Своих не бьют

8

Ровно в шесть запел будильник. Стас как по команде вскочил и, нащупав рукой кнопку, отключил сигнал. Затем уселся на диване и минут пять тер глаза, пытаясь проснуться. Наконец он поднялся, широко зевнул и потянулся. Выключил горевший всю ночь светильник и, распахнув шторы, приоткрыл балконную дверь. Сделав несколько глотков бодрящего утреннего воздуха, он натянул шорты с футболкой и уселся за рабочий стол. Включил плеер и, беззвучно шевеля губами, начал повторять за диктором французские диалоги.

Когда на циферблате было семь тридцать, он сложил в сумку тетрадки с учебниками, принял душ и исчез на кухне, плотно притворив за собой дверь. Сварил яйца всмятку себе и родителям, заварил чай, нарезал бутерброды с маслом и сыром. Отцу залил кипятком растворимый кофе в большой синей чашке и накрыл ее блюдцем.

К тому времени, когда Стас заканчивал завтрак, появились родители. Отец снял блюдце с чашки и с удовольствием втянул в себя кофейный аромат. Открыл форточку и прикурил сигарету, выпустив длинную струю табачного дыма. Стас быстро дожевал бутерброд и, убрав за собой посуду, пошел одеваться. Через несколько минут он выскочил на лестницу и, облегченно вздохнув, побежал вниз по ступенькам.

– Стас! – услышал он свое имя, едва выйдя из подъезда.

От неожиданности он вздрогнул и увидел перед собой Кешу.

– Здорово, ну ты как, чувак? Родичи—то чего сказали, когда увидели твой визаж? – обведя указательным пальцем вокруг своего лица, спросил Кеша.

– Да… – махнул рукой Стас, медленно двигаясь по вымощенной тротуарной плиткой дорожке в сторону школы. – Чего они скажут?

В этот момент Стас ощутил сильный толчок в спину, чуть не сваливший его с ног. Он отскочил в сторону и обернулся. На него, криво ухмыляясь, глазели несколько одноклассников, среди которых был Слюнкин. Они вытянули вперед зажатые в кулаки правые руки, оттопырив вверх большие пальцы.

– Ну чего, Хромой, угадаешь, кто из нас погладил тебя по спинке? Или продолжим игру? – спросил Слюнкин.

У Стаса от обиды навернулись слезы, которые он с трудом сдерживал. Андрей тем временем подошел к Кеше и пожал ему руку. Затем заглянул в лицо Стаса и удивленно воскликнул:

– Ба, Хромой, где такие стильные очки достал? Уж не Звезда ли подогнала? Круто, с синими стеклами! – заржал он, заметив синяк под глазом у Стаса, и протянул ему руку. – Хромой, да ты че? Не знаешь, как пацаны здороваются что ли? Ты думал я тебе как даме поцелую кончики пальцев? – заламывая Стасу кисть, продолжал издеваться Слюнкин.

– Отпусти, – тихо попросил Стас.

– А где волшебное слово? Тебя че, предки не учили, что нужно быть вежливым?

– Андрюх, кончай, – сказал Кеша Слюнкину, толкнув его в плечо.

– Да я и не начинал еще. Просто прошу чувака быть поуважительней. Так что, Хромой?

– Отпусти… пожалуйста, – выдавил Стас.

– Так то! – бросая руку Стаса, довольным тоном произнес Слюнкин, возвращаясь к поджидавшим его рядом друзьям. – О—о—о!!! А вот и наша любовь шлепает! – пропел Андрей, манерно кланяясь поднимавшейся по ступенькам Лене Звездиной. – Хромой, что же ты стоишь как столб? Встречай скорей утреннюю звезду!

– Проводишь? – обворожительно улыбаясь, спросила Лена, вплотную подходя к Стасу.

Он молча посмотрел в ее темные глаза.

«И чего ты ведешь себя как дура? Я ведь тебе слова плохого не сказал», – подумал Стас и, отвернувшись в сторону, отошел от Звездиной.

– Ладно, пошли, – хлопнув Стаса по плечу, сказал Кеша и потянул друга в раздевалку. – А на Слюну внимания не обращай. У него бывают заскоки, в детство впадает.

Войдя в кабинет, Стас поймал на себе пристальные взгляды одноклассников. По некоторым лицам скользнула ехидная усмешка при виде его разукрашенного лица. Он занял свое место, стараясь не обращать внимания на колкие выпады в свой адрес. Раздался звонок и вместе с ним появилась Елена Владимировна. Поздоровавшись с классом она заняла свое место за учительским столом и открыла журнал.

– Хромченко, к доске, – расстроенной стальной струной задребезжал ее голос.

Стас поднялся и вышел к доске. Он долго выводил решение сложного уравнения. За спиной слышалось шушуканье и смешки одноклассников. Иногда Стас улавливал приклеившуюся к нему кличку Хромой. В конце концов, он справился с задачей.

– Садись, Хромченко, четыре.

– А почему четыре? – возмущенно спросил Стас. – Я же правильно решил.

– Долго думал, иди на место.

– Хромай скорей, тугодум! – услышал Стас в свой адрес.

Сделав несколько шагов, он был остановлен голосом классной.

– Так, Хромченко, и после урока задержись.

До скрежета сжав зубы, он сел за свою парту.

– Да ладно тебе, не парься, – попытался поддержать друга Кеша. – Чего тебе эта пятерка сдалась? Тем более, она ставит их только любимчикам, и паинькам. Забей. Интересно, чего она от тебя хочет? Какого фига после урока просит остаться?

– Не знаю, – шепнул Стас и пожал плечами.

Когда прозвенел звонок и все вышли из класса, Стас подошел к столу Елены Владимировны. Та не спеша закончила что—то записывать в журнал, и посмотрела на Стаса.

– Хромченко, что у тебя с лицом? Чья работа?

– Я упал, – ответил Стас, отведя взгляд в сторону.

– Это я сразу поняла по твоему лицу, – ехидно усмехнулась она. – Мне нужно знать с чьей помощью. Говори.

– Да я просто споткнулся, Елена Владимировна.

– Не начинай свою школьную историю со лжи. Не знаю, как это было в вашей деревне, откуда ты прибыл, но здесь, в Москве, это не принято. Мне нужна правда. Кто, когда и за что. Ну, я жду… – нервно постукивая по столу ручкой, продолжала она.

– Елена Владимировна, мне больше нечего добавить.

– Я же сказала, что мне нужна правда, – повышая тон, задребезжала классная. – В нашей школе должен быть полный порядок.

Стас смотрел себе под ноги и молчал.

– Смотри Хромченко. Твое молчание приведет к тому, что в следующий раз тебя просто прибьют. А еще хуже, если из—за твоего молчания хулиганы останутся безнаказанными и чего доброго пострадает кто—нибудь еще. И виноватым в этом будешь ты. Понял?

Стас кивнул головой.

– Язык что ли проглотил, – съязвила Елена Владимировна.

– Да, понял, – проговорил Стас.

– Раз понял, иди, подумай. А потом все расскажешь.

Стас вышел из класса и присоединился к Кеше, поджидавшему его в углу большого шумного холла, где группировались и перемещались гулкие школьные массы. Кеша прислонился к стене и уставился в окно.

– Ну и чего она домогалась тебя? – спросил он друга.

– Да, – махнул рукой Стас. – Про синяки спрашивала. Кто их мне нарисовал.

– А ты что?

– Да что я? Сказал, что упал. Что еще говорить—то?

Кеша задумался.

– Неплохо было бы от Киселя избавиться, – наконец сказал он вслух, рассеянно глядя перед собой. – Но нужен особый способ. Если его заложить, вряд ли из этого что—нибудь выйдет.

– Я не стукач! – возмутился Стас.

– Не мешай, я не с тобой разговариваю. Просто размышляю вслух, – перебил Кеша. – Способ… возможно, я найду подходящий, – усмехнулся он.

– Что за способ—то?

– Узнаешь, – напустил на себя таинственный вид Кеша. – Пошли пополнять кладовую знаний. Скоро звонок.

Вечером, когда Стас сидел за столом с родителями, отец поинтересовался:

– Ну что, как неделя прошла, чем порадуешь?

– Нормально.

– А принеси—ка дневник, мы с матерью взглянем.

Стас вышел из кухни. Сердце сжалось в маленький комочек. Он попытался взять себя в руки, но воображение уже начало свою работу, рисуя красочные картины расправы, которую через несколько минут учинит ему отец. Стас вошел в свою комнату и достал из сумки дневник. С трудом переставляя непослушные ноги, он вернулся в кухню и протянул его отцу.

– Так, неплохо, – просматривая дневник, произнес отец. – А это что такое? Почему сначала по английскому пятерки, а тут тройка? – ткнул он пальцем в аккуратно выведенную красными чернилами оценку. – Зря тебя, что ли, Галина Викторовна нахваливала? Или ее переводческий опыт не дотягивает до программы московской средней школы? – съязвил отец. – Не понял? Что это значит фр. яз?

– Французский язык. Я перешел во французскую группу, – опустив глаза, тихо произнес Стас.

Отец и мать вопросительно переглянулись. Стас заметил, как побледнело и осунулось лицо матери и как виновато забегали за линзами очков ее глаза.

– Что это значит? Как это, он перешел? Какой к чертовой матери французский?! Самостоятельный очень стал? – с хрустом сжимая кулаки, рявкнул отец.

– Учительница сказала, что с моим английским нужно сразу в институт. Я ответил, что немного знаю французский. Меня и перевели во французскую группу.

– Так, – поднимаясь со стула и закладывая руки за спину, зловеще сказал отец. – У тебя две недели. Еще хоть одна тройка, и будет совсем другой разговор. Каждый день дневник на стол. Что за самовольство? – нервно измеряя кухню шагами, накалялся он. – Ты у меня из—за стола не вылезешь! – отвешивая сыну звонкую оплеуху, перешел он на крик. – Быстро за уроки! И почему на полу крошки и мусор до сих пор не вынесен? Бегом!

Выполнив распоряжения, Стас закрылся в своей комнате и старался не высовываться, чтобы лишний раз не попадать под руку разгневанного отца. Через закрытые двери до него долетали возбужденные, о чем—то спорящие голоса родителей. Речь отца была резка и раздражительна. А мать, как показалось Стасу, пыталась в чем—то оправдаться.

«По ходу у бати настроение хорошее в связи с ожидаемым повышением. А то бы точно прибил, – облегченно выдохнул Стас. – Интересно, чего он на матушку наезжает. Она—то здесь причем? Странно все это. И французский… сдался он ему. Какая разница один язык я буду знать или два? Видать, французы ему когда—то хорошо насолили, – подумал Стас и с двойным усердием накинулся на уроки. – Но теперь, по крайней мере, не надо скрывать, что я изучаю ля лянг франсэз», – улыбнувшись, заключил Стас.

9

Прошло около двух месяцев с момента переезда Стаса в Москву. Он успел свыкнуться с колкостями Слюнкина и насмешками одноклассников. Стас старался избегать любых контактов со Звездиной, хорошо запомнив Кешин совет держаться от нее подальше, а также урок, преподанный ему Киселем. Дружба с Кешей крепла день ото дня. Каждое утро они встречались внизу у подъезда и вместе шли в школу.

– Слушай, Кисель чего—то в последнее время затаился. Уж не задумал ли чего? – одним морозным утром поделился Кеша со Стасом своими мыслями, поеживаясь от холода.

– Думаешь? – спросил Стас, подходя ко входу в школу.

– Раньше и недели не проходило без какой—нибудь истории, – потянув на себя дверь и пропуская вперед друга, ответил Кеша.

– Слушай, Кеш, – перебил его Стас. – А чего он, например, до тебя или Слюнкина не докапывается?

– У Андрюхи двоюродный брат крутыш. В качалку ходит, кик—боксингом занимается. У него серьезный тусыч, и Кисель это прекрасно знает. А меня? – ухмыльнулся Кеша, расшнуровывая ботинки. – Если меня тронет, братишка вернется, яйца ему отрежет, яичницу сделает и сожрать заставит. Жаль, что он в армии. Я бы с ним поговорил насчет тебя.

Поднявшись по лестнице, они вошли в класс французского и заняли свою парту возле окна. За несколько секунд до звонка появилась Екатерина Михайловна. Поприветствовав ребят, она отметила присутствующих и вызвала Кешу. Тот достаточно бойко ответил на все заданные вопросы всего лишь с несколькими ошибками и, получив законную четверку, довольный сел на место.

– Надо нам почаще между собой базарить по—французски, – шепнул он Стасу. – Двойная польза. Уроки меньше учить придется, и хрен кто нас поймет, если вдруг приспичит обсудить что—нибудь важное в присутствии посторонних.

– Хорошо, давай, – тихо ответил Стас.

После урока учительница попросила Стаса задержаться. Он дождался, когда все выйдут из класса и подошел к розовощекой Екатерине Михайловне, которая закончив записывать что—то в журнале, заложила его ручкой, и отодвинула на край стола.

– Что ж, я довольна твоими успехами, – улыбнулась она. – Очень довольна. Ты быстро прогрессируешь. Грамматика у тебя на высоком уровне, несмотря на то, что ты изучал ее самостоятельно.

Стасу было необычно и в то же время приятно, что его хвалят. Сам он был уверен, что толком ничего не знает. Правда, мог достаточно легко читать и понимать французские тексты. Но он всегда считал, что разговорная речь намного важней. Что знание грамматики без нее не стоят ровным счетом ничего. А тут за два месяца такой прогресс со слов Екатерины Михайловны.

– Мы с Надеждой Алексеевной думали насчет тебя. Стас, весной в 217—ой собеседование. Мне кажется, что тебе просто необходимо попробовать поступить во французскую школу. Английский ты знаешь прекрасно, так что с ним проблем не будет. А вот французский для поступления надо подтянуть.

– Французская школа?! А… она далеко находится? – запнувшись от неожиданного предложения, спросил Стас.

– Далеко? – удивленно посмотрела на него Екатерина Михайловна. – Десять минут быстрым шагом или две остановки на автобусе.

– Как? – воскликнул Стас.

– Вот так. Конечно, придётся дополнительно позаниматься с преподавателем. У меня там работает приятельница. Вот, возьми ее телефон, – вырвав из ежедневника небольшой листок и написав на нем номер, протянула его Стасу. – Поговори с родителями и позвони Ирине Сергеевне.

– Спасибо, Екатерина Михайловна. Вы думаете, меня примут? – аккуратно сложив пополам лист и убрав его в нагрудный карман рубашки, неуверенно спросил он француженку.

– Стас, будь добр, приоткрой, окно, – попросила Екатерина Михайловна.

Стас подошел к окну и повернул ручку. Через образовавшуюся щель в помещение вместе со струями холодного свежего воздуха посыпались крупные снежинки. Екатерина Михайловна задумчиво посмотрела на улицу.

– На дворе ноябрь. Собеседование в мае. Если ты будешь так же усердно заниматься, то у тебя в запасе уйма времени. Ну а теперь мне пора, – сказала она, собирая со стола свои вещи.

– Спасибо, Екатерина Михайловна, до свидания! – выпалил Стас и вылетел из кабинета.

«Ни фига себе, я и французская школа! – воскликнул про себя ошеломленный Стас. – Разве такое возможно? Я его учу—то всего пару месяцев по—настоящему. А до этого что? Так, сам ковырялся в учебнике. Как оказалось, только грамматику боле—менее освоил, а произношение было ни туда, ни сюда. Да и сейчас, по—моему, оно хромает», – размышлял ошеломленный Стас, оказавшись в коридоре.

Холл оживленно гудел. Старый начищенный мастикой паркет поскрипывал под ногами, словно свежевыпавший снег. Стас подошел к Кеше, который стоял в кругу незнакомых ребят и о чем—то горячо спорил с невысоким длинноволосым парнем. Заметив приближающегося друга, Кеша что—то сказал приятелям на прощание, отчего те захохотали, и присоединился к Стасу. – Погнали скорей, а то через пару минут физика начнется, – поторопил Кеша.

– Это с кем ты базарил? – спросил Стас друга на ходу.

– Да это Антоха Чумаков из девятого б. У наших паханов гаражи рядом. Вот он все пытается меня переспорить, что их двенадцатилетний мерседес лучше нашей двадцать первой волги, которой уже лет сорок. Еще ее и рухлядью, гад, назвал.

– А что, не так?

– Конечно, нет! У них местами сквозная коррозия, и это всего через двенадцать лет. А на нашей тачке еще мой дед колесил. Есть, без базара, ржавчина. Но такой металл, как у двадцать первого волгана, хрен разъешь и за сто лет. Батя говорит, что раньше по уму делали и не жалели качественного железа. А сейчас у производителя задача кое—как дотянуть до конца гарантии, а потом извините, будьте любезны в течение нескольких лет привезти в сервис как минимум половину стоимости вашего авто. Такая вот технология. Японцы, правда, говорят, пока еще марку держат. Да и то не все.

– Ты хочешь сказать, что твой батя на ней до сих пор ездит? Чего—то я вашу волгу ни разу во дворе не видел, – усомнился Стас.

– Пахан, ты сам знаешь, – полушепотом сказал Кеша, – бухает периодически. На работу его водила на служебной машине возит. А на своей тачке он в выходные по гаражу круги почета нарезает перед соседями—собутыльниками. Тормозами своими хвастается. Она как вкопанная останавливается. Кстати, а чего от тебя Кате понадобилось?

– Военная тайна, – ответил Стас.

– Какие еще тайны? Ты чего—то, попутал, Мальчиш—Кибальчиш хренов…

– После уроков расскажу, господин главный буржуин, – сказал Стас, вместе со звонком входя в класс физики.

– Костик, кстати, обещал, что сегодня какие—то опыты будем ставить, – громко сказал Кеша, устраиваясь за партой.

Он не заметил, что в этот момент из маленькой комнатки рядом с доской, где хранился необходимый для практической деятельности реквизит, вышел Константин Алексеевич, молодой преподаватель физики с полоской редких темных усиков под носом. Вместо того, чтобы добавить ему серьезности и зрелости, усики делали его почти юнцом, поэтому за спиной школьники называли его просто Костиком. Он нахмурился и строго посмотрел на Кешу.

– Так, Кешкин, – прокашлявшись, грозно начал он. – Принеси из лабораторной необходимые приборы и раздай одноклассникам.

– Одну минутку, Константин Алексеевич! – уважительным тоном произнес Кеша, чем тут же себя реабилитировал и юркнул в комнатку.

Физик быстро оттаял и начал объяснять, что за опыт они будут сегодня ставить и что им для этого понадобиться.

Кеша раздал приборы и сел на место.

– Эх, если бы он нам что—нибудь дельное про тротил, нитроглицерин или на крайняк динамит рассказал, было бы дело. А то опять эти цепи, проводники, – разочарованно пробубнил себе под нос Кеша.

– Чего ты говоришь? – не расслышал Стас.

– Да так, ничего, проехали. Опыты, хотя бы интересней ставить, чем просто формулы зубрить. Скорей бы уже уроки закончились.

Выйдя на улицу после занятий, Стас с Кешей попали под обстрел тяжелой снежной артиллерии. Школьники лепили снежки—снаряды и мощными залпами встречали выходивших из школьных дверей. Выбравшись из—под огня, Кеша метнул несколько комков в сторону осаждавших школу, и они повернули за здание, которое своей белизной сливалось с густым снежным покровом.

– Может, прогуляемся? – предложил Стас.

– Чего это тебя вдруг на улицу потянуло? А как же корм для зубра, любимая зубрежка?

– Поговорить нужно. Где тут французская школа?

– А на фиг она тебе сдалась? – спросил Кеша.

– Давай дойдем. Там поговорим.

– Ну, пошли, партизан несчастный! А ты че, в Москве уже несколько месяцев и не знаешь, что в округе находится? Ты вообще был на Красной площади, на старом Арбате, в Пушкинском музее?

– Нет пока.

– Эх ты… приехал в Москву и не фига не видал. Ладно, исправим. Устрою тебе небольшой экскурс по столице при случае.

Солнце пробивалось сквозь разрывы в густых снежных облаках и, отражаясь от устланной белым снегом земли, больно резало глаза. Кеша повел друга дворами, в которых выросли горы—сугробы, и через пятнадцать минут они были на месте.

– Ну, вот школа. Че дальше? – сунув руки в карманы куртки, спросил Кеша, глядя на четырехэтажное панельное здание с горевшими электричеством окнами, отгороженное от мира полутораметровым бетонным забором.

– Сань, только поклянись, что никому?

– Хорош! Не доверяешь, лучше ваще ничего не говори, – разворачиваясь в обратную сторону, обиженно сказал Кеша.

– Да ладно тебе, Сань. Слушай. Француженка предлагает мне попробовать поступить сюда. Весной.

– Не фига се! А тебе оно надо? И так зубришь с утра до вечера, а тут вообще зароешься.

– Сань, скажи, у тебя есть любимое дело?

– Полно! Комп, по инету полазить, в игры порубиться. На лыжах нравится кататься, на коньках. Почитать, иногда.

– Не, я имею в виду такое, которое бы ты хотел делать всегда? Ну, типа, кем ты хочешь стать? Короче, мечта есть?

– А, это, – задумчиво ответил Кеша.

Он снял перчатки, набрал полные ладони пушистого мягкого снега и натер им лицо. Повернулся к Стасу спиной и некоторое время стоял молча, глядя на ползший по небу солнечный диск.

– Я врачом хочу стать, – не поворачиваясь, сдавленным голосом ответил друг. – Девятый закончу, и в медучилище. А потом в универ. Хирургом буду. Мать у меня болеет. Рак. Если успею, вылечу. И другим буду помогать.

Кеша снова набрал снега и утопил в нем лицо.

– Сань, ты того, прости меня, – пытаясь поддержать друга, сказал Стас.

– Да ты—то тут причем? – махнул рукой Кеша. – Надорвалась мать. Батя бухает запойно, а мы с братом целиком на ней всегда были. Работа, мы с братом, батя со своими закидонами – сплошной нервяк. Вот и перенапряглась. Хоть и хорохорится, вижу, что хреново ей.

– Да, если бы ты не сказал, я никогда не догадался бы. И батя твой с виду ништяк мужик. Мне он нравится.

– Мужик—то он офигенный. Только уйдет в запой, становится проблемный. Мать его постоянно откачивает. Без нее, давно бы сдох. Извини, Стас, что грузанул тебя. Че там у тебя со школой?

– Да вот, значит, – пытаясь переключиться обратно, сказал Стас. – Екатерина Михайловна говорит, что мне стоит попробовать поступить в эту школу. Вот ты врачом хочешь стать…

– Хирургом, – перебил Кеша.

– Да, ты хирургом, а я переводчиком. С детства тащусь от языка. В старой школе все английский учили так, ради оценок. А для меня это был любимый предмет. Плюс еще Галина Викторовна, моя учительница, жила в соседней квартире. Я к ней по несколько раз в неделю заходил. Она меня чаем поила, и мы разговаривали на английском, – с улыбкой вспомнил Стас прошлую жизнь. – Ну, в общем, я был у нее любимым учеником. Благодаря ей, я и знаю английский. А сейчас для меня французский любимый предмет. Я еще там на севере нашел дома старый учебник французского. Полистал его и понял, сам не знаю почему, что хочу выучить этот язык. И начал заниматься самостоятельно.

– А откуда у тебя дома учебник—то взялся? Кто—то из родоков учил?

– Да не, вроде. Мать – немецкий, отец – английский. Правда, ни тот ни другой, ни в зуб ногой. Ни хрена не помнят. А учебник понятия не имею, откуда появился, – пробежав по закоулкам памяти, ответил Стас.

– Ладно, пошли, переводчик несчастный, школу твою новую осмотрим, – хлопая Стаса по плечу, предложил Кеша.

– Она еще пока не моя, – с сожалением вздохнул Стас.

Друзья обогнули здание. Ловя равновесие, пробежались по торчащему из снега забору, откуда нырнули в глубокие сугробы. Затем зашли внутрь школы. На входе их остановил одетый в черную с нашивками форму охранник.

– Ребят, вы из этой школы? – угрожающе сдвигая брови и подозрительно поглядывая на них, спросил он.

– Нет, у меня брат здесь учится в 11а, – не моргнув глазом, соврал Кеша. – Надо ему передать ключи от квартиры, можно?

Массивная фигура охранника на пару секунд замерла, изобразив состояние глубокой задумчивости.

– Вообще—то не положено посторонних пускать. Ну, так и быть, проходи. А дружок твой пусть здесь подождет. Заодно вещи твои покараулит. Кстати, как брата зовут?

– Антон Рачков, – выпалил Кеша.

– Такого не знаю, – пожал плечами охранник. – Давай, проходи и одна нога здесь, другая там.

– А—а—а… можно мы вместе, он в туалет хочет, умирает, – кивая головой в сторону Стаса, шепнул Кеша.

Стас подхватил игру друга и начал нетерпеливо переминаться с ноги на ногу, пытаясь вспомнить, какое бывает выражение лица у человека, который нестерпимо хочет в туалет.

Еще раз окинув друзей бдительным взглядом, страж махнул рукой и сказал: – Черт с вами, валяйте. Только отряхнитесь хорошенько, чтобы снегу не нанести в школу. Не то Марья Андреевна от вас живого места не оставит. И куртки в раздевалке повесьте.

– По—моему у директора другое имя было, – удивился Кеша. – Брат называл, да я, блин, забыл!

На серьезном лице охранника появилась улыбка: – Марья Андреевна это наша уборщица. Разве он не рассказывал про нее? Зверь женщина, – шепотом сказал он. – За чистоту готова на куски порвать.

– Нет, ничего не говорил про нее, – покачал головой Кеша и огляделся по сторонам, не видать ли грозной уборщицы.

– Ну, давайте, бегом, – поторопил их охранник. Вон там справа, – махнул он рукой в сторону висевшего на стене стенда, – расписание. А туалет на втором этаже. Справа мальчики, слева девочки. А директоршу зовут Дарья Данииловна Фендельбаум, – многозначительно указывая пальцем вверх, – произнес охранник.

– Ну, ты даешь! – шепнул другу Стас, засовывая шапку и перчатки в рукав куртки в раздевалке.

– Птица говорун отличается умом и сообразительностью! Помнишь этот мульт? – спросил Кеша.

– Не—а.

– Ты че, тайну третьей планеты не смотрел? Старый, еще совковый.

– Может и смотрел, не помню.

– Глянь, прикольный. Нам с брательником матушка не давала в детстве импортные мульты смотреть. Вплоть до того доходило, что грозилась телевизор на помойку выбросить. А старые советские смотрели, сколько захотим. Я ей за это только спасибо сказал потом. В них хоть смысл есть и рисунки офигенные, в отличие от того, чем сейчас ящик забит.

В школе все было новое. Видно, летом прошел капитальный ремонт, и до сих пор стены сохранили запах краски. Большие квадратные окна бросали обильные световые пятна на плиточный пол. Белые двери были плотно закрыты. С высоких потолков струился голубоватый свет от люминесцентных ламп. В коридорах было тихо, лишь из—за некоторых дверей доносилась мелодичная французская речь.

– Ну не знаю, – сказал Кеша, – наша школа мне больше нравится. Здание старинное, колонны, паркет. А эта на больничку смахивает.

Стас остановился возле одного из кабинетов, прислонив ухо к двери. Кеша сел на подоконник. Достал мобильник и начал рыться в нем. Закончив, он спрыгнул на пол, накинул на плечо сумку и взял Стаса за локоть.

– Пошли, француз. А то охранник чего доброго заподозрит нас в террористической деятельности.

Друзья спустились на первый этаж и натянули теплые куртки и шапки.

– Ну что, нашли брата? – спросил охранник.

– Нет, ушел уже. Придется ему померзнуть, – засмеялся Кеша.

Оставив стены школы, Стас с другом побрели в сторону дома. Белый снежный пух приятно поскрипывал под ногами.

– Наконец зима нормальная наступила, можно с горок полетать. Пойдешь? – спросил Кеша.

– Сейчас что ли?

– Нет, на днях. Пусть поболе снежка навалит. А потом у школы каток зальют. У тебя есть коньки?

– Были. Надо померить, вдруг нога выросла.

– Ничего, носы срежешь, будет вариант с вентиляцией! Шучу, если чего можно на антресолях порыться. От брательника много чего осталось. Он в хоккей постоянно рубился, так что коньки, клюшки, шайбы есть. Ты кстати, под какую руку играешь? – спросил Кеша.

– Под правую.

– Повезло, как братан. А я под левую. Так что тебе его клюхи перепадут. Но, чур, с возвратом. Слушай, завтра контрольная по геометрии. Я чего—то последнюю тему не понял, поможешь?

– Не вопрос, – ответил Стас, заворачивая в Кешин подъезд.

Оказавшись в тепле, Стас почувствовал, что сильно проголодался.

– Кеш, может, перекусим чего сперва? – спросил он друга.

– А то! Ты пока чайник поставь, а я яичницу сварганю. Бабка яиц домашних прислала.

Кеша накрошил репчатого лука и бросил в обильно политую маслом сковородку. Туда же отправил тонко нарезанные ломти хлеба. Когда лук и гренки поджарились, залил их десятком яиц.

– Кеш, у нас от такого количества яиц диатез не выскочит? – спросил Стас.

– Не выскочит. Эко продукт. Бабка кур для себя держит, поэтому кормит нормально, без всяких анаболиков и антибиотиков, – раскладывая по тарелкам еду, ответил Кеша.

С аппетитом умяв яичницу и запив ее чаем, друзья плавно переместились в Кешину комнату и устроились за столом. Стас целый час объяснял ему материал, и, казалось, Кеша все понял.

– Все ясно. Только мой мозг так устроен, что, боюсь, к завтрашнему утру все испариться, – почесал затылок Кеша.

– А как же ты собрался в медицинском учиться? Там, думаю, посложнее, чем в школе будет.

– Понимаешь, если мне что—то интересно, я все запоминаю. А алгебра с геометрией, да и еще в исполнении Елены Ужасной меня абсолютно не увлекает.

– Придется поднапрячься, Кеш. Особенно, если ты собираешься провести в этой школе еще какое—то время.

– Посмотрим, может, что и отложится в моей башке, – скептически хмыкнул Кеша.

– Ладно, Кеш, я пойду. А то еще столько всего сделать надо, – начал собираться Стас.

Вернувшись домой, Стас первым делом набрал номер Ирины Сергеевны.

– Алло, – послышался низкий женский тембр в телефонной трубке.

– Ирина Сергеевна, здравствуйте. Меня зовут Стас. Ваш номер мне дала Екатерина Михайловна, – представился он.

– Екатерина Михайловна? – переспросила она.

– Да. Наша учительница по—французскому.

– А, теперь поняла.

– Я хотел с вами поговорить насчет занятий.

– Стас, сейчас не совсем удобно. Приходи в среду к трем часам к 217—й и набирай. На месте все обсудим. Ты знаешь, где она находится?

– Да, конечно.

– Тогда до среды.

– До свидания, Ирина Сергеевна, – попрощался Стас и повесил трубку.