Предупреждая своего старинного друга А. Данилевского, что он замечает в настроении последнего угрожающие признаки болезни, заразившей, по его мнению, все современное ему поколение, «неудовлетворенность и тоску», – Гоголь указывает на единственное радикальное средство, могущее помочь от болезни. «Тут нужны, – пишет он (письмо от 26 февраля 1843 г.), радикальные лекарства, и дай Бог, чтобы ты нашел их в собственной душе своей; ибо все находится в собственной душе нашей, хотя мы и не подозреваем и не стремимся даже к тому, чтобы проникнуть и найти их». «Нужно, чтобы слишком твердый и сильный отпор заключался против них (неудовлетворения и тоски), заключался в нашей собственной груди».

И он объясняет механизм процесса самовоспитания. Оказывается, что стремясь против возможности противостоять приступам болезни, он обращался к различным педагогическим приемам. Один из этих приёмов мы отметили уже выше: Гоголь избавлял, его душевный мир от страданий путем созерцания чужих бедствий и страданий. Другой прием, практиковавшийся им еще тогда, когда его болезнь находилась, в зачаточном состоянии, но когда его yже посещали минуты гнетущей тоски, заключался в том, что Гоголь старался быть веселым, старался искусственно вызванным смехом прогнать от себя «хандру». «Правда, что, еще бывши в школе, чувствовал я временами расположение к веселости и надоедал товарищам неуместными шутками. Но это были временные припадки; вообще же я был характера скорей меланхолического и склонного к размышлению. Впоследствии присоединились к этому болезнь и хандра. И эти-то самые болезнь и хандра были причиной той веселости, которая явилась в моих первых произведениях. Чтобы развлекать самого себя. Я выдумывал без дальнейшей цели и планов героев, становил их в смешные положения, – вот происхождения моих повестей!»^[6]

6. Письмо к Жуковскому от 29 декабря 1847 г.