Крестом и пулемётом

Глава 5. Отряд

– Стойте! – шедший впереди отряда особист остановился и поднял руку в знак внимания. – Шум слышите?

Отец Георгий напряг слух – да, действительно, из глубины леса чуть правее направления их движения раздавалось едва уловимое ритмичное журчание. Что это? На шаги идущего человека не похоже. Так ведь это…

– Ручей рядом, – произнёс лежащий на носилках комиссар.

– Я сейчас, – сержант-особист скрылся в зарослях, но меньше чем через минуту вернулся: – В десяти метрах отсюда родник. Маленький совсем, но для нас хватит. —

Вот и отлично! – обрадовался комиссар. – Вода рядом, значит, привал как минимум до утра, а там посмотрим, стоит ли уходить, или здесь до моего излечения останемся. Привал так привал. Отец Георгий, сняв ранец, опустился на землю. Все остальные последовали его примеру. Почти четырёхчасовой переход, считай, со сверх полной выкладкой в виде транспортировки раненого был крайне утомительным.

– Ёжик, как у нас с продуктами? – поинтересовался лётчик у санинструктора. —

Да есть немного, – вздохнула Наталья. – Хлеб, тушёнка, каша перловая. Но надо экономить, народу-то прибавилось.

– У меня десять банок трофейных мясных консервов с само-разогревом, – улыбнулся отец Георгий. – Колбаса копчёная – её в первую очередь съесть надо, чтобы не испортилась, а ещё две галеты и сыр.

– Ой, колбаска! Я её уже целый месяц не кушала. И бутерброд с сыром, – санинструктор расплылась в улыбке.

– Да, богато живут местные партизаны, – резюмировал особист. – И где же это ты, Жора, так отоварился?

– Ну как где? У мотоциклистов немецких, – отец Георгий снова улыбнулся. – И цена небольшая – всего семь патронов на двоих. Но это моя последняя покупка была, а до этого с офицером немецким на ножик столковались. У него, кстати, я, окромя продуктов, ещё и картой здешних мест обзавёлся. Так что, как говорится, дела идут, грех жаловаться, пока что в прибыли.

Все при этих словах чуть не лопнули от смеха.

– Ладно, пошутили – и хватит, – комиссар стал серьёзным. – Значит, с продуктами порядок, во всяком случае, на три-четыре дня хватит, а потом разберёмся.

– Товарищ комиссар, здесь километрах в пятнадцати брошенная деревня есть, – прервал комиссара отец Георгий. – Там продуктов в погребах полно, сам видел.

– Деревня брошенная – это хорошо, – протянул комиссар.

– А где точно? – он развернул карту.

– Вот здесь, – отец Георгий показал искомое место.

– Да, действительно недалеко, – согласился комиссар. – По прямой километров пятнадцать будет, а стало быть, завтра налегке с лейтенантом Лукашевичем сходите за продуктами.

– Почему не втроём? – удивился особист. – Мы же больше сможем принести.

– Сможете. Но ты мне здесь нужен. Пока они ходить будут, мы с тобой организацию партизанского отряда обдумаем. Как, чего и что – это ведь по твоей части.

– Да, по моей, – кивнул особист. – Я тут уже кое что в уме прикинул.

– Ну и отлично, – подытожил комиссар. – Значит, план действий на завтра готов. А теперь ужинать давайте, а трофейные консервы лучше поберечь на крайний случай, пригодиться могут. Листва густая, можно костерок разжечь – сверху не увидят. А немцы до утра в лес не сунутся, они по ночам не воюют, так что отдохнём нормально.

После того как ужин был закончен, комиссар произнёс:

– Ну что, Жора, мы вас слушаем. Кто вы? Откуда? Давно воюете? Как сюда попали? В общем, всё по порядку. Да и документы посмотреть надо, если сохранились, конечно.

– Не сохранились, – вздохнул отец Георгий. – Ни документов нет, ни вещей.

И он выложил давно заготовленную душещипательную историю, суть которой сводилась к тому, что после бомбёжки поезда в первый день войны от прямого попадания бомбы погибла вся его семья – жена и двое детей. Ну и, конечно же, сгорели все вещи, а сам он чудом остался жив, поскольку перед налётом пошёл к знакомому проводнику в другой вагон. Про семью отец Георгий придумал специально, решив сыграть на жалости. Кому же приятно ещё и ещё раз вспоминать про гибель близких, повторяя одно и то же? А раз так, то и лишних вопросов о его прошлом задавать не будут, шанс проколоться меньше.

– В общем, надо было ещё на пару дней в Ленинграде задержаться, – снова вздохнул отец Георгий. – Тогда бы домой во Псков доехали точно, а так…

– Ну, это ещё не факт, – возразил комиссар. – Тут ведь, Жора, дело случая. Не одно, так другое могло случиться. Псков-то уже под немцами.

«Это точно, под немцами, вот и попробуйте проверить, оттуда я или нет», – удовлетворённо подумал отец Георгий.

– Так, ладно, – комиссар достал блокнот. – Адрес, место работы.

Ну, с этим совсем просто. Адрес отец Георгий назвал почти наобум. Был совсем недавно во Пскове по своим личным делам, вот и припомнил одну из тамошних улиц. А место работы – электрик на железнодорожной станции. Ведь в электричестве на бытовом уровне все современные люди разбираются достаточно хорошо, а диплома от него, конечно, никто не потребует. А дальше отец Георгий сделал паузу, как бы собираясь с мыслями.

– Почти неделю у добрых людей в ближайшей деревне от контузии отходил, а как нормально себя почувствовал, к своим к линии фронта пробираться начал. Да вот только я к ней, а она от меня – чуть ли не целый месяц в догонялки играть пришлось. Потом понял, что бесполезно это, немцы-то по полсотни километров в день, оказывается, проходят. Здесь решил остаться и партизанить начать, тем более что картой по случаю обзавёлся. Вот и всё.

– Значит, это ты сегодня эшелон на мосту подорвал? – неожиданно произнёс молчавший до этого особист.

– Я, – отец Георгий сказал раньше, чем подумал.

– А вы откуда знаете?

В воздухе повисла тишина.

– Знаем, – наконец нарушил молчание комиссар. – Я, – краткий кивок в сторону особиста, – сержанта на разведку отправил. Мы через железную дорогу перейти собирались. Ну так он вернулся и доложил, что видел, как человек в маскхалате мост заминировал и эшелон с танками под откос пустил, а потом ещё из пулемёта дал по паровозу. Так вот мы сошлись во мнении, что это наш ОСНАз действовал, только понять не могли, почему на мосту один человек работал. Но чтобы гражданский, да ещё и без военной подготовки в одиночку целый эшелон в реку опрокинул – это ведь…

– Да я и не думал, что получится, – честно признался отец Георгий. – Просто попробовать решил – а вдруг повезёт? Охрана ведь всего из шести человек была, а меня маскхалат хорошо укрывает, близко подобраться можно. Ну, я с дерева из пулемёта всех и положил одной очередью. Вот только не был уверен, что гранат хватит. Все, что были, восемнадцать штук, истратил, но получилось.

– Орден Красной Звезды – и не меньше, – прервал отца Георгия особист. – Согласен, – кивнул комиссар. Медали «За отвагу» слишком мало. Наташенька, помоги мне встать, – обратился он к санинструктору.

Все присутствующие тоже поднялись с земли – Медведев Георгий Владимирович! – торжественным тоном произнёс комиссар. – За уничтожение эшелона с вражеской бронетехникой вы представлены к высокой правительственной награде – ордену Красной Звезды.

– Служу Родине и трудовому народу… – услышал отец Георгий шёпот лётчика.

Да, именно так. – Служу Родине и трудовому народу! – громко и чётко повторил отец Георгий.

Хотя напоминание этой сакральной фразы для него было излишним. Образование историка, как говорится, обязывало помнить её, но именно в этот момент он прочувствовал и понял цену боевых наград, их ценность для ветеранов. Потом были и другие награды, за другое, но эта, первая, оставалась в памяти навсегда.

– Поздравляю, Жора, – комиссар улыбнулся и пожал отцу Георгию руку, – от всей души поздравляю. Приказ оформим немедленно за номером один. По партизанскому отряду. Да, кстати, товарищи, как будет называться наш отряд? Название придумать надо и список составить, чтобы всё, как положено. – Комиссар опустился на землю. – Итак, у кого какие идеи по поводу названия?

– А пусть дядя Жора назовёт, – предложила санинструктор, – ведь он же у нас сегодня герой.

– Я герой? – удивился отец Георгий. – А вы-то чем хуже? Месяц уже воюете, в настоящих боях бывали, где война настоящая, не то что тут – безответная пальба из кустов и взрыв поезда по чистой случайности…

– Товарищ Медведев, – нарочно, как можно более официальным тоном произнёс комиссар. – Я, конечно, понимаю, что скромность – неотъемлемая черта каждого советского человека. Но не до такой же степени. И потом, – он сделал паузу. – Как говорили в старину, барышня просит.

– Ладно, сдаюсь, – отец Георгий улыбнулся. Если уж барышня просит, тогда предлагаю назвать наш партизанский отряд так – «Народные мстители».

– Хорошее название, в самую точку, – тут же высказал своё мнение комиссар. – А главное, очень точно политически момент подмечен. Ведь партизаны есть армия народа, мстящая оккупантам. Предлагаю данное название утвердить. Кто за?

Пять поднятых рук. – Ладно, – комиссар сделал пометку в блокноте. – Теперь список, – и он быстро переписал всех присутствующих. – Жора, твои дата и место рождения, – обратился к отцу Георгию комиссар.

– 23 июля 1908 года. Псков, – отец Георгий ответил, как есть. Не видя особого смысла скрывать, только год от 1941-го на 33 единицы сдвинул. А вот где родился… Тут правду было лучше не говорить, и не потому даже, что этот город сейчас, в 41-м, Сталинградом, а не Волгоградом называется, а потому, что это пока ещё тыл глубокий, и, стало быть, при желании вполне можно справки соответствующие навести. Так что пусть уж его тутошнее место жительство местом рождения и будет.

«23 июля 1908 года», – начал писать в блокноте комиссар, и вдруг рука его замерла. – Подождите, так ведь сегодня…

– Да, 23 июля, – подтвердил отец Георгий, – мой день рождения. 33 года исполнилось. И, увидев удивлённые взгляды, пояснил: – Не время сейчас именины отмечать, война идёт.

– Не согласен, – возразил комиссар. – Война войной, а человек человеком. Так что, Георгий Владимирович, примите поздравления от всех нас… Ладно, – продолжил комиссар, снова открыв блокнот. – Как я понимаю, беспартийный?

Отец Георгий кивнул. – Тогда вот что, Жора. Пиши заявление. Здесь два коммуниста. Примем сразу, без кандидатского стажа. Он тебе подорванным эшелоном зачтётся.

«Так, началось, – вздохнул про себя отец Георгий. – Предложение о приёме в члены ВКПб». Этого он ждал и боялся одновременно, исключительно потому, что именно здесь во весь рост, вставало противоречие, которое имелось между ним и этой эпохой. Ведь он верующий, да не просто верующий, а священнослужитель Русской православной церкви. Пусть и де-факто лишённый сана, но никак не веры в Бога, а раз так, то ни о каком вступлении в ряды партии большевиков и речи быть не может с одной стороны. А с другой – во время войны Русская православная церковь и ВКПб действовали как бы заодно. Ну, в смысле борьбы с фашизмом. И, стало быть? Да и потом – прямой отказ от вступления в партию может плохо сказаться на его теперешнем положении, что крайне нежелательно. И как же в таком случае быть? Выход из возникшей ситуации нашёл отец Георгий ещё прошлой ночью, когда разрабатывал план своей легализации в этом времени. И заключался он в простом принципе: если знаешь, что откажут, не отказывайся сам.

– Товарищ комиссар, за предложение спасибо, но… – отец Георгий сделал паузу.

– Боюсь, что вы меня в члены ВКПб не примете.

– Это почему же? – искренне удивился комиссар.

– Ну дело в том, что… В общем, я верующий.

– Что? – на лице комиссара появилось такое выражение, будто он впился зубами в самый кислый в мире лимон.

Да-да, в Бога верю, – подтвердил отец Георгий. Комиссар был явно растерян и только часто-часто моргал глазами, не зная, что сказать. Надо было срочно спасать ситуацию, и отец Георгий сделал ход конём, решив тем самым повернуть разговор в другое, абсолютно иное русло. Не говоря ни слова, он открыл ранец, вынул консервы, а потом извлёк коробку с иконой и извиняющим тоном произнёс:

– Товарищ комиссар, товарищи, тут такое дело, раньше хотел сказать, да всё времени не было. В общем, я…

В багрово-красном свете догорающего костра сверкнул золотой оклад, заискрились драгоценные камни, а повисшая кругом тишина, казалось, стала ещё гуще.

– Откуда? – наконец выдавил особист.

– У немца в ранце была, – ответил отец Георгий. – У того самого, у которого я карту, автомат и маскхалат с сапогами забрал.

– Можно? – комиссар протянул руку.

– Да, конечно, – отец Георгий передал икону комиссару.

Тот долго её разглядывал, а потом произнёс: – Страну грабят,… – и выразительно посмотрел на особиста.

– Это, сержант, по твоей части. Всё, как есть, зафиксируй, протокол составь. Жору об обстоятельствах дела допроси, не мне тебя учить. Об этом случае обязательно в Москве знать должны.

– Товарищ комиссар, а она что – из золота? – поинтересовалась санинструктор.

– Да, Наташенька, из золота с драгоценными камнями. Историко-культурная ценность и народное достояние. Икона пошла по рукам и, сделав круг, снова оказалась у отца Георгия. – Значит так, Жора. – подытожил комиссар. – Если икону спас и в Бога веришь, то тебе её и хранить. При первой же возможности переправим на Большую землю, поскольку это предмет не только религиозного культа, но и, как я уже сказал, историко-культурная ценность. А теперь, – комиссар сладко зевнул, – отбой. Часовые сменяются каждые два часа. Медведев, Шилов, Лукашевич. Я и Ёжикова под утро.

– Товарищ комиссар, вы ранены, а потому должны полноценно отдыхать.

Комиссар открыл рот, чтобы возразить, но, так ничего и не придумав, произнёс,:

– Ладно, дежурство по два тридцать. – И передал отцу Георгию часы со светящимися стрелками. – Всем спать.

Сон почти мгновенно сморил уставших донельзя людей. Не спал лишь отец Георгий, исполняя обязанности часового. Это была его вторая ночь в новом времени. Вторая ночь на войне, и вот сейчас, оставшись наедине с самим собой, можно было подвести первые итоги. Уже партизан, уже пулемётчик в составе отряда, уже эшелон с танками подорвал и за то к награде, ордену Красной Звезды представлен. И это за неполные двое суток. Что же, для начала совсем неплохо. А что завтра будет? Доживёт ли он до конца войны, или… Ведь на войне каждый день может стать последним. Да может, конечно, но пока он живой, будет бить врага, где сможет и как сможет. А там на всё воля Божья.

– У-у-у, – санинструктор вдруг задёргалась и жалобно застонала во сне.

«Кошмары снятся», – догадался отец Георгий. Да, такое с фронтовиками часто бывает. И на войне, и многие годы потом. Вот и у Наташеньки тоже. Эх, был бы он не историком, а психологом, нашёл бы способ, как Ёжику помочь. Ёжику, как зовёт лейтенант санинструктора. Ёжиком называет, ну прямо как протоирей Александр свою жену матушку Наталью. Так ведь. У отца Георгия перехватило дыхание. Неужели они? Быть этого не может! А впрочем, почему не может? Оба участники войны, оба из Минска. Причём протоирей Александр лётчиком в штурмовой авиации был, а матушка Наталья – санинструктором, и в начале войны партизанили оба, и возраст подходит, разница в пять лет, а даты рождения одинаковые – 1 сентября. Вот это встреча! Бывает же такое! Отец Георгий невольно улыбнулся, неожиданно поймав себя на мысли о том, что он приобрёл дар пророчества. Да-да, именно дар, и никак иначе. Ведь ему абсолютно точно известно, что произойдет в этом мире в последующие 72 года в целом вообще и с отдельными людьми в частности. Ну с Александром и Натальей, к примеру. Вот бы всё им рассказать – какая бы радость была узнать о том, что на войне не погибнут и что семья у них будет, дети, внуки, правнуки. Всё бы сейчас легче было. Ведь оно так всегда легче, если о хорошем конце знаешь. О хорошем…?

Раскрученная воспоминаниями память выдала очередную порцию информации, от которой у отца Георгия всё похолодело внутри. Ведь если это они, а тут сомнений нет никаких, то Наталье ногу отрежут по ранению. Какой ужас! Его снова передёрнуло, как от удара током. И что же теперь делать? Всю, как есть, правду рассказать? Исключено. Предотвратить, в ход событий вмешавшись, – не вариант. Во-первых, как и когда всё случится, ему неизвестно, а во вторых, если бы и знал, то ещё вопрос, что из всего этого выйдет. Может, тогда вообще матушку Наталью на войне убьют. Ну и, наконец, самое главное. Можно ли в принципе, из будущего в прошлое вернувшись, историю изменить? Так-то одному Богу известно, а раз так, вот и выходит, что не столько сладок и приятен дар пророчества. А делать-то что?

Долго думал отец Георгий, пытаясь найти наиболее щадящий вариант, и, наконец, решил. Надо подготовить Наталью к тому, что случится, мягко, исподволь, постепенно, по мере сил и возможностей, чтобы не так больно было.

Глава 6. Лицо войны

– Товарищ лейтенант, смотрите. Что это? – отец Георгий остановился и указал на висящий среди ветвей деревьев блестящий под лучами солнца белый предмет.

– Это, – Александр глянул в сторону, куда указал отец Георгий. – Это, Жора, обломок хвостового оперения самолета, и, если судить по размеру, то тут где-то недалеко транспортник либо сбили, либо он сел на вынужденную.

– Так, – Александр быстро сориентировался. – Метров двести-триста на восток, не больше. Пошли посмотрим, что там осталось. Он наверняка не горел, а просто приземлился жёстко. Может, что ценное подберём.

– Пойдём, – согласился отец Георгий. – Тем более что это недалеко и не займёт много времени.

Они двинулись в направлении предполагаемого места авиакатастрофы. В своём предположении лейтенант Лукашевич не ошибся. Пройдя около четверти километра, отец Георгий и Александр вышли к месту падения самолёта. Но это оказался не транспортный «Ли-2», советский вариант «DC-3 Дуглас», а довольно устаревший «К-5», или «Калинин-5». Небольшая восьмиместная одномоторная машина, используемая в основном на местных авиалиниях в начале тридцатых. Крылья при падении срезало от удара о деревья, но фюзеляж, окрашенный в белый цвет, с большим красным крестом был почти цел, если не считать многочисленных пробоин от пулемётных очередей, которые красноречиво свидетельствовали об истинной причине происшедшей трагедии.

– Санитара сбили… – произнёс сквозь зубы Александр. – Даже раненых не жалеют… Ладно, посмотрим. Там внутри медикаменты должны быть. Для нас это хорошо. Заберём и уходим.

Даже хорошо? От этих слов отца Георгия слегка покоробило. Он хотел было возразить. Как же так может быть, чтобы гибель раненых людей была для них полезной? Но промолчал, потому что понял: Александр, безусловно, прав, только не по меркам мирного, а по меркам военного времени. Ведь погибшим раненым уже не по- мочь, а медикаменты им действительно пригодятся, чтобы жизни других раненых спасать. Вот и выходит, что польза.

– Жора, там… – Александр отшатнулся от иллюминатора и посмотрел на отца Георгия полным ужаса взглядом.

– Что там? Отец Георгий тоже глянул в иллюминатор и остолбенел от увиденного: внутри разбитого самолёта были не раненые бойцы Красной армии. Там были дети. Тринадцать ребятишек в возрасте пяти-семи лет, сидевших по двое в креслах. Не иначе как младшую группу детдома эвакуировали. Вот почему на санитарном самолёте. Надеялись, что немцы пожалеют, а они их…

– Жора, нам надо уходить, донеслись как бы издалека до отца Георгия слова Александра. – Мы уже ничего сделать не можем, только мстить.

– Саша, давай их похороним, – предложил отец Георгий. Нельзя их так оставлять.

– Нет, Жора, – после недолгого молчания возразил Александр. – Не получится, нечем могилу копать. Позже вернёмся и похороним, а сейчас уходить надо.

– Да, надо, – согласился отец Георгий. – Только я помолюсь за них. Весь оставшийся до деревни путь они проделали в полном молчании. Внутри у отца Георгия была пустота. Ни ненависти к врагам, ни ужаса от увиденного, ни жалости к погибшим, ничего, словно ледяной холод заполнил всё его существо. А перед внутренним взором то и дело возникали погибшие в самолёте дети. Лицо войны, в которое он только что отчетливо заглянул. Но не один кошмар не может длиться вечно. Либо человек сходит с ума от пережитого, либо психика ставит мощный защитный барьер, справляясь с ситуацией.

– Значит так, Жора, – Александр многозначительно посмотрел на отца Георгия.

– О том, что мы нашли, по возвращении – ни слова. Только комиссару доложим, а остальным, особенно Наташеньке, об этом знать совсем не обязательно.

– Согласен, кивнул отец Георгий, а сам подумал: «Ей и без этого ещё столько ужасов пережить придётся, так что чем меньше знает, тем лучше».

В деревню, как ни странно, за двое прошедших суток никто из немцев так и не наведался, о чём явно свидетельствовал стоящий на прежнем месте мотоцикл убитого отцом Георгием офицера. А ведь немцы своего должны были уже начать искать.

– Ничего странного, Жора, – возразил Александр, когда отец Георгий сказал ему об этом. – Наверняка офицерик этот всё по тихому обстряпать решил и заскочил сюда по пути куда-то. Вот поэтому-то здесь его никто и не ищет. Ладно, давай продукты искать, и чем быстрее всё сделаем, тем лучше.

Из продуктов решили брать только картошку, потому как найти что-либо ещё из долго хранящихся продуктов, которые можно унести с собой, в покинутой деревне было просто невозможно. – Ну не будеш же, в самом деле, тащить с собой по лесам бочку квашеной капусты или мешок муки, чтобы хлеб на привале печь? – Вот поэтому бульбой и ограничимся. Так, вроде всё, Александр внимательно осмотрел собранное. – Продукты, спички, бумагу, топор, пилу взяли, сапёрную лопатку в мотоцикле у немца взяли. Ещё что?

– Следы убрать надо, товарищ лейтенант, – предложил отец Георгий. – Ведь немцы сюда всё равно когда-нибудь наведаются. Офицера убитого и мотоцикл найдут – сожгут деревню обязательно, а если мы тут всё спрячем, может, она и уцелеет. Будет куда людям вернуться. Да и нам самим сюда в случае чего ещё раз за продуктами прийти можно будет.

– Дельная мысль, – согласился Александр. – Значит так. Бабушку хороним в лесу, мотоцикл тоже в лес загоним, а немца… Без могилы обойдётся – волкам тоже кушать надо.

Но поступить как планировали не получилось, вернее, не совсем. Бабушку они похоронили честь по чести и даже крест поставили, а вот дальше вмешался случай. В деревню наконец-то пожаловали немцы. То ли те, которые убитого офицера искали, то ли другие – залётные, но вдруг из леса со стороны дороги совершенно отчётливо послышался шум автомобильных моторов как раз в тот момент, когда отец Георгий и Александр собирались вытаскивать из дома труп убитого офицера.

– Так, Жора, всё, уходим, его без нас с салютом в Берлине похоронят.

– Да-да, сейчас, я только… – отец Георгий быстро вынул из кармана немецкую трофейную гранату М-39 типа нашей лимонки и закрепил её запальным шнуром за спицу заднего колеса мотоцикла. – Вот теперь пускай ездят. Это им за детей в сбитом самолёте «салют» от Жоры-партизана.

Укрывшись в зарослях на опушке леса, отец Георгий и Александр стали наблюдать за дальнейшим развитием событий. Да, конечно, они бы могли с чистой совестью уйти. Дело-то сделано. Продуктов набрали, бабушку похоронили, сюрприз фрицам оставили. Но, во-первых, хотелось посмотреть на деяние рук своих, а во-вторых, лишние разведданные тоже не помешают. Кто и зачем сюда заявился.

Между тем в деревню вполз колёсный БТР, а за ним тентованный грузовик с солдатами, которые, как автоматы, повинуясь командам сидящего в кабине бронетранспортёра офицера, рассыпались веером вокруг остановившихся машин, занимая круговую оборону. «Мотоцикл увидели сразу, – понял отец Георгий. – Вот и думают, что на засаду напоролись. Надо же, боятся – и то хорошо. Видать, подорванный эшелон аукнулся. Дальше что?»

А дальше, отделившись от основной групппы, пятёрка солдат занялась проверкой деревни и только по её окончании, убедившись в полном отсутствии противника и вообще людей, немцы занялись своим обычным в таких случаях делом – сожжением деревни, предварительно проведя повальный грабёж домов, который не дал практически никакой поживы. Оно и понятно, это же им не Европа и даже не средний российский город, где хоть что-то да можно на- скрести. Русская деревня первой половины ХХ века. Колхоз – трудодни вместо денег, тут не до роскоши. Только самое необходимое, да и его жители унесли с собой. «Да, не повезло нам сегодня, – думал отец Георгий, наблюдая, как занимаются огнём подожжённые дома. – Ещё бы с пол часика, и всё бы убрали, а так вернутся люди на пепелище. И ведь даже пулемёта нет, чтобы пройтись по этим… на всю ленту. А из автомата с двухсот метров всех не положишь…» Отец Георгий обернулся к Александру:

– Товарищ лейтенант, а может, когда граната в мотоцикле рванёт, дадим пару очередей?

– Нет, Жора, не стоит. Немцев здесь два десятка и БТР с пулемётом, а нам ещё к своим продукты доставить надо. Так что пусть живут пока.

«Пусть живут те, кто после моего сюрприза уцелеет, – закончил про себя отец Георгий. – Заодно и посмотрим, на скольких одной гранаты хватит». А хватило её на многих. Причём не только на солдат, но и на технику – исключительно благодаря тому, что отряжённый для управления мотоциклом убитого офицера немец не пожелал плестись в конце колонны и глотать пыль, поднятую впереди идущими машинами, а пошёл на обгон. Вот тут-то немецкая граната, тёрочный запал которой не в пример нашей лимонке горит около шести-семи секунд, и рванула. Как всё произошло в точности, отец Георгий не видел, поскольку в момент взрыва мотоцикл был закрыт грузовиком, но фейерверк получился знатный. Сначала взорвалась граната, и почти тут же – бензобак мотоцикла, огонь от которого перекинулся на тент кузова, и тут сдетонировал бак грузовика, превратив машину в огромный костёр, который, подобно брандеру, двигаясь по инерции, въехал в зад бронетранспортёру, из-за чего тот, свернув с дороги, врезался в дерево. Паника была полная.

– Партизанен! Партизанен! – слышались со стороны пылающих машин истошные крики. Немцы вели беспорядочную стрельбу по кустам, отражая нападение несуществующего отряда. «Так, теперь в каждую машину по гранате, очень эффективно сработает, – мысленно резюмировал отец Георгий.

– Одним словом, удачный день. Не зря в своё время рассказы ветеранов локальных войн слушал, пригодилось».

– Ну что, товарищ лейтенант, уходим? – он вопросительно посмотрел на Александра.

– Да, Жора, уходим, нам здесь больше делать нечего.

И два партизана растворились в зелени леса.