Саша раскрыла бежевую книгу с надписью «К. Паустовский. Собрание сочинений. Том 1». В книге, рядом с портретом писателя, переложенные с двух сторон калькой, лежали цветы. Три маленьких бутона, ещё не совсем высохшие.

Насыщенно-лиловые, с оранжевыми столбиками.

Прощальные цветы осени.

Кофе за кирпичной стеной (фантасмагория)

Армейский котелок стоит на углях костра – кофе скоро будет готов. Мы сидим на сваленных в кучу полусгнивших дровах – Санёк, Машка и я, держа в руках железные кружки, которые мы только что достали из маленького схрона за поленницей. Ноябрьскую звёздную ночь изредка пронзает луч прожектора, который рыщет по противоположному берегу реки. Каждые десять минут из репродуктора доносится поставленный, почти левитановский, голос: «Товарищи заключённые! Сегодня ночью несколько человек совершили побег из нашей исправительной колонии. Напоминаем, что за попытку незаконного проникновения за границы колонии полагается расстрел на месте. Сохраняйте спокойствие, оставайтесь на рабочих местах, преступники будут обнаружены и уничтожены». Новый побег происходит каждые три-четыре месяца, начинает выть сирена, светят прожекторы, слышатся выстрелы, а потом всё стихает. Удаётся ли кому-то уйти – мы не знаем. За почерневшими поленьями, в схроне, кроме кружек и котелка – большой пакет Lavazza, который Машка стянула год назад с продуктового склада. Протягиваем кружки, и наша подруга наливает кофе с изумительной пенкой.

– Шкода, цукру немає, – говорит, как всегда, Санёк. Каждый раз за кирпичной стеной он отводит душу и переходит на украинский.

– Скажи спасибо, что кофе остался, – парирую я. – Ты бы ещё пастилу с клюквой попросил.

Санёк улыбается. Нам по сорок пять, мы все – одноклассники. Когда-то на этом самом месте был интернат и мы в нём учились. Полчаса-час за кружкой кофе – наша единственная возможность побыть вместе. Когда включают сирены, часть охраны цеха снимают, остаётся один старый надзиратель, с которым существует давний уговор: мы с Саней тихо уходим и возвращаемся в цех после окончания погони. Потом, после гудка, – по камерам. Маша работает на кухне и может свободно ходить по территории, поэтому каждый раз во время тревоги уже стоит у сарая.

– Розповідай, Костя, – снова заговаривает Санёк, шумно прихлёбывая из кружки.

– Ты же нашу историю наизусть знаешь, сам в ней участвовал, – отвечаю.

Мне лень рассказывать одно и то же каждый раз. Подключается Маша:

– Костя, ну давай ещё разок. Так хочется снова это кино посмотреть, у тебя ведь отлично получается.

С Машей я не могу спорить. Закуриваю самокрутку из газеты «Правда севера», делаю глоток душистого кофе, начинаю вспоминать.

«Когда нам было по четырнадцать лет, в тело ещё не вшивали чипы с геолокацией, не было высокого забора с электрической защитой. Правда, уже появились первые дроны для поиска сбежавших, но мы видели их только по телевизору. На берегу реки стояло старинное здание интерната, рядом с ним – котельная и сараи с дровами. Каждое утро мы выходили во двор, поросший жухлой травой, на построение и зарядку – в одинаковых шортиках и майках, с повязанными на шею алыми галстуками. И однажды, после обеда, когда нам полагался двухчасовой сон, сбежали в лес. Мы подготовились: в зелёных рюкзачках, предназначенных для походов выходного дня, лежали тёплые спортивки и свитера, спички, шерстяные носки, сухари и кусок сала, украденный на кухне. Сначала нужно было переплыть реку. Идти по лесу в мокром никто не хотел, поэтому решили плыть голышом. Маша стеснялась нас с Саньком, поэтому договорились – она поплывёт метрах в двадцати, чтобы мы издалека видели друг друга и могли помочь, если что. Переплыть северную реку с рюкзаком над головой было непросто, но наша подготовка к побегу в большой мир включала в себя закаливание – в реке и под холодным душем, так что через пятнадцать минут мы с Сашей оказались на другом берегу. Увидев, что белая фигура Маши мелькнула в кустах, мы торопливо оделись, повязали галстуки и вошли в высокий сосновый лес. Машка скоро вышла к нам, с сияющими зелёными глазами, расчёсывая мокрые волосы. Мы закинули рюкзаки на спины и пошли через бор без тропы. Полуденный лес звенел свежестью: недавно прошёл ливень. Вскоре, к нашему удивлению, мы вышли к тропе – никто из воспитанников интерната не гулял по другому берегу реки, все были уверены, что он дикий и не знаком с человеком. Тропинка, заваленная хвоей и сосновыми шишками, уводила вглубь соснового бора, ширилась и неожиданно вывела нас на большую поляну, перекрёсток дорог. Вдруг откуда-то сверху раздался приторно-сладкий голос, и мы вздрогнули, подняв головы. Метрах в трёх над землёй висели крупные голограммы Татьяны Виденеевой, Хрюши, Фили и Степашки, но голос принадлежал не ведущей, а кому-то другому:

– Дорогие октябрята и пионеры, участники всесоюзного маршрута „Стать севера“! Вы совершили непростой переход от железнодорожной станции к волшебной поляне, где любимые вами телегерои помогут выбрать нужный маршрут. Ведущая Татьяна проводит вас заповедными тропами в „Лукоморье“, мир сказок и преданий. Филя отвечает за маршрут „Кудыкина гора“ – вам предстоит восхождение на вершину и ночёвка в палатке. Хрюша знает дорогу на солнечные поляны, где вы сможете мериться с другими отрядами силой и ловкостью, это маршрут „Догони лешего“. Если же вы хотите вдоволь искупаться в реке и попариться в пионерской баньке, вам к Степашке, на тропу „У водяного“.

Голограммы беспокойно задвигались – ждали, какой путь мы выберем. Нам тоже было не по себе – мы сбегали из интерната в дикий лес, а попали в какой-то странный квест. Но, если выбирать, всё очевидно – в реке уже купались, соревноваться с другими пионерами не стоило, а „Лукоморье“? Наверное, там кто-то в костюме кота рассказывает сказки. Лучше на гору. Я сделал шаг в сторону Фили и громко сказал:

– Мы выбираем „Кудыкину гору“.

Сладкий голос незамедлительно продолжил:

– Замечательно, дети. Назовите номер вашего отряда и фамилию вожатого.

Мы, не сговариваясь, схватили рюкзаки и бросились вверх по тропинке. Минут через десять остановились отдышаться и вдруг услышали песню, её громко пели десятка два юных глоток:

Идут года – за годом год,

Нас охраняешь от невзгод,

И дальний виден небосвод

Тебе, вершина Сталин!

Ты вражью жадность иссушил,

Ты нас победам научил,

Ты в руки слабых ключ вручил

От новой жизни, Сталин!

К перекрёстку дорог подходил уже настоящий пионерский отряд. Мы поспешили к вершине – с неё можно было осмотреться и понять, в какую сторону бежать дальше. „Восхождение“ на деле оказалось громким словом – тропинка вдруг вывела нас на совершенно лысый холм. По поляне были расставлены брезентовые палатки на деревянных помостах, умывальник с зеркалом и металлический флагшток с красным полотнищем. Из леса на склоне слышались голоса и раздавалась какая-то странная, скрежещущая музыка. Прячась за деревьями, мы пробрались по склону и остановились метрах в десяти от говоривших. Их было двое: мускулистые парни в джинсовых куртках, почти полностью покрытых металлическими значками.

– Це ж металісти, які гроші у піонерів віднімають. Що вони тут роблять? – удивился Санёк.

– Думаю, это их летняя подработка, собирают на электрогитару, – хмыкнул я.

Парни о чём-то спорили и обильно ругались.

– Ты, мудила, нажрался вчера, всю бутылку высосал, и мне пришлось Горыныча самому выкатывать, заправлять и поджигать. Думаешь, это просто было?

– Не сри мне в мозг, подменить не можешь, что ли? Ну устал человек, лёг отдохнуть, непонятно тебе?

– Ты в следующий раз навсегда отдыхать ляжешь, падла.

– Вот ты раскукарекался, Джон, противно слушать. У тебя, видно, спермотоксикоз. Нашёл бы нам баб, ну или хотя бы одну, погорячее. И сразу жить легче станет.

– И где я тебе бабу возьму, долбоёб? Это аттракцион для пионеров, мать их, и мы тут на всё лето встряли. Отсиживаемся, забыл? Или хочешь в обезьянник, а потом на зону? Кого ты тут осчастливить надумал? Пионерку? Посадят тебя сразу или вышку дадут. А вожатых ты видел? Мажорки московские, любительницы диско, приехали, чтоб плюсик себе в комсомольской карьере поставить – мол, работала с детьми в условиях северной природы, в лесах, кишащих медведями и дикими кабанами.

– Да, застряли мы в этом комсомольском раю! Джон, когда уже нас Америка освободит?

– Билли, ты мне зубы Америкой не заговаривай. Начал про баб, а потом съезжаешь. Пошёл бы сам и поискал, с кем замутить.

Эти бармалеи из леса были похуже интернатовских учителей. Нужно было уходить прочь от них в настоящую чащобу. Мы с Саней развернулись и тихо пошли по склону вверх.

– Саша, погоди, а Машка где?

– Вона ж з нами спускалася, а потім зникла.

– Может, она в туалет отошла?

Мы сходили на вершину холма, но не встретили там Машу и вернулись в лес. Бармалеев на поляне не оказалось, но из-за наспех сколоченного деревянного сарая слышались возня и ругань. Я заглянул за доски и оторопел: за сараем, у дерева, стоял Билл и держал нашу подругу за горло, прижимая её к сосне, а другой рукой рвал на девушке шортики. У сарая стояла открытая железная банка с вонючей зелёной краской, и мой план родился в голове за доли секунды: я схватил банку, подбежал к Биллу и вылил краску ему на голову, а потом долбанул банкой по затылку. Саша тут же ударил бармалея камнем и замахнулся ещё, но тот почему-то быстро обмяк и начал валиться на бок. Я схватил Машу за руку, и мы побежали. Остановились уже далеко в лесу, тяжело дыша.

– Костик, он мои шорты порвал. И рюкзак там остался, на поляне.

– Я сейчас тебе свои спортивки дам. Ничего, одежды нам хватит, не замёрзнем. Скажи, а куда ты ушла, когда мы тебя потеряли?

– Там бабочка была, очень красивая. Эти дураки так гадко ругались, что я решила пойти за бабочкой и не заметила, как обошла холм кругом.

Машу трясло. Саша достал из рюкзака флягу с водой, девушка умылась и ушла переодеваться. Погони не было.

Мы разожгли огромный костёр под соснами, на высоком берегу реки. Не боялись его жечь, потому что уже ничего не боялись. Саня принёс охапку сыроежек, мы жарили грибы на тонких прутиках, а потом Маша обняла нас с Сашей и так уснула. Мой друг аккуратно высвободился, снова ушёл за грибами, а я гладил волосы девушки. Палатки у нас не было, поэтому мы к ночи набросали на землю еловых веток, надели всю имевшуюся одежду и уснули у костра.

Я проснулся и увидел Машу. Она сидела у костра в моём свитере с оленями. Свитер считался бракованным, потому что перевёрнутые олени на нём скакали по безбрежному простору тундры вверх копытами. Но ни у кого другого такой вещи не нашлось, и все ребята из интерната завидовали мне. Машка походила на индейца в боевой раскраске – вся в саже. В её спутанных волосах застряли еловые иголки, ещё сонный взгляд сосредоточился на котелке, который бурчал на костре. Маша была так хороша, что я молча любовался ею, пока она не заметила и не бросила в меня шишкой. Саша рыбачил на речке и через полчаса приволок двух карасей. Мы прихватили из интерната только один котелок, поэтому, допив чай, принялись варить в том же котле уху, для которой, кроме рыбы, у нас была лишь соль. Поев, собрали рюкзаки и пошли на север.

На третий день появился вертолёт. Ми-8 кружил над лесом часа полтора, и мы ждали, забившись под сосну, пока он не улетел.

– Костя, може, це нас шукають?

– Да ну, ради трёх хулиганов вертолёт вызывать? Уверен, учителя только рады, что мы сбежали.

– А якщо це металісти поскаржилися?

– Саня, этот козёл к девочке несовершеннолетней полез, он, как от краски отмоется, тише воды, ниже травы сидеть будет, и рот на замок.

– Все вірно кажеш.

К вечеру мы пошли дальше сквозь золотистый летний свет. Маша шла рядом, такая красивая в дурацких спортивках и растянутом свитере. На привале она неожиданно подошла ко мне сзади и крепко обняла, а потом поцеловала в щёку. Я смущался оттого, что Санёк рядом, но мой друг только улыбался и молчал. Думать о будущем не хотелось, оно казалось простым и беззаботным: мы пойдём дальше и дальше на север, через этот золотистый свет, будем заходить в деревни, пить молоко. Примкнём к охотникам. Начнём рыбачить с мужиками из деревни, париться в баньке на берегу холодной реки.

На пятый день прилетел боевой дрон „Свердловск“, утром, пока мы спали. Маша вскрикнула и прижалась ко мне, дрон дёрнулся и издал предупреждающий звук. Через полчаса на поляну сел вертолёт. Из него выпрыгнули солдаты, человек в чёрном костюме и Джон, который закричал:

– Вот эти трое, сраные пионеры! Я видел, как они убегали на холм, и девчонка была в одной майке, а её шорты я потом нашёл, рядом с Биллом!

– Ты бы заткнулся и не пиздел про шорты, идиот, – шикнул человек в костюме. Джон осёкся и побледнел. Чиновник повернулся к нам.

– Полковник КГБ Расстегай. Кто из вас вылил краску на Илью Ивановича Шептуна, по прозвищу Билл?

– Я вылил краску. А что случилось, поясните? – спокойно спросил я.

– Сейчас узнаешь, молокосос, что случилось. Ты вылил краску на лицо сына члена политбюро, и бедный парень умер, задохнулся, потому что у него была аллергия на ацетон. Ты убил сына члена политбюро! Будь вам по восемнадцать, я бы всю троицу под расстрельную статью подвёл. А так я вам устрою пожизненное.

– А вы отдаёте себе отчёт, что он пытался изнасиловать четырнадцатилетнюю девочку?

– Ты попробуй это докажи, – криво улыбнулся человек в костюме. – Эй, ребята, в наручники этих щенков, и полетели».

Маша сняла с костра котелок и молча налила нам кофе. Шум погони не прекращался, раздались крики у проходной, стукнули ворота. Похоже, в этот раз всё серьёзно. Значит, мы успеем спокойно выпить ещё по кружке. Над невысоким холмом, который был виден из-за забора, появилось тусклое свечение, проявив деревья на холме. Начали гаснуть звёзды, а потом взошла луна. Хотелось глядеть на её диск и верить, что мы сидим не на заднем дворе колонии, а в лесу; что спать нам не на нарах, а в уютных, тёплых спальниках под шум ветра в соснах.