– Мальчики, после Костиного рассказа я хочу рассказать, что случилось со мной дальше, – прервала тишину наша подруга. – Хотя, конечно, вы эту историю слышали, и не раз.
Санёк снял старую куртку, постелил её на землю и лёг ближе к тлеющему костру; я ворошил угли железным прутом. Мы были готовы слушать.
«После нашего неудачного побега я оказалась в другом интернате Урала – уголовное дело за соучастие в убийстве на меня не завели. Как оказалось позже, это сделали по распоряжению Расстегая, который через некоторое время вновь появился в моей жизни. Потом – ПТУ и работа по направлению на заводе, где собирали злополучные дроны „Свердловск“. Документы мне на руки не давали, училище и работу невидимое начальство выбрало само. Мне пришлось подписать бумагу о неразглашении государственной тайны, я не могла покидать посёлок. Мы неделями ждали микроэлектронику – запчасти с рижской „Альфы“, которые латыши с нескрываемым наслаждением задерживали. Оставалось лежать на верхнем ярусе кровати в общежитии, слушать, как идёт дождь, вдыхать запах мокрой древесины. Ещё была библиотека, идеологически просеянная, но и в ней попадались настоящие, искренние книги. Я так жила три года, почти смирившись с серой формой, дождём, утренним гудком, по которому мы просыпались, и коварными латышами. Полковник этого и ждал. Он приехал ранним воскресным утром и вызвал меня в кабинет директора завода. По комнате гулял ветерок, приподнимая занавески; через приоткрытое окно слышалось пение птиц и шум крон деревьев на ветру; солнечный свет падал на хрустальный графин с водой, и тот искрился весь; пылинки, паря над графином, становились частицами света, а потом таяли в тени несгораемого шкафа, у которого сидел Расстегай.
– Мария Александровна, ваши успехи меня радуют. Интернат вы окончили с отличием, ПТУ – тоже. У вас прекрасная характеристика, составленная директором завода. Похоже, что неприятный подростковый эпизод, который привёл вас к разрыву с компанией хулиганов, одновременно открыл и перспективу новой жизни. Это добросовестный труд во благо нашего советского народа. Вы на верном пути и, мне кажется, готовы сделать шаг в светлое будущее.
Расстегай достал из кармана костюма платок, промокнул им шею, затылок и лысину, потом поднял глаза на меня. Я молчала.
– Я давно уже не занимаюсь криминальными делами несовершеннолетних, у меня новое направление работы, но, как видите, не забываю своих подопечных! Скажите, вам известно что-либо о Шамбале и Махатмах?
Поворот был неожиданным. Я ответила, что мои сведения очень отрывочны и ограничены заводской библиотекой.
– Тогда я дам краткую историческую сводку, это связано с моим сегодняшним предложением. В 1926 году на связь с советским правительством вышли представители высшего разума – махатмы Тибета. Через художника Рериха они передали письмо наркому иностранных дел Чичерину, который и привёз документ в Москву. Махатмы приветствовали упразднение церкви, разрушение традиционной системы воспитания и частной собственности, одобряли создание коммунистических общин. Советское правительство вступило в переписку с Учителями, выразив готовность сотрудничать с ними во имя мировой революции. Молодое советское государство окружали враги, и поддержка таинственных сил, вышедших из сумрака, пришлась очень кстати. Из Шамбалы мы получили технологии, знания и практики, большей частью засекреченные. Могу лишь сказать, что Владыки нам чрезвычайно помогли. Разведки капиталистических государств также предприняли попытки установить связь с Тибетом – например, в 1938 году туда оправились нацисты во главе с Генрихом Харрером, получившие приказ Гиммлера отыскать в глубинах пещер Владыки Мории ось времени и повернуть время вспять. Их вылазка провалилась, и тогда Гитлер в ярости напал на СССР. Все эти годы махатмы пишут нам письма, дают рекомендации, настоятельно просят и даже требуют. Я часто думаю, как много изменилось бы в нашей жизни, если бы эти предложения тщательно анализировались и выполнялись нами. Да ещё эти православные лоббисты подняли голову во время войны! Они до того дошли, что занимаются подменой исторических фактов! Ведь каждому школьнику известно, что переломный момент битвы за Москву наступил после ночного полёта Иосифа Виссарионовича над столицей с нетканым полотнищем Знамени Мира, доставленным прямиком из Шамбалы. А эти негодники утверждают, что наш верховный главнокомандующий летал с иконой Казанской Богоматери – по благословению какой-то ярой антисоветчицы! Ну ничего, я наведу порядок. Чувствую приток сил для борьбы с врагами народа! Я узнал из писем махатм секреты восстановления, хм, молодости.
Расстегай замялся, густо покраснел, потом продолжил.
– Маша, мне нужны свои люди в важнейшем деле борьбы с идеологическими врагами, мешающими развитию советского государства. В разных частях нашей необъятной Родины находятся Святилища Эпохи Огня, и мне нужен секретарь для работы с бумагами в Бахчисарайский филиал. Будете систематизировать и каталогизировать письма махатм, пообщаетесь с тибетскими послами, наберётесь мудрости.
– Аркадий Святославович, перспективы действительно впечатляющие. Я, правда, слышала, что сотрудники Святилищ принимают обет монашества в миру, и все их наслаждения – исключительно духовного порядка.
Расстегай небрежно махнул рукой:
– Не переживайте, Маша, запишем вас в послушницы, будете жить нормальной жизнью. Максимальный срок послушания для граждан СССР махатмами не определён. А будет кто давить на вас – позвоните мне, я всё улажу.
На следующий день я уже летела в Крым. Новая неволя манила неизвестностью – я решила, что лучше испытать судьбу, чем провести всю жизнь в закрытом посёлке среди уральских гор. В аэропорту Симферополя меня уже ждала чёрная „Волга“, которая помчала в Соколиное – одно из сёл Бахчисарайского района. Вечером перед вылетом я смогла кое-что узнать о своём новом доме, получив от полковника пропуск красного цвета, который открывал проход в особый сектор местной библиотеки. Итак, тибетские духовные учителя, наладив переписку с Москвой и открыв там первый центр, передали правительству список „мест силы“, разбросанных по всей территории СССР. В таких точках человек очень быстро осознаёт бренность эгоистической телесной жизни и желает приобщиться к духовным практикам. В Крыму сакральным местом считается горный массив Бойка. Центр построен у его подножия, на территории также располагается Храм Матери Мира и школа боевых искусств „Воины света“. Работа с гражданами ведётся по единой программе „Новый человек“, впервые представленной на ХIХ съезде КПСС в 1952 году. Горный массив является древним отторженцем, осколком Главной гряды Крымских гор, и в трещине отторжения находится Большой каньон Крыма, прежде популярный у туристов. После получения статуса места силы весь район вокруг Бойка оцепили, туристическую деятельность свернули, а из каньона сделали Соколинское водохранилище, построив за селом дамбу циклопического размера.
За окном „Волги“ проносились посёлки, лесополосы, поля с пасущимися коровами и овцами. Шофёр молчал. Слева открылся массив Бойка, на вершине которого лежало пышное облако. За селом с благозвучным названием Аромат поперёк дороги стояли милицейские „Жигули“. Водитель вышел, оставив меня в салоне одну, несколько минут беседовал с милиционером, потом вернулся за руль, и мы поехали дальше. Не оборачиваясь ко мне, он сказал:
– Опять из психушки пятеро сбежали, сегодня ночью. Психушка – наши соседи, учреждение находится ближе к дамбе. Утром один сумасшедший на дорогу выбежал, бросился прямо на лобовое стекло, разбил его своим телом и убился насмерть! Водителя осколками поранило. Вот менты и дежурят, а спецназ остальных психов по лесам ловит.
Моё праздничное настроение улетучилось: я вспомнила наш наивный подростковый побег. Между тем, мы подъехали к высоким деревянным воротам, над которыми красовалась внушительная надпись „Крымская Шамбала“. Водитель достал из багажника чемодан, и мы пошли по дорожке, мощёной бревенчатыми спилами. Огромный двор утопал в зелени, виднелись резные беседки, бассейны с миниатюрными водопадами, удобные скамейки и столики рядом с ними. Среди деревьев гуляли босые юноши и девушки, одетые на славянский лад: парни в вышитых косоворотках и просторных штанах, девушки – в длинных лёгких рубахах, украшенных орнаментом. Мне бросилась в глаза одна странность: было видно, что девушки носят свои рубашки без нижнего белья, но никто из них не смущался, а молодые люди, казалось, не проявляли к такому откровенному виду никакого интереса. Все выглядели очень занятыми и серьёзными – читали в тени платанов, оттачивали декламацию стихотворений, разгуливая взад-вперёд по дорожкам парка. Мы дошли до административного здания, и я присела на зелёный диванчик в холле, ожидая дальнейших событий. Надо мной находились изумительной красоты витражи. На западной стене витраж являлся копией картины Николая Рериха „Армагеддон“. Я видела город на холме, охваченный пожаром мировой духовной революции, силуэты беженцев на переднем плане – скрюченных, бредущих куда-то в отчаянии. Восточный витраж копировал картину „Песнь о Шамбале“, и я подумала, какую потрясающую игру света должны рождать эти витражи на рассвете и закате. Меня всегда отталкивало учение Агни-Йоги: в нём скрывалась непоколебимая тоталитарная жестокость, но сами картины Рериха мне были по душе, в них сквозила свобода; казалось, я сейчас почувствую аромат высокогорных цветов и услышу шорох гималайских ветров. Пока я рассматривала витражи, в холл неслышно вошла девушка-администратор и жестом пригласила за собой, как будто не хотела тратить на меня слова. Мы прошли тенистой дорожкой к маленькому бревенчатому терему, увенчанному резным петушком, поднялись по ступеням внутрь. В прихожей лежал новенький ковёр. Ветер колыхал цветные занавески. На табуретке у двуспальной кровати я увидела бежевое махровое полотенце и белую льняную рубаху с орнаментом.
– Мария Александровна, отдыхайте, примите душ, переодевайтесь в установленную приказом одежду и через час приходите в обеденный зал. Аркадий Святославович приедет поздно ночью и не станет вас беспокоить. Завтра нужно будет к десяти утра явиться в административный корпус: вы приглашены гостьей на обряд сретения влюблённых с Владыкой. Мистерия пройдёт на вершине горы Бойка.
Название мероприятия звучало устрашающе, но я не подала виду и спросила безразличным голосом:
– Я заметила, что все женщины здесь ходят босыми и, простите, без белья. Скажите, это какое-то особенное правило вашего поселения?
Администратор нахмурилась:
– Форма одежды для членов нашей общины и её гостей согласована со всеми инстанциями, она обязательна для ношения в „Крымской Шамбале“ в летнее время. Специалисты выбрали одежду с особым кроем и составом материалов, которые не мешают прохождению огненных токов священного массива Бойка. Обувь, тугие резинки, тесное бельё мешают обмену энергиями, необходимому для обретения гармонии души и тела. Стоит также обратить внимание на гигиену мыслей, направленных на отречение от животной сексуальности, плотских желаний, астральных влечений. Самое важное для нас – восторг духа, и важно соблюсти ряд условий, чтобы тело и его низменные стремления не мешали высшей радости.
Девушка развернулась, сбежала вниз по ступенькам и пошла по дорожке прочь. Её красивая фигура легко угадывалась под рубашкой, которую так и хотелось назвать ночнушкой из-за лёгкости и полупрозрачности. Я решительно не могла понять, зачем, подавляя желания тела, здесь выставляли его красоту напоказ. Монахи веками боролись со своей плотью, одеваясь в рубище, прячась от женщин – и всё равно иногда поддавались искушениям. Неужели эта красивая, спортивного вида молодёжь сильнее духом, чем древние монахи? Выходит, передо мной „монашество в миру“, когда ты видишь, чувствуешь все соблазны и не позволяешь себе согрешить? Или то, что я вижу сейчас – лишь поза, постановка, а суть скоро проявится? Погрузившись в размышления, я приняла душ, расчесала волосы и надела рубашку с орнаментом; вышла, босая, на дорожку и отправилась в столовую. После грубой заводской одежды новый наряд казался невесомым. Я чувствовала себя совсем раздетой и сконфуженно смотрела по сторонам, но жадно разглядывать меня никто не собирался. В светлом зале находились длинные столы и линия выдачи. Все блюда оказались вегетарианскими. Выйдя в сад после обеда, я почувствовала приятную усталость и вдруг поймала себя на мысли, что меня уже не волнует ни мой откровенный внешний вид, ни вид других обитателей общины: я была чистым разумом, восторжествовавшим над коварной плотью. „Истина, похоже, в еде“, – усмехнулась я. Придя в терем, сразу уснула и проспала до вечера. Парк за окном погружался в тёмно-синие сумерки, на клумбах горели фонари. Время ужина прошло, но в пустой столовой предлагали чай с творожной запеканкой. В глубине парка заиграла знакомая музыка, я отправилась на звук и, к своему удивлению, обнаружила летний кинотеатр, заполненный зрителями. Шёл „Солярис“ Тарковского, зрители сидели тихо и заворожённо, но, когда на экране появилась Хари, зал вдруг взорвался аплодисментами и не утихал несколько минут. Раздосадованная очередной странностью, я вернулась в терем.
На следующий день, в начале одиннадцатого, мы уже поднимались на гору – всего в группе я насчитала около пятидесяти человек. Сначала двигались по Юсуповской тропе над рекой, а за Почтовым дубом тропа резко пошла вверх. Бывалые члены общины шли босиком без видимого дискомфорта – их ступни заметно огрубели. Неофитам вроде меня выдали мягкие тапочки – с уговором, что мы снимем обувь у храма Христа Спасителя на вершине. Расстегай шёл за мной – босой, одетый в длинную белую рубаху. Намерения полковника были давно понятны, но он вёл себя деликатно, словно боялся напугать меня вниманием и ухаживаниями.