Что еще добавить? События. Люди. Книги

10 лет без Валеры

Вечер в Булгаковском, посвященный памяти Валерия Прокошина. Валерия Ивановича. Валеры…

Начало, как всегда – для спартанцев, причем не жаворонков, а сов. В общем, в 20 часов. Нормально. Глаза закрываются. Показалось, что болит горло. С чего бы это ему болеть? Заказал чай – «Эрл Грей» с бергамотом. Почему-то подумалось, Валера сказал бы с бегемотом… Вспомнилось, как мы с ним сидели на Гоголевском бульваре с баночным пивом. О чем говорили? Наверное, о «Родомысле». Валера тогда увлекся идеей журнала. Столько народу интересного подтащил. Накануне вечера перелистывал – блин, неужели мы это когда-то делали? Аж не верится.

Но о чае. «Эрл Грей» ни фига не бодрил и горчил. Подошла Наташа Никулина. Вот это да! Наташа приехала из Обнинска и все переживала, успеет ли на электричку, а ведь ей предстояло рассказать о Прокошинском фестивале, организованном в Калужской области, показать книгу, которую его друзья-земляки издали специально к юбилею поэта. Все Наташа успела – молодец. И даже мне книжицу вручила. Мне очень приятно. Правда.

Андрей Коровин. Андрюша. Почему, когда его вижу, мне хочется его обнять? Как он чувствует стихи, как он способен восхищаться человеком, и сколько он делает, чтобы помочь, продвинуть. Фестиваль в Калужской области, Прокошинская премия, о которой Андрей неустанно ратует, публикации Валеры, мероприятия его памяти – это все на его плечах, через его душу.

«Горько», – сказал Андрей. И я вздрогнул, он ведь чай мой не пил. «Горько, что мало людей пришло». А мне подумалось, что нормально. Сидим-то хорошо. Душевно сидим.

Андрей говорил долго, казалось, о Валере он думает постоянно. «Он сделал в поэзии нечто невозможное». «Прокошин был хорошим провинциальным поэтом, но с приходом интернета он прыгнул выше головы – стал настоящим явлением в русской литературе». Сравнивал стихи Прокошина и Александра Кабанова…

Почему-то осталась в памяти фраза Натальи Никулиной: «Валерий Прокошин создавал Вселенную, каждый микрон которой был духовен. А это далеко не всем нравилось. Некоторых это останавливало. Они даже не пытались понять его поэзию. К сожалению, сейчас, через 10 лет после смерти Валеры, ситуация мало в чем изменилась».

Елена Исаева в своем выступлении вспомнила 80-е годы, когда она познакомилась с Прокошиным на литературной студии при институте имени Баумана. «Его привела к нам Света Ильюшина. Он еще не выступал, а уже чувствовалось, что рядом с нами находится что-то настоящее. В его стихах чувствовалась жизнь. Не столичная».

Издатель Александр Переверзин предложил скинуться на мемориальную доску. «Прокошин – один из самых ярких сетевых поэтов, то есть стал известен, узнаваем, благодаря появлению интернета и соцсетей». Саша также упомянул «тонкое и грустное чувство юмора у Валеры», рассказывал о том, что издательство «Воймега» планирует издание избранных произведений Валерия Прокошина.

Максим Гликин не был знаком с поэтом, но он несколько лет назад помогал организовывать мероприятия, связанные с Прокошинской премией. «Прокошин до сих пор у меня на рабочем столе в компьютере».

Каждый из выступавших читал по два стихотворения – эмоциональная и артистичная Женя Баранова, «архивариус» Дмитрий Гасин, поэт и фотограф Катя Богданова, сдержанная Регина Поливан.

Я фотографировал всех потихоньку. Смотри, Валера, какие красивые ребята! И все читают твои стихи.

Февраль 2019

Шекспировские чтения

В пятницу мне подарили блокнот. Лучше, конечно, если б это был ежедневник в кожаном переплете. Тем не менее сам посыл заслуживает похвалы и закрепления традиции. Представляете, каждую пятницу – ежедневник, или, в крайнем случае, – блокнот. Пусть даже карманный. Вот такая мелочная, можно сказать, крохоборская у меня позиция. Такая, впрочем, как у Шекспира. Да-да, у Шекспира. Тут, собственно, я и перехожу к сути. У Шекспира, оказывается, был вреднючий характер, и тот человек, которого нам до сих пор преподносят в школе как гения английской и мировой литературы, на самом деле не тот, за кого мы его принимаем – ростовщик и откупщик, которому ничего не стоило засадить соседа в долговую яму за небольшую задолженность…

Речь об этих несоответствиях шла на Шекспировских чтениях в Центральном доме литераторов. Организаторами чтений в рамках проекта «Перекрестки миров» были Ирина Ковалёва и Иван Белокрылов (он-то мне и подарил блокнотик, за что ему большущее мерси!).

Еще один момент: накануне вечера мы с дочерью метнулись в район станции «Академическая», чтобы провести разведку в одном из хостелов по просьбе наших друзей из Германии, а точнее, из Украины, а еще точнее, из Белгорода, то есть из Харькова. Ну, в общем, вы поняли – для земляков. Хостел особого впечатления не произвел, разве что обращали на себя внимание тапочки на входе и пепельница и еще безобразный запах – будто тараканов недавно потравили. Пытаюсь эти впечатления совместить с Шекспиром – и ничего, кроме долговой ямы, на ум не приходит.

Как бы то ни было, в ЦДЛ мы заявились вместе с дочерью и сразу из гастарбайтеровского быта, увиденного краем глаза в хостеле, окунулись в величайшую литературную загадку, которую пытались разгадать присутствующие Третьих Шекспировских чтений. Поэт-эзотерик Леонид Володарский прочел стихотворение «За тайной Шекспира есть большая тайна…», написанное им буквально накануне вечера, где он предположил, что автором «Гамлета», «Ромео и Джульетты», «Двенадцатой ночи» и других пьес является не кто иной, как Сен-Жермен – личность легендарная, мистическая. Оказывается, именно он открыл рецепт эликсира бессмертия, выпил его и воплотился в Бэкона, который и стал одним из авторов литературного проекта под названием Шекспир. Сен Жермен – вовсе не проходимец, как об этом говорит «Википедия», а восточный адепт, мудрец, отвечающий за Европу на собрании великих магов-эзотериков на Шамбале. Таким вот феерическим выдалось начало. Подобные вещи я слышал и читал не раз, да и, честно говоря, давно уже переболел этим вот эзотеризмом. Но мельком глянув на дочь, понял, что она обалдела, – сидела, широко раскрыв глаза, покачивая головой.

Ведущая Ирина Ковалёва рассказала о книге выдающегося шекспироведа Марины Дмитриевны Литвиновой «Оправдание Шекспира», в которой автор раскрывает секрет литературного проекта. По ее мнению, настоящим Шекспиром является не «стратфордианец», похороненный в Стратфорд-на-Эйвоне, а сразу двое – философ и политический деятель Френсис Бэкон и его ученик, талантливый поэт Роджер Мэннерс, пятый граф Ратленд.

Поэт Надежда Осьминина представила кадры из уникального документального фильма о Британии, снятого в 1957 году режиссером-документалистом Владимиром Спиридоновичем Осьмининым. На экране популярная английская актриса тех лет Пегги Эшфорд и Самуил Маршак читали 90-й сонет. Это было завораживающе. Причем русское прочтение Маршаком звучало гармоничнее и ярче первоисточника. Помните, «уж если ты разлюбишь, так теперь…»? Впрочем, мне ли судить об этом?

Поразила Ирина Ченцова – член российского союза переводчиков. Она достаточно тесно связана с театром «На Юго-Западе», была знакома с легендарным режиссером Валерием Беляковичем, который, по ее мнению, был на ты с Шекспиром. Ирина прочла пьесу для моноспектакля, посвященного настоящим авторам великого наследия. Получилась удивительная история любви, построенная на новых переводах сонетов. Причем Ченцова уверена, что это подлинная история. И уверенность эта передалась слушателям. Большая поэзия чередовалась с рассказом о нравах той поры, об истории Великобритании. Для всех посвященных, то есть для элиты, было понятно, кто настоящий Шекспир, а простолюдинам это было не нужно. После смерти королевы Елизаветы на престол взошел сын Марии Стюарт – Иаков, потом вихрем по стране пронеслась революция. События, после которых не то что о театре и литературе забудешь, а не вспомнишь, как отца с матерью звали.

А Шакспера – который был ростовщиком, и фамилия которого практически совпадала с названием тайного талисмана Бэкона, то есть «потрясающий копьем» – попросту наняли за деньги, чтобы он передавал новые пьесы в лондонский театр «Глобус». А потом – ради прикола – взяли его в долю, придумали ему биографию и даже после смерти похоронили, устроили пышный склеп в Страдфорде-на-Эйвоне, куда теперь валом валят на поклонение почитатели таланта великого английского гения.

А каково переводчику, который, по большому счету, должен чувствовать автора, знать его? Новые переводы сонетов в собственном сочинении рискнул представить Владимир Пресняков. На слух прозвучало – очень даже профессионально. Но при этом подумалось: а что же теперь делать с переводами того же Маршака, Пастернака, Лозинского? Они, получается, не совсем чувствовали автора? С такими сомнениями поделился на вечере и я, представляясь не совсем посвященным, а скорее, простолюдином. При этом я зачитал давно написанную статью-впечатление о книге Марины Литвиновой «Оправдание Шекспира». Честно говоря, я этого не хотел, но мое выступление прозвучало небольшим диссонансом на Шеспировских чтениях.

Приведу небольшую цитату из этой статьи: «…куда ни ткни – везде попадешь на свидетельства, указывающие на соавторство гениального поэта Ратленда и гениального мыслителя Бэкона; только до всего нужно докапываться, потому что прошлое сокрыто от нас за семью печатями, за символами и криптограммами… И здесь не обойтись без интуиции и озарений, фантастических находок и рассуждений.

И все это имеет место быть в книге-монографии «Оправдание Шекспира»! Но… изложено все как-то путано, нет того, что называется, разложили по полочкам. Ощущение такое, что все свалено в одну кучу. Материал серьезный, заявления на уровне сенсации в мировой литературе. Но нет, извините за боксерский термин, акцентированного удара. Я так и не смог понять, как непосредственно осуществлялось соавторство, в каких формах и было ли оно вообще?»

На мое выступление среагировала Ирина Ченцова. Будучи ученицей и сподвижницей Литвиновой, она тем не менее согласилась, что книга «Оправдание Шекспира», действительно, несколько путанная и спонтанная. «И Марина Дмитриевна об этом знает. На самом деле, „Оправдание Шекспира“ сдавалось в печать в „Вагриус“ в тот момент, когда он закрывался и у книги не было редактора». То есть как следует публикацию подготовить не удалось. Но есть надежда на издание новой книги, где все будет четко обосновано и разложено по полочкам.

На Третьих Шекспировских чтениях также выступил Дмитрий Курилов, который прочел веселые стихи на тему известных литературных трагедий, но с положительной концовкой.

Стихотворения, посвященные Шекспиру, представили Ирина Ковалева (у нее получился настоящий поэтический пересказ всей ситуации, связанной с литературным проектом), Надежда Осьминина и Любовь Берзина.

В заключение вечера буквально вал аплодисментов сорвали музыканты – певица Екатерина Гайданская и концертмейстер Элеонора Теплухина. Оперное пение – это, должен вам признаться, великая сила! Еще раз крикну музыкантам: «Браво!»

Март 2017

Оркестр мечты

Ой, держите меня сейчас, люди! Буду рассказывать, как я вчера укреплял семейные скрепы. Дело это совершенно непредсказуемое, потому что как ни планируй, все равно что-то да пойдет не так. Но не о том речь. В общем, вчера был семейный (и торжественный!) выезд в Москву с обязательным посещением театра. Ну, о том, как мы долго наряжались, наглаживались, рассказывать не стоит. Хотя мой костюм, застегнутая на все пуговички (особенно та, что на шее) светлая рубашка и бордовый галстук в упоминании все же нуждаются. Это был второй выгул костюма в свет. Но, повторюсь, речь не об этом. А о заключительной части мероприятия, то есть о самом походе в театр. Нужно сказать, предыдущие два похода – в «Сатирикон» (спектакль «Кухня») и «Маяковку» («Любовь глазами сыщика») – меня совершенно не впечатлили, и я себе дал слово, что если не впечатлит и третий, то тему лицедейства я для себя закрою навсегда. То есть театр как искусство признавать вообще не буду. Вот так вот.

Но после вчерашнего я все же вынужден заявить во всеуслышание: «Ребята, ТЕАТР ЖИВ!» И спасибо за это открытие Олегу Меньшикову, театру Ермоловой и, конечно же, блистательному спектаклю «Оркестр мечты. Медь». Дорогие мои, если вы доселе не видели этого представления, то, пожалуйста, и не ходите. Потому что я еще собираюсь раза четыре его посмотреть, а билеты туда не всегда бывают. В общем, в Ермоловой был аншлаг.

Только мы вошли в театр, как мне сразу и все стало нравиться: и вежливые администраторши, и любовно, празднично и стильно оформленное фойе, и воздушные шарики, и бодрый звонок (не тот чахлый, что в «Маяковке»), зазывающий в зал, и удобные кресла, и даже оригинальное веселое предложение отключить телефоны. Единственное, что смущало – я сам. В костюме с галстуком я был настоящей белой вороной. Все же времена изменились, и народ ходит в театр в чем ни попадя, показалось, что все чуть ли не на шашлыки собрались. Но это, в общем, не важно. Более того, официоз на таком представлении совершенно был бы неуместен.

Но вот начался спектакль. Олег Меньшиков – в костюме, без галстука – говорит то, о чем мы все знаем, говорит просто и быстро, иногда кажется, что торопливо, говорит о мечте. Я поначалу сопротивлялся – что за мечта? ерунда какая-то! на фига все это? – у кого-то сбывается, а кому-то не до мечт, и он закапывает их в глубину себя. Так я думал, пока не открылся занавес и на сцене не появился оркестр. Ребята, это действительно Оркестр Мечты. И медь его действительно отливает и сверкает. Ребята, это бомба!

В спектакле задействовано 30 человек. При этом все оркестранты смотрятся как единый организм, как личность, как отдельный актер. Солирует вроде бы Олег Иванович – он и проникновенно рассказывает, и поет, и танцует, и стихи, и пластика, и душевные откровения, и сентиментальность, и романтизм. И оркестр, по идее (ну, как это обычно делается), должен как бы выделять солиста, быть у него, что называется, в услужении, в подпевках. Ан нет! Оказывается, что в этом спектакле солист работает на оркестр. Главное действующее лицо не заслуженный Олег Меньшиков, а именно оркестр! Представляете, духовые! Бум-бум. Все вычищено, все сверкает. Боже, как там гениально били в литавры! – ощущение такое, что звук от литавр дробится, расходится и оседает волшебной пыльцой. А какие сумасшедшие барабанщики и их соло по табуреткам светящимися палочками в темноте! А флейтистка, а танцующий и становящийся на колено дирижер. Световые решения просто уникальны. А выход оркестрантов в зал под музыку Равеля, когда до музыканта можно было запросто дотронуться. А лихая чечетка. А светящаяся бабочка, точнее, шмель, нападающий по очереди то на одного, то на другого артиста.

Все два часа, что шел спектакль, я просидел с открытым ртом, обалдевший. Это такое гениальное баловство и прущее, заполняющее зал вдохновение. Обычно по окончании я из вежливости могу похлопать на том или ином представлении, а могу и вообще не хлопать. А тут – отбил все ладоши и даже слегка осип, кричамши «Браво!».

Май 2017

«Ломаю слов подмоченные спички…»

Оторваться от всех этих логических связочек, стенограмм, циферок по добыче и поставке и окунуться (ну не в бочку же с холодной водой!) в – блин, как оно называется? – в поток сознания. Сначала о шагах. За вчерашний день я прошел больше 20 тысяч. Не то чтобы рекорд, но вы вполне можете спросить: и куда же меня носило, что под конец дня у меня язык еле ворочался.

Дык, просто так – наматывал круги по центру Москвы, зашел, кстати, в «Депо», где закупился разными сырами – белпер, бурато и еще что-то, но уже не на «б». Нужно было еще взять постного масла (обязательно «Золотую семечку») и пивасика баночки четыре. Но, эту покупку я благоразумно отложил. По дороге вспомнил, как в студенческие годы мы с Давидом зашли в «Диету», взяли там шикарный кочан капусты и с этим кочаном в руках поперли в кинотеатр. Фильм назывался «Письма мертвого человека» с потрясающим Роланом Быковым.

Вчера капусты со мной не было, пива тоже, зато в пакете с надписью «Black Friday» был сыр – хорошо хоть без плесени, а то от него бы разило несвежими носками. Но о запахах я еще расскажу. Ладно?

Всю дорогу во время ходьбы по пересеченной местности я слушал всякие разные песенки. Из наушников звучали Земфира, Высоцкий, Гребенщиков, Трофим…

Слушая их песни, мне вдруг подумалось: насколько певучи стихи Германа Власова? В общем, вы, наверное, догадались, что пишу я отчет о вечере Геры, который прошел вчера в музее Марины Цветаевой. Итак, Земфира и негромкая задушевная поэзия Власова. Есть хоть какие-то соприкосновения? Нет! Абсолютно никаких. «Хочешь, я убью соседей?» Это, скажем так, не из Гериного репертуара. Высоцкий – «А день, какой был день тогда? Ах, да! Среда». Тоже ведь не оттуда. Хотя вчера действительно была среда. Трофим с его голубями. Помните: «Там, там высоко над землей летает стая. Если смотреть наверх, кружится голова»?.. Давайте сравним со строчкой: «Три разных птицы прилетели, пока вели мы разговор». Тоже не сочетается. Да и не поется.

А между тем я пересек Новый Арбат и заблудился в переулочках. Пришлось вынимать из ушей наушники и спрашивать дорогу. Вы спрашивали когда-нибудь, как пройти к тому или иному месту в Москве? Как правило, нарываешься на приезжих, которые ни фига не знают. А тут, в двух шагах от Арбата, оказалось, что все в курсе, где находится музей Марины. В общем, сообщаю, пришел я вовремя, не опоздал.

Гера уже сидел перед ноутбуком за столом, как мне показалось, немного взволнованный и отстраненный. Как рассказала научный сотрудник музея Татьяна Ишумова, вечер Германа Власова проходит в рамках цикла мероприятий «Поэтическая среда». Начало этому циклу было положено еще в мае 2016 года. В месяц проводится 3—4 вечера…

Ну, а дальше Герман начал читать стихи. Практически без подготовки. Впрочем, нет, не так. Перед этим он как-то скомкано сообщил, о чем и так можно было догадаться, мол, родился в Москве, стихи старые и новые, собирался издать к вечеру книжку – не успел, затык вышел на уровне названия.

Публика, которая пришла послушать стихи Власова, ничем особенным не выделялась, хотя чувствовалось, что многие из слушателей – люди, пишущие и знающие Германа. И да, они все время подходили и подходили, уже к середине вечера оказалось, что стульев не хватает.

Ну что, пора уже подбросить Власовских строчек. Вы же знаете, я люблю на таких вечерах записывать, что услышал. За точность, как обычно, не ручаюсь, но ловите, что успел поймать: «Шары и линии, мелодия и звук», «У Сретенья всего одна швея», «Луна как неспящая рыба», «Я – души почтальон…».

Кстати, в конце вечера некоторые наперебой стали предлагать Герману название для его новой книги. И строчка про почтальона прозвучала в качестве одного из вариантов.

Слушать Геру непросто, мне кажется, он совершенно не заботится о слушателе – не выделяет, не делает акценты, в общем, не декламирует, а бубнит себе под нос. Торопится куда-то. А между тем слово в его стихах «станет длинным, воздух – тонким» и «нежность острою волной». Поэт может прерваться на середине стихотворения, чтобы предложить стул вновь подошедшим.

Слушатели улыбаются, кто-то покачивается. Маленькая девочка, которая пришла на поэтический вечер с мамой, приставила ладошку к уху. «И люди столицы летят будто птицы», «Женщина с ребенком на руках – в облаках», «и Тютчевский слышится крик».

Вот Анатолий Степаненко – замечательный фотограф-подвижник. Кто-то сфотографировал его на телефон и тут же показал снимок мастеру. Толик улыбнулся, кивнул, тут же отвернулся к двери и стал снимать вывеску. А между тем поэт читает стихотворение «Танец», в котором такая строчка: «Я хочу порвать со старым». Дальше – больше – «слабое большое сердце спит на простыне страниц». Это о Достоевском. Причем так, что у меня кольнуло в груди.

Чем дальше слушаешь Герин голос, тем больше с ним свыкаешься, привыкаешь, что ли. Поэт «сам становится птицей, которую непросто спугнуть».

Повторы, рефрены в словах, мыслях, образах. Возврат к образу, раскручивание его. «И ласточку в полете описать» – звучит как поэтическое кредо.

Стихотворение со строчкой «и к вечеру запахнет ладаном свежепостриженный газон» сорвало восторженные аплодисменты зала, который наверняка почувствовал этот запах. Мне вообще понравилось обилие обонятельных эффектов в поэзии Власова: «с форточки на кухне пахло свеклой», «Москва до запаха подмышек», «женщины пахнут потекшею крышей».

Автор читает без пауз, его не остановить. Он еще не закончил чтение одного стихотворения, а глаза, мысли – уже в следующем. Чувствуется, что все свои строки поэт знает наизусть, но не показывает этого. Кажется, Герман Власов в поэзии может все – вот тебе эмоция, вот импрессия, вот округлость, вот нежность и жесткость. Но все это без крика, доверительно, почти шепотом, поэту кажется, что он говорит о тех вещах, о которых все знают, а он только что открыл. Он как бы извиняется за эти свои открытия. «Смотрит в упор, словно кто-нибудь умер» – это об Асе Каревой. Тонкое, светлое стихотворение звучит как «Реквием» Моцарта – спокойно, торжественно.

Стихи из Конаково, где дача поэта, в цикл не собраны, но ты понимаешь, что у Геры там особенное настроение. «Он дачник, потерявший инструмент…»

Эпиграфы из Гумилева, Бунина, «Ода секретеру», послешкольные воспоминания о том, как три друга с палаткой ездили на Истру и уронили конфетную обертку на мраморный пол на вокзале.

Сколько в нем жизни – простой, земной, незначительной и в то же время – значительной и непростой. «И я, привязанный к земле. Потрогать можно».

А вот и мой вариант для названия книги Германа Власова – «Ломаю слов подмоченные спички».

Что еще? Леденец в руках девчушки (реальной девочки, которая пришла на вечер), паркетный пол с затейливым узором, низкий потолок, картины на стенах. И, конечно же, присутствие Марины Ивановны. Или показалось?..

Август 2019