Закончить ему не дал приступ кашля. Женя непроизвольно согнулся, опасно нависнув над пауком, схватился за грудь и выронил баллончик. Баллончик ударил паука по месту, которое можно было назвать теменем – сразу за глазами.

Паук, впрочем, утратил к происходящему интерес. Он плясал. Женя кашлял, разбрызгивая сопли. Они походили на двух циркачей, исполняющих особо забавную репризу.

Женя пришёл в себя вторым. Паук перебрался из закутка в прихожую – Женя упустил момент, когда это произошло – и волочил брюхо в сторону кухни. По пути он наткнулся на клетку для животных, которая, как теперь стало ясно, не смогла бы его вместить. Женя поднял импровизированное копьё из швабры и, держа его двумя руками ножом вперёд, пошёл на паука.

Почуяв недоброе, паук ускорил шаг, как мог. Он двигался боком, будто краб, то ли дезориентированный, то ли не желая упускать врага из виду. Скорее всего, первое – Женя заметил, что один глаз паука стал похож на сморщенную виноградину, из которой сочилась вязкая жёлтая грязь. К одной из задних лап паука прицепился пакет. Из бородавок на брюхе покалеченной твари размазывались по полу белые волокна. «Прошу прощения за беспорядок, – казалось, читалось на паучьей морде, – но в этом частично есть и твоя вина, не так ли?»

Женя воздел копьё над головой и сделал выпад. Паук ещё был способен реагировать – он отпрянул, и лезвие попусту полоснуло воздух. Затем паук развернулся и вновь пошёл в наступление, но шестое чувство подсказало Жене, что это был жест отчаяния.

Он отступил, подпуская врага, и когда паук изготовился к прыжку – вот же неукротимая тварина – полоснул наотмашь. Лезвие чиркнуло паука по загривку и зацепило сочленение одной из лап. От удара нож сместился, но удержался на конце швабры.

Паук, решив, что на сегодня они достаточно насладились общением друг с другом, прошмыгнул мимо Жени и засеменил обратно в закуток. Женя ринулся за ним, безумно улюлюкая.

Он ожидал, что паук попытается найти убежище в кладовке, но тот предпочёл ванную, видимо, ошалев от выпавшего на его долю. Там паук не придумал ничего лучше, чем попытаться вскарабкаться к вентиляционному отверстию, как прежде, когда он был маленьким, а Женя не забил вентиляцию рюкзаком.

Окончательно растерявшее былую грацию чудище взгромоздилось на раковину, отчего та треснула посередине, и принялось шарить лапами, ища лазейку. Его бледное крапчатое пузо оскверняло своим отражением зеркало. Его когти скрежетали по плитке. Наконец паук уцепился за рюкзак и постарался подтянуться.

За этим занятием его и настиг Женя. С воем, напоминающим хохот, он вогнал швабру-копьё в паучье брюхо.

Оно взорвалось, обдав Женю подёргивающимися кишками, тягучей слизью, гнилой жижей, в которой, кажется, что-то ползало и возилось, непереносимым смрадом, пролившимся в рот, глаза, уши, ноздри, за шиворот. Не так давно Женя сравнил паучье касание с изнасилованием. Пфф, не-ет, то был, считай, секс по любви, зато сейчас его выебли так выебли, по полной программе. Женя заверещал, отбросил швабру и закружил вокруг своей оси. Паук грохнулся в раковину и расколол её окончательно. Черепки разлетелись по полу, как выбитые в уличной драке зубы.

Женя разлепил заляпанные вонючей жижей веки и сквозь мокрые ресницы увидел останки поверженного врага. Лапы паука конвульсивно взметнулись в последнем «прощай», а затем начали медленно и бессильно опадать. Глаза защипало. То жмурясь, то приоткрывая их от страха, Женя обошёл вывороченную тушу насколько возможно в ограниченном пространстве далеко, вслепую нащупал душ, наклонился над ванной и пустил воду. Холодный поток отрезвил и смыл с головы скверну. Женя подставил лицо под становящиеся ледяными струи и, хотя даже под ними кожу продолжало пощипывать, испытал почти блаженство.

Тут что-то твёрдое и шершавое ткнуло его в лодыжку. Он выронил шланг – тот завертелся на дне ванны, разбрызгивая во все стороны фонтаны – и отдёрнулся прежде, чем посмотрел вниз. По паучьим лапам пробегала дрожь, и одна из них коснулась его ноги. Брюхо паука сдулось, превратившись в ком дряблой шкуры. Женя повернулся к ванне, и его вырвало желчью прямо в бьющую из душа в лицо струю.

Придя в себя и отмывшись, он выбрался из ванной, стараясь не глядеть на сдохшее чудище, которое к тому времени прекратило всякое движение. Грязь и лужи он убирать не стал – и потому, что чувствовал себя измотанным, и потому, что не знал, как к подступиться ко всему этому бардаку.

Оставляя липкие следы – смесь воды и паучьих выделений – он бесцельно побрёл по квартире. Головная боль снова напомнила о себе, и её возвращение было триумфальным. Женя мог поклясться, что никогда не испытывал столь мощной боли: как будто под черепом колотится второе сердце, разбухшее и лезущее из ушей. От неё нестерпимо хотелось тереться лицом о стену. Он прижался спиной к шкафу, привычно запустил пальцы в волосы и заныл. Грохот казался нестерпимым. Он не сразу сообразил, что удары доносятся не изнутри головы, а из квартиры сверху. Проклятые жлобы приступили к своему любимому занятию: таскать, переставлять, долбить.

– А, похер, – произнёс он гундосо. Каждое слово заставляло голову гудеть, как похоронный колокол.

Он ворвался в ванную, но не затем, чтобы проверить, не ожил ли паук. То, что его интересовало, лежало рядом с его неподвижной тушей.

Копьё из швабры.

Кряхтя, он подобрал его. Нож на конце рукоятки болтался при каждом движении, на лезвии подсыхала чёрная грязь. Это было неважно, Женя не собирался пускать копьё в ход. Просто оружие придавало ему уверенности… и везения. Он верил, что это правда.

С копьём на плече Женя вышел из квартиры, не потрудившись закрыть дверь. Он дышал сквозь сжатые до хруста зубы, когда поднимался по ступеням, дышал громко от боли и ярости. Он ощущал запах, который не исчез даже после умывания, горький смрад морских глубин и полупереваренных водорослей – как древнее проклятье, от которого не избавиться.

Дверь в квартиру соседей была старая, обтянутая кожзамом, лоснящимся, словно кудри школьного хулигана. Соседи не успели её заменить. Губы Жени скривились от неприязни, пусть и преувеличенной. Так он себя подзуживал. В обычном состоянии он бы избежал конфликта – вот только сегодня ситуация была из ряда вон. Он утопил большим пальцем кнопку звонка. Раздалась возмущённая кудахтающая трель. Возня за дверью притихла. Он продолжал давить на кнопку, но никакой больше реакции не последовало.

– Я знаю, вы там! – проорал он, отпустив кнопку. – Я сосед снизу! Ваш ремонт мне мешает! По правде, сил его слушать уже нет! – Ничего. – Открывайте, или я вызову участкового!

Его голосу не доставало брутальности. Понимая это, Женя ощутил, как решимость покидает его, говоря по-йоговски, манипуру. Пока это не произошло окончательно, он заколотил в дверь кулаком, но результат был тот же, что и от звонка. Ни-ка-кой.

Тогда он, следуя необъяснимому порыву, повернул дверную ручку и рванул.

Дверь оказалась незапертой.

Он воскликнул от неожиданности – короткое «ух!» – и уставился на то, что поначалу показалось ему сценой ремонта: стены зачехлены серыми выцветшими полотнищами, всюду эти полотнища, даже на полу, и на предметах, беспорядочно сваленных посреди прихожей. Затем его окатила волна гнилостного смрада, знакомого, но многократно усиленного, пыльная вонь разложения; когда мозг обработал поступающие от носа сигналы и пришло понимание, Женя укусил себя за запястье, чтобы не закричать или не бухнуться в обморок.

Не полотнища – пространство прихожей было опутано паутиной цвета старой мебельной набивки. Несколько особенно толстых нитей расходились над полом прихожей, напомнив Жене перекрестия лучей лазерной сигнализации, которые можно видеть в фильмах про ограбления. Его накрыло сильное ощущение дежа-вю.

В фильмах лучи становились видны, если наполнить помещение дымом. Здесь не требовалось дыма, чтобы заметить сигнальные нити, но, очевидно, не всем это помогло. В опутанных паутиной предметах, которые лежали в прихожей, угадывались очертания отощавших человеческих фигур.

«Они не отощали, – подумал Женя отрешённо. – Их высосали. Как сок из пачки через соломинку».

Раз, два, три тела. Два принадлежали, без сомнения, владельцам квартиры. Сквозь паутину Женя даже разглядел леопардовый узор лосин, в которые имела обыкновение втискиваться жена хозяина.

Что до третьего тела… Замешательство Жени развеялось, как только он смог воспринимать другие, более прозаичные, предметы обстановки.

У входа валялась большая, чёрная с жёлтым, сумка, которую когда на плече, когда на сгибе локтя носила баба Таня. Сумка улыбалась вошедшему жабьей улыбкой. Его мозг моментально воссоздал произошедшее: старуха, не застав в прошлое посещение Женю, решила навести визит соседям и спросить с них за трещину в потолке, возможно, стребовать сколько-нибудь наличности. Услышала возню, решила, как и Женя, что соседи заняты ремонтом, и, по своему обыкновению, без церемоний сунулась в квартиру. Вошла и уже не вышла.

Он почувствовал, как под ложечкой растёт, поднимается беззвучное хихиканье, похожее на спазм, на икоту.

«Ну где же ты, паучок? В кладовке? В ванной? Или на потолке?».

Эта мысль оборвала рвущийся смех. Женя поднял голову и да, косматая тварь была над ним, плавно опускалась на лицо, растопырив колючие лапы, шевеля влажными челюстями; их взгляды встретились… на один ужасающий миг, созданный его воображением.

Женя моргнул, и его взору предстал потолок, обычный потолок, на котором даже паутины было не так много.

«Достаточно с меня. Пора убираться. Немедленно».

Он так и поступит. Но прежде…

Женя наклонился и осторожно, стараясь не задеть ближайшую сигнальную нить, подобрал сумку бабы Тани.

Паутина отделилась от неё легко, со звуком ветхих обоев, которые отдирают от стены. Запах пыли и водорослей стал крепче. Ощущая, как от напряжения пошла складками кожа на затылке, Женя запустил руку в сумку

(«Там паук, сумка полна пауков!»)

и практически сразу нащупал кошелёк бабы Тани. Как и сумка, он был большим и вдобавок сальным.

Женя прислушался. Не почудился ли ему звук в одной из комнат? Слева?

Отмерев, он вытащил кошелёк и повесил сумку на локоть, как некогда делала старуха. В кошельке он нашёл купюры, сложенные по порядку: сотенные, пятихатки и восемь тысячных. Его плата за месяц аренды и даже больше. Женя покосился на спеленатые тела, мысленно – и формально – извиняясь.

«Жалкий мародёр!», – казалось, говорила ближайшая к нему мумия. Её голос доносился из дыры пересохшего рта, затянутой паутиной. – «Так низко пасть! Обирать пожилого человека, женщину, пенсионерку, которая создала тебе сказочные условия! Это поколение воняет, смердит!»

– Иди на хер, – одними губами ответил Женя и отбросил сумку подальше.

Она шлёпнулась громко. Чересчур громко. Из раззявленного зева выкатился старушечий хлам: пудреница, заколки, расчёска.

После шлепка на миг повисла тишина. Воздух точно уплотнился. Звон в ушах, вот всё, что Женя в эту секунду слышал.

Затем в одной из комнат – да, той, что слева – грохотнуло. Сдвинулось. Воздух пришёл в движение. Так поезд, прибывающий на станцию метро, гонит перед собой по тоннелю воздушный поток.

Дверной проём, в котором соседи так и не успели установить коробку, плавно заполнялся тенью. Порог переступила – «Тыдыщ!» – лапа. Она была огромна.

Под стать владельцу.

Размером с комод, тот едва мог втиснуться в прихожую.

Когда он протиснулся достаточно – наполовину собственного тела – Женя убедился, что это не владелец, а владелица.

По спине паучихи ползали и копошились её бледные, полупрозрачные детёныши размером с виноградину.

Восьмилапая мамаша попыталась развернуться, чтобы лучше рассмотреть гостя. Сиплое дыхание, похожее на свист закипающего чайника, вырывалось откуда-то из-под морды исчадия. Оно воздело лапы и упёрлось ими в стены. Послышался скрежет. Глаза размером с чёрные шары для биллиарда нашли человека, и Женя понял, что этот злой, голодный и испытующий взгляд останется с ним до конца дней.

Он вылетел из квартиры и, не помня себя, скатился вниз по лестнице.

Захлопнул ли он дверь?

Кажется, да… Определённо, да. Не сомневался, что да. Почти.

А вот в чём Женя был уверен на сто процентов, так это в том, что мочевой пузырь не выдержал.

Совсем небольшая протечка в штаны, и ох как же ему было на это плевать!

***

Первым делом он направился в ванную с чувством, что в его отсутствие паук оклемался и затаился в засаде, чтобы выпрыгнуть в самый неожиданный момент. Его опасения не подтвердились. Умопомрачительно безобразная туша по-прежнему смердела среди осколков раковины в натёкшей из паучьего брюха подсыхающей кашице, цветом и консистенцией напоминающей содержимое детского подгузника. Женя сорвал занавеску, висевшую над ванной, и швырнул на паука. Занавеска закрыла тушу не полностью, наружу по-прежнему торчал порванный бок, лапы и часть морды с рядом ошеломлённо взирающих на мир глаз – влажных и даже после смерти живых. Казалось, паук подмигивает. Поправлять занавеску Женя не решился.

Передумал он и фотографировать страшилище. Что ему делать со снимком? Выложить в «Тик Ток», где тот затеряется среди котиков, которые поют человеческими голосами, и школьниц из Китая, облизывающих ободок унитаза?

Он запер кладовку.

Швырнул в стиральную машину обоссанные штаны и трусы.

Наскоро ополоснулся, стараясь не думать о пауке, но постоянно возвращаясь к нему взглядом.

Засел за ноутбук, и почти сразу ему посчастливилось найти подходящее объявление о сдаче квартиры. Далеко от центра, предоплата за месяц, арендная плата повыше, но теперь он был при деньгах.

Созвонился с владельцем и не услышал в его голосе хабалистых интонаций, присущих – некогда – бабе Тане.

Напихал в спортивную сумку лишь самое необходимое, напялил непросохшую одежду, запер квартиру и выдвинулся на встречу. Ключ выкинул в первый попавшийся по дороге к метро мусорный бак.

Голова выла, как гнилой зуб, звенела, как осиное гнездо, но он шёл легко и чувствовал себя свободным. На кустах вдоль тротуара набухали почки, готовые взорваться долгожданной сочной зеленью. Длинноногие девушки с масками на лицах были прекрасны, и Женю нисколько не смущало, когда они, завидев его, переходили на другую сторону улицы.

В отличие от них хозяин квартиры, подслеповатый дедок, не страдал необъяснимыми для Жени предубеждениями, и тем же вечером Женя уже обустраивался на новом месте. Оно, конечно, не полностью соответствовало фотографиям, а из туалета попахивало, но в остальном Женя остался доволен. Главное, никаких тебе пауков или занятых ремонтом соседей – он специально уточнил. Но двери в другие комнаты Женя всё-таки закрыл прежде, чем в финале этого дикого, бесконечного дня растянуться с блаженным стоном на узкой и пока не ставшей привычной кровати.

Он засыпал, когда раздался звук, уничтоживший дремоту, резко, будто над ухом выстрелили из револьвера. Женя сжался под одеялом, зарылся, скомкал в кулаках наволочку.

Звук просачивался из-за стены. Глухое хриплое «У-у-у-у».

Комната враз сделалась крохотной. Женя до боли вытаращил глаза в сумерки.

УУУУУУУУУУ

Халявный бензин

Серёга Мясников заприметил эту заправку и раньше – он проезжал здесь не впервые, – но никогда ею не пользовался. Единственная колонка пряталась под зелёным навесом с тремя белыми буквами «СТК»: «Студёновская топливная компания». Не Shell, не «Лукойл» и даже не «Роснефть». «Не стану я лить в «лошадку» топливо сомнительного качества», – говорил Серёга себе всякий раз, когда проезжал мимо, но эта мысль маскировала правду: он попросту не знал, как пользоваться автоматической заправкой и не хотел выглядеть неуверенно (а то и глупо), выплясывая вокруг колонки в попытках разобраться под ехидными взглядами зевак. Да и зачем разбираться, когда есть нормальные АЗС с персоналом, заправщиками в комбинезонах – «Вам какого заливать?» – и киосками, где можно купить кофе и жареных сосисок.

А тут что? Куда, как платить? Ни хрена же неясно.

Живут же люди без этих хитроподвывертов, и нормально им.

И Серёга бы жил, если б не обстоятельства. Если бы Ника не потянула их в тот форест-парк. Наслушалась про него в детском саду и загорелась. Серёга, который считал, что пятилетним девочкам нечего делать в форест-парках, отнюдь не пришёл в восторг от идеи. Лерка начала поддакивать дочери, и ему пришлось наорать на жену. Другого языка та не понимала. С дочерью это, к сожалению, не работало. Она канючила всю неделю. Серёга оставался твёрд. Всем известно, что детям нельзя потакать, однажды дал слабину и всё, вырастет обалдуйка, локоток близок, а не укусишь. Он уже вознамерился её отшлёпать, когда Вован, друг со школьной скамьи, угостил его разливным пивком, купленным – какое совпадение – в пресловутом форест-парке. Пиво Серёге весьма зашло, и он притворился перед домашними, что сменил гнев на милость.

И вот они возвращаются из форест-парка, где, надо признать, время действительно пролетело недурно. В багажнике перекатываются две баклажки с пивом, и Ника в кои веки примолкла, уставшая. Всё хорошо, да только c топливом беда. Попутная лукойловская станция, на которой Серёга планировал заправиться, закрылась на техобслуживание. Конечно, «лошадка» дотянула бы оставшиеся до дома пятьдесят километров, но бак бы опустел, что для эксплуатации машины нежелательно. Не затормозил Серёга и у «Роснефти», на которую пятый год точил зуб – его обсчитали на одной из их заправок. Или он так думал. Так или иначе, с той поры, завидев жёлто-чёрную эмблему, он только сжимал плотнее губы и мотал головой.

И вот, значится, автоматическая заправка «СТК». Придётся отступить от принципов. Из плюсов: автоматическая колонка тебя не обсчитает.

– А, чёрт с ним, – решил Серёга, включая поворотник. – Один раз не Фантомас.

Заправка пустовала, что можно было назвать вторым плюсом. Метрах в пятистах отсюда, по Р-204, с которой они недавно свернули на дорогу к городу, проносились, не сбавляя скорость, машины. Лишь единицы выруливали на Студёновск. Впрочем, место не было совсем заброшенным – на другой стороне дороги расположилось кафе «Арарат». Надпись была выполнена неоновыми буквами, вторая Р моргала и потрескивала. Когда Серёга заглушил мотор, звук стал слышен даже отсюда. На крошечной захламленной парковке перед кафешкой околачивался долговязый тип лет тридцати, одетый в красную клетчатую рубаху и мешковатые джинсы. На его голове красовалась алого цвета бандана, что делало его похожим на аниматора с детского утренника, который изображает пирата. Тип, подбоченившись, посматривал на пришельцев.

Ну пусть.

Серёга выбрался из авто и нарочито неспешно, заложив руки за спину и выпятив живот, приблизился к колонке. Краем глаза заметил, что тип на другой стороне дороги продолжает наблюдать за ним – за ним! – и ощутил первые уколы раздражения.

– Та-ак, – протянул Серёга, продолжая изображать солидность и изучая тем временем колонку, выраставшую из начавшего крошиться бетонного основания, подобно единственному на кладбище надгробию. – Та-ак, что у нас тут?

И качнулся с пятки на носок.

С виду обычная колонка, спереди зелёная с белым, серая со всех остальных сторон. Три шланга висят сбоку чёрными щупальцами, наполненными бензином, а не кровью. С другого боку на уровне глаз – инструкция. Серёга стал читать, сбиваясь на мысли о пирате по другую сторону дороги. Ему не требовалось оборачиваться, чтобы ощущать на себе его взгляд. Наверняка ещё посмеивается там про себя.

А может и не про себя.

Верхняя губа Серёги непроизвольно поднялась.

– Та-ак, – опять сказал он, сосредотачиваясь на инструкции.

Если верить написанному – и нарисованному, владельцы заправки не поскупились на иллюстрации, – пользоваться колонкой было проще простого. Сначала вставляешь в бензобак пистолет, потом нажимаешь кнопку «Пуск» на передней панели, на экранном меню выбираешь способ оплаты и необходимое количество топлива, ждёшь. Далее забираешь карточку, вешаешь шланг на место и уезжаешь. Благодарить не обязательно. Серёга хмыкнул. Не сложнее, чем пользоваться обычным банкоматом. Он даже вздохнул от облегчения: дураком выглядеть не придётся, слава небесам.

Серёга потянулся к шлангу, когда на колонку упала тень. Он резко обернулся, кончики его пальцев скользнули по пистолету, и от него не укрылось, какой он холодный, хотя площадку заливал жаркий свет июльского солнца. Холодный и сальный. Склизкий.

Пират – Серёга не услышал, как тот подошёл – стоял в паре метров от него и улыбался жёлтыми зубами с коричневыми пеньками, прямо как у коня. И по-прежнему упирался руками в бока. Серёга заметил на его запястье примитивную татуировку в виде якоря. Ещё одна «морская» черта.

– С этой штукой будьте поаккуратнее, уважаемый, – сказал Пират вместо приветствия. Несмотря на улыбку, его голос звучал серьёзно.

– Н-да? – уточнил Серёга. – А что не так с ней?

Пират состроил гримасу, для чего ему пришлось закрыть рот (Серёга нисколько не возражал), и издал щенячье поскуливание. «У-у».

– Главное, не заливайте полный бак. – Улыбка вернулась, глаза и голос оставались серьёзными. – Если не станете заливать полный бак, всё обойдётся. Чики-пуки.

– Бензин говно? – важно и громко – то есть, в своей обычной манере – спросил Серёга.

– Не, нормальный бензин. Не скажу за «девяносто пятый», я заливаю «девяносто второй», но Рафик заливает «девяносто пятый» и не жалуется. У него «Камри». – И Пират показал пальцем на стоянку перед «Араратом», где действительно стояла бежевая «Тойота». – Рафик мой главный. Он тут часто заливает. Вроде «Камрюха» бегает, чики-пуки.

Как и Рафик, Серёга заправлял свою «лошадку», она же «Рено Логан», «девяносто пятым». «Лошадка» была предметом его гордости и обожания. Он взял её два года назад без оформления кредита, о чём Серёга периодически напоминал супруге, когда требовалось подчеркнуть, какой он молодец и добытчик – даже если Лерка не просила доказательств.

– Насос, – понимающе кивнул Серёга. – Неполадки.

Ему не терпелось закрыть тему, заправиться и укатить прочь. Он рассчитывал подремать перед началом «Воскресного вечера с Владимиром Соловьёвым» – поездка, свежий воздух и жара его порядком умотали. Наверное, следовало поблагодарить местного за предупреждение. Вот только благодарности Серёга не чувствовал, совсем. От Пирата несло табачиной. Серёга, который завязал с куревом десять лет назад и лишь по праздникам позволял себе одну-две сигаретки, презирал таких слабаков.

Скорее бы от него уже отделаться!

– Ничего, до Студёновска дотяну, – и, показывая, что разговор окончен, опять взялся за пистолет, липкий и холодный.

Но Пирата из вида не упускал.

– С насосом? – переспросил тот, склонив голову в подобии задумчивости. – Да нет. Насос ни при чём. Вы слышали, как машины пропадают?

Серёга, который успел снять шланг, повернулся к назойливому собеседнику всем телом, обескураженный тем, насколько неожиданный оборот принял разговор.

– Это когда «Форд» нашли пустым? – Серёгин младший брат работал в местном отделе МВД и порой рассказывал всякое. – По весне дело было? Ну, припоминаю.

Пират с энтузиазмом закивал:

– И «Форд», и «Девятка», а до них ещё «УАЗик», и «Пыжик», и один бог знает, сколько, кроме этих. Больше никто не знает. «Форд» с «Девяткой» сыскались. А «УАЗик» нашли в Рязанской области два месяца спустя. – Здесь Пират понизил голос, хотя его губы так и норовили сложиться в полумесяц уголками вверх. – Он был в таком состоянии, будто десять лет под ливнем простоял. Сгнил весь. И без пассажиров. Но запах внутри был тухлый. У Рафика в тех местах знакомые держат сеть кофеен. Они и рассказали ему, а он – нам.

– Очень интересно, – заметил Серёга, откручивая крышку бака. – Только мне это зачем?

– Все, кто пропал, заправлялись здесь доверху. На этой колонке. – Пират ткнул в неё пальцем, и Серёга подумал, что тот старается держаться от колонки на расстоянии. Даже на её тень не наступает. – А знаете, что самое невероятное?

И хотя Серёга не выказал ни малейшего интереса, Пират ответил на собственный вопрос:

– «УАЗик», когда его нашли, был полностью заправлен.

Серёга внимательно посмотрел на Пирата. Тот задумчиво покачивал головой, изучая свои пыльные кроссовки.

– Каждый год десятки, сотни машин пропадают, – бормотал он точно во сне. – Может, тысячи. Представляете?

Серёга прищурился.

– Ты дуришь меня, парень? – спросил он. Его губа снова поползла вверх, чего он даже не заметил. – Какая связь между заправкой до полного бака и какими-то угнанными машинами? С чего вообще взяли, что они все заправлялись тут и доверху?

– Так проверить же легко, – не растерялся Пират и мотнул головой вверх, где под навесом следила за происходящим на площадке камера. – Есть же данные по залитому бензину. И всё. Чики-пуки.

– Ну отлично. – Серёга фыркнул, не считая нужным сдерживаться.

– А знаете, ещё что?

– Нет.

– Люди говорят… Люди говорят, когда нашли «Девятку», это в позапрошлом году случилось, она изнутри вся была покрыта дрянью типа слизи, и выяснилось, что это смесь из человеческих останков. И когда проверили образцы, оказалось, что ткани принадлежат восемнадцати разным людям, причём они пропали раньше и ехали в других машинах! И это… Там нашли зубы. В этой дряни из останков. И ногти. И…

– Сирёж, мы скоро?!

Только теперь он заметил, что Лерка полностью опустила стекло и выглядывает из окна.

– Закрой! – рыкнул он. – Пыль летит!

– Сирёж, Нике жарко.

– Я внутри два часа всё вылизывал! – Он добавил в голос десяток децибел. – За-акрой!

Голова супруги скрылась, стекло поползло вверх. Убедившись, что указание исполнено, Серёга обратил внимание к Пирату, улыбка которого нравилась ему всё меньше и меньше. Если когда-то было «больше».

– Очень интересная история, – произнёс Серёга. Брат из МВД ничего подобного не рассказывал. – Очень. Главное, достоверная, – с ударением на «достоверная». – А теперь я попрошу не мешать. Мне хочется вернуться домой до понедельника.

Пират подумал, потоптался, наконец нерешительно взмахнул рукой:

– Не до полного, – подчеркнул он. – Если не до полного, ничего не случится. Доедете, как надо.

– Ага. – Серёга вставил пистолет в лючок, возле которого был нарисован котик с открытым ртом, показывающий лапкой на пустую миску: мол, пора подкрепиться. – Чики-пуки.

«Чики-пуки». Какое-то дурацкое выражение. Кто так говорит вообще? Детсадовцы? Серёга даже ощутил дурной привкус во рту, какой бывает по утрам до того, как почистил зубы.

Но на Пирата выражение подействовало. Он просиял и, размахивая руками, двинул к забегаловке.

– Счастливого пути! – крикнул он вполоборота.

Серёга не ответил. Пират, не глядя по сторонам, перешёл дорогу и занял свой пост возле сложенных друг на друга старых шин напротви входа в «Арарат». Ну просто клише из ужастиков, которое устарело ещё в те времена, когда Серёга был школьником: таинственный незнакомец из захолустья предупреждает о страшном проклятии заезжих простофиль. Простофили, как водится, не слушают и огребают от маньяка-каннибала.

Неуютное сравнение.

Серёга наклонился к колонке. Нажать на «Пуск» и выбрать способ оплаты, так?

Кнопка была крупной, тёмно-зелёной и затёртой. Она вызывала ассоциации с какими-то давними, оставшимися с советских времён технологиями, отжившими своё задолго до появления смартфонов и процессоров размером с марку. Серёга нисколько не колебался, когда нажимал на неё, и, конечно, не почувствовал при этом ничего необычного, как можно было ожидать, если поверить хоть на мгновение рассказу Пирата. Ни дурного предчувствия, ни простого электрического покалывания. Разве что на ощупь кнопка оказалась шершавой и, как и пистолет, сальной.

Колонка загудела. Через мгновение на синем экране проступили опции. Серёга поизучал их – здесь тоже обошлось без сложностей – и, потыкав в иконки, запустил насос. Шланг вздрогнул и раздалось гудящее шипение, знакомое каждому автомобилисту.

Заправив «лошадку», Серёга бросил последний взгляд на другую сторону дороги. Он не разглядел, наблюдает ли кто за ним из окон забегаловки, но Пират никуда не делся, сидел на шинах и не сводил с него глаз.

Засунув большие пальцы в шлёвки, Серёга крикнул ему:

– В другой раз, когда захочешь кого-то разыграть, просто скажи, что насос неисправен! Так оно убедительней будет!

Мимо проехала машина, и Серёга не расслышал, что ответил Пират, если ответил вообще. Ему было без разницы. Он сел за руль и захлопнул дверь.

– Мы не купим Нике воды? – спросила Лерка.

– Уже почти приехали, – отрезал Серёга. Он не хотел покупать что-либо в кафе «Арарат», где, возможно, все работники, прильнув к окнам, потешались над ним, пока Пират дурил ему голову.

И хихикали. Без сомнений, они хихикали.

– Пап, я пить хочу! – протянула дочь жалостливо. Тем же самым голосом оленёнка она просилась в форест-парк.

– Потерпи, – ответил он непреклонно, но гораздо мягче. Доча же, как не баловать? – Приедешь и попьёшь. Полчасика потерпи.

– У-у-у, – затянула Ника без энтузиазма. Она уже научилась понимать, когда просить отца бесполезно: практически всегда.

Серега завёл мотор и вырулил со станции. Прежде, чем поддать газу, он увидел боковым зрением проплывающего за стеклом Пирата, несущего вахту на своём троне из шин.

– У Ники кончился сок? – ровным голосом спросил Серёга, когда «Арарат» превратился в игрушечный домик в зеркальце заднего вида.

– У Ники кончился сок ещё в парке, Сирёж, – сказала жена с укором, как будто это была его вина.

Он хмыкнул. Плаксивое «у-у-у» с заднего сиденья смолкло.

И полминуты не прошло, как жена подала голос:

– Сирёж, а ты как заправился? До полного?

Наслушалась всё-таки. Серёга скривился.

– Я что, дурак, заливать полный бак непойми каким бензином? – ответил он презрительно. – А ты тоже молодец, моя охрененно умная жена. Наплёл этот полудурок, а ты и уши развесила.

Он помолчал и вдруг усмехнулся, вспомнив:

– Это знаешь на что похоже? На детскую страшилку. Мы в детстве такие рассказывали. Типа, у одной девочки умерла мама…

– Сирёж, – возмутилась вполголоса Лера и обернулась к Нике.

Не обращая внимания, он продолжал:

– Перед смертью мама сказала: «Дочка, не вытаскивай из пола гвоздь…». У них в комнате из пола гвоздь торчал. «Доча, не вытаскивай гвоздь». Девочка, значит, пообещала. И мама умерла…

– Сирёж!

– Папа, хватит! – пискнула Ника одновременно с возгласом матери.

– Да это выдумка. Ты послушай дальше… После смерти мамы девочка убирала комнату, споткнулась о гвоздь, упала, порвала носочек и очень рассердилась. Девочка взяла плоскогубцы и выдернула из пола гвоздь. Вдруг раздался дикий грохот, от которого у девочки кровь застыла в жилах. А потом в дверь позвонили. Девочка подошла к двери, посмотрела в глазок и ничего не увидела. Тогда она открыла дверь. За дверью стоял сосед с окровавленной головой. И говорит сосед страшным голосом: «Ты зачем выдернула из пола гвоздь? У нас на нём люстра висела!».