Так он и сделал. Пространство перед прихожей теперь представляло весьма экзотическое место. Помимо ловушки возле кладовки были разбросаны лимонные корки, в одном блюдце налит лимонный сок, в другом – уксус. Не удивительно, что у него разболелась голова. Женя принял таблетку «МИГа» и, собравшись с духом, отправился к соседям. Визит не состоялся: после звонка в дверь грохот на мгновение прервался, но затем послышалось ответное «бу-бух». Женя не решился звонить во второй раз. Ему доводилось встречать соседей прежде, и симпатии они у него не вызвали. Они были похожи на пару дюгоней, которые выбрались на сушу и встали на задние ласты. Дюгонь-муж в свободное от ремонта время ковырялся со своим подержанным «Фордом» (надпись «трофейный» на заднем стекле – в наличии). Легко было представить, как он сидит перед телевизором с «сиськой» «Белого медведя» в одной руке, пультом от телевизора в другой, пачкой копчёных сухариков в паховых складках и смотрит повтор «Реальных пацанов» или криминальный сериал. Дюгонь-жена, втиснутая в леопардовые лосины, имела вид одновременно гордый, что вышла замуж за успешного самца, и надменный, будто сделала ему тем самым одолжение. Для завершения образа ей не хватало только йоркширского терьера на сгибе локтя, и Женя считал, что появление псинки – лишь вопрос времени.

Семейка, с которой не хочется иметь дело. Женя потоптался на пороге соседской квартиры и вернулся восвояси, бормоча ругательства.

– Что за жопа пошла?

Вчера ему позвонил по Скайпу начальник отдела и с деланой неловкостью предложил взять трёхнедельный отпуск за свой счёт.

– Через три недели изоляцию снимут, и ты сможешь вернуться, – пылко говорил он, как будто для того, чтобы избавиться от Жени, его надо было сначала убедить. – Понимаешь, очень, очень сложная ситуация, ситуация. Нужно войти в положение.

– Но я могу работать удалённо, – пробовал сопротивляться Женя.

– Елена Владимировна остаётся за всех, за всех. Возьмёт удар на себя. – Шеф хихикнул. – Понимаешь, Евгений, если мы не пойдём на эти меры, на эти меры, нам просто нечем будет платить жалование. А у нас тут и мамочки с детьми. Подумай о детях, о детях.

Набравшись отваги, Женя продолжил бунтовать:

– Президент запретил увольнять работников во время самоизоляции…

– Это не увольнение! Это не увольнение! Конечно, можно отправить на удалёнку всех. Но вот когда изоляция закончится… Евгений, никто не даст гарантии, что штат сохранится. – Шеф взял многозначительную паузу, чтобы дать Жене возможность оценить намёк.

Женя оценил и весь оставшийся вечер провёл офигевая и прикидывая, как лучше растянуть на три недели оставшиеся средства. Ситуация вырисовывалась удручающая. Конечно, можно попросить родителей перевести в долг тысячи три-четыре, но если зарплата после «отпуска» будет совсем никакая…

Он поймал себя на мысли, что прокручивает в голове вчерашнюю историю и одёрнул себя. Три недели на самоизоляции – это всё же не три месяца, а от негативных мыслей только сильней болит голова.

И только он связал стресс с головной болью – вот она, причина её возникновения! – как в ванной грохотнуло, словно соседский ремонт переместился в его квартиру. Судя по звуку, что-то тяжёлое и металлическое ударило о ванну. Баба Таня или убьёт его, или приплюсует ущерб к арендной плате.

В настоящий момент Женя предпочёл бы первое.

Он поспешил на шум.

Когда он, ударив ладонью по выключателю, сунулся в ванную, поводя головой, как перископом, то не сразу понял, что видит. Это просто не вмещалось в сознание. Когда же разум, давясь, проглотил увиденное, внутри головы взвился вопль.

На дне ванны, оглушённый, барахтался на спине его старый знакомый. У паука всё-таки хватило сил выбить решётку, сил и намерения. Что неудивительно – за время заточения паук подрос, и его тулово теперь было размером с голову ребёнка.

Ещё раз: паук, размером с голову ребёнка.

Тело паука выгибалось, можно было различить грязно-жёлтую линию, где сходились брюхо и головогрудь, она то появлялась, то пряталась, как улыбка безумца. Лапы царапали ванну, к одной из них прилип обрывок скотча. Сердце Жени заметалось вверх и вниз, от желудка к горлу, как обезьяна на верёвке. Он попятился, но прежде, чем паук скрылся из вида за бортиком, успел увидеть: пауку удалось перевернуться. Скрип коготков по эмали прекратился.

Женя продолжал отступать. Ещё несколько шагов не происходило ничего, а потом в наступившей тишине (умолкли даже соседи) над ванной поднялись и легли на бортик две лапы, каждая толщиною с трость. Тварь подтянулась, и над бортиком показалась морда. Четыре влажных, как у мопса, внимательных глаза, каждый размером с головку воланчика для бадминтона, и четыре глаза поменьше нашли Женю и замерли на нём, как примагниченные.

«Большинство пауков безобидны, – вспомнилось ему слова какого-то энтузиаста из ютубовского ролика, на который он наткнулся, гугля способы одолеть восьминогого захватчика. – Не обижайте их и не бойтесь. Ведь вы большие, а пауки маленькие. Они не могут причинить человеку вреда».

Он начал хихикать, в испуге зажал рот ладонью, но не мог остановиться. Из носа потекло. Головная боль, утихшая, вернулась и теперь превращала мозг в кровоточащее желе, но ему было без разницы. Он почувствовал, что готов натурально обоссаться, но и это его не волновало.

Паук подтянулся и взобрался на край ванны. Его челюсти, непропорционально огромные, угрожающе подрагивали.

Ещё Женя нагуглил, что самый крупный известный науке арахнид, венесуэльский птицеед, был величиной с тарелку. Тварь, выползающая из ванной комнаты, побивала этот рекорд «на изи».

– Убирайся! – завопил Женя, продолжая пятиться. Паукан проигнорировал требование. Немного побалансировав на краю ванны, он грузно спрыгнул на пол – видно, с увеличением размера ушла стремительность движений.

– Вон пошёл! – топнул Женя и впечатался спиной в стену. Слева находилась дверь из квартиры, справа, в шаге от него – приоткрытый шкаф, из которого торчала ручка недавно купленной швабры.

Бежать или сражаться?

Паук посидел немного, точно огорчённый нерадушным приёмом, потом распрямил все свои лапы – как будто распустился уродливый, полный яда цветок – и неторопливо двинул поприветствовать жильца, волоча за собой горбатую тень.

Затренькал, задребезжал стоящий на столике в прихожей старый стационарный телефон. Они – Женя и паук – одновременно вздрогнули. Паук припал к полу. Женя метнулся к шкафу и выдернул из-за его дверцы швабру. Перехватил, нацелил ручку на паука и сделал выпад.

Вопреки его надеждам паук не отпрянул. Он лишь сильнее вжался в пол, после чего вскинул передние лапы, поднимаясь на дыбы и дерзко являя взору поросшую жёстким белесым волосом грудь. Такого Женя не ожидал. День был полон сюрпризов, чего уж там.

Челюсти паука разошлись, обнажая влажную мякоть цвета заживающего ожога, и зверь завыл. В ужастиках гигантские пауки пищат или чирикают, но в реальности (да, реальность теперь такая) он издавал низкое, басовитое «У-У-У-У!» с вплетающимся хрипловатым «р-р-р-р!».

Женю трясло. С ногами творилось что-то небывалое: они гудели и зудели, подобно линиям электропередач. Телефон разрывался. Женя атаковал повторно и попал. Наконечник швабры ткнул паука в верхнюю часть груди. Женю передёрнуло от такого контакта, и он едва не выронил орудие. Паук попытался схватить швабру: словно гигантская когтистая рука силилась сжать пальцы в кулак. Женя гаркнул, размахнулся и обрушил швабру на пол перед мордой чудовища.

Это сработало. Отпрыск Шелоб сдал назад, как паркующееся авто. Шестое чувство толкало Женю продолжать наступление – и он наступал. Это было как при езде на велосипеде: остановишься – грохнешься. Он размахивал шваброй и громко топотал. Его лицо болело от застывшей гримасы непередаваемого омерзения.

Паук неохотно пятился с воздетыми словно в примирительном жесте передними лапами. Затем, разочарованный, развернулся и засеменил прочь. Цок-цок-цок. На какую-то секунду Жене показалось, что тварь ретируется в его комнату, однако паукан, помешкав, точно новый покупатель на распродаже, прошмыгнул в ванную. Его седое брюхо, напоминающее мошонку великана, бултыхалось и шлёпало по плитке. Женя надвигался, не прекращая безумно вопить, со шваброй наперевес, как солдат, идущий в штыковую. Паучара подставил бок, и ручка швабры огрела его промеж лап. Он ударился о борт ванны, опрокинулся, но, воспользовавшись замешательством негостеприимного жильца, сгруппировался и запрыгнул на край ванны. Там он забалансировал, как гимнаст. Свет лампы сверкнул в четырёх парах его глаз. Жене подумалось, что паук изготовился контратаковать, и отшатнулся. Но паук, видимо, решил, что недостаточно голоден. Он вскочил на раковину – та пошатнулась, – оттуда на козырёк над мойкой, а оттуда с трудом протиснулся в вентиляционное отверстие. Когда он исчез, по ту сторону стены раздалось шмяканье, деревянный стук, что-то упало, покатилось, завозилось – и стихло.

О, если бы Женя мог так же убежать!

Только некуда. В этом городе он был один. Родные за сотни километров, друзьями здесь не обзавёлся, даже к коллегам не обратиться – это были сплошь тётки бальзаковского возраста, которых хлебом не корми, дай обсудить, насколько неправильный образ жизни он ведёт. Денег на гостиницу нет. И этот коронавирус… Всюду засада.

Бесчувственная маска отвращения приросла к его лицу, поэтому он не сразу заметил слезу, скатившуюся по ложбинке вдоль носа.

Оставалось оставаться.

Женя кинулся в комнату и схватил рюкзак. Напихал туда наугад каких-то книжек из библиотеки бабы Тани, добавил двенадцатикилограммовую гантель и, прикрываясь рюкзаком, как щитом, бегом вернулся в ванную. В другой руке, как копьё – швабра. Паук не показывался. Женя влез на ванну и забил рюкзаком вентиляционное отверстие. В кои веки ему повезло и рюкзак встал намертво. Пауку наверняка такое будет не по зубам (или что там у него вместо зубов); рюкзак – не обмотанная отсыревшим скотчем прогнившая решётка.

Удовлетворённый, Женя спрыгнул на пол. Какое-то шебуршание по ту сторону стены, словно ветер прошелестел по ноябрьской листве. Женя представил восьминогое чудище, карабкающееся в темноте кладовки по старой мебели, изучающее заткнутое вентиляционное отверстие смоляными буркалами, проводящее за этим занятием вечность. Его передёрнуло. Неизвестно, зачем, он поднёс конец ручки швабры, которым ткнул паука, к лицу и понюхал. Ручка пахла гнилой рыбой. Женя почувствовал во рту вкус желчи.

Опять раздражённо заголосил телефон. Женя широкими зигзагами пересёк прихожую и снял трубку, уже зная, кого услышит.

– Доброе утро, Женечка! – ворвался в ухо комариный писк бабы Тани. Он поморщился. Для звонка хозяйка всегда умудрялась выбрать самый неподходящий момент, точно знала, как это раздражает Женю. Он вспомнил, что наступал день оплаты за квартиру. Беда не приходит одна. – Как дела у нас?

В переводе на нормальный человеческий это значило: «Готовы ли деньги, мизерабль?»

– Здравствуйте, Татьяна Евгеньевна, – невнятно произнёс он, язык будто в узел заплёлся. – Даже не знаю, как сказать…

– Что-то случилось? – среагировала баба Таня хватко. – Опять затопило?

– Нет-нет. – Он потряс головой. В глазах заплясали синие круги, а часть комнаты, видимая правым глазом, на мгновение перестала существовать. Он сполз вдоль стены и сел на пол, раскинув ноги, как клоун в пантомиме. – Меня отправили в неоплачиваемый отпуск…

– Так?

– На три недели.

– Так?

– Из-за этого вируса…

– Так?

– Да… Я бы… Татьяна Евгеньевна, денег осталось совсем ничего. Мы можем договориться об отсрочке до конца апреля?

– Женечка. – Истеричные нотки в голосе бабы Тани угадывались всегда, даже если разговор шёл о погоде, а сейчас они проявились во всём ослепительном великолепии. – Это у пенсионеров денег всего ничего. Разве мы так договаривались? Ты платишь не такие уж громадные деньги, давай начистоту. Сущие копейки.

Её правда: с арендной платой Жене повезло. Да, ему досталась старая бабкина нора, но зато в центре, и метро недалеко. Грех жаловаться. Правда, когда он размышлял над причинами такой щедрости, ему в голову закрадывалась мысль: а не повесился ли тут однажды старухин муж?

– Ты согласен? – давила баба Таня. – Плюс я ни разу не повышала тебе плату, хотя всё вокруг растёт.

«Всё вокруг растёт», – повторил Женя про себя, думая о пауке.

– Так?

– Да, – пришлось признать ему. – Но поймите, у меня совсем не останется на еду…

– Да там же полная тумбочка гречи! Можешь кушать, а расплатишься при возможности. Греча стоит копейки даже в наши непростые дни.

– Не могу же я сидеть на одной гречке…

– Когда в блокаду люди ели чёрствый хлеб, им такая греча была за счастье, – отрезала собеседница холодно. Женя мог бы вставить, что её крупа хранится примерно с тех же блокадных времён, если бы у него достало духу дерзить. – Слишком избаловано ваше поколение. Вам неведомы голод и лишения. Вы не застали девяностые. В девяностые ваши родительницы отрывали от себя и подносили вам на тарелочке самые лакомые кусочки. И не обижайся, Евгений, это правда жизни, на правду нельзя обижаться.

«В девяностые убивали людей и все бегали абсолютно голые», вспомнились ему слова какой-то песенки, и он едва не захихикал. Чтобы сдержаться, Женя вцепился в слипшиеся от пота волосы. Головная боль становилась невыносимой, питаясь пронзительностью нот бабкиного сопрано.

Он набрался храбрости и зашёл с козырей:

– Мне придётся поискать другое жильё, Татьяна Евгеньевна, – и тотчас же пожалел об этом. Голос бабы Тани взвился до болевого порога. Он отстранил трубку от уха, но всё равно слышал.

– И пожалуйста! Вольному – воля, мой дорогой! Хозяин – барин. Но за предыдущий месяц всё равно заплатить придётся. По-хорошему, а нет, то можно и по-плохому.

Не купилась.

– У вас в квартире завёлся огромный паук! – выпалил он с дрожью.

– Прихлопни его, – фыркнула баба Таня. – Дом-то неновый, иной раз какая мошка и залетит. Возьми тапочек и шлёп его!

– Он здоровый, как футбольный мяч! – воскликнул он и покосился в сторону кладовки.

– Это образно?

– Буквально! Я знаю, что таких пауков нет в природе, но вот в этой квартире есть. Сперва он был маленький, ну как маленький, относительно небольшой в сравнении с тем, как сейчас, но сейчас он вымахал и стал кидаться на меня!..

– Евгений, ты меня разочаровываешь. Ведь мы оговаривали: никаких наркотиков в моей квартире, – отчеканила баба Таня. – Это становится серьёзным. Это…

– Да какие наркотики?! Я не употребляю никакие наркотики! Тем более, в вашей квартире, Татьяна Евгеньевна! Вы войдите в положение, блин!..

– На тон пониже, молодой человек. Завтра я зайду за деньгами, и позаботься, чтобы в доме не пахло ничем подозрительным. Мне такое ни к чему. Деньги лучше крупными купюрами. Если будешь уходить, оставь на столике.

Последняя попытка:

– А как же вы пойдёте, если везде этот вирус?

– Этот вирус – выдумка мировой закулисы, – назидательно заявила старуха. – Взрослому человеку стыдно верить в такие вещи.

– Сделайте хоть скидку! – взмолился Женя. – Один-единственный раз! Между прочим, тут на потолке в прихожей трещина из-за соседского ремонта.

– Большая? – В голосе бабы Тани впервые послышалась неподдельная озабоченность.

– Через весь потолок, – ответил Женя мстительно.

– И ты мне сразу не сказал? И коммунальщиков для составления акта, конечно, не вызвал? За что же тебе скидку?

Женя молчал. Старая сволочь оказалась лютей паука.

– Я с ними разберусь, – произнесла она после тяжёлой паузы. – Я с ними поговорю. До завтра, Женечка. Готовь денюжку.

– Сдохла б ты от вируса, – выругался он сквозь зубы и тут же с ужасом воззрился на трубку: он сказал это после того, как пошли гудки, или до?

Опираясь на швабру, он поплёлся в комнату. Предстояло решить главную проблему, огромную, с футбольный мяч, и как можно скорее.

***

Остаток дня был заполнен, говоря языком карточных гадалок, пустыми хлопотами.

Хлопота первая: узнать, сколько стоят услуги дезинсектора. Женя полгал, что услуга специалиста обойдётся рублей в пятьсот, семьсот – если не повезёт. Учитывая обстоятельства даже такая сумма казалась неподъёмной, но всё оказалось хуже. Ценник служб дезинсекции начинался от двух тысяч. Кроме того, многие дезинсекторы на время пандемии приостановили работу.

– Взяли отпуск за свой счёт… – пробормотал Женя сумрачно.

Хлопота вторая: поиск займа. Первой, о ком подумал Женя, была мать, но и тут всё пошло кувырком. С самого его первого «Как дела?».

– Да какие дела! – запричитала мать в трубку. – Опять этот анчихрист позавчера приполз на бровях!

– От блин, – деревянным голосом прокомментировал Женя. Отец пил редко, но с размахом, как какой-нибудь «Гражданин поэт», разве что без стихов. Дни запоя (недели запоя, если совсем не повезёт) наступали внезапно. Подготовиться к ним было нельзя. Тогда отец выносил из дома всё, что не было привинчено к полу, и пропивал. – Почему не сказала сразу?

– Сидит на диване и читает вслух книгу про Троцкого! – игнорировала вопрос мать. – Заначку мою нашёл и раздербанил, мироед. Плачет. Сынок, уж не обессудь, но некого просить. Ты бы прислал на карту тысчёнку до пенсии?

Так Женя обеднел на тысячу рублей.

Попытка одолжить у друзей тоже не увенчалась успехом. Кто строил дом, кто никогда не давал в долг из принципа, кто не перечислял переводом, чтобы не платить банку процент – тоже из принципа. Кто был безденежнее, чем Женя – или так говорил.

– У меня нет друзей, – произнёс он мелодраматично, когда закончил поиски.

Хлопота третья: помощь учёного сообщества.

Он позвонил в Зоологический музей и предложил приобрести безвозмездно, то есть даром, новый вид паука-птицееда для коллекции.

– Должно быть, он приплыл сюда вместе с партией бананов, я читал про такие случаи, – закончил он свой полный умолчаний рассказ. В то, что паук вымахал до размеров кокосового ореха, ни один учёный не поверит, пока не увидит. – У вас такого точно нет.

– Очень интересно, – оживились на том конце провода. Женя представил седенького бородатенького старичка в белом халатике и с пенсне. – Это очень интересно! Конечно, мы охотно примем от вас такой экземпляр, если вы готовы с ним расстаться.

– Конечно! Ради науки! – воспрянул Женя. – Так значит, вы…

– Конечно, мы закрываемся на карантин, – тут же добавил собеседник надтреснутым, чуть сварливым и бесконечно добрым голосом Айболита. – Но…

– Но?!

– Но у вас ещё есть время до шести.

– Отлично! – Женя вскочил с табурета и заходил по комнате. – Я весь день дома. Когда вы подъедете?

– Подъехать мы не сможем, – с лёгкой укоризной ответил учёный муж. – Привозите вашего терафосида к нам на Университетскую, дом один. Наберите мне, когда подъедете, и я вас приму.

– Я не могу. Я же говорил, он разгуливает по квартире. Я… Я его боюсь.

– Это совсем просто! – ободрил воодушевлённый собеседник. – Я расскажу, как его изловить. Возьмите простой…

– Он огромный, как футбольный мяч! – воскликнул Женя, повторив слова, сказанные ранее бабе Тане.

– Юноша изволит преувеличивать, – ласково возразил научный старичок. – Подобный гигантизм невозможен из-за недостаточно высокого процента содержания кислорода в атмосфере. Пауки таких размеров просто не выживут в наши дни. Это совершенно исключено.

– Я верю, но он как-то живёт! Это какой-то новый вид. Кстати… – Тут Женя задумался. – А что полагается открывателю нового вида?

– Почёт и слава в научных кругах! Новый вид могут назвать вашим именем. А если вы сделаете публикацию, вы получите авторский экземпляр и, несомненно, гонорар.

– А сколько, если не секрет?

– Зависит от издания, от условий договора и качества вашей статьи, конечно же. Насколько я понимаю, опыта в написании статей у вас нет. Я мог бы порекомендовать вам соавтора. Это, правда, повлияет на размер гонорара. Зато, если тема будет стоящая, вам могут выплатить, ну, предположим, тысяч пять. Сфотографируйте вашего паучка, пришлите мне, а там подумаем.

– За пять тысяч фотографируйте его сами, – грубо попрощался Женя. Убирая мобильник от лица, он почувствовал, как дёргается щека.

Хлопота четвёртая, последняя. Солнце клонилось к крышам домов, заливая их сказочно-розовым, когда Женя приступил к изучению предложений по сдаче квартир на сайтах объявлений, и уступило место звёздам, когда он обречённо закрыл ноут. Аренда стоила дорого. Ошеломительно дорого, словно квартиры размещались во дворцах. Конечно, он мог на последние уехать к родителям, но что потом, когда самоизоляция закончится и придётся выходить на работу? Неизвестность.

То, что в старухиной кладовке поселился паук размером со слоновье яйцо, обладать которым посчитал бы за счастье любой музей или зоопарк, отвалив кругленькую сумму, а Женя не мог это монетизировать, делало ситуацию не просто нелепой, а сюрреалистичной. Чёрт, да он даже не мог сфотографировать восьминогий кошмар на телефон, для этого полагалось открыть кладовку и попросить паука посидеть неподвижно. К ощущению мурашечного ужаса Жени добавилась бессильная обида.

Изнывая от такой смеси эмоций, он заглянул в ванную, проверить, на месте ли рюкзак. Рюкзак никуда не делся. Женя повернулся к двери в кладовку и прошептал:

– Чёртов сукин урод… – И тут с другой стороны двери пронёсся увесистый шорох, справа налево, словно паук только и ждал, когда Женя подойдёт достаточно близко.

Кусая губы, впиваясь пальцами в щёки, он отпрянул, а из кладовой раздалось хриплое приглушённое: «У-у-у-у».

УУУУУУУУУУ

***

Минуло ещё несколько дней.

Квартира пропахла варёной гречкой.

Смятые купюры, которые Женя оставил на телефонном столике за аренду, исчезли, пока его не было дома – верный знак того, что в его отсутствие сюда наведывалась баба Таня. Заметила ли старуха рюкзак, торчащий из стены в ванной, и поднималась ли к соседям по поводу трещины на потолке, осталось тайной, но, если судить по грохоту сверху, ремонт не прекращался. Теперь удары раздавались в любое время дня, стоило свету забрезжить. Голова Жени раскалывалась, но обезболивающее теперь стало ему не по карману, учитывая лимит расходов: сто пятнадцать рублей в сутки.

Он пытался фрилансить – заказы перехватывали зарекомендовавшие себя специалисты. Пробовал он и стримить. За три часа игры в Hearthstone на ютуб-канале он только слил рейтинг, свидетелем чему оказались аж четыре зрителя, оценившие его старания двумя дизлайками.

– Что происходит? – повторял Женя снова и снова. – Как это? Что происходит, а?

Он всё чаще говорил вслух сам с собой. Он почти не спал, а если спал, то видел кошмары. Иногда он подкрадывался к двери кладовки, как загипнотизированный, и подолгу слушал.

Этот проклятый паук. Всё невезение началось с него.

– Хватит это терпеть! – решил Женя однажды и отправился в магазин. Да, он выйдет из бюджета, но если всё сложится удачно, затраты себя окупят. Можно и поголодать пару дней. Вода лучше, чем гречка, да и организму чистка не повредит.

В том, что всё сложится удачно, он не позволял себе сомневаться. Иначе… Он обрубал всякие мысли об «иначе».

Вернулся он в квартирку полностью экипированным. Небрежно бросил на пол пакет с покупками, полагая, что со стороны это выглядит нереально круто. В пакете брякнуло. Женя достал швабру, принёс с кухни то необходимое, что уже имелось, и, не разуваясь, уселся на пол в простой позе йога.

– Чёрные птицы слетают с луны, – напевал он, мастеря. – Чёрные птицы слетают с луны. Чёрные птицы слетают с луны.

Остальное он не помнил.

Через полчасика всё было готово.

– Нет, – говорил он, расхаживая по прихожей из угла в угол. – Нет. Нет. Да. Нет.

Растерзанный пакет обвился вокруг его ноги, но он не замечал. В правой руке он сжимал швабру, к концу которой был намертво прикручен проволокой самый большой кухонный нож, заточенный так остро, что лезвие вспарывало воздух. В левой руке – сачок для вылавливания мусора из бассейна. Задний карман брюк оттопыривал баллончик с инсектицидом. В центре прихожей, посреди кусков проволоки, обрывков упаковки, инструментов и шурупов распахнула чрево клетка для перевозки животных. К её дверце Женя приделал навесной замок.

– Да. Нет.

Дыша ртом, сипло и со свистом, Женя двинулся к кладовке.

– А вот и Джонни, – прокаркал он и, жмурясь от ужаса, шлёпнул ладонью по выключателю.

«Если в кладовке перегорел свет…»

Он оборвал мысль, отщёлкнул шпингалет и потянул дверь на себя.

Дверь поддалась на полсантиметра и встала.

Что-то не позволяло ей открыться. Что-то упругое.

«Нет», – подумал он и рванул за ручку.

Дверь распахнулась – словно в стене вертикально разверзлась могила, из которой блевотиной извергнулся тяжёлый густой смрад сгнившей рыбы, и нет, лампочка не перегорела, хотя свет был тусклым из-за залепившей её паутины.

В этом болезненном, как бы изнурённом свете Жене предстало такое, что заставило его разум кричать. Из сердцевины заледеневшего мозга ушла вверх ракета неописуемой боли, и он, охваченный огнём и инеем, подумал об инсульте… но эта паническая мысль промелькнула где-то на заднем фоне, словно знакомое лицо в толпе, и была далеко не такой страшной и значимой, как то, что предстало перед ним.

Паук разместился на дальней стене, упираясь лапами в две другие стены и трухлявую тумбочку под ним. С момента их последней стычки он вымахал вдвое, питаясь мраком кладовки и мышами – их высушенные тельца, запеленатые в паутину, висели там и сям на растянутом вдоль стен саване, как диковинные засохшие плоды. Пара коконов были достаточно крупными, чтобы скрывать в себе даже крыс – их ломкие обескровленные хвосты торчали из сплетений седых нитей, как знаки вопроса. Всё это Женя заметил походя – его внимание было обращено на зверюгу. Тучный и косматый, как медведище, серо-бурый, как скомканная ношеная шуба, явившийся прямиком из ночного бреда Сатаны; каждая его отвратительная черта, каждая линия тела выжигалась в памяти навечно, словно смертельный недуг, от которого не избавиться.

Паук не шевелился.

Первую пару секунд.

Затем все его восемь лап одновременно пришли в движение, тулово начало поворачиваться, точно гигантская шестерёнка. Приняв удобное положение, он отстранился от стены и уставился на посетителя. В его глазах, похожих на отшлифованные куски обсидиана размером с кулак, Женя разглядел своё перевёрнутое отражение.

Он захлопнул – попытался захлопнуть – кладовку за мгновение до того, как паук прыгнул. В дверь с другой стороны мощно ударило, заставив её приоткрыться, и Женя навалился на дверь всем телом. Впустую – в образовавшийся зазор между дверью и косяком просунулась лапа, вся в жёстких шипах, и коснулась его плеча.

Коснулась! Его! Плеча!

Как будто по коже провели проволочной губкой для чистки посуды, оставив две багровые полоски. Женя вскрикнул от ужаса и отвращения – кудахтающий, захлёбывающийся звук. Он не ощутил сильной боли, но сам факт этого омерзительного контакта был несоизмеримо хуже, словно Женю поймали в подворотне, затащили за мусорные баки и там трахнули.

Лапа чудовища теперь покачивалась в воздухе в нескольких сантиметрах от его лица… его глаз; складывалась и распрямлялась, будто паук делал разминку. На её конце Женя увидел два крючковатых когтя. Зачарованный, скованный страхом, растерянностью и омерзением, от которых даже головная боль куда-то испарилась, он боковым зрением заметил, как из-за двери просунулась и потянулась к его бедру вторая лапа. Он взвизгнул и налёг на дверь.

Паук по другую сторону двери беззвучно зарычал – Женя не услышал, а почувствовал вибрацию, проникшую сквозь дерево, и это тоже было сродни изнасилованию. Лапы стремительно втянулись в щель, но когда он потянулся к шпингалету, паук врезался в дверь с такой силой, что Женя отлетел прочь, шмякнулся на задницу и ударился затылком о стену закутка, выронив и швабру, и сачок. Дверь медленно открылась.

Перебирая лапами, паук показался из своего убежища, неспешно, словно понимая свой контроль над ситуацией. Его просочившаяся следом тень напоминала горбатого карлика. Заметил Женю. Замер.

И неуклюже, но шустро, направился к нему, простирая передние лапы, как давний друг, соскучившийся после разлуки.

Женя на заднице пополз в сторону комнаты, неосознанно выставив перед собой сачок. Паук налетел на него мордой, запутался и в ярости забил лапами. Ручка сачка чувствительно ткнула Женю под мышку. Паук, несмотря на препятствие, продолжал наступать. Мерзкое отродье оказалось непредвиденно сильным. Женю потащило по скользким от времени доскам пола. Он попытался схватить швабру, но та уже была вне досягаемости.

Над кольцом сачка показались чёрные паучьи буркалы в окружении жёстких, похожих на конские ресницы, волос. Челюсти, пережёвывая сетку, поднимались и опускались, как локти прачки. Они лоснились от выделений. Тошнотворный запах ударил Жене в нос, знакомый микс тухлятины и кислятины. Он подумал, что впервые смотрит на паука так близко не сверху вниз, и прихожая поплыла перед его взором.

Нет, сказал он себе. Можешь обоссаться, но отключаться не смей.

Что-то жёсткое и угловатое больно упиралось ему в ягодицу. Он вспомнил про баллончик, но достать его означало отпустить сачок и дать зверюге добраться до себя. Она и так почти освободилась от сетки, её лапы распустились над кольцом сачка, точно отравленный зонт. Желтоватые крапинки на обнажившемся брюхе паука напоминали пятна, покрывающие руки стариков.

– УУУУ! – взревел паук, раскачиваясь из стороны в сторону, будто в трансе. – УУУУУУ!

Женя разжал пальцы левой руки и теперь держал сачок одной правой. Разумеется, его сил оказалось недостаточно, и он уронил сачок под напором адской твари. Видимо, паук, не сразу смекнул, что произошло, замешкался, и это спасло Жене жизнь.

Женя рванул из кармана баллончик, цепенея от мысли, что тот застрянет, зацепившись за ткань – но нет, не застрял, и он выставил баллончик перед собой, как пистолет.

Когда паук попёр на него, Женя понял, что не снял колпачок.

Дурея от собственной дерзости, он ударил тварь снизу ногой в брюхо. Паучище дернул лапами, чтобы поймать ногу, но гравитация сыграла с ним злую шутку, и он повалился набок, успев разорвать штанину и оставить на голени Жени ещё несколько царапин поглубже. Челюсти паука сжимались и разжимались, что делало его похожим на старика, который не может подняться с кресла-качалки без посторонней помощи и в возмущении жуёт собственные губы.

Далее произошли одновременно две вещи.

Паук сгруппировался и припал к полу для прыжка.

Женя сорвал колпачок и распылил аэрозоль в сторону паука.

Учитывая то, какой оборот принимали события, он не надеялся на эффективность инсектицида. Однако паук заколотил лапами, отпрянул, в злобе прыгнул и сослепу влетел в стену. Женю тоже задело: его глаза наполнились слезами, будто в них швырнули горсть раскалённых углей, и те же угли забили горло, но он всё равно торжествующе вскричал. Паук снова брыкнулся на бок, вскочил, завертелся и, пьяно пошатываясь, начал отступать в прихожую. Женя, обуянный чувством слишком безумным, чтобы назвать его эйфорией, поднялся на трясущиеся ноги, продолжая давить на кнопку распылителя.