Проданный Дом

– Брось, выдумываешь! Кто на тебя ополчился? – попытался унять профессора-фермера Михаил, – наоборот, сочувствуют. Не понимают, какая нужда заставила профессора поросят выращивать. Лечил бы людей. Делал чего получается. А?

– Я и лечу! Только не в государственном медицинском центре, а выживаю за счет частной практики. Кто меня выдавил? Те же завистники, желающие зарабатывать на больных. Опасен для них, потому как денег не вымогал. Знают, «белая ворона» по-своему и каркает. В результате государственный центр превратили в семейный. Детей поставили заведующими кафедр. Родственников – их замами и завхозами. Горские евреи, все за одного! Не то что мы, русские. Нагадить соседу для нас милое дело. Наконец, следователи пришли. Открыли страшную тайну! Десяти лет не прошло. За одну и ту же операцию берут деньги дважды, с государства и больного.

Профессор жалобным взглядом уставился в сторону входной двери. Некогда отполированные до блеска доски, сегодня поблекли, подобно взгляду больного. На потемневшем дереве выделялись коричневые синеватые пятна. Первые признаки гниения, как следствие встречи атмосферного воздуха с теплом дома. Две невидимые силы, подобные человеческому обществу, боролись за влияние над территорией. Хозяева неосознанно сталкивали потоки воздух с улицы и жилья, открывая и закрывая двери. С другой стороны, они, как бы, уравнивали их силы. Подобным образом ведут люди, находясь в вечной борьбе с себе подобными. «Государство существует, чтобы одних людей защищать от других», – говаривал греческий мудрец.

– Остается авторитет хирурга-мамолога. Частная практика и зарубежные лекции. Можно конечно успокоиться. От древнего народа чудь, да от славян в характере упёртость. Неравнодушный я. Горько наблюдать, как ленятся мои чухловцы. Да ещё, как мухи на мед, за легкой жизнью ринулись в города. Всё равно, что мать бросить. Поманит Запад или Америка халявой, из Москвы уедут, как африканцы в Европу. За сменой территории следует измена вере православной, а за ней родному языку.

Улыбин с достоинством проповедника поднес к уху зазвонивший телефон.

– Адвокат, – предупредил с придыханием.

Цветкова задели отчаянные мысли профессора. Заполонившие столицу чужестранцы перестали удивлять. Жить в таком «национальном котле» не хотелось. Потому и возникло неосознанное желание вернуться на малую родину. Отступить. Сдать территорию, как во времена великой смуты Москву – полякам. Пораженчество зародилось несколько лет назад, на предновогодней Красной площади. Накануне праздника, по старой традиции, вышли с женой в центр. Сразу же при выходе из метро «Охотный ряд» оказались в толпе людей неславянской внешности, громко разговаривающих на чужом языке. Стало неудобно, а затем страшно от осознания своей беспомощности. Знакомые с детства по картинкам золотые купола кремлевских храмов, а ощущение, словно твою столицу захватили враги.

На работе, как и у профессора так же не все ладно. В министерстве служил советником экономического департамента. Министром пришел новый человек. По современной традиции затеял кадровую реформу. Чужих менял на своих. Михаил готовился к увольнению. Бороться за место не имело смысла, как коренным москвичам за традиционную среду. Правдолюбцев увольняли по самому справедливому закону. О коррупции. За технические ошибки в декларации о доходах. Когда отставка казалась неотвратимой, начинал искать выход, а нужно было причину. По его мнению, царские, советские и современные чиновники пеклись не о государстве. О своем месте. Потому и профукали империи. В глубине души так же боялся потерять должность. Патриотизмом бравировал, повесив в кабинете портрет Президента в военно-морской пилотке. То был очередной псевдоним эпохи.

Касательно «гена предательства» у Михаила имелась своя история. В детстве лето проводил в деревне, у бабушки с дедушкой. С удивлением узнал из разговора взрослых про соседа. Оказывается, добряк дядя Паша Занегин сидел в тюрьме. В годы пятидесятые. К портрету Сталина пририсовал карандашом бородку. На суде оправдывался: «чтобы Сталин походил на Карла Маркса». Донёс на пятнадцатилетнего парня его одноклассник. Вот этот самый портрет Михаил искал. Не укладывалось в голове шестилетнего парнишки, как можно отправить в тюрьму за такую безобидную шалость. Сам рисовал бороды на фотках родителей, когда на них обижался. Наконец, в одно июньское утро, незаметным пробрался в соседский дом. Тогда очень рано уходили работать, а двери на замок не закрывали. Внимательно осматривая стены, дошел до зала. Над комодом, покрытым белым кружевом, висела большая рамка с черно-белыми фотографиями. Мужчины в мятых одеждах, женщины в темных платьях и платках. Словно на похоронах. В доме деда на такой же фото-доске все наоборот. Много бравых родственников в военной форме, женщины с непокрытой головой. И все улыбались в отличии от хмурых Занегиных. Портрета Сталина «с бородкой» не нашел. Зато уяснил: от безвинной шалости до государственного преступления один шаг, а предать может самый близкий.

Воспоминания грустно прервал Улыбин: «Адвокат не приедет».

Осторожно, боясь расплескать спиртное, нехотя поставил рюмку. Интерес к роли обличителя порядков пропал. Перед Цветковым сидел сильно обиженный старый человек. Михаилу стало неловко за свою успешность. Так же, как вчера днем перед братом, когда вдруг осознал с каким трудом зарабатывает тот на жизнь. Получает десять тысяч при пороге бедности в четырнадцать, и его зарплата в столичном министерстве, умноженная на двадцать! Миссионерство, свойственное натуре, требовало выхода. Предложил Улыбину: «Я обязательно выступлю на суде. Наверное, к мнению члена правления землячества и столичного чиновники прислушаются! На то и справедливый процесс».

Понизил голос, словно испугался решительности:

– Не мешало бы прежде встретиться с судьёй. Объясниться. В твоем лице судят нашего Президента! По его поручению, такие как ты, создаёте продовольственную безопасность Родины.

Глаза Улыбина оттаивали. Появилась надежда. Михаил заметил преображение в его настроении. Неожиданно раздался звук передёргивающего винтовочного затвора и громкий выстрел. Так играла мелодия профессорского телефона. Улыбин радостно воскликнул: «Губернатор!»

Совсем скоро с кислым выражением лица сообщил:

– Поддержал, называется! Предложил надеяться на адвоката, которого у меня нет. У нас, говорит, разделение властей. Вмешиваться в дела суда не может. Не хочет, так бы и сказал. Царя нам нужно! Тот стоял над всеми и всё мог отменить.

Михаилу вспомнился эпизод последнего общения с губернатором. Полтора года прошло.

– Помнишь, профессор, когда нас неожиданно пригласил только что назначенный глава. Радовались, как дети! Местный, а значит свой в доску. До него пришлый был, все пять лет спрашивал: «Не пойму, зачем собираются москвичи в землячества?» Так и не понял до самой отставки. Отстранил Президент его за неумение объединить местное общество.

– Не надо, – словно отказываясь от услуги медсестры стереть пот во время операции, проговорил Улыбин, – всё-то они понимают. Боятся народного объединения. Правильно вспомнил. Нынешний глава пригласил с одной целью, предложить Председателем землячества сокурсника по педфаку. Я это сразу уяснил, потому добровольно сдал пост. Надоело доказывать бескорыстность.

Михаил поддержал:

– Брат Сергей как-то обвинил в использовании землячества для карьерного роста. Как объяснить, что из своей зарплаты мы оплачивали бухгалтера. Силы отдавал на всевозможные общественные собрания, беседы с нуждающимися, устройством на работу, учёбу, детские сады. Чужих людей. Зачем это социальное волонтёрство? Сегодня получил ответ: характер у нас такой, поповско-мессионерский. Неслучайно находили понимание лишь у Владыки Александра. Еще, люди привыкли к подачкам. А когда рука дарителя не дарит, рот гражданина закрывается. Народ, значит, за нас не заступится. Не одариваем.

Звук затвора, вгоняющего патрон в патронник, пугал своей частотой. Звонки следовали один за другим. Улыбин брал телефон и получал похожий, отрицательный ответ. Сочувствовали, но от помощи уклонялись. К этому времени поставленные на стол угощения остыли. Тарелки с розовым мясом, рассыпчатым пловом, маринованными белыми и солеными груздями в сметане оставались нетронутыми. Наконец, оторвался от телефона. Хотел спросить у Сухроба про деньги от проданного мяса. Рассчитывал ими расплатится с адвокатом. Узбека на месте не оказалось.

С грустью обвел взглядом богато сервированный стол. Нечаянно задел локтем ножик. Тот упал на деревянный пол, издав звук, похожий на стон больного. Нехорошее предчувствие подтвердил Цветков:

– Смотри, профессор, ножичек лезвием указывает на входную дверь. Жди неприятного гостя.

Предвидение сбылось в то же мгновение. Дверь без стука распахнулась. На пороге обеденного зала появился глава района в обычной синтетической куртке. Из-за спины, словно лисья мордаха, выглядывал рыжий мех капюшона. Черная кожаная бейсболка смотрелась на его голове утиным клювом. Василий Васильевич Рысин был одновременно прост и хитёр. В молодости красивый услужливый гармонист являлся непременным участником свадебных гуляний. Дружка, приклеилось прозвище. От молодого Дружки к сорока пяти годам осталось жилистое тело и обманчивая добродушная улыбка. За глаза местные жители называли его «сукиным сыном», но для них он был своим. Неприязнь к чужакам появилась давно. Ещё с татаро-монгольского нашествия. Потому и выдвигали третий срок подряд главой района. Прощали махинации с муниципальной собственностью. Особенно Дружка любил переводить землю сельхозназначения под жилое строительство на правом берегу Чухловки. Популярное место у московских и губернских дачников, называемое Сапропелевым полем. Последнее время Дружка носился, как с родным дитя, проектом областной свалки. Его не устраивали мизерные налоги дачников. Мега-свалка, напротив, сулила огромные деньжищи в худой бюджет нечернозёмного района. Называлась на умных бумагах «мусорным полигоном по переработке твёрдо-бытовых отходов». С французскими фильтрами очистки сточных вод, немецкими геомембранами и системой сбора биогаза. Умилительное название придумал сам Дружка. «Земляничка». Убедительно звучал его аргумент в пользу свалки: «В Москве каждый год под мусор выделяется один гектар, а у нас площадь всего пять га. На сто лет». Наиболее недоверчивые «аборигены» создали группу противодействия. Большинство населения её не поддержали. Не доверяли чужакам. В экологи затесался адвокат-москвич, взявший в сожительницы местную, так же проживающую в столице. К москвичам из местных относились, как к выкрестам в православии. Ограничивали в правах: налоги для приезжих на собственность и электроэнергию повышали, по московским ценам нанимались в работники, «блокировали» федеральные льготы чужаков. «Всё когда-нибудь проходит», – мудро рассуждали шестнадцать тысяч жителей района. И не вмешивались, предпочитая наблюдать за борьбой пяти сознательных экологов с родной администрацией. Ещё ожидали обещанных Дружкой компенсаций в 200 рублей ежегодно. За воздух, как в аэропорту Еревана. На каждого чухловца. Жили по принципу: «с паршивой овцы, да хоть клок шерсти получить». Особые надежды возлагали на обещание построить торгово-развлекательный центр наподобие областного. Где в одном здании собраны все удовольствия: продовольственный магазин, фитнесс, спортзал, бассейн, кинозал, маникюрная. Были уверенны, кемеровской трагедии с ними не случиться. Заблуждались, как женщины, считающие цирроз печени мужской болезнью, а уреплазму безобидным грибком.

Тем временем Дружка-глава по-хозяйски повесил куртку на оленьи рога, служившие вешалкой. Приветливо улыбнувшись, пожал руки хозяину дома и московскому гостю. Лукавым взглядом окинул празднично накрытый стол, пошутив: «У вас свадьба или поминки?»

Друзья с опаской переглянулись. Не сговариваясь уставились на только что поднятый с пола нож. Приход незваного гостя не сулил ничего хорошего. Понимали, спрашивать о цели посещения не стоит. Сам расскажет. Улыбин на правах хозяина пригласил к столу, пояснив:

– Меня завтра судят. Знаешь! Для друзей и накрыл. Только нет их.

Незваный гость весело отвечал:

–Я и есть самый-самый твой товарищ, дорогой мой профессор!

Дружка по-свойски приобнял одной рукой Улыбина, другой подцепил со стола очищенный грецкий орех, направляя в рот. Не дожевав, продолжил:

– Сейчас ты в том убедишься!

Друзья застыли, словно перед иконой. И чудо случилось!

Рысин непонятно откуда извлек два листочка форматом А-4. На одном играла цветами радуги карта Чухловского района. На другом, ровным одинарным интервалом выделялся аккуратно напечатанный текст. Осторожной походкой хищника приблизился к Улыбину. Подсел рядом. Цветкову показалось, сейчас в объятиях задушит профессора. Дружка громко произнес: «Именно здесь ваше спасение».

Товарищи непонимающе переглянулись. Улыбин быстро прочитал документ и приступил к разглядыванию цветной карты. Кожа на его подбородке слегка задергалась, сильные пальцы надавили на бумагу, грозя продавить ее. Профессор угрожающе обратился к главе района:

– Предлагаешь передать мой участок администрации?

– Именно! – радостно отозвался Дружка, – только мы его оплатим по муниципальным расценкам. Взамен получишь полную неприкосновенность городской фермы и новую землю под сельхозугодья. Там, где тебе будет удобно. В любом количестве.

– На вроде индульгенции получается! – неудачно пошутил Цветков и с удивлением заметил, как глаза профессора постепенно превращались в набирающие сок вишни.

Профессор умел владеть собой:

– За что мне такая удача? Я уже оформил документы на добычу сапропеля. Вложился в лицензию и заказал цех из металлических конструкций. Зимой планировал завести строй материалы. Не-ет. Так не пойдет.

– Ничего, ничего, – услужливо заторопился Дружка, – все твои расходы будут оплачены.

Сейчас же вытянул из тонкой папки новый лист форматной бумаги. Профессор быстро пробежал текст, воскликнув:

– Молдаванин! Как черт из табакерки, выпрыгнул! Подсчитали мои затраты. Получается, если я подпишу договор купли-продажи с директором скотобазы, мне восполнят понесенные финансовые потери?

– Правильно! – радуясь собственной изворотливости, подсказал Дружка. – В качестве бонуса от районной администрации для ведения фермерства выделяем землю сельхозназначения. В бесплатное пользование на двадцать пять лет. А? Круто?

– Таким способом отбиваете у меня бизнес? Рейдеры, вместе с молдаванином.

– Брось! Сапропель никому не нужен. Просто в этом месте, где твой участок, будет большое строительство. Утвердили в областной администрации. Сам губернатор в курсе!

Рысин вытянул из волшебной папки третий листок. С угловой печатью местной администрации.

– Какой предусмотрительный, – съязвил Улыбин, – на все-то у тебя есть бумажка.

– Не предусмотрительный, а системный, – осторожно поправил глава, – если согласишься, получишь главный приз.

Многообещающим взглядом посмотрел на ошалевшего профессора.

Цветков от такой наглости потерял дар речи. Глава переходил все границы дозволенного. В его действиях, по мнению Михаила, просматривался прямой сговор с областными бизнесменами. Неприкрытый шантаж вызывал ответную реакцию, но действительный государственный советник третьего класса опасался вмешиваться не в свою епархию. Боялся, самого могут обвинить в сговоре, уже с «бизнесменом» Улыбиным. Так называемый конфликт интересов. По дурацкому закону, под прицелом оказывалась и элементарная человеческая дружба. В принципе ему нет никакого дела до профессорских планов. Фермы, цеха по производству удобрений. Сам себе насоздавал проблем, пусть и выпутывается.

Улыбин с особой осторожностью посмотрел в сторону товарища. Видимо заметил в глазах Михаила нерешительность.

– Давай, договаривай, в чем главный приз, – миролюбиво попросил Улыбин.

Дружка с готовностью денщика выпалил:

– Не траться на адвоката. Если примешь условия, судья завтра встанет на твою сторону. В общем, ничего тебе не будет. Так. Пшик, да смех. Не только скотина, но и человек воняет.

– Душа у некоторых воняет, – поддел профессор. – Ладно. Давай документы на продажу участка молдаванину и выделение земли под добычу сапропеля. Ничего, что далеко. Я упрямый. Доведу задумку. А что строить-то будете?

– Скажу-скажу. Ты подписывай.

Улыбин вытер со лба пот. Сгреб рукой, что медвежья лапа, подписанные листы. Глава в это время лихорадочно заталкивал в папку свои экземпляры. Лицо его сияло вымытым стеклом. Сделка прошла успешнее, тем ожидалось. Профессор славился упрямством. От радости и быстроты выполненной задачи Дружка неосмотрительно выдал: – Будет областное предприятие по переработке твердо-бытовых отходов.

– Свалка, значит, – сорвалось с языка Михаила. – И губернатор в курсе?

– Як же, – самоуверенно отвечал глава.

Цветков выразительно посмотрел на Улыбина:

– Что и требовалось доказать. Помнишь, как губернатор просил тебя сдать общественную должность председателя землячества? Своих везде расставлял. Дела большие уже тогда планировал. Вот и свой, земляк называется. Хуже, чем варяг. Выкрест он. Нет ему доверия.

Дружка пятился к выходу, услужливо улыбаясь. Каждый из сторон оставался при своем интересе. Улыбин при ферме и новом участке под сапропель. Рысин – при свалке.

Окончательно понять, что приобрел и потерял в результате неожиданной сделки, Улыбину помешал шум в терраске. Ругались мужчины. Звонко упал на пол эмалированный таз. Наступившую было тишину оборвал стук в дверь. На пороге показался невысокий человек в мокрой коричневой куртке. Бережно повесил её на развесистые лосиные рога. Бейсболку – на полупустую решетку для головных уборов.

– Добрый вечер, хозяева, – по-военному отчеканил очередной непрошеный гость.

Товарищи с опаской разглядывали вошедшего. Крепкий, словно гриб-боровик. Узкие нервные губы и не в меру внимательный взгляд говорили о душевной ранимости. Правая бровь рассечена глубоким шрамом. Лицо покрыто свежим нездешним загаром.

Человек уверенно подошел к столу, представился: «Валерий Вардани».

Здоровался крепко, резко. Так обычно одергивают автоматный затвор, загоняя полю в патронник. Как мелодия в профессорском телефоне.

– Разрешите? – видя замешательство хозяина дома, попросился присесть за стол.

Михаил еще не отошел от наглости главы района. Возмущался отсутствием благодарности за устройства Дружкиного старшего сынка на престижную работу в своем министерстве. Был такой эпизод года четыре назад. Вот очередной проситель. Считают, московские земляки до конца жизни должны местным.

– Извините, кажется мы с Рысиным за одним и тем же, – честно признался незваный гость.

– Весь сегодняшний вечер не перестаем удивляться землякам, —съязвил Цветков, – просите. Не стесняйтесь. Мы рады помочь любому. За просто так.

Взгляд Вардани потеплел. Он явно не понял иронии.

– Я вас знаю, – обратился к Михаилу, – работаете в министерстве. Вместе с профессором многим помогли. При вас землячество уважали, а сейчас не рыба, не мясо.

Гость замолчал, поняв, что сказал лишнего. Цветков с Улыбиным сочувственно ухмыльнулись. Не сговариваясь, дистанцировались от растерявшей авторитет организации. Гость уловил критическое настроение, продолжив:

– Собственно, пришел просить не передавать землю администрации. Дружка задумал построить областную свалку. Недоставало пару гектар. Как раз ваш участок оказался поблизости. Им плевать на рядом протекающую речку, сам город. Судя по довольной Дружкиной роже, я опоздал?

– Не обрадую, молодой человек, – жестко ответил профессор, – землю не продал, а обменял. На другой участок. Только что состоялась сделка.

– Договор, случайно, заключили не с директором ли скотобазы? Не лично с ним, а его левым ООО?

– Не буду скрывать. Верно. Дружка выступил в роли посредника. В свою очередь позвольте и мне поинтересоваться?

Вардани развел руками, убеждая профессора в своей открытости.

– Откуда такое радение за чистоту земли? Ты же не местный! Что в Москве проблемы все решены? В том числе со свалками. Может опыт свержения подмосковного губернатора переносите на нашего главу Рысина? Экспорт мусорной революции получается.

– Неравнодушный я, – скромно ответил человек с греческой фамилией. – Если откровенно, любимая женщина среди активистов «движения против свалки». Местная она. Помогаю в качестве солидарности. На вроде общественного адвоката. У меня юридическое образование. Пришлось поработать в милиции, в уголовном розыске.

– Понятно, – невесело отреагировал Улыбин, – а кто по-вашему стоит за Дружкой? Директор скотобазы! Мужик нездешний, корней в Чухлове не имеет. С другой стороны, на него удобно свалить ответственность. Кто же кукловод, главный лоббист будущей свалки?

– Честно? – «незваный гость» подозрительно глянул на профессора.

После встречи в прихожей с Дружкой засомневался в искренности бывшего председателя землячества. Человеческими поступками руководит экономический интерес, предупреждало первое правило оперативника. Не мог известный московский врач, бывший председатель землячества не знать расстановки сил в губернии. Явно, у него имеются авторитетные защитники среди местных силовиков. Вся стена увешена их благодарственными грамотами. Из предосторожности отвечал уклончиво:

– Главного кукловода следует искать в Москве. Инвестор так же не местный. Лоббист сидит в администрации области. Попытайтесь сами угадать.

Улыбин и Цветков в очередной раз понимающе переглянулись. Не верили незнакомцу, как и он им.

Цветков догадался в чью сторону клонит Вардани. Вслух при чужих людях обвинить губернатора в недоказанном преступлении слишком опасно. За клевету на должностное лицо легко получить статью УК. Возможно он засланный провокатор? Вспомнилась недавно прочитанная история про одного забытого исторического персонажа, лейтенанта Бошняка. Героя, патриота, вместе с адмиралом Невельским много сделавшим для присоединения Дальневосточного края к России. Находясь на пенсии, как – то на дороге не пропустил экипаж губернатора. За этот проступок получил позорный арест на десять суток, многолетнюю судебную тяжбу за оскорбление высшего должностного лица. Безжалостную травлю местного дворянства. Следствием стала душевная болезнь и скорая смерть вчерашнего героя Отечества.

Улыбин, в отличии от товарища, не думал подозревать губернатора. Продолжал надеяться на его помощь в суде. Опытный хирург не имел права ошибаться в диагнозе. Хорошо знал, что оборвать отношения легче, чем их восстанавливать.

– У нас с вами, профессор, завтра общее дело, – загадочно обмолвился Вардани.

Цветков не удержался:

– И вас судят?

– Да, – просто и честно подтвердил догадку, – буду оспаривать решение местной администрации о выделении земли под свалку.

Цветков встрепенулся – защищать чистый воздух, а Улыбина судят за грязный. Портит он его своей фермой. Путь то у нас один, да цели, видать, разные.

– Хватит выяснять отношения, – грозно буркнул Улыбин. – Не хватало еще свалки. Не знал я. Иначе не подписал бы договора с Дружкой.

– Ну, тогда выпьем за предстоящую победу, – продемонстрировал гибкость Цветков, наполняя третью рюмку.

– За победу! – коротко, как выстрел, поддержал тост поздний гость.

Выпили, молча закусив. Первым не выдержал Михаил:

– Не обижайтесь за недоверие. Видите, стол накрыли для друзей. Не пришли. Испугались «тараканища усатого». Помните сказку Корнея Чуковского? «Вдруг из подворотни страшный великан, рыжий и усатый Та-ра-кан! Звери задрожали, в обморок упали…». В итоге прилетел воробей «взял и клюнул Таракана, вот и нету великана. Поделом великану досталося, и усов от него не осталося». Что-то подсказывает, именно вы и окажитесь тем воробьем-победителем. Удачи Вам! Кстати, фамилия у вас не менее звучная, чем у героя Чуковской сказки.

– Греческая, – не без гордости пояснил Вардани, – очень древняя, еще со времен киликийского армянского царства, что когда-то существовало на островах Средиземного моря.

Работница Татьяна собирала со стола нетронутые угощения. Сухроб в доме так и не появился.

Наполненный событиями день не спешил заканчиваться без сюрприза. Через три минуты после убытия гостя, Михаил вышел во двор. Имелось еще одно незаконченное дело. Личного характера. Не хотел свидетелей телефонного разговора. Без предупреждения Улыбина из областного центра пригласил женщину. Ту, к которой мужчина прилипает, как комар на мухоловку. Легкомысленные отношения вдруг оказались серьезными. Четыре года «тайной любви» срок не малый. Мужчину устраивала неопределенность. Женщины, напротив, нервничали. Светлана и жена. Словно сговариваясь, одновременно потребовали от него ответа на простой вопрос: «с кем ты, милый человек?» Михаил не хотел принимать обидный для одной из сторон вердикт. Хотя и понимал, жизнь в двуличности заканчивается.

Два дня назад, перед убытием из Москвы, спланировал со Светланой встречу. У нее дома, в областном центре. Улыбин, своим вызовом на суд, изменил первоначальный план. Светка должна была приехать на одну ночь в Чухлово. Именно сегодня вечером, на годовщину их первой встречи, попадающей на День пожилых людей. Не сговариваясь, при любых обстоятельствах отмечали. Боялись нарушить традицию, сравнимую с молением перед входом в храм. Женщина благодарила его за предложения к интимной близости уже на первом свидании, с одной оговоркой: «без этого нельзя?» «Нельзя», – требовательно ответил, не разу не пожалев за стремление сходу овладеть понравившейся женщиной. Первая близость принесла неиспытанное ранее ощущение, не плотского удовлетворения, а физической радости. Они подходили друг другу, как с первой примерки ладно севший на фигуру костюм.

Набирая номер любимой, Михаил втайне надеялся на её отказ. Таким примитивным способом оттягивал решение, но Света была уже на подъезде к Чухлово.

От размышлений отвлекла возня и глухой стон прямо за воротами профессорского дома. Над крыльцом горела лампочка, освещая небольшую площадку. Уличные фонари в городке отключили в год падения Советской власти. Глаза к темноте успели привыкнуть, что позволило разглядеть в проеме калитки мелькающие тени. Не раздумывая, бросился в неизвестность. Сразу же определил суть происходящего. Двое мужчин пытались сбить с ног третьего. По крепкой фигуре, похожей на гриб-боровик, распознал в защищавшемся недавнего собеседника. Михаил без особого труда отбил атаку нападавших. Первому заехал в рыхлое лицо, второго отбросил в канаву. Лицо последнего показалось знакомым. Отметил узкий разрез глаз, азиатскую скуластость. Разглядеть не успел, как парень получил сильнейший удар ногой в грудь от оказавшегося рядом Вардани. Хулиганы растворились в ночи.

– Спасибо, – совсем неуставшим от борьбы голосом поблагодарил тот, – подстерегли. Рассчитывали застать врасплох.

Только сейчас Цветков увидел кровоточащую рану на щеке.

– Кастетом, со спины, – объяснил тот причину ранения, – да не на того напали.

– Боксер? – уважительно спросил Михаил.

– Боевое самбо, – прозвучал тихий ответ.

Разговору продолжится помешала остановившаяся у ворот машина. Из желтого такси выходила Светлана. Она сразу обратила внимания на кровоточащую щеку мужчины:

– Мальчики, вы подрались?

Взрослые мужики виновато потупили взгляды. Женщина по-хозяйски взяла их под руки, направляясь к дому.

С Улыбиным была хорошо знакома. Здесь с Михаилом иногда бывали. Профессор понимающе достал аптечку, а Света умело обработала Валерину рану. Профессор жестко выдавил:

– Дружкина работа. Его манера действовать исподтишка, чужими руками. Так?

– Кому же больше, – устало проговорил раненый.

– Оставайся, парень, ночевать, – предложил Улыбин, – так спокойнее.

Вардани с благодарностью отказался. Как только за ним захлопнулась дверь, Светлана не удержалась от комментария:

– Чудные дела творятся в Чухлово. Взрослые мужики, а ведете себя мальчишками. Чего не поделили?

Мальчишки-мужики молча отмахнулись. Наскоро выпив чаю, отправились спать.

3

В этот раз биологические часы Цветкова дали сбой. Давно уже не вставал так поздно. На мобильном телефоне высветилась цифра 8.25. На измятой подушке длинный женский волосок и пустая половинка кровати. На прикроватной тумбочке змейкой скрутились черные колготки.

За окном рассвет походил на надвигающееся ненастье. Осень нехотя соглашалась с правилами наступающей зимы. Хмурилась. То же самое творилось в душе Михаила. Необъяснимая тревога усилилась от голоса Улыбина. Деревянный дом не отличался звукоизоляцией. Сознание выхватывало обрывками события прошлого дня. Несвязные и от того еще более тревожные. Зазвонил телефон.

– Не хотел вчера беспокоить, – вкрадчивым голосом начал разговор брат, – пришла хорошая новость. Банк снял претензии по нашей задолженности.

Михаил окончательно проснулся. Пресекая панибратство, не сулящее ничего хорошего, резко прервал:

– Не нашей, а твоей.

– Конечно, моей, – не ожидая скорого отпора, младший брат пошёл на попятную. – Документы вчера налоговики оформили. С квартиры автоматически снимается запрет на продажу.

– Я не смогу выехать к тебе, – с сожалением проговорил Михаил, втайне радуясь не напрасно потраченным усилиям в родном Макарове.

– Приезжать не нужно, – тон на другом конце изменился с благодарного на требовательный. – Если не будешь возражать, я продам квартиру. Покупатель нашёлся. Твою долю обязательно верну. Договор только что подписан.

Наступила пауза. Михаил оказался в состоянии прохожего, перед которым свалилась глыба льда с крыши. Обдала смертью, предупредив о ненадежности человеческой жизни. Не показывая слабости, собравшись, надломленным голосом ответил:

– Делай, как знаешь. Квартира родительская. У нас равные права. Денег мне не нужно. Хотя, верни сумму, затраченную на ремонт.

После неприятного разговора долго смотрел в окно на наливающееся свинцом тяжелое утро. Не жалел похожую на собачью конуру сорокасемиметровую трешку с запредельными коммунальными платежами. Ругал себя за неумение сохранить родительское, семейное. Важное не только для него, но для детей, внуков. Вспомнил радость в семье с получением квартиры в каменном доме. С собственным туалетом. О ванне тогда и не мечтали. Как с приехавшей из Ленинграда теткой-студенткой в корзине перевозили посуду, узелки с одеждой. Со съемной квартиры. Плетеная корзина на деревянных полозьях служила универсальным средством для хозяйственных перевозок зимой. В ней он тащил в гору белье с колоды, брата из садика, дрова из сарайки. Корзина – единственное, что сегодня пришло на память. Он её в детстве ненавидел из-за непосильной тяжести. Через много лет корзина принесла пользу. Приняла на себя нарастающую злобу за действия родного брата. Оказалось, кроме него, семейные реликвии никому не нужны. С утратой родительской квартиры оборвалась связь с целым куском прошлой жизни. Детства и Юности. Тот период для него был важен, что мёд для пчелы. Снова на память пришли тоскливые, как глаза бродячей собаки, стихи Лидии Егоровой: