Так отвечает г. Мережковский. Также отвечает г-жа Гиппиус.
Последняя особенно любит подчеркивать смущающие нео-индивидуалистов антитезы и противоречия. Подчеркивая эти антитезы и противоречия, она доходят до очень рискованной, зачастую даже карикатурной риторической игры. Чаще, чем г. Мережковский, она предлагает компромиссное разрешение «вопроса о враждующих элементах, чаще развивать философию «отражений».
Тебя приветствую, мое поражение,
Тебя и победу я люблю равно;
На дне моей гордости лежит смирение,
И радость и боль всегда одно.
Над водами, стихнувшими в безмятежности
Вечера ясного, – все бродит туман;
В последней жестокости – есть бездонность нежности
И в Божьей правде – Божий обман.
Люблю я отчаяние мое безмерное,
Нам радость в последней капле дана.
И только одно я здесь знаю верное:
Надо всякую чашу пить – до дна.
Эти стихи достаточно ярко характеризуют поэтессу, и как «философа», и как «художника». Приведем еще образчик ее поэтического красноречия. Речь идет об электрическом снаряде.
Две нити вместе свиты,
Концы обнажены.
То «да» и «нет», – не слиты,
Не слиты – сплетены.
Их темное сплетенье
И тесно, и мертво.
Но ждет их воскресенье,
И ждут они его.
Концов концы коснутся —
Другие «да» и «нет».
И «да» и «нет» проснутся,
Сплетенные сольются,
И смерть их будет – Свет.
В электрическом снаряде г-жа Гиппиус усмотрела важный для нее «символ» – символ «таинственного» примирения исключающих друг друга начал смерти и жизни. И такие «символы» поэтесса старается находить повсюду, начиная с различных явлений природы или предметов домашней обстановки и кончая мелкими случаями повседневной жизни.[4] Все кругом поэтессы живет окруженное ореолом «тайны».