В районной олимпиаде по французскому языку участвовали только я и моя одноклассница. На городскую послали меня. В коридоре школы, где она проходила, собрались десятиклассники. Я тут же познакомился с симпатичной девушкой. Отвечали мы почти одновременно, и я слышал, как учителя восхищались её свободной речью на французском. Когда поинтересовались, откуда у неё такие знания, она сказала:
– Я жила с родителями в Париже.
Потом мы с ней долго гуляли по городу, зашли в кинотеатр и уже вечером расстались. Спустя пару недель я поехал на вручение грамот. Я несколько опоздал и, когда занял место в зале, увидел, что моя новая знакомая сидит с подругой в одном из передних рядов, недалеко от прохода. К моему удивлению, меня вызвали на сцену и вручили поощрительную грамоту. Среди учителей я узнал вдруг женщину, которая преподавала у нас французский в младших классах. Она сказала:
– А этот юноша – молодец, хоть и учится в интернате.
Разницу в преподавании между школой и интернатом я понял во время вступительных экзаменов в МГУ, когда все мои отличные оценки оказались хорошими.
Когда я проходил мимо знакомой девушки, она кивнула мне и негромким голосом поздравила. После этого я немедленно вышел из зала, потому что торопился на новый фильм Тарковского «Зеркало». Вокруг него возник небывалый ажиотаж, поэтому я, выстояв длинную очередь, купил билет заранее. Однако в кинотеатр я опоздал, и контролёр повела меня к директору (женщине). Поощрительную грамоту я держал в руках (я не взял с собой пакет, поскольку не ожидал, что меня наградят) и предъявил её в качестве оправдания, поэтому мне разрешили войти в переполненный зал. Опоздал я ненамного. Фильм недавно начался, но первые зрители уже по одному покидали кинозал. Потом они выходили группами, а к середине фильма повалили толпой. В результате осталось всего несколько десятков человек. Я честно просидел до последних титров: у меня была в то время привычка досматривать фильмы и дочитывать книги до конца; к тому же, 50 копеек на билет (хоть и в новый широкоформатный кинотеатр) были большой суммой для моих карманных денег. Словом, публика тогда этот фильм не поняла.
«Американские делёжки»
Одним из проявлений юношеского буйства и веселья в нашем классе были так наз. «американские делёжки». Однажды девять ребят наградили тортом, и надо было его аккуратно разрезать на равные куски. Идти за ножом на кухню, в другом здании, поленились, поэтому долго и неумело разрезали его ручкой столовой ложки. Куски получались неровными и безбожно крошились. Один из наших учеников, отличавшийся совершенно непредсказуемым поведением, молча следил за этой сценой. Затем он встал и, медленно подойдя к парте, сунул свою грязную пятерню в крем, потом начал облизывать пальцы, попутно разрушая ладонью пурпурные розочки торта. И тут, как по команде, мы набросились на это сладкое блюдо. Пачкаясь и давясь, мы съели его, не оставив ни одной крошки.
С 4 до 7 вечера у нас была самоподготовка. Мы делали домашнюю работу, потом занимались, чем хотели. Обычно за порядком следила классная руководительница или воспитатель. Иногда нас оставляли одних. В определённый час дежурный шёл в столовую за полдником для всего класса: печенье, вафли, фрукты и т.п. Дальнейшее выглядело примерно так. Дверь тихо открывается, на пороге появляется дежурный с подносом в руках, на нём яблоки. Мгновенно раздаётся боевой клич. С диким рёвом все бросаются к двери, дежурный отскакивает в сторону, поднос падает. Яблоки катятся по полу, их ищут под партами и учительским столом. Через 5 минут воцаряется тишина. Все жуют, никто не обделён, даже отсутствующие в классе. Дикость? Да, но всё это несерьёзно. Ребята сами смеются над собой, но им очень нравятся такие «американские делёжки».
Однажды, когда мы учились в 10-ом классе, такое юношеское веселье чуть не привело к трагедии. Как-то, на большой перемене, наши ребята повесили пластмассовую урну на гвоздь, справа от доски, и стали играть в баскетбол. В результате от их прыжков в классе этажом ниже обвалился потолок – под действием известных даже школьникам физических процессов оттуда выпал огромный кусок бетона и штукатурки и разбился в ногах ученика, которого я недавно возил на командные соревнования «Белой ладьи».
Все звёзды к нам
Родители одного из учеников нашего класса работали конферансье. Маму мы как-то слышали на стадионе «Крылья Советов», где она вела праздничную программу, а папа вообще часто бывал у нас с интересными гостями. В 6-ом классе он привёз режиссера Эдмонда Кеосаяна, и нам показали отрывки из ещё не вышедшего на экраны фильма «Корона Российской империи, или Снова неуловимые». В том же году он организовал в актовом зале интерната настоящий смотр вокально-инструментальных ансамблей. Перед нами выступили «Поющие гитары», «Весёлые ребята" и другие известные группы. Они выходили на сцену с исполнением нескольких песен, а потом их сменяли новые ансамбли.
Последний звонок для двух десятых классов вёл Александр Масляков. На нём присутствовали уже повзрослевшие «неуловимые». Валентина Курдюкова (Ксанка) пришла с младенцем, который всё время плакал. Выпускной вечер вёл отец одноклассника. Выступали также певец Геннадий Белов, Валерий Хазанов, Вероника Маврикиевна и Авдотья Никитична. Большую часть программы для нас пели вокально-инструментальный ансамбль «Сибирью рожденные», который в том же году выпустил гибкую грампластинку, и прекрасная певица Валентина Толкунова. Всем десятиклассникам налили по полкружки вина, но им показалось мало. Мы с моим приятелем, например, сделали запас спиртного и спрятали его в лесу, но кто-то, видимо, проследил за нами, потому что спустя час нашу заначку мы не обнаружили. По пути к смотровой площадке на Ленинских горах автобус с выпускниками неожиданно проехал мимо старого здания МГУ, в котором располагался Институт стран Азии и Африки. Это было хорошим знаком перед будущими вступительными экзаменами.
В нашем классе одно время училась дочь киноактрисы Ариадны Шенгелая («Гранатовый браслет»), которая через два года сыграла в известном фильме «И тогда я сказал – нет…», а также сын посла СССР в Сомали. Он часто приносил в школу детский журнал комиксов «Пиф». В нём мы не только рассматривали картинки, но и переводили надписи на французском. В коридорах интерната я несколько раз видел актёра Александра Калягина с маленькой дочерью, которая училась в начальной школе.
«Хре́новый отличник»
В отличие от учительницы начальной школы, о которой я рассказывал в вспоминалке «Угнетённая словесность», наша воспитательница, заменявшая её после обеда, была женщиной недоброй и даже с какими-то садистскими наклонностями. Помимо частого применения ремня, она могла, например, бить головой о доску моего приятеля. Меня воспитательница не трогала, но уничтожала морально. Она же мне придумала обидную кличку «хре́новый отличник», которую все помнили до последнего класса. Как-то, на самоподготовке, эта воспитательница подняла меня и стала отчитывать:
– Ну ты, хре́новый отличник, почему твоя мать не платит за интернат? Государство не обязано тебя содержать.
Действительно несколько лет моя мама не платила за меня. Это зависело от зарплаты родителей, а она воспитывала меня одна. Через несколько лет эта сумма составила 17 рублей, потом 32, а в старших классах она уже платила максимум – 56. Но в чём была вина лично меня, второклассника?
Однажды кто-то из родителей, недовольный такими методами воспитания, специально пригласил к нам фотожурналиста. Увидев связки ремней, которые висели на батарее, возле учительского стола, он спросил:
– Дети, а зачем здесь висят эти ремни?
– А это, чтобы нас бить, – сказал один из учеников.
Воспитательницу уволили. Она пришла к нам прощаться ночью. Многие изображали плач, даже те, кто когда-то пострадал от её жестокости.
В 8-ом классе я ездил на шахматы в Московский Дворец пионеров, возвращаясь в школу на следующее утро. Кажется, тот конфликт с классной руководительницей, который возник во время самоподготовки, был связан с тем, что я из-за своей занятости не выполнил какое-то общественное поручение. В тот момент, когда я пререкался с нею, в дверях стоял воспитатель из соседнего класса (малоприятный человек), которому зачем-то понадобился наш проигрыватель. Он стал ругать меня с нею на пару. Выдержать этот перекрёстный огонь мне было не под силу, поэтому я молча встал и направился к выходу из класса.
– Выпустите меня, – сказал я воспитателю. Он, подбоченившись, опёрся на косяк двери, выставив в мою сторону полусогнутую ногу. Я повторил свою просьбу более настойчивым и резким голосом, но он не двинулся с места и с едва скрываемой улыбкой смотрел на меня. Положение моё стало несколько смешным. В классе была тишина, но, если бы я простоял у двери ещё десять секунд, у меня был бы довольно глупый вид. И хотя я тогда не знал, что «самурай принимает решение на седьмом выдохе», я, выставив вперёд плечо, вышвырнул воспитателя из класса. Однако ему удалось поймать меня в коридоре и затолкнуть обратно в класс.
– Выпустите его, – сказала наша учительница воспитателю, и я с высоко поднятой головой пошёл в сторону спального корпуса.
Через час о моём неслыханном для того времени поступке узнало пол-интерната, ко мне подходили старшеклассники и в знак уважения жали мне руку. Этого воспитателя в школе недолюбливали и были рады, что я сумел проучить его. Причём он не нашёл поддержки и в лице взрослых. Спустя несколько лет он даже оказался под следствием: заставил одного из учеников ехать домой за справкой, и тот, переходя улицу прямо напротив здания интерната, угодил под колёса гигантской грузовой машины. Слава богу, всё обошлось.
Девушки и шахматы
В 7-ом классе я вдруг стал заглядываться на весёлую белобрысую девчонку из 6-го «Б» и ходил вокруг неё, пронзая любящим взглядом и даже не пытаясь с нею заговорить. Моим наперсником в этом увлечении стал мой одноклассник, с которым мы обсуждали каждый её взгляд и выражение лица. За лето моя любовь к ней куда-то пропала, и я уже без стеснения танцевал с нею на вечерах, куда приглашались 7-10 классы. Но мне запомнилась фраза моего друга о том, что он однажды заглянул к ним в класс и увидел, как она лихо обыгрывает в шахматы своих мальчишек. Спустя несколько лет я тоже зашёл к ним и сел с нею за доску. Я так ловко всё время сводил нашу партию вничью, что она сразу это заметила и заулыбалась мне. Конечно, я не посмел обыграть свою бывшую любовь. В Московском Дворце пионеров (8-ой класс) с нами занималась всего одна девушка, с которой мы всё время играли в разных турнирах. Да и знакомиться тогда с кем-то было совершенно бесполезно, поскольку я находился в интернате пять с половиной дней из семи и даже не знал никого в своём собственном доме.
После 9-го класса мы впервые отдыхали на ведомственной даче не в том месте, где это делали в прежние годы. Здесь все дома были расположены на одном большом участке с общей оградой и воротами. В доме, по соседству, жила с дедушкой миловидная девчонка, на два года младше меня. Тонкие правильные черты лица, красивые глазки с длинными ресницами, задорно приподнятая голова придавали ей, по определению моей бабушки, весьма «пикантный» вид. Она тоже изучала французский язык и перечитала всего Александра Дюма и Виктора Гюго. Мы с ней, дурачась, бегали по территории, дрались и толкались, а местная детвора везде преследовала нас, ослепляя светом ручного фонарика и неожиданно выскакивая то из-за помойки, то из женского туалета, торчавшего между дачами. Наконец, мы уселись за столик, расположенный под ярким фонарём, и она предложила мне сыграть с ней в шахматы. Когда я выиграл у неё две партии, она рассердилась и, обиженно взглянув на меня, сказала:
– Ну, так неинтересно играть. Ты лучше поддавайся мне.
Я последовал её совету, стал менять фигуры на пешки и жертвовать ферзей, сделав с нею таким образом две ничьи. Затем нас снова окружила ватага ребятишек, в числе которых был мой давний соперник, очкарик-шахматист, и я решил сыграть с ним партию вслепую. Я сел спиною к доске и через 16 ходов одержал победу.
Оказалось, что мы с этой восьмиклассницей живём в одном районе. Мы даже два раза встретились с ней: первый – после дачи, второй – через год, когда я уже учился в институте. Но дальнейшему развитию наших отношений помешала небольшая проблема – у меня был дома телефон, а у неё нет. Гордая и своенравная девушка, она считала для себя зазорным самой звонить парню.
На 2-ом курсе я сагитировал студентку из моей группы, которая мне нравилась, поиграть за нашу сборную (две женских доски у нас почти всегда пустовали) и даже стал тренировать её на магнитных шахматах во время занятий. Она проиграла одну командную партию, расстроилась и больше ничего не хотела слышать о шахматах.
Интересные встречи
Когда я работал в «Интуристе», все мои группы, которые приезжали в Ленинград, останавливались в гостинице «Прибалтийская». Как-то я подошёл к стойке администратора, на 1-ом этаже, и вдруг она говорит мне:
– Смотрите, смотрите – Пугачёва.
Недалеко от нас стояла группа из трёх человек: женщина в короткой шубке, которая слегка приплясывала на месте, девочка лет десяти и какой-то мужчина. После обеда я спустился в зал боулинга и игровых автоматов. Из них я предпочитал «Морской бой», где у меня была собственная система, которая позволяла гарантированно выбить не только все десять очков, но ещё и призовые.
– Давайте сыграем на интерес, – услышал я за спиной мужской голос.
Результат был предопределён, и мой соперник вскоре ушёл. Вечером я вошёл в лифт и опять увидел этого мужчину. Он поздоровался, я ответил и только тут рассмотрел его спутниц. Это были Алла Пугачева и её маленькая дочь, а моим партнёром – Раймонд Паулс. Оказалось, певица постоянно приезжает в Ленинград, чтобы встретить Новый год (дежурные по этажу в «Прибалтийской» рассказывали, что ведёт она с ними очень приветливо).
Однажды я приехал с иорданской группой в Дом дружбы с народами зарубежных стран, недалеко от м. «Арбатская». Там, в актовом зале, состоялось выступление знаменитого иллюзиониста Арутюна Акопяна. Он показывал свой известный фокус с появляющимися и исчезающими между его пальцами красными платочками и для убедительности вызвал из зала одного из моих туристов. Я стоял рядом и переводил.
– Сейчас вы видите платочек? – спрашивал он моего иорданца.
– Нет, – отвечал тот, и, ей-богу, я, стоявший на расстоянии вытянутой руки от иллюзиониста, тоже ничего не видел.
– А теперь? – и красный платочек в очередной раз появлялся у него между пальцев.
Затем были выступления других артистов, а дальше состоялись официальные переговоры, потому что мои туристы представляли Общество иордано-советской дружбы. По инерции я их тоже перевёл, хотя потом оказалось, что это должен был делать не я, а работник Дома дружбы.
Последний, шестой (включая срочную военную службу), год моей загранкомандировки. Работаю с делегацией министра природопользования и охраны окружающей среды СССР. Идут переговоры с министром сельского хозяйства САР по поводу стрельбы в облака для вызывания дождей. Обсуждаются возможные цены. Сирийский министр тут же вспоминает анекдот:
– Хозяину публичного дома говорят: "Нам нужны девушки подешевле, покрасивее и чтобы из хорошей семьи».
Общий смех. После переговоров едем в гостиницу.
– Пойдём с нами, шофер тебя потом довезёт до дома, – говорит мне министр.
Сидим в номере, пьём за знакомство. Он спрашивает меня, где я учился.
– Я тоже МГУ закончил, – говорит он, – можешь обращаться ко мне на "ты". Вот мой друг сидит напротив, он хорошо учился, теперь мой заместитель. А я был дураком, стал министром.
На самом деле, умнейший человек, доктор наук, учёный-эволюционист, зоолог и генетик.
Таких интересных встреч было очень много (например, с Сергеем Образцовым в Государственном Центральном театре кукол; у меня сохранилась после неё совместная фотография), просто я не запомнил их подробностей.
Девушки и лодки
Когда я закончил 9-й класс старшая сестра моей бабушки познакомила меня с симпатичной 14-летней девчонкой, приехавшей из Монголии со своими родителями-дипломатами. Они на время остановились у соседа бабушки, следователя прокуратуры, с которым я часто играл в шахматы. В комнате у него висели на стене, покрытой ковром, скрещённые сабли и дорогие охотничьи ружья. Что касается шахмат, то он обоим цветом разыгрывал двойное фианкетто, средство против которого я нашёл лишь через несколько лет.
С новой знакомой я сходил в кино, произвёл на неё благоприятное впечатление и уехал на дачу. После этого мама, несколько раз приезжавшая к моей двоюродной бабушке, заметила, что при первом же звонке девушка открывала дверь и встречала её разочарованным взглядом. Наконец, она меня дождалась, и мы отправились с нею в Парк культуры имени Горького. Все три часа нашей прогулки по парку я показывал себя героем – с равнодушным лицом сидел в кресле музыкального экспресса, вращавшегося с невероятной скоростью под аккомпанемент визга и криков пассажиров, судорожно уцепившихся за кресла; в тире расстрелял все мишени, из восемнадцати раз промахнувшись только дважды, и, наконец, потащил её на лодочную станцию, где мы уселись в качающееся судёнышко, и я, никогда в жизни не державший в руках вёсел, показал пример бесконечного мужества и даже силы, благодаря которой поднимал вёслами водопад брызг, обдававших девушку малоприятной сыростью. Одновременно я успевал что-то ещё говорить и рассказывать, пересыпая свою речь шутками и каламбурами. Затем я уехал на дачу и вернулся только спустя две недели, когда она с родителями уже отбыла в Новороссийск.
Оказалось, что лодочная тема мною не была исчерпана. В конце 1-го курса ИСАА при МГУ сестра познакомила меня со студенткой журфака, умной девушкой, с которой можно было беседовать на любые темы. Хотя говорил, в основном, я, а она редко вставляла реплики, меня поражали язвительность и остроумие её замечаний. Однажды мы решили с нею покататься на лодках в так наз. Круглом пруду шириной 70-90 м (на территории Измайловского парка), в центре которого находился искусственный остров с рощей. Была ранняя осень, но уже дул холодный ветер. Она ёжилась под моим пиджаком, накинутым на плечи, и прислушивалась к мерному журчанию воды. Я сидел на вёслах и с удовольствием рассматривал её приятное, с правильными чертами лицо, серые миндалевидные глаза, тонкие, слегка насмешливые губы и длинные каштановые волосы. Окончательно замёрзнув, девушка решила занять моё место, чтобы немного погрести самой. Боясь перевернуть лодку, мы приблизились к заросшему кустами берегу. Держась за них, я прошёл на корму, а она одновременно со мной тоже встала. Лодка рванулась назад, и я повис на кустах, нелепо болтая в воздухе ногами. Девушка молча подогнала лодку на прежнее место, я сел на скамейку и сказал:
– Вообще-то я не умею плавать.
– Ничего, – успокоила она меня, – я бы тебя спасла. Я – кандидат в мастера по подводному плаванию.
Я живо представил себе, как она меня спасает (пруд был глубокий, с низкими берегами, укреплёнными железобетонной стенкой).
Плавать я научился только во время второй загранкомандировки в Сирии, когда мы, проезжая вдоль берега Средиземного моря, по маршруту Тартус-Банияс-Джебла-Латакия, останавливались в каждом месте, где можно было искупаться, и, окунувшись в воду, продолжали свой путь.
Ночные забавы
В спальне моя кровать стояла рядом с очень беспокойным соседом. По ночам он метался в постели, брыкался, чуть ли не бил меня. Иногда он привставал на кровати и что-то выкрикивал. При этом в него летели со всех концов спальни тапочки, которые нередко попадали и в меня. Раз он проснулся с криком «Не трогайте мою тумбочку!», и этот случай вспоминали до 10-го класса. Однажды я невольно отомстил соседу. Ночью он увидел во сне, будто тонет в реке. Когда он, наконец, пробудился, выяснилось, что моя рука лежала на его лице, закрыв ему нос и рот, от чего он начал задыхаться.
Мой первый гражданский начальник в Сирии был такой же беспокойный во сне. Раз, во время командировки, мы ночевали с ним в комнате для гостей, на контракте мелиораторов в Алеппо. Вдруг он, не просыпаясь, сел на кровати и произнёс какую-то длинную, но совершенно непонятную мне фразу. Утром я спросил, что с ним было. Оказалось, в молодости он страдал лунатизмом. Во время срочной военной службы он спал в большой комнате, где все койки стояли плотно друг к другу. Однажды ночью дежурный по казарме увидел следующее. Мой будущий шеф вдруг встал и прошелся по ногам всех солдат сначала в одну сторону, затем – в другую. После этого он лёг в свою койку и спокойно продолжил свой сон.
Часто рассказывают о том, как в пионерлагерях мальчики и девочки приходят по ночам в спальни друг к другу, чтобы измазать лица зубной пастой. У нас в интернате это происходило неоднократно. Раз, в 7-ом классе, я проснулся от сильного жжения на щеке и стал тереть её рукой. Паста, видимо, попала мне в глаза, и я год мучился от конъюнктивита – каждое утро просыпался со слипшимися ресницами. В 9-ом классе это повторилось, и, хотя преступники исчезли, кто-то заметил промелькнувшую мимо него фигурку одной из девчонок. На этот раз зубную пасту мы нашли даже в ботинках. Их мы, имея агентурные данные о готовящемся нападении, спрятали на шкафу. В следующую ночь мы проснулись по звону будильника и, запасшись зубным порошком и пастой, пошли в спальню девчонок. Но они оказались хитрее, чем мы думали. На ночь они придвинули к входу кровать, поставив её на попа. Тогда мы разбежались и всей массой ударили в дверь. Кровать с оглушительным грохотом свалилась на пол. Мгновенно кто-то включил свет, девчонки, одетые в чём попало, повскакали с постелей, а мы обсыпали все кровати и пол порошком и убежали.
Это было ещё одним проявлением юношеского буйства и веселья в нашем классе, которое при неудачном стечении обстоятельств могло иметь серьёзные последствия.
В трудовом лагере
После 9-го класса нас отправили на четыре недели в трудовой лагерь. Он находился на берегу водохранилища. На второй день мы, четверо ребят с воспитателем, уже трудились на АВМ, специальном агрегате для приготовления травяной витаминной муки. Мы стояли возле машины, с кузова которой волнами сбегали потоки клевера и других пахучих трав. Подцепив охапки кормовых растений, мы бросали их на узкую ленту конвейера, откуда через многочисленные трубы, молотилки и пламя внутри агрегата, они в виде зелёной муки наполняли мешки, которые тотчас зашивали и складывали штабелями возле металлической ограды, окружавшей АВМ. Затем мы побрели по растрескавшемуся от палящих лучей солнца полю к небольшой роще, за которой до самого горизонта простиралось широкое озеро, переливавшееся всеми цветами радуги. Я с воспитателем копошился у берега – он (хороший человек) учил меня плавать на спине. Тем временем наши ребята, несмотря на его окрики, выплыли на самую середину озера, встали во весь рост и, взявшись за руки, исполнили танец маленьких лебедей. Оказалось, что уровень воды в озере на протяжении километра не превышал 1,5 м. Затем мы вылезли на берег, грелись под лучами заходящего солнца и пошли назад, к АВМ. Поздним вечером мы вернулись в лагерь.
Прошли выходные. Утром, в понедельник, нас посадили на грузовую машину с закрытым верхом и повезли в поле на прополку сурепки. В кузове было очень тесно, ребята сидели у друг друга на коленях, а я и ещё несколько человек устроились прямо на полу, в ногах у теснившихся на низеньких скамеечках девчонок. Через полчаса машина, пробуксовывав по размытой дождями дороге, затормозила, фыркнув мотором, и остановилась на окраине поля, возле низких деревьев, заросших колючим кустарником и крапивой.
Утром на линейке меня и ещё трёх ребят назначили помощниками на птицеферму. Вместе с воспитателем мы сели в деревне на автобус, развозивший колхозников по всему району, и спустя 20 минут прибыли на место. Перед нашим взором раскинулись одноэтажные домики с побелёнными стенами. Из открытой двери на нас повеяло теплом курятника. За перегородками в проходе раздавались кукареканье петухов, шум бьющихся крыльев, клёкот самок, сидящих в ячейках. Они незаметно заполнялись шестью-семью яйцами, причём отдельные из них поражали своей белизной и размерами. В это время подошло несколько работников со стульями и большими щитами. Мы смело вступили в первую секцию, закрыв за собою дверь. Часть комнаты тотчас отгородили щитами, предварительно загнав туда всех кур и петухов. Двое из нас хватали их за ноги, либо под крыльями, а я с пожилым мужчиной и двумя девушками клал кур и петухов к себе на колени и, прижимая их крылья левой рукой, чтобы они не вырвались, осторожно загибал вокруг лапы птиц металлическое кольцо с номером. Эта работа была утомительной. Куры пытались вырваться, били нас крыльями по лицу, клевали в руки и царапались лапками. Трижды с широкого выступа на стене падали мне на голову рассвирепевшие кричащие петухи. В секции стоял удушливый запах, и спустя час у меня уже мутило в голове. В перерывах мы выходили в коридор и выпивали по десятку яиц зараз, посыпая их крупной солью. После обеда в местной столовой, расположенной в километре от птицефермы, мы поработали ещё 3 часа и поехали в Загорск заказывать экскурсии для двух классов, 9-го «А» и 9-го «Б». На фабрике безалкогольных напитков воспитатель вынес нам целое ведро кваса. Соревнуясь друг с другом, мы выпили неимоверное количество. За 10 минут я поглотил одиннадцать стаканов и установил рекорд в этом виде состязаний.
Один день я работал на вешалах, где мы сколачивали из стволов берёзы и липы трапециевидные стойки для просушивания сена. Затем нас послали работать на свекольное поле. Однако через несколько дней меня с подозрением на дизентерию отправили на интернатском автобусе в Москву.
Дела сердечные
Влюблялся я часто и с раннего возраста. Это была красивая девочка в детском саду, с которой мы шутя дрались и кидали друг в друга снежки; симпатичная внучка соседей по старой квартире, которая гостила у них на каникулах; одноклассницы в начальной школе. Все их имена и фамилии я помню до настоящего времени.
В интернате на протяжении трёх лет с меня не сводила глаз одна неглупая и симпатичная девочка. Во время уроков, когда я отвечал у доски, я видел, что губы её шевелятся, как будто она делает это вместе со мной. Признание в любви, выраженное туманными словами, передала мне её подруга. Я ответил уклончиво, но, когда учительница велела мне сесть с ней за одну парту, в последнем ряду, я безропотно подчинился, хотя уже тогда начал замечать, что плохо вижу. Любовь – вещь заразная, трудно не ответить взаимностью, когда к тебе испытывают это чувство. Но мы, сидя за одной партой, практически не общались. Любовь наша была робкой и молчаливой. Моя застенчивость воспринималась ею как равнодушие и даже пренебрежение, поэтому когда она вдруг ушла из интерната, мне говорили, что последнее время она испытывала ко мне ненависть. Как-то, в старших классах, она приходила в нашу школу во время самоподготовки. Я и несколько ребят специально вышли в рекреацию посмотреть на неё. Она стояла со своей мамой у окна, но я не подошёл к ней. Никто, кроме одного из моих приятелей, не знал о нашей тайной любви друг к другу, и я не хотел при всех показывать, что между нами были какие-то особые отношения в прошлом. Через много лет я нашёл свою бывшую любовь в «Одноклассниках». Оказалось, что её профессия неожиданным образом связана с тематикой моего института.
В 10-ом классе, потерпев крупную сердечную неудачу в трудовом лагере, я завёл знакомство с несколькими девчонками из 8-го класса, откуда были и мои приятели-шахматисты, которых я возил на соревнования «Белой ладьи». Случилось это так. Я имел обыкновение в свободное время читать в дальнем вестибюле главного входа интерната. К моему столику подошли три восьмиклассницы, сели в свободные кресла и завели со мной разговор. Через некоторое время я увидел одну из них, со светлыми волосами и прямой, как у меня, чёлкой (сестра говорит, что тогда я был похож на Ромео из бессмертного фильма Франко Дзеффирелли), и позвал её в находившийся рядом лингафонный кабинет, где мы с ребятами слушали музыку. Несмотря на то, что я на больших переменах имел обыкновение выходить на улицу и играть в так наз. «картошку», где в общей компании были те восьмиклассницы, я оказывал знаки внимания только этой блондинке.
Однажды я в очередной раз заболел, и мне стала звонить из школьного телефона-автомата одна девчонка, которая не назвала своего имени, но сказала, что она одна из тех, кто сидел тогда со мной в вестибюле. Пока она звонила мне (один раз я, лежа на кровати, неудачно потянул за шнур телефона, он упал на пол, и связь разъединилась), я гадал кто это. Блондинка сразу отпала, потому что уже звонила, и я узнал её по слегка хрипловатому голосу. Осталось выяснить, кто это из двух других. С одной я поговорил во время танца на школьном вечере, и на мой прямой вопрос та ответила, что звонила не она и вообще у неё есть свой парень (я потом видел её в компании местных ребят). Надо сказать, что и она и блондинка выглядели уже как сформировавшиеся девушки, а третья была ещё похожа на худенького подростка. Я не стал говорить ей, что теперь знаю, кто мне звонил. Мы несколько раз коротко общались с ней (в принципе, она была хорошей, весёлой девчонкой, но что поделаешь со своими гормонами), а когда однажды я грубовато ответил на её вопрос, которым ей хотелось просто начать разговор, она больше не подходила ко мне. Что касается блондинки, то и здесь меня ждала неудача: как-то я попытался открыто заигрывать с ней, но она тут же обиделась, и мы перестали общаться.
На 1-ом курсе института я приехал в интернат на День учителя, и один из моих знакомых шахматистов затащил меня в их теперь уже 9-ый класс. По его просьбе я сказал несколько арабских слов и фразу из Корана. Неподалеку стояла моя бывшая пассия, и я услышал, как подруга негромко сказала ей:
– Интересно, подойдёт он к тебе?
И конечно же, из вредности я к ней не подошёл.
Весной я навещал мою маму в больнице, которая оказалась через ограду от интерната. По времени была самоподготовка, но одна из знакомых мне девятиклассниц стояла на лестнице, у главного входа, и мы поговорили. Потом я несколько лет приезжал туда на День учителя, пока интернат не закрыли и стали использовать его помещения в качестве склада.
На студенческой картошке