Незаконнорожденный. Книга 2. В мире птицы мохо

Сарниус готов был съесть сам себя от нахлынувшей ярости – это же надо! Он был уверен, что печать, символ власти энси, обязательно будет спрятана, поэтому устроил форменный обыск в спальне, не догадавшись, что она тут, рядом, стоит протянуть руку, что никто и не думал прятать ее. И теперь секретарь держал ее в руках, и, похоже, не собирался расставаться с ней.

В это время в спальню вбежал Шар-Карен и остановился у двери. Сарниус тут же начал отдавать ему команды – первым делом оцепить дворец, закрыть все выходы из города, объявить в армии в военное положение, а в городе комендантский час. Все караулы внутри дворца заменить гвардейцами его сотни. Для выполнения этого сотник временно назначается начальником «бессмертных».

Когда все это, заранее тысячу раз продуманное, излагалось так, как будто только что придуманное, у присутствующих сановников не оказалось никаких возражений. Сарниус относился к высшим чиновникам страны и в случае чрезвычайной ситуации мог принять на себя некоторые функции, выходящие за рамки его повседневных не слишком обременительных обязанностей. Тем более, что все, что он сейчас наговорил, действительно надо было выполнить. Правда, здесь была одна тонкость, на которую никто впопыхах не обратил внимания. Это – замена гвардейцев стражи на «бессмертных» сотника Шар-Карена. В принципе, нынешняя стража проморгала убийство энси, и ее замена не была чем-то предосудительным ни для кого из находившихся в спальне. Ни для кого, кроме секретаря правителя.

Имхотеп, казалось, всю жизнь был секретарем энси. В данный момент ему было немногим менее полусотни зим. Выходец из далекого Египта, он еще в детстве вместе с родителями, небогатыми торговцами, ищущими счастья в чужих землях, попал в Лагаш. У него было вытянутое некрасивое лицо. Волосы он, по египетскому обычаю, сбривал начисто. Он был высокого роста и от этого сутулился, отчего недруги и недоброжелатели, каковых было очень мало, но в их среде был и Сарниус, называли его горбоносцем, хотя горба у него и в помине не было. Из-под больших бровей, сходящихся на переносице, смотрели умные черные глаза. Он обладал феноменальной памятью. Помнил все цифры, касающиеся как обеспечения войск, так и касающиеся сбора дани, продовольственного обеспечения, финансов и еще много-много всего подобного. С полуслова понимал суть вещей. Будучи при энси, никогда не навязывал ему решений, хотя вполне мог бы делать это. В общем, этот человек был образцом преданного и исключительно умного секретаря, коими дорожат, и каких, к сожалению, почти нет у власть держащих.

Сарниус, отдавая распоряжения, внезапно поймал быстрый взгляд Имхотепа на себя и затем на Шар-Карена, и все понял. Он понял, что секретарь правителя обо всем догадался. Что он знает, что именно Сарниус и Шар-Карен убили энси, а теперь Сарниус, по сути дела, готовит захват власти. И понять это секретарю помогли. Помогли два идиота, Сарниус и Шар-Карен! Сарниус, располагаясь в отдалении, поднятый с постели, никак не мог в середине ночи прибежать в полной парадной форме! Со всеми завязанными бантами и перевязями! И точно таким же явился «поднятый с постели» Шар-Карен! Надо было срочно принять меры и первым же удавить слишком догадливого Имхотепа. Конечно, жаль терять такого секретаря, но жизнь настоятельно диктовала сделать это.

Внезапно Имхотепа сотряс приступ кашля. Он пытался закрыть рот рукой, в которой зажата была государственная печать, но ничего не помогало. Он покраснел, задыхаясь, махнул рукой и, кашляя и пытаясь справиться с приступом, с трудом вышел из спальни, закрыв за собой дверь.

Сарниус, поманив за собой Шар-Карена в угол, в двух словах объяснил ему, что секретарь энси обо всем догадался, и что надо немедленно устранить его. Сотник выскочил за дверь. Имхотепа за ней не было.

Вскоре повсюду затопали ноги меняющегося караула – «бессмертные» сотни Шар-Карена занимали посты. А их десяток, специально отобранный бывшим сотником, а ныне начальником всех «бессмертных», был готов выполнить любое распоряжение Сарниуса, намеряющегося нацепить корону нового властителя. И первое же распоряжение не заставило себя ждать. Найти секретаря энси, выбить из него печать, а его самого убить – было приказано им.

Но выполнить это приказание не представилось возможным. Секретаря не оказалось во дворце. Взбешенный Сарниус дал тайный приказ отыскать его живого или мертвого, и, если надо, перевернуть весь город. Все было напрасно. Секретарь бесследно исчез из-под носа убийц энси, унеся с собой государственную печать, без которой Сарниус никак не мог считаться полноценным правителем.

Кроме этого, чтобы в зародыше задушить слухи, Сарниус приказал под любым благовидным предлогом немедленно отправить из города всех гвардейцев, несших сегодня караульную службу, дело об убийстве энси вести не афишируя его, под грифом «совершенно секретно», а о том, что случилось в спальне и как выглядел труп энси, всем, видевшим его тело, приказано было забыть и не открывать рот ни под каким предлогом.

Когда высшие сановники, собравшиеся у правителя, пришли в себя и попробовали принять управление страной, их уже никто не слушал. На все ключевые посты уже были поставлены преданные Сарниусу люди, а контролируемые им «бессмертные» обеспечивали порядок в городе.

Когда рассвело, Сарниусу доложили, что из города выехало с полдесятка больших колесниц, в которых находился правитель нома Кирионис.

– Проклятье, – выругался номарх, – почему его не задержали?

– Команды задерживать его не было.

Тут же Сарниус дал команду никого из сановников больше не выпускать из города, а за колесницами послать погоню и вернуть их обратно.

Позже выяснилось, что след колесниц затерялся сразу же за городом, и обнаружить, куда они уехали, не представляется возможным.

Наконец-то наступило утро. Сарниус подошел к окну и невидящими глазами уставился на панораму города, открывающуюся перед ним. Он был погружен в себя и подводил итоги этой ночи.

В актив можно было записать следующее. Энси мертв, и это самое главное. Сарниусу удалось взять под контроль «бессмертных» и расставить своих людей на важнейшие посты. Город оцеплен и полностью под его контролем. Сопротивление переменам никто не оказал – все были захвачены врасплох. Таким образом, Сарниус почти получил регентство в стране. Надо было только оформить это. Здесь он не ожидал больших проблем.

В пассиве имелось бегство Кириониса, который, конечно же, спрятал в колеснице и увез секретаря правителя. Иначе отчего это он вдруг сорвался с места? Он всегда недолюбливал номарха, и в нынешних условиях не ждал от него ничего хорошего.

Впрочем, так бы оно и было, отметил про себя Сарниус, Кирионис был бы третьим, сразу же после секретаря, которого бы тихонько задушили по приказу номарха. Почему третьим? Потому что первым был бы Орагур, если бы остался жив. Но он сгинул в горах после землетрясения, и номарх почти не вспоминал о нем.

Секретарь догадался, кто убил энси и затеял переворот. Конечно, было бы неплохо захватить семью Кириониса и шантажировать его ею, но он, пройдоха, как уже доложили, увез ее с собой, а секретарь вообще был бездетным и неженатым. С этой стороны ничего сделать было нельзя. И вместе с секретарем потеряна государственная печать. Другие номархи, весьма щепетильно относящиеся ко всему, что исходит от центральной власти, могут не обратить внимания на указующие грамоты Сарниуса, если они не заверены печатью.

Он глубоко вдохнул. Однако, здесь тоже есть положительный момент. Слово к делу не пришьешь, и доказать секретарю что-нибудь в отношении Сарниуса будет невозможно. Это тоже понятно. Значит, все не так и плохо.

И повеселевший номарх, приказав подать завтрак, принялся обдумывать следующие распоряжения. Надо было в первую очередь заняться похоронами энси. Вызвать бальзамировщиков, приготовить место его упокоения, то есть сложить величественный костер. Созвать высших сановников царства, которых не было в Ларсе. Наконец, провести эту церемонию. А вот после нее будет самое главное – собрание номархов, на котором будет рассматриваться кандидатура нового энси. Надо будет хорошо к ней подготовиться. Немало номархов поддержат его, Сарниуса, кандидатуру. Он немало в свое время раздал золота, ему многие обязаны. Надо будет напомнить им об этом, предложив даже простить долги в обмен на голос за него. Но немало и противников, горой стоящих за Орагура. Но того нет, значит, они будут предлагать кого-то другого. Знать бы кого, и заранее подослать к нему кого-нибудь с луком или острым кинжалом наготове. Только как узнать это?

На собрании надо иметь сильную позицию, и Сарниус, тут же, вызвав военного писаря, временно заменяющего секретаря правителя, продиктовал письмо вождям кутиев с просьбой придвинуть их войска вплотную к Ларсе «для демонстрации дружественных отношений вождей кутиев, их союзников, войск жрецов Черной Змеи, и руководства Лагашского царства, чьи интересы представляет номарх Сарниус, а также для поддержки его стремлений навести порядок в стране после кончины энси Лагаша и для защиты верховной власти страны от посягательств внутренних и внешних врагов». Письмо тут же отправили в ставку вождей кутиев.

Под понятие «внутренний враг» можно подвести кого угодно за что угодно. Это Сарниус прекрасно знал, поэтому именно эта формулировка и легла в основу письму вождям кутиев. И теперь, прикрываясь этой формулировкой, можно было смело опереться на военную силу кутиев и их союзников на собрании номархов, а если надо – то и переступить через собрание, разогнав его. Правда, это был самый плохой вариант, чреватый гражданской войной, и потому рассматриваемый Сарниусом в последнюю очередь.

И еще одно. Поговаривали, что покойный энси написал завещание, в котором уже предлагал какую-то кандидатуру на свое место. Никто завещание не видел, разумеется, кроме секретаря правителя и послов дружественных Уру-Урука и Индии. Именно их взял в душеприказчики энси. Но послы эти далеко, уехали за инструкциями в свои страны, и должны были приехать лишь через день. А если бы и были здесь, так просто к ним не подступишься. Они ни за что не скажут, что было в завещании. А выбивать из них это себе дороже – обида послу равна обиде государству. Это немедленная война с непредсказуемым концом, но однозначным разорением государственной казны. На это идти было нельзя. Как не крути, все замыкалось на проклятом Имхотепе, секретаре энси!

От всего этого пухла голова, и Сарниус, постаравшись успокоиться и отбросить хотя бы на время тревожащие мысли, отправился в обеденный зал, куда уже собрались приглашенные высшие сановники, и где Сарниус не преминул занять главное место во главе стола, где всегда сидел энси, чтобы показать, кто здесь главный.

21.

Наступил рассвет, а лодка все бежала под парусом под восхищенные взгляды матросов, которым всегда раньше приходилось до седьмого пота работать веслами, сменяя друг друга. Впереди по курсу над водой показались скальные вершины, а затем вширь стал расползаться большой остров, поднимаясь над уровнем горизонта. Люди проснулись и первым же делом захотели умыться. Капитан, который, казалось, так и не ложился сегодняшней ночью, но, несмотря на это, выглядел свежим и отдохнувшим, виновато развел руками.

– Воды нет совсем, – сказал он, – нет не только на умывание, но даже чтобы пить. Вчера мы так быстро снялись с якоря, что не успели пополнить ее запасы. Однако, видите вон тот остров? – он показал рукой вперед, – мы пристанем к нему, там есть вода.

– Этот остров, – тем временем продолжал капитан, – один из тех, что, согласно легенде, превращены были в камни из лодок, на которых за братьями и их девушками гнался жестокий правитель. Помните легенду, которую я вам вчера рассказывал? Этот остров был лодкой самого правителя. А вон тот самый высокий пик – это сам правитель, превращенный в камень. Остров у моряков пользуется дурной славой. Много лодок погибло возле него. С другой стороны острова есть бухта. Вроде бы удобная и большая. Но стоит туда зайти, как ветер, который не осилишь на веслах, может перекрыть выход из нее, и тут же нагнать такие волны, которые играют лодками, как щепками, и легко топят их. И на сам остров без крайней нужды стараются не высаживаться. Тем более подниматься на этот пик. Все, кто осмеливался отправиться туда, потом не возвращались из моря, кто раньше, кто позже. Море мстит всякому, кто коснется этой земли. Мы высадимся на самом краю острова. Здесь есть небольшой ручей с чистой водой. Наберем ее и сейчас же покинем остров, чтобы не испытывать судьбу. Кстати, на других островах, к востоку отсюда, находится пиратская вольная республика. Она до сих пор не подчинилась жрецам. Те давно точат на нее зуб, но пока ничего сделать не могут. И – я не перестаю восхищаться – какое прекрасное изобретение парус! Вот бы нам давно такое!

Люди улыбались, глядя на словоохотливого капитана. И немудрено – в других условиях и он, и его команда были бы вымотаны веслами, а теперь все они после дальнего плавания были отдохнувшими и полными сил.

Вскоре остров был уже рядом. По краям его окаймляли высокие обрывистые скалы, напоминающие борта корабля. Парус спустили, и капитан, устроившись на носу и пристально глядя вперед, где под небольшим ветерком пенились буруны, обходя скрытые под водой рифы, на веслах повел лодку вдоль берега к известному ему месту, где можно было высадиться на берег.

Крохотная бухточка, в которой от силы могли бы поместиться не более, чем полдесятка таких же больших лодок, среди нагромождения скал открылась как-то вдруг. Капитан ввел лодку в бухту и подвел ее к дальнему берегу. Он был пологим, поросшим высокой травой. С левой стороны в бухту впадал небольшой ручей, с противоположной стороны склон позволял сделать попытку подняться вверх.

– Это и есть тропа, по которой можно попасть на вершину пика правителя, – показывая на склон, сказал капитан.

Гардис и Над, втихомолку посмеиваясь над суевериями моряков, сразу же отправились на пик, карабкаясь вверх по склону. Увязавшегося было за ними Ацатеталя капитан резким окриком вернул назад и отправил помогать набирать воду в кожаные бочки. Мальчишка попробовал было спорить, но тут же получил подзатыльник, обиделся и ушел к ручью.

– Не надо меня осуждать, – взглянув на скривившуюся Олиону, сказал капитан, – он мне как родной сын. Семьи у меня никогда не было – уж слишком опасно дело, которым я занимаюсь, и в отличие от других моряков я не хочу, чтобы в один не сильно прекрасный день после какой-нибудь бури у меня в доме поселился траур. А так я свободен, никому ничем не обязан, и мне никто ничем не обязан. А мальчишка – другое дело. Его родители погибли, отец в море, мать на жертвеннике храма. Он остался сиротой. Что ждало его? Я подобрал его, воспитываю, кормлю и обучаю. Если ему и суждено будет погибнуть – так пусть это будет не от того, что он прогневил богов, поднявшись на эту вершину. Вы, пришельцы, ничего не боитесь – ни богов, ни демонов. А мне и Ацатеталю здесь жить после того, как вы нас покинете. А про проклятие этого пика люди говорят не зря. Он отнял очень много жизней моряков, пока они разобрались, что это связано с посещением этого острова.

– Ты хочешь сказать, что наши друзья зря полезли на эту вершину? – задала встречный вопрос Олиона.

Капитан утвердительно кивнул: – Ты меня правильно поняла. Если они достигнут вершины, с ними будет то же самое, что и со всеми другими, поступившими так же. Они неминуемо погибнут. Пройдет совсем немного времени. Самое большее, полная луна, когда случится это. Так было со всеми. И мне очень жаль, что они меня не послушали.

– Мы попадали в такие переделки, что вам всем здесь и не снилось, – глядя капитану в глаза, сказала Олиона, – и ничего, живы и здоровы до сих пор. И связывать подъем на какую-то скалу с дальнейшей гибелью, по-моему, нет никаких оснований. Это просто случай, не более.

Капитан снисходительно выслушал ее, пожал плечами, мол, я вас предупредил, а дальше ваше дело, и, спустившись на берег, отправился помогать заливать водой кожаные бочки.

Тем временем Гардис и Над, карабкаясь по крутому откосу, взбирались все выше и выше. Дальше их путь лежал через россыпь камней, потом по почти вертикальной стене, которую они с трудом преодолели, цепляясь за едва заметные уступы на скале. Преодолев вертикаль, они оказались на небольшой площадке, с которой на вершину уходила узкая вырубленная в скалах тропинка с обрывом с одного ее бока и вертикальной стеной с другого.

– Вот тебе и раз! – удивился Над, поднимаясь по тропинке, – капитан говорил, что никто не поднимается на вершину, а тут целая тропа вырублена!

И он с силой ударил ногой по большому валуну, выступающему из каменной стены. К огромному удивлению людей, валун от удара немного сдвинулся, а затем развернулся в сторону, открывая вход в темный тоннель, ведущий в глубь скалы. От неожиданности они схватились за оружие, а Над отпрыгнул в сторону, едва не свалившись с тропинки вниз.. Камень тут же скрипнул снова, вернувшись на место и запечатав вход.

Немного выждав, держа меч наготове, Гардис снова ударил по камню, открыв вход и вглядываясь в него. В тоннеле царил полумрак, полной темноты не было. Однако дальше он делал поворот, и что находится за ним, оставалось скрытым от глаз наблюдателей. Гардис убрал ногу, и тоннель снова закрылся.

Тоннель вызвал ожесточенные споры Гардиса и Нада. Авантюрное большинство, к которому относился Гардис, считало, что надо идти в тоннель, хотя бы посмотреть, для чего он сделан. Ведь было понятно, что это не природное явление, а вход, вырубленный чьими-то руками. Над, более осторожный, не рекомендовал входить в него, а предлагал позвать сюда скандинава и войти внутрь позже, более боеспособной группой. Конечно, разделение на большинство и меньшинство здесь было чисто условное. Их было всего двое. Но Гардис привык брать все на себя, и от этого являлся ведущим в их небольшой группе, в которой Над по-прежнему играл роль его телохранителя, правда, уже с правом совещательного голоса. Так что решение вопроса было заранее предрешено в пользу Гардиса.

Вместе с Надом и они вернулись немного назад, на ближайшую россыпь камней, где Гардис выбрал большой продолговатый валун и вручил его недоумевающему Наду, который под смешки Гардиса, не говорящего о цели подобных действий, покорно взвалил его на плечо. Вернувшись, Гардис снова надавил на камень, который открыл вход в тоннель, и тут же показал Наду, куда уложить принесенный с собой валун. Когда же они пересекли линию входа и камень, служивший дверью в подземелье, скрипнув, начал закрываться, он сразу же заклинился принесенным валуном. Проем остался открытым. По крайней мере, найти выход теперь будет значительно проще. Тем более что факел сделать не было из чего. Приходилось рассчитывать только на тусклый свет, идущий от каких-то грибков, во множестве поселившихся на стенах тоннеля.

Тоннель был не широкий, но высокий, позволяя людям не наклонять голову во время передвижения. Он имел небольшой устойчивый уклон вниз, так что идти было довольно легко. Но светящихся грибков становилось все меньше и меньше. Надо было возвращаться назад. И тут на боковой стене они обнаружили металлические скобы, за которые были вставлены готовые факелы. Их было не меньше десятка, на длинных рукоятках, очень аккуратно сделанных. Заткнув за пояс за спиной по паре запасных факелов, они зажгли один из них и уже при его свете отправились вперед. Далее от тоннеля через каждую сотню шагов в разные стороны стали отходить ответвления. Над ними прямо на камнях были выбиты какие-то знаки, иногда простые, иногда это была очень сложная вязь из переплетающихся линий. В какую сторону идти, они не знали. Поэтому шли все время по центральному коридору, никуда с него не сворачивая. Пыли на полу не было, определить, ходил ли здесь кто-нибудь, было невозможно. Гардис с интересом вглядывался в знаки над тоннелями, и вдруг остановил Нада.

– Я знаю, что эти знаки обозначают, – внезапно остановившись, сказал Гардис, – возвращаемся, мы прошли ответвление, куда нам следовало свернуть.

Они вернулись на несколько боковых отводов назад. Гардис рассматривал встречающиеся на стенах знаки, тратя на их изучение все меньше времени.

– Я знаю, что здесь написано, – еще раз уверенно повторил Гардис, – это написано старинной техникой шифрования. Каждый боковой коридор куда-то ведет. И, по большей части, ведет в ловушки для проникших сюда непосвященных.

Над с некоторым удивлением поглядывал на Гардиса, который уверенно двигался по переплетениям тоннелей.

– Мы уже близко к цели, – сказал Гардис, остановившись, – все свидетельствует об этом. Здесь будь осторожен и крайне внимателен. Ни одного лишнего движения. Иначе…

Он рукояткой факела слегка ударил спереди по плитке пола. Внезапно огромная тяжелая плита, стремительно сорвавшись с потолка, рухнула вниз, с легким стуком коснулась пола и, тут же поднявшись вверх, стала на свое место. Над поежился: огромный пресс с легкостью раздавил бы его, сделай он шаг вперед.

– Передвигайся только по моим следам, – сказал Гардис, поворачиваясь к Наду, – а, может, тебе было бы лучше остаться здесь?

Над отрицательно замотал головой: – Нет, я пойду с тобой дальше, интересно, чем все это закончится.

– Как хочешь, – Гардис пожал плечами и медленно осторожно ступая пошел вперед.

Над след в след, как обычно ходят волки, шел за ним.

– Достаточно стать не на ту плитку или зацепить протянутую веревку, как или плита сверху упадет, или огненные факелы сожгут, или в яму на колья упадешь, или копья полетят, – говорил по дороге Гардис, – это все написано в знаках на потолке.

Вскоре впереди забрезжил свет. Тоннель расширился, теперь уже это был широкий и высокий коридор, в многочисленных нишах стен которого горели лампады, ярко освещая все вокруг. Узоры вязью покрывали его стены, потолок, иногда перетекая на пол.

Гардис уверенно шел впереди, изредка поглядывая на эти узоры, становясь сосредоточеннее и серьезнее с каждым шагом, словно предчувствовал что-то тревожное для себя.

За первым же поворотом уже широкий, более десятка шагов в поперечнике, коридор перегородило почти прозрачное пламя, еле видные языки которого стеной поднимались от пола до потолка, не оставляя ни одной свободной щели. Слева и справа границами пламени были фигуры людей, мужчин, скульптуры, высеченные из камня. Неизвестные скульпторы прорисовали каждую складку на их одеждах, напоминающих перебрасываемые через плечо тоги, носимые в некоторых южных странах. И были прекрасно высечены лица, взглянув на которые, Над остолбенел – это были почти абсолютные портретные копии Гардиса – такие же нос, рот, глаза, и у каждой скульптуры от левой брови вверх через лоб шел заметный шрам, похожий на след зажившего удара меча.

Над, недоумевающе стоящий открыв рот и переводящий взгляд со скульптур на Гардиса и назад, представляя из себя настолько потешное зрелище, что Гардис, глядя на него, рассмеялся.

– Ведь это же твои изображения, – приходя в себя, наконец, сумел сказать Над, – как они здесь очутились?

– Не мои, а тех, кто был до меня, – пояснил Гардис, – посмотри вон туда.

И он указал рукой в направлении пламени.

Обширный круглый зал был прекрасно виден через странный прозрачный огонь. Вдоль его стен по кругу стояло множество скульптур людей, одетых так же, как и окаймляющие пламя фигуры. Было хорошо видно, что все они являлись родственниками, у всех были очень похожие черты лица, и, по крайней мере у тех, кого мог разглядеть Над, лоб пересекала такой же шрам, идущий от брови снизу вверх.

В промежутках между скульптурами стояли небольшие столики на одной ножке, на которых разбросаны были какие-то украшения, небольшие фигурки, шары и пирамидки из разноцветных камней и еще много других предметов непонятного назначения.

Ближе к центру зала по кругу стояло шесть скульптур-колонн ярко-золотого цвета, в промежутках между которыми также плясали языки пламени, непрерывно изменяя цвет, начиная с прозрачного, переходящие через все цвета радуги и их оттенки. А в самом центре, на площадке между скульптурами-колоннами, за непрерывно изменяюшим цвет пламенем, вращаясь, в воздухе без всякой опоры висел шар величиной с человеческую голову, отбрасывая во все стороны цветные блики. Он был точь-в-точь как тот магический шар, который был похищен гвардейцами у жрецов в храме Черной Змеи. А под шаром на подставке лежала раскрытая большая и толстая книга. Когда на короткое время пламя между колоннами становилось прозрачным, и шар, и книга были различимы совершенно отчетливо.

– Дальше тебе нельзя, – сделавшись серьезным, сказал Гардис, – даже приближение к магическому пламени смертельно для любого живого существа. Подожди меня здесь.

Он направился в сторону зала. Приблизившись к прозрачному пламени, Гардис протянул руку вперед и коснулся его. Пламя побежало по его руке, перекинулось на голову, заиграло всеми оттенками золота, и вдруг снова стало прозрачным. И Гардис спокойно пересек его, зайдя в зал.

Нада поразила перемена, мгновенно произошедшая с ним. Гардис в этот момент похож был на проснувшегося великана, играющего своей силой, но пока не знающего, как ее применить. Он внезапно вырос, был, пожалуй, никак не ниже скандинава и такой же широкоплечий. Мышцы буграми ходили по его телу. Однако, заметно было, что сам он не замечал этого. Он спокойно обошел зал кругом, ненадолго останавливаясь у некоторых скульптур и столиков, но ничего не трогая на них. Затем направился к колоннам, между которыми играли языки огня. По мере приближения Гардиса к ним пламя становилось все больше и насыщеннее, расползалось вширь и скоро поглотило и скрыло его, по-прежнему продолжая бушевать в центре зала.

Потянулись тревожные мгновения. Гардиса не было видно, а без него, Над понимал это, выбраться отсюда у него не было никаких шансов. Уж слишком хитроумные ловушки для посторонних были в этих лабиринтах, и слишком много их было.

Гардиса не было очень долго. Над уже начал достаточно серьезно тревожиться и буквально не находил себе места, когда в пламени образовался коридор, по которому, держа в руке шар, а под мышкой фолиант, вышел гигант, лицом похожий на Гардиса, махнул Наду рукой и направился к нему.

Как только он покинул зону пламени, оно тут же опало, и снова ровная стена его разместилась между колоннами, только на сей раз пламя было одного синего непрозрачного света, и за ним ничего не просматривалось.

Гигант подошел ко второму огненному барьеру и, не останавливаясь, зашел в огонь. Яркая вспышка ослепила Нада, он зажмурился, а когда открыл глаза, не гигант, а обычный хорошо знакомый Гардис стоял рядом с ним, держа раздувшийся заплечный мешок.

– Подарок нашим друзьям, – похлопав по нему, сказал Гардис, – но нам пора выбираться, как бы они не встревожились и не бросились нас искать.

Они быстро, но осторожно передвигались по тоннелям, помня о ловушках, подсвечивая себе факелами. А когда впереди показался выход, Над все же облегченно вздохнул. Выйдя наружу, Гардис с помощью Нада вырвал валун-клин и бросил его в пропасть. Большой камень щелкнул и встал на место. Ничто больше не напоминало, что в глубине горы находится тайное место, где спрятаны были магические вещи, которые Гардис несет с собой.

– Ты как хочешь, а я все-таки поднимусь на вершину, – сказал Гардис, – до нее не так и много, а остров разглядеть, я думаю, не помешает.

Над ничего не имел против, составив Гардису компанию в подъеме.

До вершины пика по тропинке они добрались довольно быстро. Над первым вышел на небольшую площадку на самой вершине. С нее открывался чудесный вид покрытого зеленью острова, имеющего несколько голых скалистых вершин, значительно ниже той, на которой они находились. Оба солнца были на небосводе, и естественные краски окружающей природы ласкали взгляд. Над блаженно потянулся.

– Вот бы жить в таком чудесном месте, не зная бед и волнений, – мелькнула шальная мысль.

Он не успел ни улыбнуться мысли, ни развить ее дальше, как грубый рывок Гардиса сбил его с ног. Гардис прижал его рукой, не давая подняться, напряженно смотрел в сторону. Над, лежа, недоумевающе взглянул на Гардиса, потирая ушибленный локоть.

– Что случилось? – спросил он.

– Не высовывайся, – ответил тот, – взгляни сам.

Над приподнялся и взглянул в сторону, куда направлен был взгляд Гардиса, и в какую он сам ни разу не посмотрел до сих пор. Сам остров был сильно вытянутым в длину, но достаточно узким. Пик, на котором они сейчас находились, располагался примерно посередине острова. С одной стороны пика была крохотная бухта, в которой стоял их корабль, набирая воду. С другой стороны острова перед пиком была большая бухта, та, про которую говорил капитан.

Сейчас она была забита множеством лодок, стоявших друг возле друга, а на широком пространстве берега стояло, ходило и сидело множество народа. Нигде не было видно ни одного костра, который мог бы дымом выдать присутствие здесь такого большого количества воинов. А что это воины, сомнений у разглядывающих их не было, хотя детали за отдаленностью расстояния они и не различали. Уж слишком по-военному вели они себя.

Гардис и Над переглянулись.

– Надо быстрее вернуться назад, на корабль, – заключил Гардис, – здесь явно что-то нечисто.

Они ужами сползли с площадки и что было духу помчались к кораблю.

– Сотни три-четыре лодок, целая армия сейчас в бухте. Для чего-то они ведь собрались здесь, – говорил Гардис обступившим их людям и матросам, – ведь не для того, я думаю, собрано целое войско, чтобы уничтожить нас. Для этого так много солдат не надо. Здесь явно что-то другое.

– Уж не готовится ли нападение на пиратскую республику? – задумчиво протянул капитан.

– А что, – подхватил Орагур, – вернее всего, что так оно и есть. Они будут ждать ночи, чтобы в темноте выйти из бухты и напасть на пиратов. Во всяком случае, я бы так и сделал.

– Пиратское ремесло, конечно, мало почитается добропорядочными гражданами, – подумав, высказался скандинав, но ты говорил, что они не подчиняются жрецам?

Капитан утвердительно кивнул головой.

– Следовательно, в данный момент они наши союзники, – заключил скандинав, – и надо бы предупредить их о готовящемся нападении. И, мало того, даже помочь им в сражении.

Ацатеталь даже подпрыгнул от охватившего его возбуждения.

– Снова сражение! Здорово! – воскликнул он.

Все засмеялись.

– Малыш, не спеши жить! – со смехом сказал ему скандинав, – сражений на твой век еще хватит. Хотя лично я предпочел бы, чтобы их не было вообще.