Потом пили чай, и стеснение прошло. Оскар неожиданно быстро нашёл общий язык с девушкой: они громко обсуждали сомнительное сотрудничество Пола Роджерса с группой Queen. На этой ноте Тимур, оставив Настеньку репетировать, двинул на набережную – пить кофе. Купил стаканчик американо с тёплым молоком, добавил немного корицы и побрёл в сторону генуэзской крепости Чембало. В конце июня склоны уже почти выгорели, но всё равно пахли дикими травами. На воротах клуба «Golden symbol» висело расписание летних концертов на 2009-й. Побродив немного вдоль моря, парень понял, что время идти назад.
Без пяти минут одиннадцать он вошёл в подъезд, как вдруг железная дверь с шумом открылась, из неё пулей выскочила Настенька и пробежала мимо Тимура на улицу. В проёме стоял бледный Гаутама и смотрел на друга.
– Мой дорогой падаван, никогда больше. Этой девочке нужен экстрим, адреналин, опасность. Рядом с ней бумага загорается. Настя играет с огнём, мне это не подходит. Я её больше на порог не пущу. Правильно писал Николай Васильевич, все они – ведьмы.
И захлопнул дверь.
Изумлённый Тимур вышел из подъезда и направился к Насте, которая понуро курила в теньке под платаном.
– Выкладывай, что стряслось! Вы поругались? Я Оскара таким несчастным никогда не видел. За что ты обидела моего друга?
– Тима, мне неловко, что так вышло. Мы хорошо начали. – Настя бросила в траву яркую вязаную сумку и уселась на неё, прислонившись спиной к платану. – Оскар с ходу предложил сыграть Summertime. Он подготовился заранее, распечатал текст, потом включил фрагмент из крутой пластинки Фицджеральд и Армстронга, пятьдесят седьмого, если не вру. Расчехлил этот чудесный гроб, Rhodes piano, и заиграл, так вкусно, так сладко, у меня аж ёкнуло. Я от волнения не попала в ноты, закашлялась. Но твой друг оказался очень деликатным, заиграл снова, и со второго раза я спела – криво, конечно, сфальшивила, но спела. Оскар так странно посмотрел на меня:
– Вы поразительная, Настя. Знаете, а вас можно учить. Если найдете для музыки один вечер в неделю, я сделаю из вас певицу. Запишете со мной альбом, сыграем концерт – а дальше, как захотите. Только умоляю, не в местный кабак и не к совковым массовикам-затейникам!
Мы продолжили, и тут я поняла, что задыхаюсь. В забитом окне нашлась малюсенькая форточка. Но она не помогала, а вентилятор оказался сломанным.
– Оскар, простите меня за наглость, пожалуйста. Очень душно. Можно, я сниму блузку и останусь в лифчике?
– Милая девушка, чувствуйте себя, как дома. Я – почти дедушка, можете меня не стесняться. Хоть голой по моей квартире гуляйте, главное – пойте. И давайте я вам включу холодный душ.
Настя подняла с газона пачку ментоловых сигарет Esse и закурила ещё одну. Тимур наморщил лоб.
– И ты, разумеется, вышла из душа совершенно голой и отправилась петь?
– Тима, ну он же сам предложил! Да и мужчина в три раза старше меня… Он интеллигент, твой друг, в конце концов, чего опасаться? Я подумала, что Оскару понравится: от меня не убудет, а музыка только лучше станет. Глупо, я знаю. Как круглая дура поступила.
– Ты могла хотя бы в трусиках остаться, не?
– Тима, если честно, у меня такое телосложение, что в жару трусики сильно натирают, и я их летом не ношу. Юбка длинная, без палева. Так вот, что там дальше. Мы продолжили играть, и я думала, что всё ок, пока Оскар не задел вазу с колосками из хрусталя, всё это счастье нахуй со звоном тут же разбилось вдребезги. Я знаю, это ёбаный стыд, – прошептала девушка, – прости, что подвела тебя.
– А что потом было?
– Ничего. После того, как ваза упала, он попросил меня уйти.
– Ок, – Тимур протянул руку Насте и поднял её с травы лёгким рывком, – мы так поступим. Завтра вечером я позвоню моему другу и побеседую с ним. Отойдёт, я уверен.
– Спасибо, – Настя улыбнулась и подхватила сумку с травы. – Ты обещал пикник после репетиции. Всё в силе? Или отбой позорнице?
– Пойдём, провокаторша. Я знаю красивое озеро в Бахчисарайском районе, через минут сорок уже будем купаться.
Тимур завёл мотор своей жёлтой «копейки», машина выехала на трассу у ресторана «Шайба», и в салон ворвался ветер. Настя тут же уснула на заднем сиденье, положив сумку под голову. Цветастая юбочка колыхалась на загорелом бедре. Сейчас ветер дунет, приподнимет её и… Тимур в последний момент увидел красную Мазду на встречке, дёрнул руль, потом выдохнул. Нужно не залипать в это долбаное зеркало, иначе въебусь куда-нибудь и девочку угроблю. Насмотрюсь на неё уже на озере.
Парень чувствовал себя странно. Он вырос в строгой семье, в которой родители никогда не раздевались перед детьми, в бане парились исключительно в плавках и купальниках, а слово «секс» у всех вызывало ступор. Дед Тимки, уважаемый агроном, на улице всегда приговаривал, указывая тростью на плакаты с девчонками, продававшиеся в киоске:
– Милый внучок, эти дамы духовно мертвы, у них нет души, только сиськи торчат. Ишь, ножки как раздвинула, бесовское отродье. Розгами бы стегать их до крови, да на картошку потом отправить, а то вертят сраками перед глазами моего любимого внука. А бывает, дорогой, эти блядины в кабаках раздеваются, за деньги. Я стрелял бы их нахуй из двустволки!
Девушки с плакатов смущали Тимура, но на них хотелось смотреть ещё и ещё, и он пялился, пока дед не утаскивал внука за руку от киоска. Слова про фотомоделей – вонючие, испачканные злом, повисали в воздухе, а потом их прибивало ветром к земле и несло куда-то в канализацию. Вот и сейчас сладко спящая Настенька, которую ласкал солнечный свет из окна, совсем не выглядела бездушной и духовно мёртвой, хотя час назад устроила бедному Оскару самый настоящий стриптиз. А ещё непривычно, что она такая нежная и – матерится. Хотя, согласен, некоторые чувства можно выразить только матом.
На озере не было ни души. Со старого дуба одиноко свисала тарзанка, тополя дамбы шелестели о том, что лето пришло навсегда. Тимур нашёл красивое место для пикника – глинистый берег, над которым поднимались молодые сосны. Хотя, купание тут вряд ли удобное: с невысокого обрыва нужно или прыгать, или спускаться по обрубку старого каната, зато есть вид.
Бросив вещи на обрыве, Тимур быстро разделся догола и прыгнул в прохладную воду.
– Прости, не сказал тебе: я убеждённый нудист! – крикнул он из воды девушке, которая расчёсывала волосы и заплетала их в косу.
– Не, ты просто ко мне подмазываешься, – засмеялась она, – у нудистов не бывает следов от плавок! Ты врун, и поэтому я перед тобой сегодня не разденусь.
Настя отвернулась к соснам, сняла блузку, потом лифчик, снова надела блузку, сбросила юбку на траву и подошла к обрыву.
– Эй, нудист-неудачник, а ты можешь отвернуться, пока я спускаюсь в воду? Я тебя стесняюсь.
– Ещё чего!
– Ладно, гад, я пойду в обход.
Девушка пропала под соснами, а потом подплыла к Тимуру, улыбаясь. Вода оказалась слоистой: верхний слой хорошо прогрелся, но со дна били ключи, и за ноги хватало холодом. Из-за скал появились кучевые облака. На дамбу вышел рыбак в панаме.
Накупавшись, парочка вылезла по канату на берег, перепачкав ноги в глине. В мокрой блузке Настя выглядела так пленительно, что Тимур стеснялся поднять на неё глаза. Не надевая трусы, он обул кеды и убежал в лес за дровами. В высокой траве без счёта валялись сосновые ветки, шишки, и скоро костёр задымился, затрещал, пахнул жаром. Настенька, завернувшись в полотенце, сидела на бревне и нанизывала на веточку розовые маршмэллоу.
– Нась, а ты умеешь толковать сны? Мне накануне лютая дичь приснилась.
– О, дичь – это по мне. Расскажи, растолкую.
– Ладно. Сон называется «Маша и медведь». Я сижу в избушке на стуле. В окно заглядывает медведь. «Вот гад, – думаю, – сейчас ведь в окно полезет!» Медведь суёт морду в окно. Я вскакиваю, хватаюсь за ставни (они почему-то вовнутрь), начинаю давить ими на морду зверя. Идёт жёсткая борьба, и мишка отступает. Закрываю окно. Слышу топот – зверь побежал к другому окну. Начинается новый раунд: медведь толкает ставни лапами – я наваливаюсь на них всем телом. Борьба идёт с переменным успехом, медведь хрипит, сопит, ревёт, очень хочет в дом. Но нет, сука, ты не пройдёшь! Все окна наглухо закрыты. Тяжело дыша, поправляю сарафан и сажусь на стул.
– Пхахахаха, заяц, а ты точно хочешь анализ? Боюсь, к вечеру прирежешь меня за все эти ёбнутые дела и разговоры.
– Валяй, Василиса Премудрая, я не ранимый.
– Ладно, сам напросился. Ты же знаешь, надеюсь, что мы все по природе – би. И чем более человек гомофоб, тем сильнее он хочет задавить в себе росточки гомосексуальности. Твой сон – про подавленное влечение к мужчинам, которое нехило так прорывается: ты чувствуешь себя женственным, носишь сарафан, и все окна твоего дома открыты ухажёрам, ведь медведь на гейском – это коренастый мужчина-богатырь с пышной растительностью на теле, который лишён женственных черт. Он активный, а ты – пассивный. И когда этот гей-медведь обращает на тебя внимание и пытается соблазнить, ты изо всех сил сопротивляешься, закрываешь ставни. В этот раз, правда, отбился! Да, и фразочка Гэндальфа решает.
– Пиздец.
– Ха-ха, расслабься, твой сон совсем милый. Пиздец снится мне.
– Ну, может, своим рассказом ты перебьёшь моё суицидальное настроение: хоть иди в лес и ложись под медведей после твоих слов!