– Эти отказы… Знаете, несправедливо. Зайдите в любой книжный, и что там на полках? Я недавно зашла. На обложке одной из книг был Сталин топлесс верхом на динозавре и с многоствольным пулемётом. Да половина этой писанины даже на растопку не годится! Не уверена, можно ли написать хуже, чем выходит у этих ребят, но у вас-то явно получается лучше.

– Мир вообще несправедлив, – заметил Янковский. – Да и кто знает, что есть справедливость?

– А в интернет-издания пробовали посылать?

– Считайте это снобизмом, но издание книги на бумаге – это всё же иной уровень признания. Более высокий. Так я думаю. Пару раз… – добавил он с неохотой, – я участвовал в онлайн-конкурсах.

– И как?

– Мимо. Читателям, которые оценивали работы, не зашло. Слог, уровень… Ещё и обвинили в заимствовании сюжета. А я про такого автора даже не слышал. Лиготти! Вы слышали?

– Нет!

– Если у наших рассказов и есть сходство, то это совпадение чистой воды.

– Значит, ваше воображение не уступает воображению этого Лиготти, – попыталась ободрить Женя. Ей как раз принесли чай и штрудель.

– В жанре хоррор, – затянул Янковский голосом лектора, – непросто придумать новое. Идеи авторов вращаются вокруг определённых жанром тем. Оборотни, призраки, маньяки. Из этих кусочков паззла можно составлять разнообразные истории сколь угодно долго, но основа всегда одна. Никому в голову не придёт обвинять Энн Райс в том, что она стянула идею у Стокера, который писал «Дракулу», сам вдохновившись вампирским фольклором. Однако стоит отойти от избитых тем – и ты становишься плагиатчиком. Это неправильно. Но вернёмся к более приятным материям. Значит, вы как тот царь, которого увлекли сказки Шахерезады?

– Царица, – хихикнула Женя. – Только я не стала, как тот царь, терпеть от ночи до ночи и разговорила-таки хитрую дочь визиря.

– Надеюсь, меня не казнят, как прочих царских невест, к которым Шахрияр не успел привыкнуть, – подхватил шутку Янковский, оставаясь по-прежнему серьёзным. – Теперь я могу узнать, что вы нашли в моих рассказах, ускользнувшее от внимания критиков?

– Я-то не критик, – пожала плечами Женя. – Я просто читала и меня зацепило. Читать было легко, истории захватывающие… хотя от них и было не по себе.

– Страшно?

– Не по себе, – повторила она. – Я не в том возрасте, чтобы бояться выдуманных вещей, но я понимаю: будь я моложе, я бы испугалась. Извините, если вас это огорчило, – поспешила добавить Женя, не заметив на лице Янковского радости.

– Нисколько, – ответил тот. – Я не привык к похвале. На самом деле ваши слова очень мне приятны. Какой-то рассказ особенно запомнился, может быть?

– Ой, – смутилась Женя. – Да. Тот, про граффити. Где нарисованное лицо маньяка перемещалась со стены на стену, пока не добиралось до жертвы.

– «Кусака», – кивнул Янковский.

– Ага. Мне понравилось, что очень много недосказанности вместо кровавых подробностей. В эту историю легче поверить, потому что там меньше сверхъестественного – по сравнению с другими. И у него такая атмосфера… Короче, круто!

– Благодарю.

– И остальные… Разве что рассказ про мальчика, которого мать-вегетарианка пичкала овощами, хотя он хотел мяса. – В финале мамаша нарядилась для карнавала в костюм морковки. Свихнувшийся подросток истыкал её кухонным ножом и съел. – Это такой…

– Разухабистый трэш, – подсказал Янковский. – Я от души веселился, когда писал.

– И в рассказе, где у парня из груди выросла ручка, как у радиоприёмника, я не поняла концовку.

– Я сам её не понял, – признался Янковский. – Не мог решить, переместился ли он в другую реальность или уничтожил существующую. Вот и предложил читателю додумать самому.

Женя подлила чай в незаметно опустевшую чашку.

– Как вам приходит в голову это всё?

Янковский отрешённо потёр висок.

– Стивен Кинг сравнивает сочинительство с археологическими раскопками. Дескать, история уже существует… где-то – в информационном поле, в Сумеречной зоне, не суть, – главное, напав на след, раскопать находку. Любая мелочь способна спровоцировать Большой взрыв воображения. Надо просто проявить наблюдательность, чтобы не пройти мимо артефакта, и усидчивость, чтобы его откопать.

Ответ разочаровал Женю. Писатель это понял и привёл пример:

– Как-то поздним вечером я возвращался домой. Шёл мимо старой пятиэтажки. В цокольном этаже были оконца с мутными стёклами. Я посмотрел на них и вдруг представил, как изнутри по стёклам колотят чьи-то белые ладони. Я буквально их увидел. Сюжет сложился как по щелчку.

– «Люди подвала», – догадалась Женя, кроша ложкой штрудель.

– «Люди подвала». Один из моих любимых.

– Но здесь вы обошлись без Сумеречной зоны.

– «Та сторона». Так я называю пространство воображения… Не соглашусь. Мы слишком полагаемся на разум. При этом одни люди сызмала наделены воображением, другие его лишены начисто. И те, и другие придумывают истории.

– Воображение присуще всем детям, – заспорила Женя. – Просто не все его развивают. Я вот в детстве представляла, что буду актрисой. Потом подросла и… Внешность у меня не голливудская. А за «ведьмин глаз» меня бы в средние века и вовсе сожгли на костре.

Янковский взглянул на неё с недоумением. Женя приподняла очки.

– Двойной зрачок.

– Лишись вы воображения, не смогли бы читать ничего, кроме бухгалтерской отчётности. Бьюти-блогеров, в лучшем случае, – невозмутимо заметил Янковский.

– Я читаю договоры, – усмехнулась Женя кисло и покосилась на часы. Минут десять – и пора сворачивать беседу.

– Сочувствую, – сказал Янковский и вновь потёр висок.

Повисла пауза. Женя хотела воспользоваться ею, чтобы взять автограф и начать прощаться. От штруделя осталась одна корочка. Женя набрала воздуха для: «К сожалению, мне пора», как вдруг Янковский опомнился:

– Я начал писать в детстве, после того как прочитал «Машину времени» Уэллса. До чёртиков перепугался морлоков. Не мог спать без света, когда думал о них – и всё же перечитывал книгу раз за разом. Увы, в советские времена приходилось попотеть, чтобы достать фантастику, а уж хорроры и вовсе не издавались. Разве что Гоголь. Или, если повезёт, найдёшь в библиотеке Эдгара По. Про Стивена Кинга, Лавкрафта или Клайва Баркера я узнал аж после Перестройки. И я решил: если не могу читать то, что мне нравится, надо написать это самому. За летние каникулы извёл три общих тетради. Когда стал постарше, сжёг – детский лепет, проба пера, не жаль. Надолго оставил это дело и вернулся к сочинительству лет пять назад, когда понял, что смертельно устал от своей профессии. На меня словно напирали изнутри те пласты слов, которые скопились за годы творческого воздержания. В один прекрасный день я сел за стол, включил ноут и начал писать. Так родился «Город самоубийц». Закончив «Город», я сразу же принялся за следующую историю. Ею оказался «Кусака». В итоге набралось на целый сборник, который я издал на свои и который вы имели честь дочитать. Сейчас я замахнулся на роман.

– Это здорово! – Женя неосознанно коснулась его запястья. У неё часто потели ладони, но Янковский не одёрнул руку и даже не вздрогнул. Волна благодарности обдала её сердце теплом. – Продолжайте писать, не бросайте!

– И в мыслях не было. Когда я пишу, я проявляю себя в этом мире. Это лучшее, что я могу. Если я прекращу – на что вообще я годен?

– Настанет время и критики захлебнуться своей желчью!

По лицу Янковского пробежала тень.

– Моя мама умерла из-за опухоли мозга, – сказал он. Жене показалось, будто над столиком пронёсся порыв морозного ветра, прямиком из грядущего декабря. Разметал крошки с тарелки, шуганул снующих на веранде воробьёв, сжал горло ледяной хваткой. – Её мучили головные боли, а так называемые врачи не могли найти ничего. Пока опухоль не стала неоперабельной. Лекарства не помогали снять боль. Мама умерла, крича.

– Господи. – Женя прижала ладони к груди. – Мне страшно жаль…

– Года два назад у меня стала сильно болеть голова, – продолжил писатель. Взгляд его остекленевших глаз застыл поверх лба собеседницы. – Точно второй желудок, который бесконечно и мучительно выворачивает. Не так давно я начал видеть синие вспышки. Пока мы беседовали, я насчитал четыре. Поэтому не думаю, что у меня хватит времени дождаться признания критиков.

– Господи, – повторила Женя. – А врачи, что они говорят?

– Я к ним не ходил. И не собираюсь.

– Но почему?!

– Потому что к ним ходила моя мама. – Янковский опустил взгляд на лицо Жени. Отсутствующее выражение ушло из его глаз. – И потому что я не хочу знать. Я хочу успеть закончить роман. Если поднажму, закончу до середины октября. Он называется «Крысиные Зубы». О бессметном монстре, который жаждет прорваться в наш мир и уничтожить его.

– Нет. Нет-нет-нет, вы должны показаться врачу. Не здесь, так в Москве. Вдруг это обычная мигрень и бояться нечего!

– Я и не боюсь, – ответил писатель. – Я не стану. Будет как будет. Никто не живёт вечно.

– Но если врачи помогут… Подумайте, сколько историй вы могли бы написать!

– Или превратиться в голову на палке после того, как хирурги покопаются у меня в мозгу.

Янковский вскинул руку, подзывая официанта.

– Было приятно пообщаться, Евгения, – сказал он, расплатившись и ссыпая чаевые мелочью в жестяной кувшинчик с чеком. – Ещё раз благодарю за тёплые слова. Давайте я подпишу книгу и будем прощаться. Роман ждёт.

– Я очень надеюсь, что вы ошиблись, – сказала Женя, когда автор вывел на внутренней стороне обложки витиевато-трогательное: «Моей преданной и единственной поклоннице с пожеланием неиссякаемой удачи, Я». – А критики… знаете, да пошли они в одно место.

Губы Яновского впервые тронула лёгкая улыбка. Немного печальная, но – неподдельная и очень милая. Сердце Жени сжалось.

– Не грустите, – ободрил он, возвращая книгу.

– Попытаюсь. – Женя спрятала сборник в сумку. – Всего вам хорошего.

Писатель шутливо отдал честь и, не оборачиваясь, зашагал прочь. Поспешила в офис и Женя. Какое-то время чёрная рубашка Янковского мелькала за кустами слева от неё, пока не растворилась в жёлто-зелёном море листвы. Женя надела наушники и запустила Spotify. Franz Ferdinand ворвались в эфир с песней о дурном глазе, который видит чужую душу.

Деревья справа раздвинулись, выпуская её на улицу. Женя ступила на зебру, дошла до середины дороги… и замерла.

Перед зеброй притормозил болотного цвета минивэн с надписью «Левша. Установка кондиционеров» на борту. За надписью, ближе к багажнику, борт украшала аэрография: круглая мультяшная рожа с панковским «ирокезом». Антрацитовые зрачки кислотно-голубых глаз панка были узкими и вертикальными, как у змеи. Мультяшный парняга оглядывал пешеходов со свирепым весельем, скалясь во весь алый рот и демонстрируя частокол огромных треугольных зубов, как спятивший клоун из шоу уродов… клоун-вампир. Однако Жене пришло на ум иное сравнение.

«Кусака». Демоническое граффити из одноимённого рассказа Янковского. То, что со стенки на стенку подбиралось к жертвам в стремлении их растерзать. Она представляла себе Кусаку очень похожим на панка, который сейчас щерился ей с борта машины. Янковский весьма живо его описал.

В животе неприятно, сосуще закрутилось. Будто Женя очутилась в кабине прозрачного лифта, а трос оборвался под самой крышей небоскрёба.

Клаксон минивэна нетерпеливо взвыл. Женя вздрогнула, оступилась, но устояла. За стеклом водитель ожесточённо размахивал руками. Его губы беззвучно выплёвывали напутствия, предельно далёкие от пожеланий удачи и счастья. Пошатываясь, Женя заторопилась дальше, не сводя глаз с панка.

А взор панка неотрывно следовал за ней.

На тротуаре она обернулась, переводя дух. Сердце выплясывало, как юродивый на паперти. Минивэн исчезал вдали, презрительно сверкая кормой.

– Просто граффити, – сказала Женя вслух. Музыка продолжала греметь в ушах, и потому слова невольно превратились в крик. Женя догадалась об этом по выражениям лиц заозиравшихся прохожих. Хмурая бабулька с тележкой на колёсиках покрутила пальцем у виска.

Женя втянула голову в плечи и засеменила ко входу в «Триумф». Она не привыкла к подобному вниманию.

***

– Жуть, девочки, – прокомментировала Олька Аверченкова, едва не протыкая монитор носом. – Зальёт за воротник и лётает по городу, сволочь, имущество портит. Хорошо, никто другой не пострадал, сам угробился – а представьте, если б дети?

– Ты о чём, Оль? – встрепенулась Зоя Владиленовна, макая баранку в кружку с травяным чаем. – Опять страсти какие?

– Да алконавт в фургоне слетел ночью с моста, – бушевала Олька. – Я на работу ехала, гляжу – ограждение проломано, полиция возится. Гонзают, как ненормальные. Наркоманы!

– На то они и наркоманы, – флегматично обронила Надя Денисюк. Владиленовна тяжко вздохнула.

Женя оторвалась от отчёта и навострила уши. Минивэн – тот, с зубастой рожей на борту, – о котором она успела забыть за выходные, предстал перед её мысленным взором. Авария могла случиться с любым авто, мало ли их – но непрошенный звоночек не утихал. Разрастался тем сильнее, чем больше коллеги мусолили тему. Тревога – и отчего-то вина, словно это Женя была причастна к ДТП.

– Расстреливать таких! – заходилась Олька.

– Мораторий у нас, – откликнулась Денисюк.

– Да вот! – Олька окинула кабинет пылающим взором. – Запретили карать, либерасты.

– Да, – закивала Владиленовна сокрушённо, разворачивая карамельку. – Да-да-да, запретили, правду говоришь.

– Красный Сталкер наверняка что-нибудь нарыл на этот счёт! – Олька выпустила «мышку» и цапнула со стола мобилку.

Женя и сама была подписана на телеграм-канал Красного Сталкера, личности – или личностей, никто не знал точно, – всего за месяц успевшей стать в Нежими легендарной. Стоило случиться громкому происшествию, и загадочный блогер публиковал подробности, о которых молчали местные СМИ. Поножовщина в ночном клубе? Сталкер называет фамилии зачинщиков, поразительным образом совпадающие с фамилиями крупных городских чиновников, и отчества, ещё сильнее указывающие на связь хулиганов с оными. Изнасилование? Сталкер без обиняков утверждает, что между немолодым актёром Нежимьского ТЮЗа и практиканткой всё произошло по обоюдному согласию после обильных возлияний, а протрезвев, барышня сперва пыталась вымогать у кавалера деньги. Власти объявляли расследования Сталкера фейками, но это лишь подогревало интерес горожан к его окутанной тайной персоне. Олька даже считала, что Сталкер – ясновидящий.

– Атас, – одёрнула Денисюк, которая сидела ближе других к окну. – Сюзанна приехала.

– С этим, с её новеньким, – подхватила Владиленовна умильно.

– На «Паджерике» который? – оживилась Олька пуще прежнего. Денисюк кивнула.

Летучая тень мазнула ряд окон, прокатился цокот каблучков и ухнула в глубине здания стальная дверь. Женя взглянула на таймер в нижнем углу экрана. Без пяти одиннадцать. Для Матвеевой было недопустимым явиться в офис, не выспавшись и не сделав укладку.

Спустя мгновение в кабинет впорхнула начальница, окутанная облаком лавандовых духов.

– Доброе утро, девочки! – звонко приветствовала Матвеева.

– Доброе утро, Сюзанна Валерьевна! – понеслись вразнобой ответы.

– Доброе, доброе утро, – продолжала, когда все уже смолкли, Владиленовна, переставшая быть девочкой лет сорок назад.

– Пробки по городу – кошмар! – Матвеева как бы невзначай поправила каштановый локон. Женя ощутила укол зависти. Она могла биться об заклад, что схожий укол почувствовали и другие, но это было так себе оправдание.

– Работаете? – Начальница продефилировала вдоль столов, покачивая крепкими бёдрами и наплечной сумочкой Louis Vuitton. – Мои вы умнички. Оленька, как договоры для «Антея»?

– Подборка готова, Сюзанна Валерьевна, – зычно отрапортовала Олька и следующие несколько минут распиналась, с каким восторгом антеевские работяги внимали её лекции о необходимости подписания договоров с фондом. Удовлетворившись, Матвеева обошла с расспросами остальных подчинённых, приберёгши Женю на десерт. Скверный знак. Женя сжалась. Матвеева явно пребывала в приподнятом настроении, о чём говорили её жемчужная улыбка, ласковые словечки и театральные жесты. Эта весёлость сулила куда больше неприятностей, чем гнев.

Наконец, дошла очередь и до Жени.

– Ну а ты, Женюшка? – Матвеева сложила приятной полноты руки на груди. Упруго колыхнулся в вырезе бронзовый крымский загар. – Как твои дела? Тоскуешь?

– Да нет, – сдержано ответила Женя. Понять по странноватым вопросам, куда ветер дует, было невозможно. – Заканчиваю отчёт. Как проверю, пришлю. К часу, думаю.

– Всё-то ты в работе, не научилась расслабляться, – посочувствовала Матвеева.

Вместо ответа Женя наморщила шишковатый лоб, и близко не такой, как у начальницы – ровный и благородный.

– Вот! Ты сама о себе не позаботишься, значит, на это есть мы! Мы же все одна команда, одна, считай, семья.

– Да, – утробно поддержала Владиленовна. – Да, да.

– Один за всех, Сюзанна Валерьевна! – отозвалась Олька.

– Я что-то пропустила? – Женя насторожилась – аж лицо одеревенело.

– Я решила твою судьбу. – Начальница извлекла из сумочки айфон последней модели. – Твою одинокую судьбу.

– Прямо интрига, – изобразила радость Владиленовна. – Вы нас такими всегда сюрпризами балуете.

Матвеева чиркала пальчиком по экрану телефона.

– Женя. Сегодня ты идёшь на свидание!

– Что? – поперхнулась слюной Женя.

– Не морщись, вредно для кожи, – упрекнула Матвеева. – Я зарегала тебя в «Дейтинге». Это сайт знакомств. Оч крутой. Я там познакомилась с Сашей. Вы видели Сашу, он улёт… Твою фотку взяла с Нового года. Там у тебя пятно на рукаве, оливье, наверное, но я обрезала, не переживай.

– Вообще-то я не разрешала… – Женя разом забыла всё – и ночную аварию, и жуткое граффити; всё стёрло зноем ужасающего известия. Вселенную заполнила одна Матвеева с её духами, вишнёвыми улыбающимися губами и чёртовым айфоном в холёных коготках.

– Без разрешения ты до ста лет просидишь, как сыч, с кошками. У тебя их уже сколько, три?

– Нисколько, – ответила Женя. Она подкармливала дворовых кошек, но из-за аллергии не могла взять к себе ни одной. – Вы извините, но это личное дело, и довольно бесцеремонно…

– Очень тебе хорошего мальчика нашла! Ты ему сразу понравилась. О! Глянь! – И Матвеева сунула окаянное изобретение Стива Джобса Жене под нос. – Его зовут Валентин!

У Валентина было круглое сдобное личико. Остренький нос придавал ему сходство с мышонком. Чёлка жидких белесых волос не могла скрыть залысину, от которой ко лбу разбегались розовые пятна. Глаза проницательно глядели прямиком в камеру, одновременно грустные и насмешливые. Рука Валентина подпирала подбородок. Пальцы были неестественно выкручены. Валентин сидел в кресле. Жене не требовался снимок в полный рост, чтобы понять: кресло инвалидное.

– Правда, миленький? Я переписывалась с ним весь вечер. От твоего имени, конечно. Он тоже любит кошек!

Женя невольно потянулась к айфону, но Матвеева бойко убрала гаджет за спину, а затем пошла вдоль столов, показывая фотографию подчинённым. Подчинённые поднимали жопы, вытягивали шеи, заглядывали Матвеевой в ладонь и одобрительно кивали.

– Я договорилась с ним на семь. Вы встречаетесь возле «Окея». Ради такого случая я отпущу тебя пораньше, в шесть. Можешь так сразу и идти, тебе очень к лицу этот свитер. Представляешь, он пишет стихи!

– Милаш! – ухнула Владиленовна.

– Сунгурова, какого жениха урвала! – поддакнула Олька.

– Решено! Буду подружкой у вас на свадьбе! – просияла Матвеева. – Ну кто ещё согласится? Если, конечно, не боишься, что я Валю уведу.

– Может, вы сразу и пойдёте к нему на свидание? – вырвалось у Жени.

– Заревновала! – восхитилась начальница. – Обещаю, мы на твою половинку покушаться не будем. Девочки, правда?

– Правда! А то. Да, да-да.

– Он мне никакая не половинка! – взвилась Женя. Голос предательски задрожал – не голос, а заячий хвост. – Я его не знаю и никакие свидания устраивать не собираюсь. И как-нибудь сама разберусь со своей жизнью!

– Женя, – молвила Матвеева с бесконечным терпением. Её карие глаза, отороченные бархатными ресницами, уверяли: «Я желаю тебе исключительно добра». Её хищная, ширящаяся улыбка, говорила: «Мне нравится, когда тебе больно». – Ты не представляешь, насколько полноценна жизнь, когда у тебя есть пара, а не какая-то кошка.

«Не реветь, – велела себе Женя. – Не сметь! Не перед ними»

– Сюзанна Валерьевна, – чеканно произнесла она чужим голосом. – Я не пойду ни на какое свидание. И… И всё.

– Это из-за его недуга? – картинно вскинула брови Матвеева. – Женя, главное – внутренний мир! У Вали с этим полный порядок. И Женя… ну прости меня за прямоту, мы здесь все свои, но и у тебя не всё гладко. С глазом-то. Ты тоже не Мерлин Монро. Мы живые люди, у нас у всех недостатки, надо уметь их принимать.

Матвеева вздохнула и придала лицу печать глубокого смирения.

«Сука! – Слова яростно впивались в сознание Жени, как пули в мишень. – Ненавижу тебя! Тварь! Тварь!».

(Я НЕ РАЗРЕВУСЬ)

– Сюзанна Валерьевна, – отозвалась Владиленовна елейным голосом, прижимая к рыхлому вымени кончики пальцев. – Уж вы-то лучше всякой Мерлин Монро.

– Зоя Владиленовна, вы мне как вторая мама, – Матвеева послала ей улыбку и вернулась к Жене. – Ну жаль. Я от души старалась принести тебе счастье.

В великом разочаровании, с усмешкой в уголках губ, она погрузила мобильник в раззявленную пасть сумочки.

– Разбитое сердце Вали останется на твоей совести, – презрительно вставила Олька.

– А может, тебе нравятся девушки?! – вдруг воспряла садистка. – Слу-ушай! Женечка! Правда? Не смущайся! Это уже вышло из моды в наши дни, но я всегда мечтала о подружке-лесбиянке!

– Тогда обратись к Ольке! – взорвалась Женя – увы, лишь в собственном воображении.

– Я не лесбиянка, – ответила она. Глаз, её треклятый глаз с двойным зрачком, наполнился слезами и видел хуже прежнего.

– Раз свидание отменяется, отменяется и уход с работы пораньше. Всех касается. Через неделю к нам едет Серафим Петрович с проверкой. Работаем, девочки!

И девочки уткнулись носами в мониторы до самого обеда, благо, тот начинался через десять минут. Матвеева пребывала в превосходном настроении и в перерыв не стала никого задерживать. Женя рванула из кабинета вперёд всех. Её обдавало жаром, на щеках выступили кляксы румянца, розовые, как пятна со лба Валентина. Насмешливые взгляды коллег липли к пробегающей мимо столов Жене, как паутинки.

В сквер она почти вбежала. Бросилась на свою скамейку и, стиснув колени ладонями, приготовилась разреветься. Но глаза остались сухими, словно из гипса, а боль – запечатанной в трепещущем сердце. Не дождавшись слёз, Женя сдалась.

– Вот же мразь! – выдохнула она, обессиленно откидываясь на спинку скамейки. Прикормленные воробьи расселись рядом на ветках сирени.

– Сегодня у меня ни крошки, друзья, – огорчила их Женя.

Она достала айфон и открыла телеграм-канал Красного Сталкера.

Здравствуйте, мои хорошие, – панибратски приветствовал Сталкер. – Соскучились по острым ощущениям? Я припас вам нечто вкусненькое. Сегодня кое-кому и впрямь было вкусно! Про аварию на мосту Революции уже все в курсе. Час ночи, бедолага водитель, превышена скорость, печален итог! Мало кто переживёт падение в реку с семи метров. Пуф! Мои соболезнования родным и друзьям. А вот о чём вы не в курсе: когда спасатели вытащили тело, оно было обглодано почти до костей. Судя по укусам, зубы огроменные. Неужели в нашей Оке завелись акулы? Пресноводные акулы-мутанты. Или беднягой закусили ещё на мосту? Ба, неужели акулы сухопутные?! Не думал, что доживу до такого. Акулы или нет, друзья, ещё предстоит выяснить. И когда я выясню, то обязательно вам расскажу. Берегите себя, не спите за рулём и читайте мой канал. Я Красный Сталкер и я рассказываю то, о чём молчат другие!

К посту был прикреплён снимок с местного портала новостей. Ещё не успев рассмотреть фото, Женя ощутила смутное беспокойство, которое переросло в тревогу, когда она увеличила картинку. Минивэн стоял на берегу реки. Смятый капот делал его похожим на мопса-переростка с блестящей от воды шкурой. Дверь водителя была срезана и лежала подле. Снимок был тёмный, ночной, но надпись «Левша. Установка кондиционеров», белая на чёрно-зелёном, читалась отчётливо. Надпись – и больше ничего. Зубастая морда панка исчезла.

Изображение поплыло перед глазами Жени. И сквер, когда она подняла взгляд от экрана – тоже.

«Это другая машина». Мало ли у «Левши» минивэнов?

Вот только это был тот самый минивэн. Шестым чувством Женя это знала.

Ей сделалось дурно до полуобморока. Недавнее унижение сейчас показалось бы невинной, как щекотка пёрышком, шалостью – если бы Женя вспомнила о нём вообще.

Она закинула телефон в сумочку и с трудом застегнула молнию негнущимися пальцами.

«Так бывает только в «ужастиках» ребят вроде Янковского. Поэтому возьми и просто… выкинь из головы!»

Женя даже слегка шлёпнула себя по щеке и стрельнула глазами: не заметил ли кто? Нет, она была в сквере одна, не считая птиц, двух уплывающих по аллее старушек да шума дороги за деревьями. Она нервно хихикнула: не хватало, чтобы её приняли за чокнутую. Сходить с ума из-за фотки с, разумеется, другим минивэном?..

Мысль оборвалась. За Женей наблюдали – скрытно, издали, с растрескавшейся, цвета тухлого желтка, пятиэтажки; подглядывали из-за кустов раскосыми змеиными глазами. Намалёванная на вздувшейся штукатурке рожа с зубами, подобными треугольникам битого стекла в опрокинутом полумесяце улыбки. Её старый знакомый Кусака.

«Привет, сладкая, как оно? – казалась, говорила улыбка. – Я норм, если тебе интересно. Щёки красные – запарилась? Осенью может быть очень жарко, о-очень. Могу посоветовать спеца по кондиционерам. Его просто рвут с руками. Вот и я оторвал от него там и сям, Красный Сталкер не даст соврать. Хочешь, он и про тебя напишет? Хочешь?..»

Женя кинулась прочь. Ударилась бедром о край скамейки и развернулась в неуклюжем пируэте, опять поймав на себе дурной и ненасытный взгляд Кусаки. Если бы она не устояла на ногах, мультяшная рожа стремительно надвинулась бы на неё, как в кинофильмах, когда приближают пугающий кадр, росла бы и росла, цепная пила ухмылки заслонила мир, зубы разошлись, высвобождая раздвоенный язык и…

Она устояла.

Она неслась без оглядки – через сквер, через дорогу на красный, и клаксоны тормозящих с визгом машин хлестали её по плечам. Неслась в кажущийся спасительным офис.

***

Всему есть разумное объяснение, увещевала себя Женя, уходя вечером с работы. Как там говорил писатель? Любая мелочь может стать идеей рассказа? Фраза не дословная, но суть та же.

Например, продолжала рассуждать она, эта рожа. Янковский увидел её на стене дома и придумал своего «Кусаку». Элементарно, Ватсон.

Ты кое-что упустила, возразил внутренний голос, куда более мрачный и безжалостный. Прежде на том доме никаких граффити не было. Сколько раз ты коротала время в сквере – не счесть. Ты бы заметила.

Хорошо, не сдавалась Женя, остановившись у светофора. Не я одна читала «Погребение». Кому-то ещё попал в руки сборник, и этот кто-то под впечатлением нарисовал на доме Кусаку.

А минивэн? – снисходительно напомнил голос. Что о нём скажешь?

А на минивэне рожа была нарисована изначально, парировала Женя. Вот как Янковский нашёл сюжет! Машина просто попалась ему на глаза.

Гладко, отозвался голос. Гладко, да не совсем. Снимок после аварии хорошо помнишь? Куда, по-твоему, делся рисунок?

Бывает, что фотки выкладывают зеркально, нашлась Женя. Я видела не левый борт, а правый! Да!

Она решила, что внутренний скептик унялся. Но когда вспыхнул зелёный и пешеходы дружно ступили на зебру, скептик ехидно предложил: почему бы, в таком случае, тебе не зайти в сквер и не рассмотреть рожу поближе?

Внутренности Жени точно обдало кипятком. Она попыталась словчить: «Запросто! Завтра в обед».

Внутреннему скептику только это и надо было. Ага! – воскликнул он.

Издевательское торжество возгласа сработало: Женя заглотила приманку.

Да пожалуйста, подумала она. Тоже мне, Бэнкси. Просто дурацкая мазня!

На неё встревоженно, с неприязнью, оглянулся пешеход. Женя поняла, что говорит вслух.

«Лучший способ избавиться от страха – сделать то, чего боишься», – подумала она. На этот раз скептик смолчал. Он получил то, что хотел.

Замирая, она ступила на тротуар. Направо – путь домой. Прямо и левее – в сквер. Женя колебалась всего мгновение.

Дом подождёт. Есть один вопрос, с которым надо покончить.

Она направилась в сквер, который уже окутывали синие и зябкие сентябрьские сумерки. Несколько шагов по аллее – и затянутое облаками солнце цвета заживающего кровоподтёка скрылось в кронах деревьев. Женя запахнула куртку и расправила шейный платок.

Вот знакомый шкаф уличной библиотеки. Вечером, в тени клёнов, он напомнил Жене поставленный на попа гроб. Ряд скамеек. Женя втайне надеялась увидеть на них припозднившихся мамаш с детьми или безмятежно дремлющих бабулек. Но скамейки пустовали. Даже птицы попрятались. Самым громким звуком здесь были шлепки подошв её кед. Женя оказалась в сквере одна.

Не считая Кусаку, проснулся внутренний скептик, и она едва не повернула обратно.

Но – словно во сне, Женя отрешённо наблюдала, как продолжает путь. Мимо шкафа «Прочитай и поставь на место», мимо скамьи с сиротливо жмущейся к ней урной. К дому с вспухшей штукатуркой, чьи очертания проступали из-за ветвей. В этот час жёлтый цвет стен отдавал синевой. Оттенок протухшего сыра.

Рисунок

(Кусака!)

всё не показывался. Она должна была уже увидеть его. Наверное, подвела память, и граффити

(Кусака!)

находится левее. За тем кустом. Да! Вот и он. Надо лишь обойти сирень и…

Женя замерла перед домом в недоумении… и ужасе, он подкрался со спины и пробежался по плечам паучьими лапами.

«Это другой дом»

На стене ничего не было – кроме штукатурки поганочного цвета, дождевых потёков, отслаивающихся чешуек краски.

«Не та стена!»

Тот дом, возразил скептик (кажется, даже он испугался до чёртиков). Та стена.

Женя попятилась.

«Его закрасили!», – вихрем закрутилось в голове. Как те питерские граффити с Юрием Никулиным или Даней Багровым, которые регулярно замазывают коммунальщики.

Вот только никаких следов закраски она не замечала. Словно старый обрюзгший великан, застигнутый врасплох голым, дом угрюмо взирал на Женю сверху вниз зарешёченными окнами, и ни в одном из окон не теплился свет. По высохшей в ожидании заморозков листве прошуршал ветер.

Продолжая пятиться – только бы не обернуться, кто знает, что окажется за спиной, если она обернётся? – Женя изо всех сил боролась с паникой. Зубы выстукивали морзянку. На задворках мятущегося сознания мелькнуло: зря я не пошла на свидание с Валентином.