Мало того, что эта скотина постоянно пыталась мухлевать и то и дело бросала в мой адрес едкие замечания, так она ещё требовала, чтобы я передвигал и её карты тоже – лапы у Барсика, к счастью, остались прежними, кошачьими.

В отличие от интеллекта.

Я с тоской посмотрел в глаза кота, возлежавшего на столе передо мною, и попытался понять: осталось ли в этом инфернальном саркастическом чудовище хоть что-то от моего милого, хоть и чуточку туповатого домашнего любимца, обожавшего бегать за лазерной указкой.

Кроме лазера, дома, у него особо развлечений не было – да и какие вообще могут быть развлечения у домашнего кота – поесть, да поспать, да за птичками понаблюдать…

Правда, Барсик, в той прошлой жизни, любил ещё и карточные игры. Хотя, что значит любил? Просто, стоило друзьям прийти ко мне на партию в покер, он тут же запрыгивал на холодильник и проводил там весь вечер, внимательно следя за движениями карт.

– М-ряу! – раздражённо выдал Барсик и царапнул стол. – Открывай!

Я вздохнул – жёлтые глаза напротив были совершенно непроницаемы, – и перевернул карты. С учётом лежащих на столе – получилось две пары.

Барсик довольно мурлыкнул и ударил лапой по столу:

– Теперь переверни мои!

Где-то секунду я смотрел на комбинацию кота – скотина собрала фул-хаус. В уши били пронзительные вопли Барсика – тот праздновал победу.

«Хорошо, что он не может демонически смеяться, как великий и ужасный Лёшка Петров! – подумал я и тут же отметил: – Пока не может…»

Крики Барсика, достойные первого месяца весны, прекратились. Кот поднялся на ноги и лапой подтолкнул ко мне блокнот:

– Запиши! Ты опять проиграл! Ещё одна когтеточка! С домиком наверху…

– Барсик, зачем тебе десять когтеточек? – рискнул спросить я. – Ты же всё равно точишь когти о шкаф?

Взгляд кота выражал полнейшее презрение:

– А тебе зачем дома пять приставок виртуальной реальности? – спросил Барсик и стукнул хвостом меня по руке.

Это было не больно, но обидно.

«Главное, чтобы он не заявил, что до катастрофы у него на хвосте были ядовитые шипы. С этой скотины станется!» – подумал я.

Барсик грустно посмотрел мне в глаза и всё же соизволил ответить на мой вопрос:

– Ты не понимаешь. Когтеточки нужны не для маникюра. Это luxury предметы, они отражают мою успешность…

Я с трудом удержался от желания приложиться лбом об стену.

Пройдясь по столу кругом, кот остановился прямо перед моим лицом:

– Играем ещё раз. На… – на мгновение кот задумался, – на лазерную указку!

Я закатил глаза:

– А это тебе зачем?

– Когда захочу, буду с ней играть, – невозмутимо ответил кот, возвращаясь на своё место.

– А кто будет тебе её направлять?

– Ты и будешь. Но теперь это будет моя указка.

Я вздохнул и молча начал мешать колоду.

– Будешь хорошо себя вести – по возвращении на Землю налью тебе мисочку виски, – цинично пообещал кот, не отрывая взгляда от мельтешения карт в моих руках.

Не рискуя прокомментировать слова Барсика, я с тоской посмотрел за окно. Серый дождь медленно капал вверх (как я успел узнать за последние двое суток привычное явление для этой планеты). Шли третьи сутки моей «второй» жизни.

Над головой раздалось шипение, ретранслятор заговорил голосом синтезатора речи:

– Его высокоблагородие Барсик приглашается на аудиенцию к верховному Ы планеты. Вы можете взять с собой своего питомца. Делегация встретит вас у дверей вашего номера.

Кот торжествующе воззрился на меня:

– Потом доиграем! Пошли… питомец, – резким движением лапы Барсик выбил из моих рук карты. Те веером разлетелись по комнате.

На условном пороге (дверь фактически материализовалась в стене – похожий на пластик материал сам по себе разошелся в стороны, стоило нам подойти к нему), кот обернулся:

– И перестань дёргать ушами, когда блефуешь! – назидательно сказал он.

– Что?!

Барсик совершенно по-человечески вздохнул:

– Когда у тебя плохие карты или когда ты нервничаешь, ты начинаешь шевелить ушами – вот так вот, – от демонстрации ничего понятнее не стало, кошачьи уши были не слишком похожи на человечьи. – Отлично видно всем. Даже и не с холодильника! – ехидно добавил он.

Я зачем-то потрогал свои уши. Они действительно подёргивались – мелко-мелко.

– Что… всем видно?! –переспросил я.

– Особенно, когда лежишь на холодильнике.

***

– Возьми с собой кота, – предложил мне Лёшка Петров, наливая ещё по одной стопке.

Я пожал плечами:

– Зачем? Что он будет делать на маленьком астероиде? Там жилых помещений – раз, два и обчёлся. А у родителей – дача в Бразильской сельве. Птички, солнышко, свежий воздух…

Лёшка придвинул ко мне стопку:

– Я не за кота беспокоюсь! – мой приятель покосился на Барсика, невозмутимо наблюдавшего за происходящим с высоты холодильника. – А за тебя…

– За меня, так за меня! – перебил я Лёшку и хлопнул стопку превосходного марсианского виски.

Лёшка вздохнул:

– Вот что ты будешь делать год на абсолютно безлюдном астероиде?

Я пожал плечами:

– Следить за добычей руды. Там знаешь, сколько возни каждый день с роботами! Включи, отключи, исправь критические ошибки, проведи ручную проверку манипуляторов…

– А по душам ты тоже с роботами говорить будешь? – саркастически спросил Лёша. – Представь: целый год один на маленьком астероиде, а вокруг только роботы. А так – кот, живое существо. И погладить можно, и вроде как не один… – собеседник вновь наполнил стопки. – И вообще, с какой стати, ты – простой биоробототехник, перечишь мне, великому и ужасному х\физику-трансядерщику?! – он зашёлся демоническим смехом.

Спустя полбутылки я полез в компьютер, чтобы оформить документы на вывоз кота за пределы Солнечной Системы.

***

…через несколько лет эту дыру в структуре гиперпространства назвали в мою честь.

Но, стоит признаться, в тот момент, когда мой корабль, вместо того, чтобы выйти из гипера в астероидной поле, затрясся и провалился в какой-то синий тоннель, мыслей о том, что я открыл проход в Дальний Космос, у меня не возникло. Ну, как минимум, потому, что я умер. Так же, как и Барсик.

Не приспособленный к таким перемещениям корабль попросту взорвался на выходе в неизведанную человечеством часть космоса.

Взрыв, к моему счастью, заметил патруль камийев.

Они – камийи, оказались славными ребятами… или девчатами… вечная путаница, когда речь заходит о расе гермафродитов. Особенно если, вдобавок, они выглядят как лягушки.

Из того, что осталось на месте взрыва, они сумели восстановить не только меня и Барсика, но и собственно корабль.

До сих пор не люблю вспоминать момент моего второго «рождения». Брр!

Единственная проблема была в том, что кое в чём камийи ошиблись.

***

Верховный Ы, больше всего, похожий на огромную сиреневую жабу с крылышками, встретил нас в огромном зале, половину которого занимал своего рода бассейн, заполненный зловонной болотной жижей.

Запрыгнув на большой искусственный камень в дальнем конце зала, Верховный Ы заквакал. Тут же над моей головой загнусавил автоматический переводчик (тоже одно из неоспоримых доказательств превосходства технологий камийев над земными).

– Мы рады приветствовать его высокоблагородие Барсика на нашей скромной планете. Осмелюсь, прежде всего, похвалить великолепный внешний вид и интеллект вашего питомца! Ваше животное практически разумно!

Я покраснел и (во всём виноват проклятый кот!) разумеется, почувствовал, как заходили ходуном мои уши.Барсик, напротив, приосанился.

– Я надеюсь, что наша встреча окажется лишь первой кочкой в том бескрайнем болоте дружбы, которое наши цивилизации выкопают совместно. Позвольте задать вам несколько вопросов о вашем мире, ваше высокоблагородие?

Следующие сорок минут стали для меня кошмаром. Схватившись за голову, я слушал, как Барсик рассказывает верховному Ы о Земле.

О расе кошек, создавших полуразумных питомцев-людей, об автоматизированных фабриках по производству пустых картонных коробок, о Святом Марте и других сложных ритуальных таинствах…

Кот вещал, переводчик что-то квакал. Я в ужасе представлял встречу камийев с землянами, как вдруг:

– Прошу прощения! – немного смущённо заквакал верховный Ы. – Я совсем забыл представить вам представителя дружественной нам цивилизации Пляма, присутствующего в зале. В отличие от нас с вами, ваше высокоблагородие, плямчане давным-давно утратили органические тела и существуют в виде лучей энергии…

В центре зала из ниоткуда появилась маленькая красная точка и быстро направилась в нашу сторону:

– Нет! – успел выкрикнуть я, но было уже поздно.

С диким мявом его высокоблагородие Барсик прыгнул на представителя цивилизации Пляма…

***

Спустя тридцать лет я готов с уверенностью констатировать – в итоге, всё закончилось хорошо.

Плямчанин не пострадал – энергетические сущности не бояться даже самых острых и длинных когтей.

Сам же инцидент позволил мне наконец-то донести до своих спасителей – кто в нашей паре кем является. До этого они только снисходительно кивали мне и тихонько шептались между собой. Барсик объяснил мне ещё в первый день, что они восхищаются интеллектом полуразумного существа (то есть меня!) и, одновременно умиляются тому, насколько сложны и продуманы мои фантазии. Чёрт его знает, может, так всё и было, а, может, Барсик мерзко шутил… У него, к сожалению, уже не спросишь.

Как оказалось, искусственно «разогнанный» интеллект не мог быть вечен. На самом деле, Барсик начал деградировать уже в день аудиенции с верховным Ы – откуда иначе взялась вся эта тяга к когтеточкам и указкам?

Первые дни после разоблачения я списывал его нежелание говорить на то, что он был расстроен раскрывшимся обманом, но когда однажды ночью, он залез мне на грудь и разбудил меня отчаянным мурлыканьем «Корррм! Корррм! Баррсик хочет корррм!», я всё понял окончательно. Спустя ещё два дня передо мной предстал мой старый, добрый кот.

Честно говоря, мне до сих пор немного грустно.

Но когда мы собираемся у меня на партию в покер (уже много лет как без Лёшки Петрова – Большая катастрофа на Марсе семьдесят шестого года не пощадила даже нашего великого и ужасного х\физика-трансядерщика), я то и дело поглядываю на Барсика.

Барсик – моя личная жемчужина биоробототехники, – кошачий мозг в идеальном селенциево-кадмиевом теле, всегда пристально смотрит на меня и подмигивает правым глазом – мол, блефует противник или часто-часто левый – сбрасывай карты, да поскорее.

А иногда, он бросает выразительный взгляд на мои уши и демонстративно дёргает своими – сигнал, что я слишком заметно блефую.

Когда игра заканчивается, он спрыгивает с холодильника и идёт в комнату – к одной из своих десяти когтеточек.

Мы с вами встречались…

Мы с вами встречались. Правда, вы этого не помните, да и не можете помнить.

Это я стоял в палате для новорожденных рядом с врачом, когда вы делали свои первые вдохи. Это я буду стоять в толпе на кладбище, на похоронах вашей бабушки, тетки… ваших похоронах, с личиной малознакомого родственника из глубинки, кладбищенского сторожа, случайного зеваки.

Какая разница, с какой личиной? У меня их слишком много.

Каждый из вас видит меня по-своему, но никто никогда не видит правды.

На огромной, заросшей немытой посудой и грязью кухне, Кулинар готовит Эссенцию. Хищный орлиный нос, маленькие, глубоко посаженные глаза: слезящиеся, мутноватые. Желто-серый халат, изгвазданный до невозможного: один карман надорван по шву, на боку – гигантская заплата, левый рукав кто-то долго и с удовольствием пережевывал…

Пять тысяч лет…увольте, такого и быть не может.

Я сижу на ближнем к окну конце гигантского стола, на маленьком расчищенном уголке – только-только хватает места поставить кружку, и прихлебываю кипяток, скупо сдобренный парой листьев зеленого чая. В колбах, пробирках, кастрюльках, бесцеремонно оккупировавших всю поверхность стола, что-то кипит, булькает, шипит, откуда-то несет сероводородом и одновременно весенним лугом.

Я никогда не спрашиваю, ЧТО и КАК мешает Кулинар, как он получает Эссенцию. Некоторые вопросы могут быть убийственно опасными. Мне важен только результат: два десятка миниатюрных запаянных колб на тумбочке у входной двери, отливающих всеми возможными цветами мира: от грязно-фиолетового до огненно-желтого. Колб с Эссенцией.

– Замерз? – Равнодушно спрашивает Кулинар, ни на секунду не отрываясь от своего дела: он мешает, переливает, взбалтывает, варит, варит Эссенцию.

Самое чудесное и самое страшное вещество вселенной. Вещество, названия которого не знает никто в этом мире, вещество, о самом существовании которого слышало не более десятка людей. Домыслы, легенды… Ну и правильно. Не надо знать людям, что на свете существуют такие вещи.

Я киваю и перехожу к делу:

– Пятнадцать, – выгружаю на стол из сумки колбы – точно такие же, как стоящие в штативе у двери, но их наполняет водянистый поблекший туман. Жалкое подобие, выдохшаяся использованная Эссенция.

Кулинар сразу возвращается к работе: не глядя, хватает колбу за колбой, мгновение смотрит оценивающе на свет, разбивает, сливает, приговаривая к себе под нос:

– Банально, старо… эту – вон, совсем истрепалась, новую сделаем…Хм… Помню…помню… разделим пополам…

Глаза сверкают, спина распрямляется… дирижер невидимого оркестра, шеф-повар самой безумной кухни вселенной: там долить, это перелить, процедить, перемешать…да… за сотни лет можно добиться и не такого профессионального уровня.

Внезапно замирает, шепчет пухлыми губами:

–Опасно… черт возьми…опасно, но надо, давно такого не было… три дня варить…и не факт…– потом переводит взгляд на меня: – Все иди, иди, видишь – не до тебя. Забирай колбы и уходи! Завтра жду… – и вновь кидается обратно к штативам. Все для него меня уже нет. Есть только он и Эссенция.

Все ясно. Дня через три меня будет ждать среди обычных колб одна уникальная, с неповторимым составом. И вот что она сделает, к чему приведет… меня передёргивает… но три дня варки… не самое ужасное… это не месяц. Ходят слухи, что состав, который будет вариться месяц, навсегда уничтожит весь мир, но опять же – слухи, бредни, никто ничего точно не знает. В любом случае, я планирую не дожить до этого момента.

Кулинар не всегда такой. Бывает, он бросает всю работу, тащит меня в комнату, кидает на продавленный пыльный диван и, разлив по наскоро протёртым от пыли рюмкам коньяк незнамо какой давности, начинает рассказывать, одну за другой, странные истории, порой смешные, а порой безумно страшные – хохоча так, что трясется хрусталь на люстре. Потом вдруг внезапно мрачнеет и выставляет меня за дверь чуть ли не пинками. Он безумен: трудно за такой срок и при такой профессии сохранить себя в здравом уме.

У каждого своя судьба.

Почему-то я всегда знаю, сколько и где мне понадобится колб. Знание это приходит само по себе, словно ниоткуда. Словно лампочка вспыхивает в голове. Говорят, существуют люди, которые смотрят на человека и понимают всё-всё, что творится в нём. Вот и я, подходя к роддому, начинаю понимать, что тут мне потребуется восемь колб, а в следующем роддоме всего пять.

На улице вёе та же мерзость, что и весь день, слякоть, асфальт покрыт кашеобразным снегом… И эта мерзость будет продолжаться, если верить прогнозам, еще неделю. Завтра, во всяком случае, точно. А мне тащиться на Смоленское: забрать шесть колб, потом на 9-е января: десятка…

Поднимаюсь по лестнице. Сестричка на посту равнодушно провожает меня взглядом, санитар в углу кивает и что-то бормочет: здоровается, видно. Иногда мне безумно интересно – КЕМ видят они меня. Врачом с отделения, медбратом, молодой мамашей или просто тенью… неважно.

Открываю дверь, вхожу в палату, прямо так, как и был: в пальто, уличной обуви.

Забавно, когда начинал работать, я все время боялся того, что кто-нибудь увидит меня самого взаправду, как я есть на самом деле и устроит скандал, мол, куда в ботинках прёте, и т.д., и т.п. Тридцать лет прошло, больше я такими глупостями не страдаю…ну и слава Богу.

Дежурная сестра в углу, не видящая меня, смотрящая сквозь, как на пустое место. Восемь коек, восемь малышей, даже не малышей, новорождённых, восемь колб. Каждому своё…

Подхожу к первому, запускаю руку в сумку, нащупываю наугад колбочку, достаю. Один из моих коллег по городу изучает колбы, еще сидя у Кулинара, потом долго изучает детей, взвешивает все за и против, решает. Его воля… Мне же нравится полагаться на случай. Так честнее, что ли…

Долго смотрю колбу на свет, на розовый, клубящийся внутри туман, резким движением ломаю, осколки – в карман, иду к следующему. Улавливаю только общее, только основное. Но этого достаточно.

… родители разведутся… перелом ноги в 6 лет… школа… университет… менеджер… жена… ребенок… 35 лет… «КамАЗ» выключенные фары…скорая встанет в пробке… всё.

… сине-зеленая колба… хм…малышка доживет до 96 лет… три мужа… какая-та война… проклятье, толком ничего не разобрать… и еще одна… дети.. дети…внуки…внуки… всё, больше ничего не вижу.

…жёлто-малиновая… третья скрипка…первая…эмиграция…гранд опера… да ты будешь талантом…а вот пить ты начнешь зря… оно тебя и погубит… впрочем, твоя судьба, малыш, теперь только твоя.

Фиолетово-чёрная, бордовая, серая, всех цветов радуги… колбы, судьбы…

…Светло-золотистая.

Долго, минуты две, если не больше, затаив дыхание, я смотрю в золотистую колбу. Боюсь поверить, что это – правда, что после стольких лет я нашел то, что искал…

Лезу в боковой кармашек сумки. Там лежат давным-давно утаенные спрятанные колбы, неиспользованные, ожидающие как раз такого случая. Смотрю на посапывающего малыша, на его большую голову с еще не закрывшимися родничками, малюсенькие пальчики. Прости, малыш… эту колбу ты не получишь. Вот у меня припасена обычная, ничем не примечательная – серая с синим отливом… прости меня…

Убираю в карман над сердцем золотистую колбу и в совершенно растрёпанных чувствах покидаю роддом. Хотя, в самом деле, что я сделал не так? Ведь даже в нашей работе есть место небольшому блату… не правда ли?

Поднимаюсь на пятый этаж панельного дома, прикладываю руки к замку. Он послушно открывается – одна из немногих моих способностей, весьма и весьма полезная. Смотрюсь в зеркало в полутёмной прихожей. Вроде я где-то выше говорил, что у меня нет лица, нет? Так вот – у меня действительно нет лица… белое расплывчатое пятно, обрамленное непослушными кудрями… надо, кстати, будет голову помыть… просто бесформенный овал. Но ведь неважно, кто ты есть, важно то, каким тебя видят люди. Никогда эти слова не приобретали такого полного значения.Главное, что я уже и не помню, как выглядело мое лицо тогда, тридцать лет назад, до встречи с Работодателем. Фотографии, бывшие дома, я сам уничтожил лет двадцать назад в каком то безумном запале. Можно, конечно, поискать, но зачем? По правде сказать, теперь я уже не уверен: было ли у меня когда-нибудь лицо?

Прохожу мимо спящей на диване женщины. Когда-то я любил ее, а может быть, люблю и сейчас. Чьё лицо она видела на мне тогда… неважно…. Я появился на неделю и исчез навсегда. Что она думала, что та Сила, заставляющая людей не узнавать меня, менять мои лица, внушила ей? Не знаю, теперь мне всё равно.

В маленькой комнатке, обняв смешную плюшевую мышь, спит пятилетний мальчик – мой сын. Маленький человек, лишенный моими силами судьбы… человек без судьбы… до этого часа.

Достаю золотистую колбу, еще раз внимательно изучаю её…прекрасно, замечательно. Никаких великих свершений и подвигов, никаких особых талантов, никакой экзистенциальной муки, никакой сильной боли, никаких страшных болячек, никаких крупных проблем… и очень много простого-простого счастья.

Простая чудная хорошая судьба. Я так долго ждал этой колбы, чтобы подарить тебе счастье.

… я ломаю колбу…

Спи спокойно, сладких снов. Все будет хорошо…

…Мы с вами встречались, правда, вы этого не помните, да и не можете помнить.

1-2.05.2009 СПБ