Арфио. Все или ничего…

Картина пятая

Со дня знакомства Яблонского с Катей прошел месяц, звонко-синий апрель. С

необычайно яростной грозы начался май.

Свежим, вымытым ночным ливнем, утром Григорий шел с папкой подмышкой и напевая придуманную им только что чепушенцию, вроде «…я молод, красив, здоров и счастлив чрез это безмерно» по институтскому коридору.

– О, на ловца и зверь бежит! – раздался ликующий возглас декановской секретарши:

– Это кто же у нас зверь? – приветливо улыбнулся секретарше Григорий. – Не я ли?

– Именно ты. Заходи. Заходи. Звереныш…

– В капкан. В капкан. – смеясь, поинтересовался Григорий. – На заклание!

– Какое заклание! Такого красавца как ты только на осеменение!

– И в какие такие загоны?

– В ректорский кабинет! Только что звонила ректорская секретарша Наталья

Сергеевна и в ультимативной форме потребовала тебя!

– Зачем же я ей понадобился?

– Не ей, а ректору.

– Ну, это меняет дело, по какому вопросу вызывает?

– Не сказала.

– И когда нужно зайти?

– Немедленно!

– Значит, я пошел. Пожелайте мне удачи!

– Я желаю всей душой, – неожиданно запела секретарша, – если смерти – то мгновенной, если раны – небольшой.

– Выбираю рану – засмеялся Григорий. – И иду!

– Не иду, а бегу.

– А что так?

– Говорят, зол как дьявол!

– Ну, тогда действительно нужно бежать. Бегу. Лечу. Чу-чу-чу.

Яблонский выбежал из кабинета и сменил чу-чу, на сочиненную утром песенку «Я молод, красив, здоров и счастлив… ха-ха, я счастлив», направился в кабинет Дмитрия Алексеевича.

И от этой песни институтские стены и огромные выходящие на весенний парк окна блистали счастьем. Даже обычно мрачные портреты научных мертвецов, что висели на институтских стенах, сегодня излучали если не счастье, то спокойствие, а это уже полшага от счастья!

– Я молод, здоров и…

– Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела. – споткнулось счастье Яблонского о слова, встретившегося у него на пути проректора по учебной работе. В институте за внешний вид (высокий, худой, бледный и фамилию Трансильванов) все называли его Дракулой.

– Да я сам, Константин Павлович, – ответил, улыбаясь, на предупреждение Григорий,

– кого хочешь съем.

– Ну-ну… смотри не поперхнись!

И проректор скрылся в своем кабинете.

– Хотел сломать мне кайф счастливого человека? Да, только ничего у тебя, у упыря, не получилось. Я молод, красив и счастлив чрез это безмерно!

И в подтверждения этого Яблонский перепрыгнул несколько ступеней и вихрем ворвался в приемную ректора.

– Что это вы точно на пожар? – испуганно поинтересовалась Наталья Сергеевна. – Спокойней разве нельзя?

– Но ведь мне сказали, чтобы я не шел, а бежал. Вот я и бегу!

– Бежать, но не настолько же дословно…

– У себя?

– Да.

– А чего вызывает?

– Я не в курсе.

– Говорят, зол как сама преисподняя?

– Есть немножко. У него через час совещание в Обкоме.

– Ну, за час он меня не съест.

Секретарша скользнула взглядом по Яблонскому и сказала:

– Такого как вы и за день не съешь.

– А что, таких как я здесь уже ели?

– Это мы потом обсудим, а сейчас проходите – иначе он меня за то, что я вас задерживаю, без соли слопает!

– Ну, что вы, Наталья Дмитриевна, я этого не допущу. Григорий отворил дверь и вкрадчиво поинтересовался:

– Можно, Дмитрий Алексеевич?

– А, это вы, – буркнул не вписывающийся своей хмуростью в счастливый день ректор.

– Что значит – это вы?

– Ничего это не значит. Вы давайте проходите, нечего в дверях торчать. Проходите и садитесь.

Яблонский вошел, небрежно бросил папку на стол и ногой подтянул к себе стул.

– Что это за фамильярности, молодой человек. Вы, между прочим, не в гостях у своего собутыльника, а в ректорском кабинете. Извольте соответствовать…

«И этот гад, – подумал Яблонский, – хочет мне кайф обломать. Ну, я тебе сейчас за это устрою»

– Простите. – Яблонский взял папку в руки и, придвинув стул на место, вытянулся во фронт и отчеканил – Вызывали, товарищ ректор?

– Вызывал – глухо ответил Дмитрий Алексеевич. – Вызывал!

– Я вас слушаю, товарищ ректор.

– Хватит паясничать. Товарищ. Товарищ! – блистательно передразнил его ректор. – Я вам не товарищ. Я вам руководитель. Садитесь.

– Уже сел, – Яблонский опустился на мягкий стул. – И весь во внимании!? Говорите, Дмитрий Алексеевич.

– Благодарю вас, – мрачно усмехнулся ректор, – так вот, любезный, до меня дошли слухи, что вы серьезно спутались с дочерью Татьяны Алексеевны Вышнепольской… Говорят вы, Дмитрий, так ведь вы ей назвались, собираетесь на ней жениться?

– И это новость вас так расстроила?

– Меня расстроила не новость, а отсутствие новостей, молодой человек.

– Каких таких новостей?

– Здравствуйте, пожалуйста! – ректор нервно забарабанил пальцами по столу. – Каких новостей! А таких новостей, милый мой, которых я жду от вас уже больше месяца! Как обстоят дела с вашим делом?

– Каким моим делом?

– Послушайте, Яблонский, не прикидывайтесь дурачком. Вы прекрасно знаете, о чем я вас спрашиваю. Как обстоят дела с книгой, которую я вас просил мне доставить?

– Я женюсь, как вы уже изволили заметить, Дмитрий Алексеевич…

– И что это значит?

– Да, ничего. Просто констатирую факт.

– Из которого я должен сделать вывод, что выполнять мою просьбу вы не намерены? Вы что, любезный, решили со мной поиграть? Замечательно. Но ведь я же вас предупреждал, что не я, а вы окажетесь в свинячьем положении…

– Ой, ой как страшно! – нагло усмехнулся (пришла пора отыграться за попытку сломать кайф счастья) Яблонский. – Я аж весь дрожу. Да, что вы можете мне сделать, Дмитрий Алексеевич? Ровным счетом ничего! Так что не нужно здесь устраивать инквизиционный суд. Не получится.

Григорий запел «…я молод, красив, здоров и чрез это счастлив безмерно…» в коротких паузах он рассматривал свои изящные ногти.

Ректор некоторое время недоуменно смотрел на Яблонского. Потом вскочил из-за стола и стал нервно ходить по кабинету:

– Можно только себе представить, каким будет наше общество лет этак через двадцать! О, Боже в чьи руки мы отдаем наше будущее!?

– В те, чьи воспитали!

– Мы отдаем его, – не слушая Яблонского, продолжал ректор, – в руки хамов и циников. У них же ничего святого за душой. Живут сиюминутной выгодой. Нужен Дмитрий Алексеевич – мы его используем, а нет, так мы об него и ноги вытрем. Подите прочь, негодяй! Вон из моего кабинета, мерзавец. И запомните, подлец вы этакий, Дмитрий Алексеевич человек не злопамятный, однако же, обиды помнит. И удар не только может держать, но и наносить его тоже умеет! Недаром старый боксер!

– Боксер, что вы говорите! Ну, тогда это меняет дело! Я ведь тоже занимаюсь боксом, а боксер боксеру должен помогать. Так что держите вашу книгу, Дмитрий Алексеевич, – Яблонский, улыбаясь, расстегнул папку и бросил на стол книгу. – Держите.

Как только ректор увидел книгу, то тотчас же хмурое лицо его преобразилось и приняло вид присущее получившим дозу наркоманам, дорвавшимся до жертвы маньякам и вошедшим в нирвану буддийским монахам, то есть выражение подлинного истинного счастья, которое так безуспешно ищет среднестатистический человек.

Дмитрий Алексеевич бережно, как гладят по волосам ребенка или любимую женщину, прошелся ладонью по шершавой обложке. Прислушиваясь к музыке шелеста, перевернул несколько страниц. Закрыл книгу и, приблизив ее к своему крупному носу, вдохнул в себя ее пьянящий запах.

– Она. Она. – Страстно – эротическим голосом шептал ректор. – Она. Она, моя девочка. О, Боги, наконец-то…

«Вот это торкнуло его! – Подумал Григорий. – И было бы с чего. Я пролистал несколько страниц, какая то хренотень! Какие-то азимуты. Параллели. Графики какие-то точно по удою молока. И главное непонятно, на каком языке. Как это все прочесть? А ректор от этих графиков, азимутов и тарабарского языка прямо-таки на седьмом небе от счастья! Может самому начать коллекционировать марки или там спичечные коробки и через это стать счастливым человеком? Нет! Нет! Я и без этого молод, красив, здоров и безмерно счастлив»

– О, благодарю вас, мой милый друг! – Дрожащим от волнения голосом, заговорил ректор. – Благодарю! Ох, и сделали вы меня счастливым человеком. Я бы даже сказал – архисчастливым!

Ректор перевернул еще несколько страниц, вновь втянул в себя пьянящий его запах и сказал:

– А вы, милый мой, актер. Ох, актер! Здорово разыграли старика. Зло, но здорово. А я вас все одно понимаю. Будь я на вашем месте, я бы тоже так поступил. Хотя в мое время мы такое по отношению к власти не то, что допустить, но и подумать даже не могли. Вот время было. Ай – яй, а не время! Слава Богу, что вы этого не знаете. Кошмарное было

время, скажу я вам. Не дай Бог кому еще испытать, но вот эта книжица нам в этом поможет!

– В чем?

– Как в чем? Чтобы время это никогда не повторилось.

– Каким образом?

– Это долго объяснять, мой дорогой…

– Как же… – Яблонский хотел сказать, что как же можно с помощью параллелей, азимутов, графиков и еще массой дурацких символов изменить власть, но, не захотев ломать ректору кайф, а, нахмурив лицо и запредельным, каким пугали в пионерском лагере по ночам друг друга пионеры, голосом произнес:

– А не боитесь Магдалены? Ректор весело рассмеялся:

– А здорово у вас получается! – Ректор повторил заупокойным голосом вопрос студента.

– Нет, не боюсь! Потому что это всего лишь розыгрыш, шутка, если хотите… Ну, чтобы вас немного пугнуть. Отвадить, так сказать, вас от соблазна завладеть книгой. Вы уж простите старика! И, кроме того, мы, коллекционеры, любим облечь некоторые артефакты в мистические одежды.

– Так вы не только вор, но и обманщик…

– Послушайте, дорогой мой, – зыркнул на Григория ректор, – вы забываетесь! Во-первых, не я крал, а во-вторых, – ректор сменил гневный тон на дружеский, – я расскажу вам одну историю. У моей мамы была подруга. Еще в студенческие годы попала на встречу с одним известнейшим в ту пору поэтом. Очень хотела, чтобы он подписал ей книгу, но достать не смогла. И вот на вечере увидела – лежит. Схватила и к «виновнику». И ему как на духу призналась. Так и осталось на титульнике «Книги надо красть» и подпись.

Понятно вам, свинтус вы этакий.

Дмитрий Алексеевич растрепал уложенные с утра волосы своего собеседника.

– И естественно с помощью книги ничего нельзя перевернуть в мироздании. Вот уж Гоголь уж до чего хороший писатель, но взялся писать книгу, которая, по его словам, объяснит людям все, а вышла не книга, а кучка банальностей.

– Понятно, понятно – Поправив вихры, сказал Яблонский и спросил, – Дмитрий

Алексеевич, скажите, а как насчет моего распределения?

– Да никуда от вас ваше распределение не убежит, а мы сейчас с вами по маленькой за успех грандиозного дела! Даже не грандиозного, а колоссального дела!

– Но ведь Наталья Сергеевна сказала, что у вас совещание.

– И что из того? Наше дело, Григорий, важней всех моих совещаний, уж вы мне поверьте, вместе взятых!

Вновь была раскрыта потайная дверца и вытащены оттуда лимоны, апельсины, ананасы, шоколад…

– Вот только вместо конька у меня сегодня кубинский ром. Вы как относитесь к рому, мой друг?

– Нормально!

– Вот и отлично, – ректор наполнил рюмки. – Кубинский ром, я вам доложу, отличнейшая вещь. Хотя я уверен, что Кастро со товарищами его скоро угробит. Они уже много чего угробили. Благо, что строят коммунизм! Сигары кубинские уже ни к черту! Так что пейте, пока оно еще того стоит. Пейте и рассказывайте, как вам все это удалось провернуть.

– Да что вы, Дмитрий Алексеевич, очень просто. Так просто, что даже не верится. И Яблонский рассказал Дмитрию Алексеевичу историю своего знакомства,

проникновения в квартиру и похищения книги.

Картина шестая

Несколько дней, после разговора с Дмитрием Алексеевичем, Яблонский потратил на, как говорят военные, на рекогносцировку местности, а также на составление графиков ухода и возвращения объекта – «Крокодильши», как он ее окрестил. Не придумав, собственного пути знакомства с объектом, он решил воспользоваться советом Дмитрия Алексеевича.

– Послушай, друг. – Григорий остановил у дверей вино-водочной точки высокого сутулого алкаша, – вижу, что ты хочешь «догнаться», а нечем. Правильно?

– Ну.

– Могу угостить.

– Так угости, – оживился алкаш.

– Но за маленькую услугу.

– Не вопрос!

В вино – водочном отделе Григорий, по совету «длинного», купил бутылку

«мерзавчик», а в продовольственном – 100 г. ливерной и четвертинку черного..

Временные компаньоны пошли в пыльный, захламленный битым стеклом, промасленными газетами, рыбьими головами, огрызками яблок, скверик.

– Садись. – Алкаш похлопал по скамейке. – В ногах правды нет.

Алкаш впился зубами в серебристую пробку. Крутанул головой, и пробка со свистом улетела в кусты.

– Ловко ты! – изумился Яблонский. – Тебя как звать?

– Степа. – представился алкаш.

– Типа милиционер. – улыбнулся Григорий.

– А за мента можно и в рог схлопотать!

– Да я пошутил, успокойся. Стихи такие детские есть… про дядю Степу —

милиционера… Ты, что их в школе не учил?

– Ты че мне экзамен решил устроить или как? – Степа сплюнул желтой табачной слюной на щербатый асфальт. – Ты давай, пей и базарь за свое дело, а про стихи мы с тобой после перетрем.

– Короче, дело такое. Сейчас тут пройдет одна девушка.

– Типа бикса?

– Пусть будет так. Ты к ней должен подойти… ну и там базар – вокзал…

– Вроде как клеюсь?

– Правильно! Но тут выхожу я и даю тебе в торец.

– Ни хера себе дела. – Длинный Степа встал с лавки. – У тебя ж кулаки пудовые! Так не проедет. За пузырь нос ломать? Ищи других лохов, дядя! А мы пошли…

– Почему за пузырь? – остановил Степу Яблонский. – За две бутылки водки! Алкаш остановился. Резко повернулся и быстро сказал:

– Тогда лучше лавьем рассчитайся. Я на него пять огнетушителей гадкого куплю. Лавье пришлешь?

– Гавно вопрос! Получишь деньгами. – Яблонский достал из кармана десятирублевую бумажку.

Степа жадно потянулась к купюре.

– Э нет, голубь, только после дела.

– А ты возьмешь и кинешь!?

– Хорошо, чтобы ты был спокоен, я дам тебе пять рублей сейчас и пять после дела. Идет?

– Заметано.

– А как я ее узнаю?

– Я тебе ее покажу.

Временные компаньоны вышли из сквера и остановились в арке. Минут через пять на другой стороне показалась девушка.

Яблонский сказал:

– Вот она. Вот к ней ты должен привязаться.

Яблонский вбежал во двор и устроился (на спрятанной кустами шиповника)

чугунной лавочке. Вскоре до него донесся громкий Степин голос:

– Слышь, красава, огоньку не найдется?

– Не курю, – ответил Степе женский голос.

– И не пьешь, и здоровенькой помрешь…

– Дурак!

– А за дурака ответишь!

– Отпустите руку, больно!

Как только Григорий услышал эту фразу, он тут же влетел в подворотню, воинственно сжал кулаки и приказал

– А ну-ка быстро отпусти девушку.

– А ты кто, дядя? А ты типа Рубин Гуд… ну я тебе…

– Отпусти девушку, мерзавец.

Григорий бросился на «бандита». Пнул его ногой. Степа вылетел из арки. Яблонский устремился за ним.

– Держи. – Яблонский протянул компаньону вторую «пятерку».

– Эй, слышь, Робин Гуд, – крикнул вдогонку Степа, – а за пендаля надо бы рубчик набросить?

– Обойдешься.

– Ну, лады. Будут еще дела, заходи. Помогу. – Сказал он Яблонскому и побежал к вино – водочной точке.

Картина седьмая

Григорий пошел к арке, – «А вдруг она ушла, – испуганно подумал он, – пропали мои десять рублей».

К счастью для десяти рублей объект оставался на том же месте, где его оставил

Григорий.

– Вы в порядке? – Участливо поинтересовался, подойдя к девушке, «герой-освободитель».

– Я да, а вы?

– Правая кисть. – Яблонский болезненно скривил рот. – Сильно болит. Кстати у вас бинта не найдется?

– Ой у вас идет кровь? Покажите.

– Да, нет, крови нет, но от удара о его противное лицо моя кисть сильно разболелась. Хорошо бы ее перебинтовать.

– С собой, к сожалению, бинта нет, а вот дома есть. Пойдемте ко мне домой. Я вам сделаю перевязку.

– А вы умеете?

– Конечно. У нас в институте кафедра военная есть. Мы там врачебное дело изучаем. На случай войны. Ну, вы же понимаете. – Девушка улыбнулась.

– Понимаю. Если завтра… – пропел Яблонский и засмеялся. – Меня, кстати, (Григорий решил взять себе ректорское имя) Дмитрием зовут.

– А меня Катя. Ну, так что – пошли ко мне делать перевязку?

– Да неудобно как-то, – заартачился спаситель. – Там ваши родители. Начнутся расспросы, а когда они узнают, как мы познакомились… ну, то есть, что на вас напал хулиган. Они ведь определенно расстроятся. А мне никого не хочется огорчать.

– А бандит прав. – Засмеялась Катя.

– В каком смысле?

– В том, что вы настоящий Робин Гуд! Пошли, Робин Гуд, вы никого не обидите.

– Почему? У вас, что нет родителей?

– Есть, но папа уже давно с нами не живет, а мама возвращается поздно. Пошли!

– Если так, то можно и пойти.

Молодые люди направились к подъезду.

– На какой? – спросил «лжеДмитрий», поднося палец к кнопке лифта.

– Шестой.

Лифт, натужно скрипя тросами, стал медленно нехотя (точно зная, кого он везет)

подниматься вверх. Наконец остановился. Неторопливо, как будто не желая выпускать Григория, раскрыл створки. Катя вышла из кабины и остановилась возле двери с надписью «Профессор Вышнепольская Т. А.».

«Все верно. – Отметил про себя Григорий. – Попал в десятку».

Катя достала из сумки ключ и стала открывать дверь. То ли замок не подавался. То ли ключ не справлялся. Одним словом, дверь квартиры, как будто чувствуя, кто в нее должен войти, категорически не открывалась.

– Черт, что такое! – Выругалась девушка. – Черт…

– Не поминайте черта, да еще к ночи. – Погрозил Кате пальцем Григорий. – Лучше уповайте на Бога.

– А вы что же верующий?

– Почему нет. – Улыбнулся Яблонский. – Дайте-ка, мне ключ я попробую. Яблонский, поплевав через плечо, всунул ключ в замочную скважину.

– Вы не верующий, а суеверный. – Прокомментировала действия своего нового знакомого Катя.

– Суеверие есть первый шаг к вере. – Открывая дверь и возвращая ключ девушке, сказал Григорий. – Прошу вас.

Девушка прошла в квартиру. За ней в сумрачный коридор вошел Яблонский. По запахам и обилию книг квартира скорей напоминала публичную библиотеку, чем человеческое жилище.

– Садитесь. – Катя указала на пузатый диван, что уютно расположился, в огромной с высокими потолками и лепниной, гостиной. – А я пошла за бинтом. Он у нас, кажется, в ванной комнате, в аптечке.

Девушка вышла. Яблонский поднялся с дивана и подошел к огромному книжному шкафу. Прежде чем открыть стеклянные дверцы, он прислушался. Из ванной доносилось хлопанье дверец и скрип отодвигающихся ящиков.

Яблонский, усмехнувшись, подумал:

«Как видно в этом доме с порядком не дружат. Хотя книги стоят ровненько… Книги святое! Интеллигенция!»

Яблонский отсчитал четвертую книгу справа в первом ряду. Вытащил ее. Прислушался. В ванной заурчала вода.

«Доктор, очевидно, моет руки, – подумал Яблонский. – Готовится к процедуре. Значит, время у нас есть»

Григорий вытащил книгу и увидел во втором ряду, тот самый манускрипт, о котором говорил ему ректор.

«ЛжеДмитрий» взял в трясущиеся и вспотевшие руки «судьбоносную книгу» и подумал.

«Вот исправление судьбы! Вот она жизнь в столице! И главное, как легко. Прямо подарок! Хватай и беги за свободным распределением!

Нет, так не бывает. В этом кроется какой-то подвох. А может все-таки бывает?

Бывает! Бывает, дурак, хватай и беги! Я, может, схватил бы, если бы со мной была подменная, та, что дал мне ректор. А так нельзя! Придет ее мама, увидит, что нет книги.

Последует вопрос, кто приходил? Приходил спаситель. Какой спаситель? Ну, такой

– то, такой-то. Мама к участковому. Участковый к своим, и в числе, которых несомненно бродит Степа, стукачам и быстренько меня вычислят. Идиот, хватай! Придурок, беги!

– Нет.

– Да!

– Нет!

– Да!

Минут пять продолжался душевно – правой конфликт студента Яблонского и когда он уже почти склонился «к хватай и беги», когда он уже было решился уйти по-английски, не прощаясь, из квартиры, в ванной комнате скрипнула дверь. Щелкнул выключатель. Послышались легкие направляющиеся в зал шаги.

Григорий быстро поставил книгу на место. Закрыл шкаф. Подошел к роялю. Открыл крышку и заиграл вальс Грибоедова.

– О, да вы не просто Рубин Гуд, вы играющий Робин Гуд. И как здорово играете!

– Прямо уж здорово. – Григорий остановил мелодию. – Так, пустяки. Кстати о музыке, я заметил у вас чудная библиотека.

– О, да у мамы прекрасная библиотека. Говорят одна из лучших в столице. Хотя книги меня трогают мало.

– А что же вас трогает?

– Музыка…

– Какая? – Григорий заиграл вальс цветов Чайковского. – Такая?

– Нет, я люблю рок.

Яблонский сделал крайне удивленные глаза:

– Что вы говорите, – ЛжеДмитрий виртуозно сыграл джазовый риф, – Неужели?

– А, что в этом удивительного? А ну да невзрачная мымра, вы хотите сказать, ей, мол, если и слушать так только Баха.

– Зачем вы так. – Поморщился Григорий и заиграл, чуть напевая себе под нос, битловскую «Michel». – Вы вовсе не мымра. Напротив очень симпатичная девушка. Да я бы мымру и не спасал…

– Ах, вот как! Мымры значит по-вашему не достойны защиты? А еще говорите, что стоите на первой ступени к вере!

Яблонский понял, что прокололся и стал быстренько исправлять положение. Он встал из-за рояля и, припав на колено сказал:

– Да это я вроде комплимента. Не совсем удачного… так, что простите…

– Ах, комплимент. За него спасибо…. давайте вашу руку.

«ЛжеДмитрий» послушно протянул руку.

– Да вы садитесь на диван.

Яблонский беспрекословно выполнил распоряжение. Девушка села рядом, принялась довольно ловко бинтовать кисть.

«Сама – мымра мымрой, а пальцы прекрасные. – Длинные, изящные, цепкие, ловкие. Просто таки зависть пианистов, а не пальцы»

– Вы пианистка? – Поинтересовался (хотя прекрасно знал от Дмитрия Алексеевича, что Катя занимается на химическом факультете университета) Яблонский.

– Почему вы так решили?

– Ну, потому что у вас в квартире рояль и у вас прекрасные пальцы. Мечта пианиста!

– А это у меня от папы. Все от мамы, а пальцы от папы. Хотя я бы хотела, чтобы было наоборот. Папа у меня красавец. Я же пошла в маму такая же, как и она мымра.

Яблонский грозно нахмурил брови:

– Прекратите так себя называть. Вы никакая не мымра!

– Мымра. Мымра. Вон и веснушки у меня и угри.

– Глупости. – Решительно заявил Григорий. – Вы еще молоды. Все это пройдет, и вы еще станете писаной красавицы! Вот посмотрите!

– А вы откуда знаете, что пройдет? Вы что учитесь на косметолога? Девушка бросила Яблонскому спасительный круг.

– Да, я учусь в первом медицинском…

– Правда, – удивилась Катя, – а на вид студент физкультурного ВУЗА.

– Что, такой дебильный вид?

– Да, нет, что вы. Просто вы атлетически сложенный человек.

Ну, что пойдем на кухню пить чай? – Завязав последний узел, предложила

Екатерина.

– А почему бы и нет!

По дороге на кухню Яблонский, споткнулся, что называется, на ровном месте. Квартира явно была живым и враждебным к нему существом.

– Наберите в чайник воду. – Попросила девушка, когда они пришли на кухню. Гость взял чайник и повернул кран.

– Ой, только осторожно. Он плохо работает…

Однако было уже поздно. Из крана вырвался фонтан ледяной воды:

– Настоящий гейзер! Но ничего мы тебя сейчас укротим. – Гость нырнул под раковину. Перекрыл вентиль.

– Ну, вот и все. – сказал он, отряхивая мокрые волосы.

– Вы же весь мокрый. Как же вы в таком виде выйдите на улицу? Ведь уже вечер!

– Ничего не замерзну, – вытирая лицо, волосы, протянутым ему полотенцем, заверил девушку Яблонский. – На дворе, слава Богу, весна!

– Нет, давайте-ка снимайте рубашку, я проглажу ее утюгом.

– Годится. – согласился Григорий и выдвинул встречное предложение. – А я пока устраню неполадку. Если у вас, разумеются, найдутся инструменты?

– Да вы что! Ее никто не может устранить. Лучший слесарь района, сказал, что тут нужно делать капитальный ремонт.

– Я хоть и не лучший сантехник в районе, но кое-что умею. Так есть у вас инструменты?

– Например, какие?

– Ключи, пассатижи, отвертки…

– Кажется, что-то такое есть. Вот здесь. Катя открыла дверь в кухонном шкафу.

– Так, так. – Копаясь в ключах и гайках, бурчал себе под нос Яблонский. – Это нам не нужно… это не подходит, а вот это в самый раз.

Катя вышла из кухни, а Григорий нырнул под раковину. Заскрежетал, метал. Донеся стук молотка.

– У меня все готово, – войдя через несколько минут на кухню, сообщила Катя.

– У меня тоже, – вытирая, тряпкой руки, заверил ЛжеДмитрий. – Можете пользоваться.

– Не может быть?

– А вы попробуйте.

Катя открыла кран. Из него упругой струей полилась вода.

– Невероятно! И не поломается?

– Гарантия на сто лет!

– Вы тоже можете пользоваться. – Девушка протянула Григорию рубашку.

– Ух, ты сухая! Даже суше чем была. – Засмеялся Яблонский. – Да вы просто волшебница!

– Да нет, это вы маг! Спасибо вам…

– А что это мы с вами на вы. Может, перейдем на ты?

– Почему бы и нет. – Согласилась Катя и предложила. – А давайте – как мы выпьем с вами чая…

– Чай на брудершафт? Оригинально!

Катя, смущаясь, выдвинула альтернативный вариант:

– Ну, можно и покрепче. Вы как к этому относитесь?

– Признаться, я не почитатель крепкого, но по такому случаю… За знакомство! Наливайте! Если есть?

На столе появился пузатый запотевший графинчик водки, сухая колбаса, голландский сыр, баклажанная икра, свежий бородинский хлеб.

ЛжеДмитрий наполнил рюмки, протянул одну из них Кате, и сказал:

– За знакомство, Катя. Молодые люди выпили.

– Целоваться будем? – держа опорожненную рюмку в руке, поинтересовался

Яблонский. – Или обойдемся протокольной улыбкой?

Катя придвинула свои губы к лицу Яблонского и ответила:

– Будем, а почему нет!

«А пошлю-ка я на хер этого Дмитрий Алексеевича, – подумал, целуя девушку Яблонский, – да и действительно женюсь на ней. Она, судя по всему уже вполне готова отдать мне свою руку, сердце и квадратные метры этой огромной профессорской квартиры! Определенно женюсь. Ерунда, что она крокодил. Как там говорил ректор. Вам с ее лица воду не пить. Конечно, нет, а года через два можно развестись, да еще и метры квартирные отсудить…»

Уже покидая квартиру, Григорий произнес:

– В следующий раз, если ты позволишь, я приду с инструментами и настрою ваш рояль.

– Ты и рояли можешь настраивать! – воскликнула Катя. – Да, ты просто бесценный

кадр.

– Я не только рояль могу, – Обнимая девушку за талию, шутливо сказал Яблонский,

– настроить, но кое-что еще. Яблонский потянулся к ее губам.

– Только не это. – Запротестовала Катя. Яблонский, разумеется, отпустили бы девушку, но протест был какой- то уж очень слабый. В нем скорее угадывалось «Да», чем

«Нет»

Картина седьмая

Прошло три недели со дня знакомства. Они встречались на квартире у знакомого Яблонского – студента института кино Евгения Румянцева. Яблонский, когда-то починил ему (отвергнутую всеми специалистами) любительскую кинокамеру. И за это Румянцев брал с него за «комнату свиданий» трешку, а не пятерик, как с прочих.

– Мы совершаем с тобой непоправимые ошибки. – Сказала как-то Катя, лежа в кровати и гладя Яблонского по его густым волосам. – И должны их исправить.

Яблонский улыбнулся и спросил:

– Как же можно исправить непоправимое и, что ты вообще подразумеваешь под ошибками.

Поясни?

– То, что мы с тобой делаем.

– Мы делаем с тобой любовь, но она не ошибка, а благо, дарованное нам для понимания прекрасного.

Екатерина отреагировала на это витиеватое определение требовательным заявлением:

– Тебе нужно познакомиться с моей мамой.

– Зачем? – обалдело глядя на девушку, поинтересовался Яблонский.

– Потому что я рассказала ей о наших отношениях.

– Все? – Уточнил Яблонский.

– Все.

– Зачем?

– Потому что она моя мама.

– И что она должна знать каждый твой шаг? Ты же взрослая девушка у тебя должна быть частная жизнь и личные тайны.

– От мамы тайны? Какие от мамы могут быть тайны!? Тебе нужно с ней познакомиться!

– Но зачем?

– Как зачем? Нам ведь нужно оформить наши отношения.

– Что значит оформить?

– Пожениться.

– Ах, вот как. Через три недели знакомства жениться! Не рановато ли?

– Ты, против?

– Нет, что ты, напротив! И с мамой я твоей обязательно познакомлюсь, – заверил девушку Яблонский, а сам подумал: « С одной стороны, знакомиться с ее матерью

рискованно. Вопросы, выяснения общих знакомых и т. д. и т. п. на всем это можно и погореть, как швед под Полтавой, но с другой стороны, это расширяет мои возможности стащить книгу и остаться вне подозрения. С другой стороны, если ее хватятся, то под подозрение попаду в первую очередь я. И тут выяснится, что я никакой не Дмитрий, а впрочем, какая мне уже будет разница ЛжеДмитрий я или вещий Олег. Влез в эту кашу, так уж нужно хлебать ее до конца»

– Ты, правда, согласен познакомиться с мамой?

– Ну, разумеется, да… Ведь чего хочет дама, того же желает и Бог!

– Это кто сказал?

– Что?

– Ну, про даму и Бога. Вольтер?

– Бог его знает! – Яблонский почесал затылок. – Может и он, а может – я сам придумал.

– Тогда ты уже на полпути к великим! – Рассмеялась Катя. – Лет через надцать будут говорить, как сказал, Дмитрий… Кстати, как твоя фамилия?

Вопрос этот застал Яблонского врасплох.

«Черт подери, почему я ей раньше по фамилии не представился. Какую же теперь ей назвать?

…на ум идут все, какие-то Петров, Иванов, Сидоров. А почему собственно пошлые? Они распространенные попробуй, отыщи Дмитрия Иванова или Диму Сидорова. Жизнь потратишь – не найдешь».

– Как разве я тебе не называл свою фамилию? – Округлив глаза, спросил Яблонский.

– Нет.

– Иванов моя фамилия. Иванов!

– Что ты говоришь!? – Изумленно воскликнула девушка. – Никогда бы не подумала!

– Почему?

– Потому что ты не похож на Иванова! Я, например, думала, что твоя фамилия

Раневский или Яблонский.

Григорий вздрогнул. Он бы непременно рухнул на пол, если бы лежал не у стены:

– Почему ты так решила? – Поинтересовался он тихим голосом.

– Что?

– Что я Раевский или Яблонский?

– Просто в твоей внешности есть что-то аристократическое и ей подходят именно эти фамилии.

– А.

Григорий успокоился и перешел на дурашливый тон:

– А Ивановы, по-твоему, менее аристократичны?

– Почему менее? Вовсе нет. Хотя, по правде говоря, все знакомые мне Ивановы имели довольно простоватый вид слесарей и водопроводчиков.

– Вот видишь, я соответствую своей фамилии Иванов.

– Почему это?

– Потому что я тоже умею чинить водопроводы.

– Точно. – Рассмеялась Катя. – Сантехник, который приходил к нам чинить ванную так и не поверил, что теми инструментами, которые есть у нас дома, можно было так починить водопроводную трубу!

– Ну, вот видишь. Даже сантехник признал во мне Иванова!

Яблонский притянул Катю к себе, и они потешно потерлись кончиками свои носов.

– Ну, что ты знакомишься с моей мамой? – Вновь вернулась к теме знакомства Катя. Яблонскому это уже порядочно надоело, но он решил не менять дурашливый тон: