался в телефоне голос коротко отвечавшего Брауна. – Слушаю, и слушаю очень внимательно.

– Хорошо! Я и сам мог бы догадаться об том по вашему тяжелому дыханию. Так вот, комиссар, женщины не должны выйти за оцепленную вашими людьми территорию. В противном случае, взрыватель бомбы, которую любезно согласилась транспортировать на себе одна из них, будет приведен мною в действие. И тогда кровь несчастных будет на вашей совести, комиссар!

– Это произойдет и в том случае, – продолжал Седобородый, взглянув на массивные часы у него на запястье, – если по прохождении часа мы не услышим шум мотора вертолета. И на площадь не сядет он сам, способный нести на себе десять человек. С их тяжелой и очень дорогой ношей. Вы все поняли, комиссар?

– Да, я все понял, – отвечал Браун. – Вы можете гарантировать безопасность заложников, которые остаются с вами? – поинтересовался тут же он. – Я должен быть уверен в этом.

– Ну, конечно же, можем, комиссар. Непременно, целиком и полностью! Но опять же, как вы сами, надеюсь, понимаете, с одной маленькой оговоркой. Может быть, вы мне сами скажете, какой?

– Скажу, – кивнул головой, сжав тяжелые челюсти, Браун. – Если ваши требования будут нами безоговорочно выполнены.

– Да, правильно. Приятно иметь дело с таким человеком, как вы, комиссар. С таким понимающим и все схватывающим буквально на лету человеком. Хорошо! Итак, безопасность и жизнь заложников будут полностью зависеть от нас с вами. От того, насколько мы будем готовы пойти навстречу друг другу. А все остальное, как говориться, дело техники. Итак, мяч на вашем поле, комиссар!

– Ну, что ж… – Взвесив в руке замолчавшее переговорное устройство, Браун поднял глаза на стоявшего рядом капитана карабинеров. – У нас нет выбора, командир. Есть лишь жесткая необходимость. Сожалею, но мы не можем позволить женщинам приблизиться к нам. Вы… Вы должны остановить их там, где они сейчас находятся. Как это сделать, вы знаете лучше меня. Командуйте, капитан!

Топот ног вооруженных до зубов людей, одетых в бронежилеты и с забралами на касках, вид двух десятков стволов, направленных на них, крики и резкие, громким голосом подаваемые команды «стоять!» и «не двигаться!», – все это стало последним ударом по уже и так порядком расшатанным нервам ничего не понимавших несчастных женщин. Видимый сквозь пелену слез мир плыл и переворачивался в их глазах… И, будучи не в состоянии больше держаться на ногах, все они, одна за другой, без сил повалились на землю.

Глава четвертая. Тяжелые последствия легких царапин. Мадавати: первое появление «Кобры». Несколько слов об истории военных конфликтов и не работающих законах физики

Раненый охранник Джон приподнял голову и застонал. Казалось, он пытался что-то сказать, но у него ничего не получалось – из груди его вырывались одни лишь хрипы. Тогда сидевшая рядом с ним молодая женщина встала, и, даже не взглянув в сторону экстремистов, направилась к фонтану.

Тот, кто сейчас наблюдал за ней, мог видеть, что от ее так заметной ранее скованности не осталось и следа. Она шла, уверенно ступая, а движения ее, теперь размеренные и пластичные, чем-то напоминали кошачьи.

Руки мужчин-заложников, пытавшихся задержать своенравную молодую женщину в тот момент, когда она проходила возле них, – ради ее же, как им казалось, блага, – схватили лишь воздух. Ловко увернувшись от них и незаметно подмигнув при этом удивленно посмотревшему на нее светловолосому мужчине, заложница подошла к фонтану. И, зачерпнув из него своей же плававшей в нем туфелькой немного воды, вернулась назад, к Джону.

– Вы так и будете смотреть на нее, стоя, словно истуканы?! – взревел тогда главарь экстремистов, обращаясь к двум стоявшим позади него, тем самым, принимавшим участие в инциденте с туфелькой ранее, бойцам. – Или тяжелые увечья, полученные вами в сражении с вооруженной шпилькой женщиной, эти увечья, они стали причиной вашей бездеятельности?! Вы настолько деморализованы, что вам даже в голову не пришло попытаться задержать ее?

Седобородый гневался. Очередная выходка вздорной женщины окончательно вывела его из себя. Он требовал объяснений, и в первую очередь, от своих людей, обвиняя их в инертности…

Удивительно, но на колкое замечание, высказанное им в адрес оцарапанных острыми гранями стальной набойки бойцов, те никак не реагировали. В прямом смысле этого слова, никак… И изумлению не на шутку рассерженного главаря не было предела, когда он увидел, что в своих язвительный предположениях он невольно оказался прав.

Двое, к которым он обращался, стояли с отрешенным видом, безвольно опустив руки и тупо глядя перед собой. Не проявляя при этом ни малейших признаков умственной, или какой-нибудь иной деятельности. В том числе и признаков, указующих на то, что обращенные к ним слова командира были ими услышаны. И, соответственно, поняты.

Подскочив к, похоже, действительно выбывшим из строя бойцам, Седобородый стал трясти их, хватая по очереди за плечи и всматриваясь в их лица. Но, как он не присматривался к ним, ему не удалось увидеть в них ничего, кроме полного безразличия ко всему, что происходило вокруг них. Как, впрочем, и с самими ими тоже…

Внезапная догадка, молнией пронесшаяся в его мозгу, заставила главаря экстремистов резко обернуться к молодой женщине. Которой, – теперь он понял это, – несмотря на весьма ограниченную свободу действий, каким-то непостижимым уму образом все же удавалось влиять на события.

Взглянув на заложницу, Седобородый поразился тому, как изменился ее облик. Всему причиной были ее глаза… Теперь они смотрели открыто и прямо, и в них не было больше того прищура, с которым смотрят на мир люди близорукие и, по той или иной причине, оставшиеся без очков.

– Так вот оно что! – воскликнул, обо всем догадавшись, Седобородый. Он понял, что молодая женщина – не та простушка, за которую все это время себя выдавала. Сердобольное испуганное существо на самом деле оказалось искусной притворщицей! Ко всему прочему, похоже, – тут главарь помахал рукой перед лицом одного из двух никак на это не отреагировавшего, и по-прежнему остававшегося ко всему безучастным, «зомби», – похоже, неплохо разбирающейся в различных ядах и снадобьях! – Ну, хорошо! – продолжал разгневанный тем, что его обвела вокруг пальца женщина, Седобородый. – Сейчас я навсегда отобью у тебя охоту испытывать на нас твои, превращающие человека в бессловесного истукана, средства! Ты больше не будешь испытывать их ни на нас, ни вообще на ком бы то ни было!

– Прошу тебя! – остановила скорого на расправу, и уже доставшего пистолет главаря до этого молча наблюдавшая за происходившим Мадавати. – Ты собираешься хорошенько проучить ее, да? – Томно улыбаясь Седобородому женщина – экстремистка провела пальцем с ярко накрашенным ногтем по его руке, оставляя на ней едва заметный след. – Прошу тебя, позволь мне сделать это самой. Благодаря обманчивой внешности, и ее неплохим актерским данным, этой женщине удалось ввести в заблуждение не только тебя, но и меня. И теперь я хочу сама исправить допущенную нами ошибку.

– Хорошо! – кивнул головой, соглашаясь с Мадавати, Седобородый. – М-м-м? – Тут же промычал он, вопросительно глядя на свою пассию и протягивая ей свое оружие. – М-м-м?

– Нет, нет, – покачала головой Мадавати, глядя на молодую женщину и отстраняя протягивавшую ей пистолет руку. – Нет, я хочу танцевать… А это… Это будет лишь мешать мне. – Надеюсь, никто здесь не против того, чтобы увидеть Танец Кобры? – продолжала она, обведя ничего не выражавшим взглядом всех, кто находился в зале Банка. – Да? – и сложив руки в индийском приветствии «лодочкой», экстремистка поклонилась уже предвкушавшему удовольствие от ее «танца» главарю.

На вопрос Мадавати экстремисты ответили громкими и нестройными, означавшими одобрение, возгласами. Между тем как заложники, в представлении которых подобные, говорившие о дружеском расположении и уважении к собеседнику жесты, никак не вязались с тем, что собиралась делать эта кровожадная вешья по имени Мадавати, недоуменно переглядывались между собой.

– Назови свое имя! – потребовала экстремистка, стоя в трех шагах от молодой женщины и презрительно глядя на нее. – Назови его, чтобы тот, кому, возможно, суждено будет выйти отсюда, мог помолиться за душу глупого создания, которому она принадлежала. Несчастной, вздумавшей обмануть Волков Генджера, и своими мелкими проделками постоянно досаждавшей им…

– Назвать свое имя? – произнес уже знакомый нам мелодичный грудной голос. – И присесть перед тобой в легком реверансе? Или, может быть, заламывая руки, просить тебя о пощаде? Умоляя не делать того, что ты задумала? Оставь, Мадавати, это ни к чему. Ты, кажется, собиралась станцевать нам? Ну, так танцуй. Попробуй удивить нас своим танцем. Но не советую тебе забывать о том, что мы не в танцклассе. И потом, кто из нас может знать, что ждет его уже через минуту? Что уготовила ему судьба?…

– Ах, вот как? – фыркнула Мадавати. – Знай же, несчастная, твои неприятности начались в ту самую минуту, когда ты имела неосторожность обратить на себя мое внимание. А закончатся они вместе с последним твоим вздохом, последним ударом твоего сердца. А это, уверяю тебя, произойдет очень скоро!

Сказав это, Мадавати подняла согнутые в локтях руки, и, повернув их ладонями кверху, на несколько мгновений застыла так без движения. Стоя на расставленых на уровне плеч в стороны и полусогнутых в коленях ногах.

– Та́м-та-та, та́м-та-та, та-та-та́м-та-та, та́м-та-та, – услышали вдруг все сухие, отрывистые звуки, эхом отдававшиеся в стенах Банка и довольно сносно передававшие ритм индийской танцевальной мелодии. Это один из экстремистов, высокий, смуглый и длинноусый, взялся аккомпанировать Мадавати, за неимением барабанов ударяя одной о другую костяными ручками двух больших, с длинными и широкими лезвиями, плашмя зажатых в его пальцах, ножей.

Первыми, словно откликаясь на эти отрывистые звуки, пришли в движение глаза Мадавати. Глаза, которые до этого та ни на секунду не сводила с заложницы. Следую ритмичным ударам, они быстро задвигались то в одну, то в другую сторону, а вслед за ними тут же пустилась в танец и сама она, подпрыгнув на месте, словно подброшенная с силой распрямившейся внутри ее пружиной.

Когда же ступни Мадавати вновь коснулись пола, она, не переставая водить глазами и следуя ритму, качнулась в одну, в другую сторону, вперед, назад, стоя при этом на месте и работая лишь извивавшимися, словно две змеи, руками, и корпусом. Затем пришли в движение и ноги Мадавати. Перебирая ими, она стала описывать небольшие круги, двигаясь перед неподвижно стоявшей заложницей то в одном направлении, то в другом, то плавно, то рывками, оживленно жестикулируя при этом руками и пальцами. На миг замирая, она тут же снова вся приходила в движение, чтобы, поочередно оторвав ноги от пола и топнув ими о каменные плиты, подпрыгнуть потом сразу на обеих на фут вверх… И тогда заложникам, следившим за Мадавати, словно завороженные, начинало казаться, что они слышат звон бубенцов, невесть откуда появившихся на щиколотках этой одетой в черное экспрессивной танцовщицы…

Ничего не скажешь, Мадавати была искусна в танце. Но вряд ли кто-либо из заложников мог испытывать радость и восхищение от него… Во-первых, потому, что этих людей не располагало к тому их нынешнее положение. А во-вторых, в том танце, многие элементы которого, как впрочем, и весь он сам, были исполнены угрозы и агрессии, полностью раскрывалась злобная и коварная натура его исполнительницы, стремившейся им же подавить волю зрителей и запугать их. Извиваясь всем телом, Мадавати то подступала к своей пленнице, то отступала назад, чтобы потом, снова быстро подбежав к ней, продолжать извиваться, теперь уже не сводя с нее немигающих глаз и словно стараясь загипнотизировать ее этим своим взглядом. Молодая женщина казалась спокойной. Она следила за Мадавати, мягко переступая с ноги на ногу и удерживая согнутые в локтях руки на уровне груди, так, как если бы держала в них невидимую флейту. Которую уже в следующий миг собиралась поднести к губам, чтобы извлечь из нее мелодию, способную успокоить рассерженное, постоянно мельтешившее у нее перед глазами злобное существо.

Внезапно Мадавати замерла на месте без движения. А затем, выкрикнув что-то, ринулась на заложницу. И обрушила на нее удар, по силе сравнимый разве что с ударом камня, выброшенного осадной катапультой. Или с ударом тяжелого хобота разгневанного на весь мир Ганеши, сына Шивы и Парвати…

Итак, вложив в удар всю свою силу, Мадавати ожидала услышать хруст шейных позвонков своей жертвы… Которая, как она думала, вся была в ее власти и с которой она могла делать все, что хотела.

Но, как оказалось уже через миг, Мадавати ждал сюрприз. И, нужно сказать, сюрприз очень для нее неприятный… Невероятно, но и эта ее попытка расправиться с упрямой заложницей не удалась. Но на этот раз ей понадобилось уже значительно больше времени, чтобы понять это…

С пол – минуты Мадавати сидела на полу, опираясь на него не слушавшимися ее дрожащими руками и тряся головой, словно стараясь сбросить с себя навалившееся на нее в эту минуту наваждение. И пытаясь понять, отчего это вспыхнул вдруг яркий, как от бенгальских огней, свет в ее глазах. И откуда появились эти проплывающие перед ними, то группами, то по одному, и кружившие, словно в медленном танце, разноцветные круги и прочие геометрические фигуры…

Ритмичные удары, задававшие темп Танцу Кобры, тут же оборвались. Экстремисты, наблюдавшие за прыжком Мадавати, выглядели разочарованными. Они с недоумением переглядывались между собой и, сочувствуя своей, мягко говоря, попавшей впросак «боевой подруге», сокрушительно покачивали головами… И ждали реакции Седобородого на то, что сейчас произошло.

Увидев Мадавати сидевшей на полу, тот и сам вначале затряс головой, очевидно, будучи не в силах поверить в случившееся. А затем в гневе вскинул руки вверх, потрясая зажатым в одной из них пистолетом. Молча, потому что, похоже, у него не было слов, чтобы выразить свое удивление, возмущение и негодование…

Потом ему, очевидно, все же пришла на ум пара проклятий, но только лишь он открыл рот, чтобы озвучить их, как ему тут же пришлось снова закрыть его. Потому что Мадавати уже стояла на ногах, и это означало, что с ней все было в порядке. И ему не стоило «терять лицо» из-за какого-то имевшего здесь место недоразумения.

И действительно, на то, чтобы восстановить утраченную былую форму, Мадавати хватило минуты. Она снова готовилась атаковать, решив про себя, что на этот раз будет действовать осмотрительнее. И не будет, горя жаждой мщения, бросаться в бой сломя голову. Она поняла, наконец, что у нее достойный и опытный противник. Противник, который не намерен подставлять себя под удар и готов, в случае чего, дать ей отпор.

Впрочем, раздумывала Мадавати недолго. Полностью сосредоточив внимание на ненавистной заложнице, попытка разделаться с которой вот уже два раза подряд заканчивались для нее неудачей, экстремистка ринулась на молодую женщину, словно разъяренная пантера. Но чрезмерное увлечение техникой боя, предусматривавшей нанесение удара в прыжке – о, ужас! – снова сыграло с Мадавати злую шутку…

Не будь она настолько самоуверенной, чтобы не принимать во внимание факт присутствия в зале заложников-мужчин, она бы, возможно, не стала подходить к ним так близко. Но Мадавати была такой, как была. Она презирала и ни во что не ставила сидевших на полу бездеятельных представителей «сильного» пола; которым, собственно, в силу сложившихся обстоятельств, ничего другого и не оставалось делать.

Мадавати прыгнула! Но, будучи грубо одернутой в своем стремительном и свободном полете какой-то неведомой силой, вдруг завертелась в воздухе, и в который раз со всего маху грохнулась на пол…

Виной случившемуся с ней был выброшенный рукой светловолосого мужчины и крепко удерживаемый им за другой конец черный брючный ремень. Развернувшись подобно языку хамелеона, которым непревзойденный мастер мимикрии, выждав момент, выстреливает в свою жертву, этот длинный ремень захлестнулся вокруг лодыжки экстремистки. И, натянувшись, словно аркан, немилосердно бросил ее на пол…

Оглушенная падением Мадавати в мгновение ока была втянута в гущу заложников и осталась лежать среди них, так и не приходя в себя…

Все произошло в считанные секунды и треск автоматной очереди, страшный и вместе с тем казавшийся каким-то нелепым и неуместным, особенно теперь, после того, что случилось, стал если не точкой, то многоточием в конце этого разыгранного Мадавати и молодой женщиной драматического эпизода. Веер пуль прошелся над головами пригнувшихся к полу заложников, подобно смертоносному опахалу обдавая их дуновением леденящего кровь и душу ветерка… Послышался треск продырявленного дерева и пластика, звон разбитого стекла и глухие удары пуль о камень. Весь красный от гнева и с глазами навыкате, Седобородый палил в никуда…

– Спокойно, не стреляйте, с ней все в порядке! – крикнул ему теперь «опекавший» Мадавати светловолосый мужчина. – Видите! – желая показать главарю, что жизни лишившейся чувств экстремистки ничто не угрожает, он поднял голову Мадавати и легонько похлопал ее по щеке. – Она просто спит! Слишком активные действия этой женщины отняли у нее много сил. Не удивительно, что теперь ей необходимо немного отдохнуть, чтобы восстановить их!

Плохо скрываемый сарказм, с которым говорил светловолосый мужчина, мало способствовал успокоению разнервничавшегося, продолжавшего тыкать в его сторону своим автоматом, Седобородого. Поняв, что тот не на шутку разозлен и, чего доброго, может, потеряв контроль над собой, действительно нажать на спусковой крючок, светловолосый поднял руку в предостерегающем жесте.